ФИЛОСОФИЯ XVII ВЕКА 4 страница

Конечной причиной, целью или намерением людей (кото­рые от природы любят свободу и господство над другими) при наложении на себя уз (которыми они связаны, как мы видим, живя в государстве) является забота о самосохранении и при этом о более благоприятной жизни. Иными словами, при уста­новлении государства люди руководствуются стремлением из­бавиться от бедственного состояния войны, являющегося... необходимым следствием естественных страстей людей там, где нет видимой власти, держащей их в страхе и под угрозой нака­зания, принуждающей их к выполнению соглашений и соблю­дению естественных законов...

В самом деле, естественные законы (как справедливость, бес­пристрастие, скромность, милосердие и (в общем) поведение по отношению к другим так, как мы желали бы, чтобы поступали по отношению к нам) сами по себе, без страха перед какой-нибудь силой, заставляющей их соблюдать, противоречат естественным страстям, влекущим нас к пристрастию, гордости, мести и т.п. А соглашения без меча лишь слова, которые не в силах гаран­тировать человеку безопасность (7.11.129).

Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, при­чиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту без­опасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воз­двигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граж­дан в единую волю. Иначе говоря, для установления общей вла­сти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; что­бы каждый человек считал себя доверителем в отношении все­го, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное един­ство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, за­ключенного каждым человеком с каждым другим таким обра­зом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом пе­редашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким об­разом в одном лице, называется государством, по-латыни — civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный чело­век или собрание лиц пользуется такой огромной сосредото­ченной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц спо­собным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, от­ветственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты...

Тот, кто является носителем этого лица, называется сувере­ном, и о нем говорят, что он обладает верховной властью, а вся­кий другой является подданным (7.11.132—133).

Обязанности подданных по отношению к суверену предпо­лагаются существующими лишь в течение того времени, и не дольше, пока суверен в состоянии защищать их (7.11.172).

БЕНЕДИКТ СПИНОЗА (1632-1677)

Нидерландский философ. Родился в Амстердаме в семье зажи­точного купца. Учился в религиозной гимназии. За неприятие тал­мудистской догматики был изгнан из еврейской общины. Чтобы иметь средства к существованию, овладел искусством шлифова­ния линз, которые обладали высоким качеством и охотно покупа­лись. Особый интерес проявлял к математике и естествознанию. Эти науки, так же как и философия, усваивались им в основном самостоятельно...

Бенедикт Спиноза стремился, опираясь на геометрический ме­тод, создать целостную картину мира, ядром которой является тождество Бога и природы.

Философ природу называл единой и вечной субстанцией, облада­ющей бесконечным числом атрибутов и являющейся причиной самой себя. Но конечному человеческому уму, как он считал, открывает­ся лишь два атрибута — протяженность и мышление. Единая суб­станция проявляется в бесконечном множестве конечных вещей, совокупность которых называется модусами. Спиноза полагал, что человек есть часть природы; его мышление зависит от его телес­ного состояния, что обнаруживается на чувственной ступени по­знания.

Спиноза разработал учение о трех родах знания: первый род — чувственное познание (мнение), второй — понимание, состоящее из рассудка и разума, третий — интеллектуальная интуиция, со­ставляющая основу достоверного знания.

В центре этической концепции Спинозы находится идея о сво­боде как осознанной необходимости. Активность свободы связана с тем, что человек, действующий только согласно разуму и достоверному знанию, получает возможность управлять своими аффек­тами (страстями).

В социальной философии Спиноза был сторонником естествен­ного права и общественного договора. Он считал, что законы ис­тории необходимо выводить из неизменной человеческой природы.

Основные труды Спинозы: «Богословско-политический трактат» (1670), «Политический трактат» (1677) и «Этика» (1677).

А.К.Рычков

[УЧЕНИЕ О СУБСТАНЦИИ]

1. Под причиною самого себя (causa sei) я разумею то, сущ­ность чего заключает в себе существование, иными словами, то, чья природа может быть представляема не иначе, как суще­ствующею.

2. Конечною в своем роде называется такая вещь, которая может быть ограничена другой вещью той же природы. Так, например, тело называется конечным, потому что мы всегда представляем другое тело, еще большее. Точно так же мысль ограничивается другой мыслью. Но тело не ограничивается мыслью, и мысль не ограничивается телом.

3. Под субстанцией я разумею то, что существует само в себе и представляется само через себя, т.е. то, представление чего не нуждается в представлении другой вещи, из которого оно дол­жно было бы образоваться.

4. Под атрибутом я разумею то, что ум представляет в суб­станции как составляющее ее сущность.

5. Под модусом я разумею состояние субстанции (Substaniae affectio), иными словами, то, что существует в другом и пред­ставляется через другое.

6. Под Богом я разумею существо абсолютно бесконечное (ens absolute infinitum), т.е. субстанцию, состоящую из беско­нечно многих атрибутов, из которых каждый выражает вечную и бесконечную сущность (15.1.361—362).

Из необходимости божественной природы должно вытекать бесконечное множество вещей бесконечно многими способами (т.е. все, что только может представить себе бесконечный разум.)

Королларий 1. Отсюда следует 1), что Бог есть производящая причина (causa efficiens) всех вещей, какие только могут быть представлены бесконечным разумом.

Королларий 2. Следует 2), что Бог есть причина сам по себе, а не случайно (per accidens).

Королларий 3. Следует 3), что Бог есть абсолютно первая при­чина (15.1.377).

Мышление составляет атрибут Бога, иными словами. Бог есть вещь мыслящая (rex cogitans).

Протяжение составляет атрибут Бога, иными словами, Бог есть вещь протяженная (rex extensa).) (15.1.404).

Тела различаются между собой по своему движению и покою, скорости и медленности, а не по субстанции.

Тело, движущееся или покоящееся, должно определяться к дви­жению или покою другим телом, которое в свою очередь определе­но к движению или покою третьим телом, это — четвертым, и так до бесконечности (13.1.415—416).

В природе вещей нет ничего случайного, но все определено к существованию и действию по известному образу из необходимо­сти божественной природы (13.1.387).

[ГНОСЕОЛОГИЯ]

Однако, поскольку природа, или Бог, есть существо, о кото­ром высказываются бесконечные атрибуты и которое включает в себя все сущности сотворенных вещей, то в мышлении необ­ходимо должна возникнуть обо всем бесконечная идея, которая заключает в себе объективно всю природу, как она реально су­ществует в себе (13.1.168).

Идеи фиктивные, ложные и прочие имеют свое начало в воображении, т.е. в некоторых случайных и, так сказать, раз­розненных ощущениях, которые не возникают от самой мощи духа, но от внешних причин, сообразно с тем, как тело, во сне или бодрствуя, получает различные движения.

Истинная же идея, как мы показали, проста или сложена из простых идей и показывает, каким образом или почему что-либо есть или произошло и что ее объективные действия в душе происходят в соответствии с формальной сущностью самого объекта; это то же самое, что говорили древние, именно, что истинная наука идет от причины к действиям (13.1.349)...

Свойства разума, которые я особо заметил и ясно понимаю, таковы:

I. Разум заключает в себе достоверность, т.е. знает, что вещи формально таковы, как они в нем самом объективно содер­жатся.

II. Разум воспринимает некоторые вещи или образует неко­торые идеи абсолютно, а некоторые — из других. Так, идею количества он образует абсолютно, не обращаясь к другим мыслям; а идею движения — не иначе, как обращаясь к идее количества.

III. Те идеи, которые он образует абсолютно, выражают бес­конечность; ограниченные же идеи он образует из других...

VI. Идеи, которые мы образуем ясными и отчетливыми, пред­ставляются настолько вытекающими из одной только необхо­димости нашей природы, что кажутся абсолютно зависящими от одной только нашей мощи; смутные же наоборот: часто они образуются против нашей воли...

VIII. Чем более совершенства некоторого объекта выражают идеи, тем они совершеннее. Действительно, мы не так удивля­емся мастеру, который создал идею какой-нибудь часовни, как тому, кто создал идею какого-нибудь знаменитого храма (13.1.356-357).

Итак, цель в том, чтобы иметь ясные и отчетливые идеи, т.е. такие, которые возникли из чистого разума, а не из случайных движений тела. Затем, чтобы все идеи были сведены к одной, мы постараемся связать и расположить их таким образом, что­бы наш дух, насколько для него возможно, объективно переда­вал то, что существует формально в природе, в ее целом и в ее частях (13.1.351).

Порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей (13.1.407).

К познанию первого рода относятся все те идеи, которые неадекватны и смутны; следовательно, познание это есть един­ственная причина ложности. К познанию же второго и третьего рода относятся, как мы сказали, идеи адекватные; и потому оно необходимо истинно (13.1.439).

Высшая добродетель души состоит в познании Бога, иными словами — в познании вещей по третьему способу, и эта добро­детель бывает тем больше, чем больше душа познает вещи по этому способу (13.1.607)...

[ПРОБЛЕМА СВОБОДЫ]

Действовать вполне по добродетели есть не что иное, как действовать по законам собственной природы. Действуем же мы лишь постольку, поскольку познаем. Следовательно, дейст­вовать по добродетели есть для нас не что иное, как действо­вать, жить, сохранять свое существование по руководству разума и притом на основании стремления к собственной пользе (13.1.542).

Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни.

Свободным я назвал того, кто руководствуется одним только разумом. Поэтому, кто рождается свободным и таковым оста­ется, тот имеет одни только адекватные идеи и потому не имеет никакого понятия о зле, а следовательно, также и о добре (ибо понятия добра и зла соотносительны) (13.1.576).

Человек, руководствующийся разумом, является более свобод­ным в государстве, где он живет сообразно с общими постановле­ниями, чем в одиночестве, где он повинуется только самому себе (13.1.579).

Человек необходимо подвержен всегда пассивным состоя­ниям, следует общему порядку природы, повинуется ему и при­способляется к нему, насколько того требует природа вещей (13.1.529).

Под аффектами я разумею состояния тела (corporis affectiones), которые увеличивают или уменьшают способность самого тела к действию, благоприятствуют ей или ограничивают ее, а вме­сте с тем и идеи этих состояний (13.1.456).

Человеческое бессилие в укрощении и ограничении аффек­тов я называю рабством. Ибо человек, подверженный аффек­там, уже не владеет сам собой, но находится в руках фортуны, и притом в такой степени, что он, хотя и видит перед собой луч­шее, однако принужден следовать худшему (13.1.521).

Под удовольствием (радостью — laetetia), следовательно, я буду разуметь в дальнейшем такое пассивное состояние, через которое душа переходит к большему совершенству, под неудо­вольствием (печалью — tristitia) же такое, через которое она переходит к меньшему совершенству. Далее, аффект удо­вольствия, относящийся вместе и к душе и к телу, я называю приятностью или веселостью; такой же аффект неудовольст­вия — болью или меланхолией. Но должно заметить, что приятность и боль относится к человеку тогда, когда аффек­ту подвергается одна его часть преимущественно перед другими; веселость же и меланхолия — тогда, когда подвер­гаются аффекту все части одинаково. Далее, что такое жела­ние, я объяснил в с.т. 9 этой части, и кроме этих трех я не признаю никаких других основных аффектов и покажу далее, что остальные аффекты берут свое начало от этих трех (13.1.465-466).

Я разумею здесь под именем желания всякие стремления че­ловека, побуждения, влечения и хотения, которые бывают раз­личны сообразно с различными состояниями человека и неред­ко до того противоположны друг другу, что человек влечется в разные стороны и не знает, куда обратиться (13.1.508).

Любовь есть удовольствие, сопровождаемое идеей внешней причины.

Ненависть есть неудовольствие, сопровождаемое идеей внеш­ней причины.

Расположение есть удовольствие, сопровождаемое идеей ка­кой-либо вещи, составляющей косвенную причину удовольст­вия (13.1.510).

Под добром я понимаю то, что, как мы наверное знаем, для нас полезно.

Под злом же — то, что, как мы наверное знаем, препятствует нам обладать каким-либо добром (13.1.524).

Я постоянно старался не осмеивать человеческих поступков, не огорчаться ими и не клясть их, а понимать. И потому я рассматривал человеческие аффекты, как-то: любовь, ненависть, гнев, зависть, честолюбие, сострадание и прочие движения души — не как пороки человеческой природы, а как свойст­ва, присущие ей так же, как природе воздуха свойственно тепло, холод, непогода, гром и все прочее в том же роде (13.II.288-289).

[ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ]

Итак, под правом природы я понимаю законы или правила, согласно которым все совершается, т.е. самую мощь природы. И потому естественное право всей природы и, следовательно, каждого индивидуума простирается столь же далеко, сколь да­леко простирается их мощь.

Но люди скорее следуют руководству слепого желания, чем разума; и потому естественная мощь, или право людей, должно определяться не разумом, но тем влечением (appetitus), которое определяет их к действию и которым они стремятся сохранить себя (13.11.291).

Право, или строй природы, под которым все люди рождают­ся и большею частью живут, не запрещает ничего, кроме того, чего никто не хочет и никто не может: ни распрей, ни ненави­сти, ни гнева, ни хитростей, и ни одно влечение не идет враз­рез с ним.

Поскольку люди обуреваются гневом, завистью или ка­ким-нибудь другим ненавистническим аффектом, постольку они влекутся врозь и друг другу враждебны; и потому они должны внушать тем больший страх, насколько более они могут и насколько хитрее и коварнее по сравнению с осталь­ными животными. Но так как люди по природе в высокой степени подвержены этим аффектам, то люди, следователь­но, — от природы враги. Ибо тот есть для меня величайший враг, кого я должен наиболее бояться и наиболее остерегать­ся (13.11.294).

Несомненно, что там, где люди имеют общее право и все руководимы как бы единым духом, каждый из них имеет тем менее права, чем более превосходят его мощью все осталь­ные вместе, т.е. он не имеет на самом деле по природе ника­кого другого права, кроме того, которое уступает ему общее право. Он обязан исполнять все, что бы ни повелевалось ему с общего согласия, или же он по праву будет принужден к этому.

Это право, определяемое мощью народа (multittudo), обыч­но называется верховной властью (imperium). Она сосредото­чена абсолютно в руках того, на кого с общего согласия по­ложена забота о делах правления, а именно установление, истолкование и отмена права, укрепление городов, решение вопроса о войне и мире и т.д. Если эта обязанность лежит на собрании, составляющемся из всего народа, то форма вер­ховной власти называется демократией, если на собрании, в которое входят только избранные, — аристократией, и, ес­ли, наконец, забота о делах правления и, следовательно, верховная власть возложена на одно лицо, — монархией (13.11.294-297).

Наличие какой бы то ни было верховной власти (imperium) создает гражданское состояние, совокупное же тело верховной власти называется государством (ст1.а8), а общие дела верхов­ной власти, направляемые тем, в чьих руках верховная власть, именуются делами правления (геs рublica). Затем люди, посколь­ку они по гражданскому праву пользуются всеми выгодами го­сударства, называются гражданами, а поскольку они обязаны подчиняться установлениям, или законам государства — под­данными [5] (13.11.299).

ДЖОН ЛОКК (1632—1704)

Джон Локк — английский философ и политический деятель. Родился в семье судейского чиновника. Окончил Оксфордский уни­верситет. Локк принимал непосредственное участие в политиче­ской жизни страны и в борьбе против феодального абсолютизма. Неоднократно вынужденно покидал Англию, эмигрируя на конти­нент. Вскоре после революции 1688 года Локк возвращается в Ан­глию и выпускает здесь ряд философских и политических трудов, ранее им подготовленных. Важнейший из них — «Опыт о человече­ском разумении», появившийся в 1690 году. Примерно одновременно были опубликованы «Письма о веротерпимости», «Трактаты о го­сударственном правлении» и некоторые другие произведения.

На русском языке осуществлено два издания трудов английско­го просветителя, философа-материалиста, основоположника ма­териалистического сенсуализма. Первое — «Избранные философ­ские произведения» в двух томах (М., 1960), второе — Джон Локк. Сочинения в трех томах (М., 1985—1988).

Г.М.Леонычев

[ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ]

Разумение, подобно глазу, давая нам возможность видеть и воспринимать все остальные вещи, не воспринимает само себя: необходимы искусство и труд, чтобы поставить его на некото­ром отдалении и сделать его собственным объектом.

...моей целью является исследование происхождения, досто­верности и объема человеческого познания вместе с основани­ями и степенями веры, мнений и согласия (11.1.91).

Что означает слово «идея»....Так как этот термин, на мой взгляд, лучше других обозначает все, что является объектом мыш­ления человека, то я употреблял его для выражения того, что подразумевают под словами «фантом», «понятие», «вид», или всего, чем может быть занята душа во время мышления (11.1.95).

В ДУШЕ НЕТ ВРОЖДЕННЫХ ПРИНЦИПОВ

Указать путь, каким мы приходим ко всякому знанию, доста­точно для доказательства того, что оно неврожденно. Некото­рые считают установленным взгляд, будто в разуме есть некие врожденные принципы, некие первичные понятия, запечатленные, в сознании знаки, которые душа получает при самом начале своего бытия и приносит с собою в мир. Чтобы убедить непредубежденных читателей в ложности этого предположения, достаточно лишь показать, как эти люди исключительно при помощи своих природных способностей, без всякого содействия со стороны врожденных впечатлений, могут достигнуть всего своего знания и прийти к достоверности без таких первоначальных понятий или принципов. Ибо, я ду­маю, все охотно согласятся, что дерзко предполагать врожден­ными идеи цветов в существе, которому Бог дал зрение и спо­собность воспринимать при помощи глаз цвета от внешних ве­щей. Не менее безрассудно считать некоторые истины природ­ными отпечатками и врожденными знаками, ибо ведь мы ви­дим в себе способность прийти к такому же легкому и досто­верному познанию их и без того, чтобы они были первоначаль­но запечатлены в душе (что я и надеюсь показать в последую­щих разделах этого сочинения) (11.1.96).

Кто даст себе труд хоть сколько-нибудь внимательно вду­маться в деятельность сил разума, найдет, что быстрое согласие разума с некоторыми истинами зависит не от прирожденного запечатления и не от процесса рассуждения, а от способности ума, совершенно отличной от того и другого, как мы увидим позже. Следовательно, рассуждение не имеет никакого отно­шения к нашему согласию с этими максимами. И если словами «Люди знают и признают эти истины, когда начинают рассуж­дать» хотят сказать, что рассуждение помогает нам в познании этих максим, то это совершенно ложно; а если бы оно было верно, то доказывало бы, что эти максимы неврожденны (11.1.101).

Идея Бога неврожденна. Если какую-нибудь идею можно представить себе врожденной, то идея Бога более всего, по многим причинам, может считаться такой. Ибо трудно по­нять, как могут быть врожденными нравственные принципы без врожденной идеи божества: без понятия о законодателе нельзя иметь понятия о законе и об обязательности его со­блюдения (11.1.137-138).

Но если бы даже все человечество повсюду имело понятие о Боге (хотя история говорит нам о противном), из этого не сле­довало бы, что идея Его врожденна. Ибо, если бы даже нельзя было найти народа, который [не знал бы] имени Бога и не имел скудных, смутных представлений о Нем, это так же мало дока зывало бы природную запечатленность в душе этих представле­ний, как всеобщее принятие и знание людьми названий «огонь», «солнце», «жар», «число» и их идей доказывает врожден­ность идей, этими словами обозначаемыми. С другой стороны, отсутствие такого имени или отсутствие в человеческой душе такого понятия так же мало является доводом против бытия Божия, как мало может служить доказательством того, что в мире нет магнита, то обстоятельство, что большая часть челове­чества не имеет ни понятия о подобной вещи, ни имени для нее (11.1.139).

Откуда мнение о врожденных принципах. То, что люди нашли несколько общих положений, в которых могли не сомневаться сразу, как только их поняли, это, на мой взгляд, прямо и легко вело к заключению, что они врожденны. Это, будучи однажды принято, избавило ленивого от мук исканий и остановило со­мневающегося в его исследованиях и коснулось всего, что было однажды названо врожденным. А для тех, кто претендовал на роль ученых и учителей, было немалой выгодой установить в качестве принципа принципов то положение, что нельзя под­вергать сомнению принципы. Ибо, установив раз принцип, что есть врожденные принципы, они внушили своим последовате­лям необходимость принять некоторые учения как такие принципы, чтобы отвлечь людей от пользования собственным разумом и способности суждения, заставив принимать все на веру и слово, без дальнейшего исследования. При такой слепой доверчивости легче было ими управлять и сделать их полез­ными для тех, кто обладал умением и имел задачу наставлять их и руководить ими. Обладать авторитетом диктатора принципов и наставника неоспоримых истин и понуждать других на веру принимать за врожденный принцип все, что может служить це­лям учителя, — это немалая власть человека над человеком (11.1.151-152).

Идея есть объект мышления. Так как каждый человек созна­ет, что он мыслит и что то, чем занят ум во время мышления, — это идеи, находящиеся в уме, то несомненно, что люди имеют в своем уме различные идеи, как, например, такие, которые вы­ражаются словами: «белизна», «твердость», «сладость», «мыш­ление», «движение», «человек», «слон», «войско», «опьянение» и др. Прежде всего, стало быть, нужно исследовать, как человек приходит к идеям (11.1.154).

Все идеи приходят от ощущения или рефлексии. Предположим, что ум есть, так сказать, белая бумага без всяких знаков и идей. Но каким же образом он получает их? Откуда он приобретает тот [их] обширный запас, который деятельное и беспредельное человеческое воображение нарисовало с почти бесконечным раз­нообразием? Откуда получает он весь материал рассуждения и знания? На это я отвечаю одним словом: из опыта. На опыте основывается все наше знание, от него в конце концов оно происходит. Наше наблюдение, направленное или на внешние ощущаемые предметы, или на внутренние действия нашего ума, которые мы сами воспринимаем и о которых мы сами размышля­ем, доставляет нашему разуму весь материал мышления. Вот два источника знания, откуда происходят все идеи, которые мы име­ем или естественным образом можем иметь (11.1.154).

Объекты ощущения — один источник идей. Во-первых, наши чувства будучи обращены к отдельным чувственно восприни­маемым предметам, доставляют уму разные, отличные друг от друга восприятия вещей в соответствии с разнообразными путя­ми, которыми эти предметы действуют на них. Таким образом мы получаем идеи желтого, белого, горячего, холодного, мягкого, твердого, горького, сладкого и все те идеи, которые мы называем чувственными качествами. Когда я говорю, что чувства достав­ляют их уму, я хочу сказать, что от внешних предметов они доставляют уму то, что вызывает в нем эти восприятия. Этот богатый источник большинства наших идей, зависящих всеце­ло от наших чувств и через них входящих в разум, я и называю ощущением (11.1.154—155).

Деятельность нашего ума — другой их источник. Во-вторых, другой источник, из которого опыт снабжает разум идеями, есть внутреннее восприятие действий (ореrations) нашего ума, когда он занимается приобретенными им идеями. Как только душа начинает размышлять и рассматривать эти действия, они достав­ляют нашему разуму (understanding) идеи другого рода, которые мы не могли бы получить от внешних вещей. Таковы «воспри­ятие», «мышление», «сомнение», «вера», «рассуждение», «по­знание», «желание» и все различные действия нашего ума (mind). Когда мы сознаем и замечаем их в себе, то получаем от них в своем разуме такие же отличные друг от друга идеи, как и те, которые мы приобретаем от тел, действующих на наши чувства. Этот источник идей каждый человек целиком имеет внутри се­бя, и, хотя этот источник не есть чувство, поскольку не имеет никакого дела с внешними предметами, тем не менее он очень сходен с ним и может быть довольно точно назван внутренним чувством. Но, называя первый источник ощущением, я называю второй рефлексией, потому что он доставляет только такие идеи, которые приобретаются умом при помощи размышления о своей собственной деятельности внутри себя (11.1.155).

Если спросят, когда же человек начинает иметь идеи, то вер­ный ответ, на мой взгляд, будет: «Когда он впервые получает ощущение». Так как оказывается, что в душе не бывает идей до доставления их чувствами, то я полагаю, что идеи в разуме (understanding) одновременны с ощущением, т.е. с таким впечатле­нием или движением в какой-нибудь части нашего тела, кото­рое производит в разуме некоторое восприятие. Этими-то впе­чатлениями, произведенными на наши чувства внешними объ­ектами, впервые, кажется, занимается душа в деятельности, на­зываемой нами восприятием, воспоминанием, размышлением, рас­суждением и т.д. (11.1.167—168).

Чтобы лучше понять природу, характер и объем нашего знания, нужно тщательно соблюдать одно положение, касаю­щееся наших идей, — то, что одни из них — простые, а другие — сложные. Холод и твердость, которые человек ощущает в куске льда, — такие же отличные друг от друга в уме идеи, как запах и белизна лилии или вкус сахара и запах розы. Для человека ничто не может быть очевиднее ясного и четкого восприятия таких простых идей. Каждая такая идея, будучи сама по себе не­сложной, содержит в себе только одно единообразное представле­ние или восприятие в уме, не распадающееся на различные идеи (11.1.169).

Все, что ум воспринимает в себе и что есть непосредствен­ный объект восприятия, мышления или понимания, я называю идеею; силу, вызывающую в нашем уме какую-нибудь идею, я называю качеством предмета, которому эта сила присуща. Так, снежный ком способен порождать в нас идеи белого, холодного и круглого. Поэтому силы, вызывающие эти идеи в нас, посколь­ку они находятся в снежном коме, я называю качествами, а поскольку они суть ощущения, или восприятия, в наших умах (understandings), я называю их идеями. Если я говорю иногда об идеях, как бы находящихся в самих вещах, это следует пони­мать таким образом, что под ними имеются в виду те качества в предметах, которые вызывают в нас идеи (11.1.183—184).

Первичные качества. Среди рассматриваемых таким образом качеств в телах есть, во-первых, такие, которые совершенно неотделимы от тела, в каком бы оно ни было состоянии; такие, которые оно постоянно сохраняет при всех переменах и изме­нениях, каким оно подвергается, какую бы силу ни применить к нему; такие, которые чувства постоянно находят в каждой частице материи, обладающей достаточным для восприятия объ­емом, а ум находит, что они неотделимы ни от какой частицы материи, хотя бы она была меньше той, которая может быть воспринята нашими чувствами. Возьмите, например, зерно пше­ницы и разделите его пополам — каждая половина все еще об­ладает плотностью, протяженностью, формой и подвижностью разделите его снова — оно все еще сохраняет эти качества; раз­деляйте его дальше так до тех пор, пока части не станут неза­метными, и все-таки каждая часть будет сохранять все эти ка­чества. Ибо разделение (а это все, что производит с другими телами мельничный жернов, или пестик [в ступке], или какое-нибудь другое орудие, сводя тело к незаметным частям) ни у какого тела никогда не может отнять плотность, протяженность, форму или подвижность, а только образует две или больше раз­личных и отделенных друг от друга масс материи из того, что прежде было одною массою. Все эти отдельные массы, прини­маемые за такое-то количество раздельных тел, после раздроб­ления образуют [их] определенное число. Названные качества тела я называю первоначальными или первичными. Мне кажется, мы можем заметить, что они порождают в нас простые идеи, т.е. плотность, протяженность, форму, движение или покой и число (11.1.184).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: