Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Как победить третьего врага, дон Хуан? 1 страница




Нужно сознательно не поддаваться ему. Человек должен прийти к пониманию того, что сила, которую он якобы покорил, в действительности ему не принадлежит и принадлежать никогда не может. Он должен постоянно контролировать себя, аккуратно и честно управляясь со всем, чему он научился. Если он способен увидеть, что без самоконтроля ясность и сила хуже ошибок, он достигнет такой точки, когда все будет удерживаться под контролем. Тогда он узнает, когда и как использовать свою силу. Это и будет означать, что он победил третьего врага и пришел к концу своего странствия в обучении.

И вот тут, почти без предупреждения, он сталкивается со своим последним врагом: старостью! Это самый жестокий враг, которого нельзя победить полностью, можно лишь отразить его.

Это пора, когда человек избавился от страхов, от нетерпеливой ясности ума, пора, когда вся его сила в его распоряжении, но и пора, когда им овладевает неодолимое желание отдохнуть. Если он полностью поддастся своему желанию лечь и забыться, если он убаюкает себя усталостью, то проиграет свою последнюю схватку, и его враг сразит его, превратив в старое ничтожное существо. Желание отступить возьмет верх над всей его ясностью, его силой и его знанием.

Но если человек стряхнет усталость и проживет свою судьбу до конца, тогда его, в самом деле, можно назвать человеком знания, пусть ненадолго, пусть лишь на тот краткий миг, когда ему удастся отразить последнего и непобедимого врага. Одного лишь этого мгновения ясности, силы и знания уже достаточно.

Глава 4

Дон Хуан редко открыто говорил о Мескалито. Каждый раз, когда я его спрашивал об этом, он отказывался от обсуждения, но всегда говорил достаточно для того, чтобы создать впечатление о нем, впечатление, которое было почти антропоморфическим (имеющим человеческие качества). В передаче дона Хуана Мескалито был мужского рода не только благодаря соответствующему окончанию, которое свойственно словам мужского рода в испанском языке, но и благодаря его неизменному статусу «защитника и учителя». Такие характеристики лишь подтверждались при всяком новом разговоре.

 

Воскресенье, 24 декабря 1961

– «Трава дьявола» никогда никого не защищала. Ее назначение – давать силу, и не более того. Мескалито, напротив, мягок как дитя.

– Но ты же говорил, что он бывает устрашающ.

– Конечно, устрашающ; но с тем, кто ему вверяется, он мягок и добр.

– Из чего это видно, что он добр?

– Он – защитник и учитель.

– Каким же образом он защищает?

– Его можно держать при себе, а он будет следить, чтобы с тобой ничего не случилось плохого.

– Как ты можешь все время держать его при себе?

– В мешочке под рукой или на шее.

– Ты носишь его с собой?

– Нет, потому что у меня есть союзник. Но другие обычно носят.

– Чему же он учит?

– Правильно жить.

– А как он учит?

– Он показывает разные вещи и говорит, что есть что (enzena las cosas у te dice lo que son).

– Как?

– Сам увидишь.

 

Вторник, 30 января 1962

– Что ты видишь, когда Мескалито берет тебя с собой, дон Хуан?

– Такие вещи так просто не рассказывают. Этого я не могу тебе рассказать.

– Если ты расскажешь, с тобой что-нибудь приключится?

– Мескалито – защитник: добрый, благородный защитник; но это не значит, что с ним можно шутить. Именно потому, что он добрый защитник, он может быть воплощением ужаса для тех, кто ему не нравится.

– Я и не думаю шутить. Я просто хотел бы знать, что он показывает другим и что с ними делает. Я ведь описал тебе все, что со мной было.

– С тобой другое дело, возможно потому, что тебе не известны его пути. Приходится учить тебя его путям совершенно так же, как учат ходить ребенка.

– Сколько еще мне предстоит учиться?

– Пока он сам по себе не начнет приобретать для тебя смысл.

– А потом?

– Потом сам все поймешь. Тебе больше не понадобится ничего мне рассказывать.

– Можешь ли ты мне просто сказать, куда тебя берет Мескалито?

– Я не могу говорить об этом.

– Я хочу только знать, существует ли какой-то другой мир, куда он берет людей.

– Существует.

– Это рай? («Рай» по-испански cielo, но это также «небо».)

– Он берет тебя сквозь небо (cielo).

– То есть, я хочу сказать, это рай (cielo), где Бог?

– Ты говоришь чушь. Я не знаю, где Бог.

– Мескалито – это Бог, единый Бог? Или один из богов?

– Он просто защитник и учитель. Он – сила.

– Он что, сила внутри нас?

– Нет, Мескалито не имеет с нами ничего общего. Он снаружи нас.

– Но тогда каждый, кто принимает Мескалито, должен видеть его так же, как остальные.

– Ничего подобного. Для каждого он другой.

 

Четверг, 12 апреля 1962

– Почему ты не расскажешь мне побольше о Мескалито, дон Хуан?

– Нечего рассказывать.

– Но существует же, наверное, тысяча вещей, которые не мешало бы узнать прежде, чем я снова с ним встречусь.

– Нет. Я думаю, что в твоем случае нет ничего такого, что тебе следовало бы знать. Я говорил уже – он с каждым другой.

– Я понял. Но все же хотелось бы знать, что обычно при встрече с ним испытывают.

– Суждения тех, кто о нем болтает, не многого стоят. Сам увидишь. Ты тоже, до определенного момента, возможно, будешь говорить о нем, но потом навсегда прекратишь это.

– А ты не мог бы все-таки рассказать мне о своем первом опыте?

– Зачем?

– Тогда я знал бы, как себя вести с Мескалито.

– Ты уже знаешь больше меня. Ты, в самом деле, играл с ним. Когда-нибудь ты убедишься, сколь добр был к тебе защитник. В тот первый раз, не сомневаюсь, он сказал тебе великое множество вещей, но ты был глух и слеп.

 

Воскресенье, 14 апреля 1962

– Когда Мескалито показывает себя, он может принимать любую форму?

– Да, любую.

– В таком случае, какие, по-твоему, наиболее обычны?

– Обычных нет.

– Ты хочешь сказать, что он является в любой форме даже тем, кто хорошо с ним знаком?

– Нет. В разной форме он является тем, которые с ним знакомы лишь недавно, но для тех, кто давно его знает, он всегда постоянен.

– Каким образом постоянен?

– Он является им иногда как человек, вроде нас с тобой, иногда как свет. Просто свет.

– Мескалито когда-нибудь изменяет свою постоянную форму с теми, кто хорошо его знает?

– Нет, насколько я знаю.

 

Пятница, 6 июля 1962

К вечеру, в субботу 23 июня мы отправились в поход – как сказал дон Хуан, поискать «грибочки» (honguitos) в штате Чиуауа. Он предупредил, что поход будет длительным и нелегким; так оно и вышло.

27 июля, в середу в десять вечера мы прибыли в небольшой шахтерский городок на севере штата. От улицы, где я поставил машину, мы прошли на окраину, к дому его друзей, индейца племени тараумара и его жены, и там заночевали.

Часов в пять утра нас разбудил хозяин, который принес кашу и бобы. Пока мы ели, он говорил с доном Хуаном, но о нашем путешествии не сказал ни слова.

После завтрака хозяин наполнил водой мою флягу и положил мне в рюкзак пару булок. Дон Хуан флягу сунул мне, рюкзак приладил поудобней у себя на спине, поблагодарил хозяина и, повернувшись ко мне, сказал:

– Ну, пошли.

Около мили мы шли по грунтовой дороге, потом свернули в поле и через два часа были у подножья гор к югу от города. Мы начали подниматься по пологому склону, двигаясь на юго-запад; когда склоны стали круче, дон Хуан сменил направление, и мы пошли по плато на восток. Несмотря на преклонный возраст, дон Хуан шагал с такой скоростью, что к полудню я полностью выдохся. Мы сделали привал, и он достал провизию.

– Если хочешь, можешь все съесть, – сказал он.

– А ты?

– Я не голоден, а позже эта еда не понадобится.

Я очень устал и проголодался, поэтому не спорил. Я решил, что сейчас самое время узнать, наконец, о цели путешествия, и как бы невзначай спросил:

– Мы как, по твоим расчетам здесь надолго?

– Мы пришли сюда, чтобы собрать немного Мескалито, и будем здесь до завтра.

– Где это Мескалито?

– Да кругом.

Вокруг было полно кактусов разных видов, но пейота я среди них не заметил.

Мы снова отправились в путь и к трем пополудни оказались в длинной узкой долине среди крутых склонов. Мысль о том, что я, может, вот-вот найду пейот, который я никогда не видел в его природной среде, вызывала во мне необычное возбуждение. Мы вошли в долину и прошли около четырехсот футов, когда вдруг я заметил три несомненных пейота – целое семейство слева от тропы, поднимавшееся над землей на несколько дюймов. Выглядели они как круглые мясистые зеленые розы. Я бросился к ним, крикнув дону Хуану.

Он точно не слышал и продолжал шагать, уходя все дальше. Я понял, что допустил оплошность, и весь остаток дня мы шли в молчании, медленно передвигаясь по плоской равнине, усеянной мелкими острыми камнями. Шли среди кактусов, вспугивая полчища ящериц, подчас одинокую птицу. Я без звука миновал множество кактусов пейота.

К шести вечера мы были у подножья гор на краю долины. Мы взобрались на скалистый уступ. Дон Хуан сбросил рюкзак и сел.

Я опять проголодался, но еды больше не было. Я предложил собрать Мескалито и вернуться. Он выглядел раздраженным и чмокнул губами, потом сказал, что здесь мы останемся на ночь.

Мы спокойно сидели. Слева была скала, а справа оставшаяся позади нас долина. Она тянулась довольно далеко, и отсюда видно было, что она шире и не такая плоская, как я думал, а кроме того, оказалось, что в ней полно небольших холмов и неровностей.

– Завтра двинемся обратно, – сказал дон Хуан, не глядя на меня и указывая на долину. – На обратном пути и будем его собирать. То есть подбирать его мы будем только, когда он окажется прямо на нашем пути. Это он будет находить нас, и никак иначе. Если захочет, он нас найдет.

Дон Хуан прислонился к скале и, отвернувшись, продолжал говорить так, будто кроме нас здесь был еще кто-то.

– Еще одно. Брать его буду только я. Ты будешь нести рюкзак или, может быть, просто идти впереди, пока не знаю. Но только на этот раз ты не будешь указывать на него, как делал это сегодня!

– Прости, дон Хуан.

– Ладно. Ты не знал.

– Твой бенефактор учил тебя всему этому про Мескалито?

– Нет! Про него никто меня не учил. Меня учил сам защитник.

– Так что, Мескалито – это что-то вроде человека, с которым можно поговорить?

– Нет.

– Как же он тогда учит?

Некоторое время он молчал.

– Помнишь, что было, когда ты с ним играл? Ты ведь понимал его, верно?

– Да, понимал.

– Вот так он и учит. Тогда ты этого не знал, но если бы ты был к нему внимательней, он говорил бы тебе.

– Когда?

– Когда ты впервые его увидел.

Его явно раздражали мои расспросы. Я сказал, что мне приходится расспрашивать, так как я хочу знать по возможности все.

– Спрашивай не меня, – мрачно улыбнулся он. – Спрашивай его. В следующий раз, как его увидишь, спроси обо всем, о чем пожелаешь.

– Так что, все-таки Мескалито – в самом деле кто-то вроде собеседника…

Но, не дав мне закончить, он отвернулся, взял флягу, спустился со скалы и скрылся. Мне не хотелось оставаться здесь одному, и, хотя он меня не звал, я отправился следом. Мы прошли около пятисот футов к небольшому ручью. Он умылся и наполнил флягу, потом прополоскал рот, но не пил. Я зачерпнул воды и хотел напиться, но он меня остановил, сказав, что пить не обязательно.

Он сунул мне флягу и пошел обратно. Вернувшись на место, мы опять уселись лицом к долине, спиной к скале. Я спросил, не развести ли костер. Его реакция была как на вопрос совершенно нелепый; этой ночью, сказал он, мы в гостях у Мескалито, и он позаботится, чтобы нам было тепло.

Уже спустились сумерки. Дон Хуан достал два тонких хлопчатобумажных одеяла, одно из них бросил мне на колени и сел, скрестив ноги и накинув другое себе на плечи. Долина внизу была темной и уже размытой по краям вечерней дымкой.

Дон Хуан сидел неподвижно, лицом к пейотной области. Ровный ветер дул мне в лицо.

– Сумерки – трещина между мирами, – не поворачиваясь ко мне, тихо сказал он.

Я не спросил, что он имеет в виду. У меня устали глаза. У меня было странное; неудержимое желание плакать!

Я лег ничком; лежать на твердом камне было страшно неудобно, и каждые несколько минут приходилось менять положение. Наконец я сел, тоже скрестил ноги и накинул одеяло на плечи. Как ни странно, эта поза оказалась чрезвычайно удобной, и я заснул.

Проснулся я оттого, что дон Хуан мне что-то говорит. Было очень темно, и я едва мог различить его силуэт. Я не разобрал, что он говорит, но последовал за ним, когда он начал спускаться с уступа. В темноте мы (я во всяком случае) двигались очень осторожно, пока не остановились у подножья скалистого склона. Дон Хуан сел и знаком велел сесть слева от него. Он расстегнул рубашку, достал кожаный мешочек и, открыв его, положил перед собой. В мешочке было несколько сушеных бутонов пейота.

После долгой паузы он взял один бутон. Он держал его в правой руке, потирая между большим и указательным пальцами, и тихо пел, когда вдруг, совершенно внезапно, издал оглушительный крик:

– АЙ-Й-И-И-И-И-И-И!!!…

Это было до того неожиданно и жутко, что я оторопел от страха. В полумраке я видел, как он поднес бутон ко рту и начал его жевать. Через минуту он поднял мешочек, протянул мне и шепотом велел взять Мескалито, затем положить мешочек на прежнее место и сделать все в точности как он.

Я взял бутон и потер его так, как это делал дон Хуан. Он тем временем пел, раскачиваясь взад-вперед. Несколько раз я подносил бутон ко рту, но меня как-то останавливала эта необходимость вопить. Затем, словно во сне, из меня вырвался неистовый вопль:

– АЙ-Й-И-И-И-И-И-И-И!!!…

На мгновение мне показалось, что это крикнул кто-то другой. Нервное потрясение опять отозвалось спазмами в животе. Я падал назад, теряя сознание. Я положил бутон в рот и начал его жевать. Через какое-то время дон Хуан достал из мешочка другой бутон. Я с облегчением увидел, как после короткой песни он отправил его себе в рот. Он передал мешочек мне, и я, взяв следующий бутон, вернул мешочек на место. Это повторилось пять раз, пока я заметил признаки жажды. Я поднял флягу, чтобы напиться, но дон Хуан сказал, чтобы я не пил, а только прополоскал рот, иначе меня вырвет.

Я несколько раз тщательно прополоскал рот. В какое-то мгновение жажда стала ужасным искушением, и я проглотил немного воды. В желудке тотчас начались спазмы. Я ожидал безболезненного и свободного извержения, как при первом опыте с пейотом, но, к моему удивлению, сопровождавшие рвоту ощущения были обычными. Скоро она прекратилась.

Дон Хуан, взяв еще бутон, сунул мешочек мне, и цикл повторился, пока я не сжевал четырнадцать бутонов. К этому времени исчезло всякое ощущение жажды, холода и неудобства. Напротив, я ощущал необычное тепло и возбуждение. Я взял флягу, чтобы прополоскать рот, но она была пустой.

– Может, сходим к ручью, дон Хуан?

Звук голоса не вышел изо рта, а отразился от неба в гортань и эхом катался туда и обратно. Эхо было мягким и музыкальным. Оно казалось, имело крылья, которые колыхались в моем горле. Их касания успокоили меня. Я следил за его движением туда и сюда, пока оно не утихло.

Я повторил вопрос. Голос был как из погреба.

Дон Хуан не ответил. Я встал и направился к ручью. Я обернулся к дону Хуану, не идет ли он со мной, но он, казалось, к чему-то внимательно прислушивался.

Он сделал рукой повелительный жест – замри.

Абутол (так мне послышалось) уже здесь! – сказал он.

Раньше я ни разу не слышал этого слова и хотел переспросить, что он сказал, когда различил звук, похожий на звон в ушах. Звук становился все громче, пока не превратился в рев. На несколько мгновений рев стал нестерпимым, а затем постепенно стих, и наступила полная тишина. Мощь и глубина звука устрашили меня до полусмерти. Я так трясся, что едва держался на ногах, и все же мысли оставались совершенно ясными. Если еще недавно хотелось спать, то теперь весь сон как ветром сдуло, и пришла абсолютная ясность. Звук напомнил мне научно-фантастический фильм, в котором гигантская пчела, издавая гул крыльями, вылетает из зоны атомной радиации. От этой мысли я засмеялся. Я увидел дона Хуана, который вновь откинулся спиной к скале. Тут опять вернулся образ гигантской пчелы. Образ был более реальным, чем обычные мысли. Он был отделенным от всего и был окружен необычайной ясностью. Все остальное исчезло из моего разума. Это состояние ясности ума, не имевшее прецедентов в моей жизни, произвело новый момент ужаса.

Меня прошиб пот. Я наклонился к дону Хуану сказать ему, что мне страшно. Его лицо было от моего в нескольких дюймах. Он смотрел на меня, но его глаза были глазами пчелы – круглыми очками, светящимися во тьме собственным светом, а его вытянутые хоботком губы издавали прерывистый звук: «Пету-пе-ту-пет-ту». Я отпрянул, едва не разбившись о скалу за спиной. Невыносимый ужас, который я испытал, длился, казалось, вечность. Я задыхался и скулил. Пот жестким панцирем замерзал на коже. Затем до меня дошел голос дона Хуана:

– Поднимайся! Походи! Поднимайся!

Все рассеялось, и я вновь видел его знакомое лицо.

– Я принесу воды, – после очередной бесконечной паузы сказал я.

Голос сорвался. Я с трудом выговаривал слова. Он кивнул. По пути я поймал себя на том, что страх исчез так же быстро и загадочно, как появился.

Приближаясь к ручью, я заметил, что вижу на пути каждый камешек. До меня дошло, что только что я ведь ясно видел дона Хуана, тогда как совсем недавно с трудом различал его силуэт. Я остановился и посмотрел вдаль, – я мог видеть даже по ту сторону долины. Там совершенно отчетливо виднелись отдельные валуны. Я подумал, что, наверное, уже светает и, стало быть, я выпал из времени. Я взглянул на часы. Десять минут первого! Я поднес часы к уху – они шли. Сейчас не мог быть полдень; значит, сейчас полночь! Я решил зачерпнуть из ручья воды и вернуться к дону Хуану, но увидел, что он спускается, и подождал его. Я сообщил ему, что вижу в темноте.

Он долго молча смотрел на меня, хотя, может быть, мне просто показалось, что он молчит, потому что я был поглощен своей чудесной способностью видеть в темноте. Я мог различить мельчайшие песчинки. Временами все было так ясно, что казалось, сейчас утренняя или вечерняя заря. Потом вновь темнело, вновь светлело. Вскоре я понял, что яркость совпадает с расширением сердца, а темнота – с сокращением. В соответствии с каждым ударом сердца мир становился ярче или темнее.

Меня полностью захватило это открытие, когда вновь появился прежний странный звук. Я сразу весь напрягся.

Ануктал (так мне послышалось на этот раз) здесь, – сказал дон Хуан.

Звук был таким громоподобным, таким всепоглощающим, что все остальное потеряло значение. Когда он стих; я заметил, что уровень воды в ручье значительно поднялся. Ручей, который минуту назад был шириною в ладонь, превратился в громадное озеро. Откуда-то сверху на его поверхность лился свет, как бы сверкавший сквозь густую листву. Время от времени вода на мгновение вспыхивала золотыми и черными искрами и вновь погружалась во тьму, но и во тьме ощущалось ее таинственное присутствие.

Не помню, как долго я оставался на берегу черного озера, сидя на корточках и наблюдая. Рев, должно быть, на то время утих, потому что именно он вернул меня назад (к реальности?). Я оглянулся в поисках дона Хуана и увидел, как он вскарабкался и исчез за уступом. Однако одиночество меня совсем не испугало; я остался сидеть на корточках, в состоянии абсолютной уверенности и непринужденности. Вновь послышался рев – мощный, как гул ураганного ветра. Хорошенько к нему прислушавшись, можно было уловить определенную мелодию. Она состояла из высоких звуков, напоминавших человеческие голоса в сопровождении басового барабана. Я весь ушел в мелодию, и вновь заметил, что ритм барабана и рисунок мелодии совпадают с сокращениями сердца.

Я встал, и музыка прекратилась. Я попытался различить удары сердца, но ничего не услышал. Я снова сел на корточки, думая, что, может быть, именно поэтому возникали звуки. Но ничего не случилось! Ни звука! Даже звука сердца! Я решил, что хватит, но когда поднялся уходить, то почувствовал толчки под ногами. Земля тряслась. Я терял равновесие. Я упал на спину и лежал навзничь, пока земля уходила в тартарары. Я попытался ухватиться за какой-нибудь куст, но подо мной все скользило. Я вскочил, секунду стоял и опять свалился. Земля подо мной двигалась, съезжая в воду, как плот. Я оставался без движения, парализованный ужасом, столь же уникальным, непрерывным и абсолютным, как все происходившее.

Я двигался через воды черного озера, вцепившись в клочок почвы, похожий на земляное бревно. Я чувствовал, что течение увлекает меня на юг. Я видел, как вокруг струятся и взвихриваются потоки обтекавшей островок воды. На ощупь вода была холодной и странно тяжелой. Казалось, она живая.

Не было даже признаков берега или чего-нибудь в этом роде, и я не помню, что думал и испытывал во время этого путешествия. Прошли, казалось, долгие часы, когда плот подо мной сделал под прямым углом поворот налево. Скольжение длилось очень недолго, и неожиданно плот на что-то наткнулся. Инерция швырнула меня вперед. Я закрыл глаза и почувствовал от удара об землю острую боль в коленях и вытянутых руках. Через секунду я открыл глаза. Я лежал на земле. Похоже было, что мое земляное бревно врезалось в берег и слилось с землей. Я сел и оглянулся. Вода отступала! Она двигалась назад, как откатывающаяся волна, пока не исчезла.

Я долго сидел, пытаясь собраться с мыслями и как-то сообразить, что же произошло. Все тело ныло; горло стало открытой раной: когда я «приземлялся», то прокусил себе губы. Я встал. Ветер напомнил, что я замерз. Одежда была мокрой насквозь. Руки, челюсти и колени так тряслись, что пришлось снова лечь. Капли пота затекли в глаза и жгли их, пока я не взвыл от боли.

Со временем я как-то восстановил внутреннее равновесие и поднялся. В густых сумерках был ясно виден пейзаж. Я сделал пару шагов. До меня донесся отчетливый звук множества человеческих голосов. Казалось, они о чем-то громко говорят. Я пошел на звук. Я прошел примерно 50 ярдов и вдруг остановился. Впереди был тупик. Место, где я оказался, напоминало загон для скота, образованный из огромных валунов. За ними виднелся еще ряд валунов, затем еще и еще и так вплоть до отвесного склона. Это откуда-то оттуда доносилась удивительная музыка – непрерывный, текучий поток сверхъестественных звуков.

Под одним из валунов я увидел в профиль человека, сидевшего на земле. Я приблизился к нему до расстояния в десять футов; туг он повернул голову и взглянул на меня. Я замер: его глаза были водой, которую я только что видел! Они были так же необъятны и сверкали теми же золотыми и черными искрами. Его голова была заостренной, как ягода клубники, кожа зеленой, усеянной множеством бородавок. За исключением заостренной формы, голова была в точности как поверхность пейота. Я стоял перед ним, не в силах отвести глаза. Было такое чувство, будто он умышленно давит мне на грудь тяжестью своих глаз. Я задыхался. Я потерял равновесие и упал. Его глаза отвернулись. Я услышал, что он говорит со мной. Сначала голос был как мягкий шелест легкого бриза. Затем он превратился в музыку – в мелодию голосов, и я «знал», что сама мелодия говорит: «Чего ты хочешь?»

Я упал перед ним на колени и стал рассказывать о своей жизни, потом заплакал. Он вновь взглянул на меня. Я почувствовал, что его глаза меня отталкивают, и подумал, что пришла смерть. Он сделал знак подойти поближе. Заколебавшись на мгновение, я сделал шаг вперед. Когда я приблизился, он отвел взгляд и показал тыльную сторону ладони. Мелодия сказала: «Смотри!» Посреди ладони было круглое отверстие. «Смотри!» – вновь сказала мелодия. Я посмотрел в отверстие и увидел самого себя. Я был очень старым и слабым и бежал ссутулившись, а вокруг носились яркие искры. Затем три попали в меня, две – в голову и одна – в левое плечо. Моя фигура в круглом отверстии секунду стояла, пока не выпрямилась совершенно вертикально и не исчезла вместе с отверстием.

Мескалито вновь обратил на меня свой взгляд. Его глаза были так близко, что я «услышал», как они тихо гремят тем самым особым звуком, которого я наслышался за эту ночь. Постепенно глаза стали спокойными, пока не превратились в озерную гладь, мерцающую золотыми и черными искрами.

Он опять отвел глаза и вдруг отпрыгнул легко как сверчок на добрых пятьдесят ярдов. Он прыгнул еще раз и еще раз и исчез.

Потом, помню, я пошел. Напрягая сознание, я пытался распознать ориентиры, – к примеру, горы вдали. На протяжении всего опыта я был обеспокоен ориентацией по сторонам света, и теперь полагал, что север должен быть слева. Я долго шел в этом направлении, пока спохватился, что уже день и что я уже не использую свое «ночное видение». Я вспомнил, что у меня есть часы, и посмотрел на циферблат – часы показывали восемь утра. Было около десяти, когда я добрался до уступа с нашей стоянкой. Дон Хуан лежал на земле и спал.

– Ты где был? – спросил он.

Я сел перевести дыхание. После долгого молчания он спросил:

– Видел его?

Я начал рассказывать ему все с самого начала, но он меня прервал и сказал: важно лишь одно – видел ли я его. Он спросил, как близко от меня был Мескалито. Я сказал, что почти его касался. Дон Хуан сразу оживился и на этот раз внимательно выслушал все в деталях, прерывая мой рассказ лишь вопросами насчет формы существа, которое я видел, его характера и прочего.

Было уже около полудня, когда он, видимо, узнал, наконец, от меня все что нужно. Он поднялся и привязал мне на грудь холщовый мешок. Он велел идти за ним и сказал, что будет срезать Мескалито и передавать мне, а я должен буду осторожно укладывать их в сумку.

Мы попили немного воды и двинулись в путь. Когда мы достигли края долины, он, похоже, секунду раздумывал, в каком направлении идти, а затем мы уже шли все время по прямой.

Каждый раз, как мы подходили к побегам пейота, он склонялся перед ним и с крайней осторожностью срезал верхушку своим коротким ножом с зубчатым лезвием. Срез он делал вровень с землей и затем посыпал «рану», как он ее называл, очищенной серой, которую нес в кожаном мешке. Бутон кактуса он держал в левой руке, а срез посыпал правой. Потом поднимался и передавал мне бутон, который я, по его указанию, брал обеими руками и клал в мешок.

– Стой прямо и следи, чтобы мешок не коснулся земли или кустов, или еще чего-нибудь, – то и дело повторял он, словно опасаясь, что я забуду.

Мы собрали шестьдесят пять бутонов. Когда мешок был полон, дон Хуан поместил его мне на спину, а на грудь повесил другой. Под конец, когда мы пересекли долину, у нас было уже два полных мешка, а в них сто десять бутонов пейота. Мешки были такие тяжелые и громоздкие, что я едва плелся. Дон Хуан прошептал мне на ухо – мешки потому такие тяжелые, что Мескалито хочет вернуться к земле. Мескалито такой тяжелый от печали при расставании со своей родиной; моя задача – чтобы мешки ни в коем случае не коснулись земли, иначе Мескалито уже никогда не позволит мне принять его снова.

В какое-то мгновение давление лямок на плечи стало невыносимым. Что-то с чудовищной силой гнуло меня к земле. Меня охватило страшное предчувствие. Я заметил, что ускоряю шаг, почти бегу: можно сказать, я трусцой несся за доном Хуаном.

Вдруг тяжесть на спине и груди исчезла, ноша стала легкой, точно в мешках была губка. Я легко подбежал к дону Хуану, который был впереди меня, и сказал ему, что больше не чувствую тяжести. Он объяснил, что мы уже покинули жилище Мескалито.

 

Вторник, 3 июля 1962

– Ну, кажется, Мескалито тебя почти принял, – сказал дон Хуан.

– Почему «почти»?

– Он тебя не убил и не нанес тебе никакого вреда. Он прилично тебя напугал, но в действительности не очень сильно. Если бы он вообще тебя не принял, то явился бы тебе полным ярости чудовищем. Некоторым довелось испытать всю глубину ужаса при встрече с ним, когда он их отверг.

– Если он так устрашающ, то почему ты мне ничего об этом не сказал прежде, чем повести туда к нему?

– У тебя нет мужества для намеренной встречи с ним. Я решил, что тебе лучше не знать.

– Но я же мог умереть!

– Мог. Но я был уверен, что все обойдется. Он ведь уже играл с тобой – и не сделал тебе ничего плохого. Я решил, что и на этот раз он будет к тебе расположен.

Я спросил его, почему он так уверен в том, что Мескалито ко мне расположен. Мой опыт был устрашающим; я чувствовал тогда, что уже умер от страха.

Дон Хуан ответил, что Мескалито был со мною сама доброта: он показал мне сцену, которая была ответом на вопрос. Мескалито, сказал дон Хуан, дал тебе урок. Я спросил, что это за урок и что он означает. На такой вопрос, сказал дон Хуан, ответить невозможно, потому что ты был слишком испуган, чтобы точно знать, о чем спрашиваешь у Мескалито.

Дон Хуан велел мне вспомнить хорошенько, что я сказал Мескалито перед тем, как он показал мне сцену на его ладони. Но я не мог вспомнить. Я помнил только, как упал на колени и начал ему исповедоваться в грехах.

Дону Хуану, похоже, этот разговор надоел. Я спросил:






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных