ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Эстетика бытописанияВ той же мере, в какой Богданович разделил пристрастие своей литературной эпохи к национальному фольклору, он отдал дань общелитературному увлечению бытописанием в его новых эстетических функциях создания полноценной материальной среды, служащей дополнительным приемом характерологии. Для Богдановича бытописательные мотивы стали удобным способом свести в единый мирообраз греческих богов и русских фольклорных персонажей. Образы обитателей Олимпа и образы земных героев окружены одним и тем же бытовым ореолом повествования, особенно же заметно это тождество проступает в сходных сюжетных ситуациях. Так например, в поэме описываются две поездки Венеры: полет на Олимп в воздушной колеснице и плавание на остров Цитеру в раковине, запряженной дельфинами, которой правят тритоны в качестве кучеров. И оба раза эта мифологическая кавалькада густо уснащена русскими дорожными реалиями: Собрав Венера ложь и всяку небылицу, Велела наскоро в дорожну колесницу Шестнадцать почтовых зефиров заложить И наскоро летит Амура навестить <...> (452). Другой [тритон], на козлы сев проворно, Со встречными бранится вздорно, Раздаться в стороны велит, Вожжами гордо шевелит, От камней дале путь свой правит И дерзостных чудовищ давит (453).
Несмотря на то, что колесница Душеньки, отправившейся к своему неведомому супругу, запряжена не зефирами и не дельфинами, а лошадьми, с античным средством передвижения она имеет также мало общего, как и «дорожная колесница», и раковина Венеры, запряженная «почтовыми зефирами» и управляемая тритонами с повадками лихого русского кучера. Зато все три экипажа, безусловно, похожи на дворянскую карету XVIII в.: И в колесницу посадили, Пустя по воле лошадей, Без кучера и без вожжей (456).
Собираясь в свой дальний путь, Душенька велит «сухари готовить для дороги» (455); в свадебно-погребальном шествии за ней несут своеобразное приданое — все предметы дамского дворянского обихода той эпохи: Несли хрустальную кровать, В которой Душенька любила почивать; Шестнадцать человек, поклавши на подушки, Несли царевнины тамбуры и коклюшки <...> Дорожный туалет, гребенки и булавки И всякие к тому полезные прибавки (456).
Наконец, в небесном раю — обители своей и Амура — Душенька попадает в типичный мир русской дворянской усадьбы — барский дом с античной колоннадой и бельведером, окруженный пейзажным парком: Вначале Душенька по комнатам пошла <...> Оттуда в бельведер, оттуда на балкон, Оттуда на крыльцо, оттуда вниз и вон, Чтоб видеть дом со всех сторон (460). Оттуда шла она в покрытые аллеи, Которые вели в густой и темный лес. При входе там, в тени развесистых древес, Открылись новые художества затеи <...> Тогда открылся грот, Устроенный у вод По новому манеру; Он вел затем в пещеру <...> (462).
Бытовая атмосфера, воссозданная в поэме-сказке Богдановича, своим конкретным содержанием нисколько не похожа на густой бытовой колорит жизни социальных низов, составляющий бытописательный пласт в романе Чулкова или поэме Майкова. Но как литературный прием бытописание Богдановича, воссоздающее типичную атмосферу бытового дворянского обихода и уклада, ничем от бытописания в демократическом романе или бурлескной поэме не отличается: это такая же внешняя, материальная, достоверная среда, в которую погружена духовная жизнь человека. Тем более, что в поэме-сказке это подчеркнуто через использование традиционных мотивов вещно-бытового мирообраза — еды, одежды и денег, которые тоже лишаются своей отрицательной знаковой функции в том эстетизированном облике, который придает им Богданович: еда — роскошно накрытый пиршественный стол; одежда — великолепные наряды, деньги — сверкающие драгоценности: В особой комнате явился стол готов; Приборы для стола и яствы, и напитки, И сласти всех родов <...> Иной вкусив, она печали забывала, Другая ей красот и силы придавала (458). Пленяяся своим прекраснейшим нарядом. Желает ли она смотреться в зеркала — Они рождаются ее единым взглядом Дабы краса ее удвоена была. <...> Нетрудно разуметь, что для ее услуг Горстями сыпались каменья и жемчуг <...> (458).
Так повествование в поэме-сказке Богдановича складывается в целостную картину индивидуальной поэтической интерпретации и комбинации художественных приемов, восходящих к общелитературной национальной традиции или актуальных для литературной эпохи автора и присутствующих в других текстах, созданных в эту же эпоху. Именно к авторским интонациям и эмоциональному авторскому тону в повествовании поэмы-сказки стягиваются в конечном счете все разностильные сюжетные линии — фольклорная, мифологическая, бытовая, и именно в авторской манере повествования они обретают свой органический синтез. О том, что Богданович по этому общему для своей литературной эпохи пути продвинулся дальше, чем многие из его современников, свидетельствует тот факт, что в их сознании его человеческий биографический образ был совершенно заслонен его литературной личностью. В этом отношении певец «Душеньки» уподобился не кому-нибудь, а «Певцу Фелицы» Державину и «Сочинителю Недоросля» Фонвизину. При всем том, что в плане своих эстетических достоинств поэма-сказка Богдановича несопоставима ни с одой Державина, ни с комедией Фонвизина, в одном своем качестве она все-таки намного обогнала свою литературную эпоху: в ней сформировалась поэтика и интонация активного авторского начала — особенная интонационная манера повествования, перепады из лиризма в иронию, соединение волшебно-героических и бытовых контекстов, параллелизм метафорических и бытовых сравнений, постоянная игра с читателем и побуждение читателя к участию в творении произведения, равному авторскому.
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|