Если я отброшу верования, за что мне тогда держаться перед лицом смерти? 2 страница

Жизнь — это миллионы процессов. Даже когда эго исчезает из этой базы, взлетает из этого аэропорта и приземляется в другом чреве матери, многие процессы все еще продолжаются. Все процессы не останавлива­ются, потому что есть процессы, не имеющие ничего общего с твоим эго; ничего общего с эго — эго может исчезнуть, а они будут продолжаться. Волосы растут, ногти растут, ничего общего... И тотчас же, в то мгновение, как эго покидает тело, миллионы маленьких микробов оживают и начинают работать и функционировать. Ты становишься почти как рыночная площадь. В этом смысле ты будешь пульсиро­вать жизнью. Многое будет происходить: много микро­бов бегают, снуют туда-сюда, занимаются любовью, женятся, умирают, и все течет своим чередом. В то мгно­вение, когда ты покидаешь тело, твое тело становится посадочной площадкой для множества других ребят, ко­торые ждут и говорят: «Пожалуйста, уходи поскорее! Позволь нам войти».

Жизнь — это постоянный процесс, не только про­цесс, но процессы, продолжительность.

Будда говорит, что сама идея сущности возникла из-за языка. Ты чувствуешь голод, в языке мы говорим: «Я голоден». Язык создает идею «я». Как это сказать? Что­бы быть в точности правым, ты можешь сказать только: «Голод». Выражение «я голоден» вносит что-то абсо­лютно ложное. «Голод» — этого достаточно.

Наблюдай свои процессы, и ты это почувствуешь. Когда сегодня ты почувствуешь голод, просто наблюдай это. Есть ли действительно кто-то, кто голоден, или есть только голод? Или только этот речевой оборот все пере­кручивает и разделяет надвое, и ты начинаешь чувство­вать: «Я голоден»?

Буддизм — первая религия, принесшая это посла­ние миру: что ваши религии, ваши философии более укоренены в ваших лингвистических образцах, чем в чем-либо другом. И если вы поймете свой язык лучше, то сможете лучше понять и свои внутренние процессы. Он был первым лингвистом, и его прозрение безмерно значительно.

Ты говоришь, что Будда не говорил о боге, по­тому что его нельзя доказать.

Да, он не говорил о боге, потому что его нельзя дока­зать, и он не говорил о боге, потому что бога, который, как вы думаете, существует, не существует. Ваш бог — это то же, прежнее заблуждение сущности. Вы думаете, что у вас есть сущность, и поэтому у всей вселенной должна быть сущность. Поскольку сущность есть у вас, вся вселенная должна обладать высшей сущностью. Эта высшая сущность — бог.

Будда говорит, что у вас нет никакой сущности. Все­ленная есть, но в ней нет никакой высшей сущности... миллионы процессов, но никакой высшей сущности. В ней нет никакого центра; все — периферия.

Очень трудно это уловить — если не медитировать. Именно поэтому Будда никогда не вдается в метафизи­ческие дискуссии; он говорит: «Медитируй». Потому что в медитации эти вещи становятся такими ясными. Когда мышление останавливается, внезапно ты видишь, что мыслящий исчез. Он был тенью. И когда мыслящий исчезает, как ты можешь сказать, как ты можешь почув­ствовать: «Я есть»? Не остается никакого «я», ты — чистое пространство. Именно это Будда называет анат­той, чистым пространством без всякой сущности. Это колоссальный опыт...и тут же, не переводя дыхания, он говорит о других жизнях и реинкарнации.

Он говорит, и буддисты всегда испытывали из-за этого трудности. Будда так научен, что не может исказить факт. Если бы он не был таким научным человеком, если бы он был просто метафизиком, он либо принял бы сущность, чтобы придать своей философии последова­тельный вид, либо отбросил бы идею реинкарнации, по­тому что обе эти вещи вместе выглядят противоречивы­ми. Но он такой добросовестный ученый, что не может навязывать реальности ничего от своего ума. Он про­сто констатирует факт. Если это противоречиво, он го­ворит: «Может быть, это противоречиво, но это так».

Именно это происходит в современной науке. Толь­ко пятьдесят лет назад, когда ученые вошли в глубочай­шее ядро материи, они были озадачены, потому что элек­троны вели себя очень нелогичным образом. Нельзя заставить электроны быть логичными, нель­зя отправить их в университет изучать Аристотеля, и нельзя им сказать: «Перестаньте безобразничать! Это нелогично, это неправильно!» Вы не можете этого ска­зать. Если они ведут себя нелогично, они ведут себя нелогично - вы должны это понять, вот и все; сде­лать ничего нельзя.

И эта нелогичность была действительно огромной, это было не обычное дело. Иногда электрон вел себя как волна, а иногда — как квант, частица. Обе эти вещи одновременно невозможны, это не по-эвклидовски и не по-аристотелевски — можно подумать, что эти электро­ны не верят в Эвклида и Аристотеля! Что они делают? Они что, никогда не слышали об Эвклиде?

Это простая геометрия, которую мы все учили в школе, — что точка не может быть линией, а линия — точкой. Линия — это множество точек, сложенных в последовательность, поэтому одна точка не может вести себя как линия, иначе это разрушит всю геометрию. Ты ставишь точку и идешь в ванную, потом возвращаешь­ся, а она стала линией! Что ты тогда будешь делать?

Но именно это происходит в глубочайшем внутрен­нем ядре материи. Ты продолжаешь наблюдать, и что-то выглядит как точка, и вдруг, ни с того, ни с сего — линия, И прыжок происходит таким образом, что ты даже не видишь, как она вырастает в линию.

В одно мгновение времени это точка, в другое мгно­вение — линия, она даже не вырастает в линию, просто прыжок... так внезапно, так нелогично. Если она растет постепенно, мы можем понять и это: может быть, она, как семя, прорастает и становится деревом. Ладно, мы это можем понять. В одно мгновение времени это семя, в другое мгновение оно растет, мало-помалу, мало-помалу, постепенно, и становится деревом. Мы можем понять.

Если точка становится линией постепенно, мы смо­жем это понять. Но внезапно? И мало того, что внезап­но, но вот еще более нелогичное: два наблюдателя в один момент времени, одновременно, могут наблюдать разные вещи — один видит что-то как точку, другой то же самое — как линию. Что с этим делать? Один на­блюдатель видит семя, а другой дерево? —...в один и тот же момент времени.

Вся западная наука выросла из греческой логики. Эти электроны бунтуют против Аристотеля, и никак нельзя наставить их на истинный путь. Ученые пытались, как только могли, потому что ум имеет тенденцию цепляться за собственные концепции, образцы. Ему нелегко расслабиться и сдаться на милость каких-то ду­рацких электронов.

Два или три десятилетия ученые были озадачены и пытались найти какой-то способ это объяснить или, по крайней мере, рационально отмахнуться: почему это про­исходит? Но, в конце концов, им пришлось признать факт и просто принять это. Так возникла теория кванто­вой физики.

Квант: само слово пришлось изобрести; его раньше никогда не существовало, потому что никогда еще человек не сталкивался с таким нелогичным явлением. Квант означает линию и точку одновременно, вместе. Квант оз­начает частицу и волну вместе, одновременно. Нам при­шлось найти название для чего-то такого, что абсолютно нелогично, и у нас не было для этого словесного символа.

И когда люди спросили ученых: «Как вы это объяс­няете? — это же нелогично!», они сказали: «Да, это не­логично, но это так и есть, и мы ничего не можем сде­лать. Мы должны прислушиваться к реальности. Если реальность нелогична, тогда, наверное, что-то неправиль­но в нашей логике, вот и все. Мы можем изменить логику, но не можем изменить реальность».

Именно это случилось, когда в мир пришел Будда. Он вошел в глубочайшее ядро вашей так называемой сущности и был тоже озадачен — что делать? Никакой сущности нет, а реинкарнация есть. И если бы он не был таким великим ученым, если бы он был просто обычным философом, он забыл бы об этом; он не стал бы говорить об этом факте — он выбрал бы одно. Вы­бор прост: либо ты говоришь, что реинкарнации нет, по­тому что нет сущности...

Именно это всегда говорили люди, которые не верят в душу. Атеисты, эпикурейцы, — они просто говорят, что никакой сущности нет, — когда ты умираешь, ты просто умираешь, ничто не выживает, и нет никакого нового рождения. Это просто, логично. Или есть «этерналисты», теисты, люди, которые верят в сущность. Они говорят, что ты умираешь, но умирает только тело; твоя сущность, центр выживает. Твоя душа, атма, выживает; она вечна. Это тоже логично.

Будда очень нелогичен, и нелогичен потому, что аб­солютно упорствует в том, чтобы не идти против ре­альности. Вот его настояние: мы должны слушать все, что бы ни открыла реальность. Мы не должны навязы­вать ей своих идеологий. Кто мы такие?

Если это факт, значит, что-то неправильно в нашей логике, в нашем языке, в самом нашем образе мышле­ния. Мы должны изменить его, вместо того чтобы избе­гать реальности, бежать от реальности. И он кажется самым абсурдным мыслителем в мире, потому что это одно из самых абсурдных утверждений: что ты не су­ществуешь, но реинкарнируешь.

Явственно видно, что это абсурд. Если ты не суще­ствуешь, как ты можешь реинкарнировать? А он гово­рит: «Этого я не знаю. Вы не существуете, и вы реинкарнируете — это я знаю, я это вижу, я это увидел. И если вы хотите это увидеть сами, медитируйте. Идите глубже в свое существо, как вошел в свое существо я, и вы будете озадачены, придете в большое замешатель­ство. Мало-помалу вы утвердитесь в реальности. И тогда вам придется изменить весь язык».

Будда изменил весь язык, весь философский стиль. Никогда раньше не было такого оригинального челове­ка. Было почти невозможно его понять, потому что он не говорил тем же языком, что и вы; он приносил в мир какие-то новые видения.

Человек, который не верит в душу, очень стар, в этом нет ничего нового. Маркс не сказал ничего нового. Ты­сячи лет были атеисты, которые отрицали существование души, которые отрицали реинкарнацию. Ни Махавира, ни Патанджали не говорили ничего нового, потому что все­гда были люди, которые верили в душу и реинкарнацию.

Будда вносит настоящее видение, очень оригиналь­ное. Он говорит: никакой души нет, но все же реинкар­нация есть. Это квантовый скачок».

Поэтому, когда я называю его ученым, то действи­тельно подразумеваю это. И если ты понимаешь язык современной физики, то сможешь понять и Будду. Фак­тически, понять Будду без понимания современной фи­зики невозможно. Впервые современная физика провела параллель. Хайзенберг, Планк и Эйнштейн — они прове­ли параллель. Материя исчезла; есть только энергия, в которой нет никакой сущности, никакой субстанции. И именно это говорит и Будда: анатта, не-сущность.

Как это вписывается в научный факт?

Прекрасно вписывается. Фактически, спрашивая, как это вписывается в научный факт, автор этого вопроса показывает, что его представление о науке принадле­жит девятнадцатому веку; он не знает современной на­уки, не осведомлен о ее последних достижениях. Его представление о науке очень ортодоксально, очень ста­ро, отстало. Наука колоссально изменилась.

Если вернется Ньютон, то вообще не сможет понять науку, потому что наука изменилась так быстро, и ее прозрение стало таким странным, что сейчас ученые говорят как метафизики, мистики. Они не говорят как математики, они говорят как мистики и поэты.

Я смутно понимаю, что то, что остается, мо­жет быть бесформенным.

Нет, ты не сможешь понять этого интеллектуально, потому что и у твоего бесформенного снова будет опре­деленная форма. Как ты можешь постичь бесформенное? Это слово приемлемо, но в тот момент, когда ты пыта­ешься постичь бесформенное, оно тут же начинает при­нимать форму — потому что постичь можно только фор­му; бесформенное постичь нельзя. Это пустое слово.

Ты можешь продолжать называть бога бесформен­ным, но не можешь этого постичь. И каждый раз, когда даже такие люди, как Шанкара, который говорит о бес­форменном боге, идут поклоняться, они поклоняются форме. Тогда они начинают петь песни преданных. Тог­да снова появляются статуя, ритуал, бог, богиня, форма.

Даже такой человек, как Шанкара, продолжает гово­рить о бесформенном, о лишенном атрибутов — ниргуна, но его поклонение, его молитва обращены к сагуне — атрибуту, форме, потому что невозможно постичь бес­форменное. Концепция может охватывать только форму; или: что угодно, что ты можешь постичь, по самой возможности постижения, принимает форму. Именно по­этому, это только смутная идея. Автор вопроса говорит:

Я смутно понимаю, что то, что остается, мо­жет быть бесформенным.

Нет, это не вопрос «смутного понимания». Интел­лектуально, никакого пути к пониманию нет. Единст­венный путь — медитативный, экзистенциальный. Ты не рассчитываешь интеллектом, ты просто движешься более в медитацию, открываешь новое измерение виде­ния. Никто не настаивал на медитации так, как Будда. Всем его методом была медитация.

А что такое медитация? Медитация — это постепен­ное становление «безмысленным»; не засыпая, остава­ясь бдительным и все же оказываясь без мыслей. Как только мысли исчезают, все кристально ясно: что мыс­литель — это только побочный продукт движущихся мыслей....Это был пучок мыслей и ничего больше. У него не было отдельного существования.

Тогда ты ходишь, но ходящего больше нет; тогда ты ешь, но того, кто ест, больше нет; тогда ты спишь, но спя­щего больше нет; тогда ты живешь, но нет никого, кто бы жил; тогда ты умираешь, но нет никого, кто бы умирал.

Ты — просто чистое пространство, в котором сущест­вуют миллионы процессов, в котором жизнь течет со все­ми своими процессами, и ты остаешься неразвращенным ею. Ты - как открытое небо... облака приходят и уходят.

Одно из самых красивых имен, данных Будде, — татхагата. Это означает: «Так пришёл, так ушел». Нет никого, кто пришел, и нет никого, кто ушел, — только приход и уход. В этом смысл слова татхагата — про­сто процесс прихода и процесс ухода; нет никого, кто пришел, и никого, кто ушел.

Дзэнские мастера всегда говорили, что этот человек никогда не существовал, что человека по имени Гаутама Будда никогда не существовало. Да, несомненно, он при­шел, и он также ушел, но он никогда не существовал. Это точно как процесс сновидения. Сон приходит и ухо­дит, и к утру, ты знаешь, что он никогда не существовал.

Как только ты понимаешь себя как чистое прост­ранство, в котором происходят многие вещи, ты стано­вишься отстраненным. Тогда ты становишься бесстраш­ным, потому что терять нечего, нет никого, кто бы мог что-то потерять. Тогда ты больше не полон страсти к жизни, потому что не воспринимаешь никакой сущности. Тог­да ты не боишься смерти и не жаждешь жизни. Тогда ты не думаешь о прошлом и не проецируешь будущего. Тогда ты просто есть — такой же чистый, как и безгра­ничное небо снаружи; ты тоже становишься чистым небом внутри. И встречу этих двух небес, внутреннего и внешнего, Будда называет нирваной.

Я смутно понимаю, что то, что остается, может быть бесформенным, но может ли у этого быть индивидуальная сущность?

Нет, у этого нет индивидуальной сущности.

Одна и та же волна не рождается дважды.

Правда. Фактически, если ты посмотришь вниматель­нее — пойди к реке или к океану и наблюдай волны; ты будешь удивлен, увидев что-то новое, о чем никогда рань­ше не думал. Когда ты видишь, что к тебе приближается волна, ничто не приходит, волна никогда не приходит к тебе. Ты видишь, что она к тебе движется; она не дви­жется. Одна волна просто помогает другим волнам воз­никнуть рядом с собой. Но это происходит так быстро, что создается мираж, иллюзия, — ты думаешь, что к тебе приближается та же самая волна. К тебе ничто не при­ближается.

Когда приближается одна волна, под влиянием этой волны возникают другие волны; в непосредственной близости — другая волна. Силой первой волны — вто­рая волна; силой второй волны — третья волна; силой третьей волны — четвертая, именно так возникают вол­ны. Но они создают иллюзию того, что к тебе приближа­ется та же самая волна. Они никогда не приближаются. Когда ты видишь, что далеко, на горизонте, возникает волна, она там и остается; она никогда не приближает­ся к тебе.

Это может случиться: ты можешь поместить кусок дерева точно посредине реки: этот кусок дерева при­близится к тебе, но пусть тебя это не обманывает — волна не приближается. Когда одна волна поднимается вверх, этот кусок дерева перемещается на другую волну; поднимается другая волна, и кусок дерева перемещается на третью. С поднимающимися и опускающимися вол­нами кусок дерева подплывает к берегу, но волны ни­когда не приближаются. Это научный факт. Только ка­жется, что они достигают берега.

Правильно, именно это и говорит Будда. Одна и та же волна не рождается дважды. Он не говорит, что ты реинкарнируешь, он просто говорит, что есть реин­карнация.

Но в определенном смысле мы можем сказать, что реинкарнируешь ты, потому что это будет продолжитель­ностью. Одна и та же волна: волна А создает волну Б, волна Б создает волну В — это продолжительность; правильное слово - «континуум». Это слово тоже происхо­дит из современной физики: континуум.

Будда называет это сантати. Точно как у тебя рожда­ется ребенок: он, в определенном смысле, ты, и все же не ты, не совсем ты. У него будет своя собственная личность, но ты создал волну. Эту новую волну создает энергия матери и отца. Эта волна уйдет — отец может умереть, мать может умереть — эта волна будет продолжаться, эта волна создаст другие волны, по-своему, в свое собственное время. Сантати — континуум. Ты не рождаешься, толь­ко твои желания рождаются снова; поскольку тебя нет, ты не можешь переродиться. Поэтому, говорит Будда, если ты отбросишь желание, то никогда больше снова не родишь­ся. Таким образом, если ты понимаешь всю тщетность желания и прекращаешь желать, отбрасываешь желание, тогда для тебя больше не будет рождения.

***

Я хочу сказать вам одну вещь: вся идея реинкарна­ции — ошибочная концепция. Это правда: когда человек умирает, он становится частью целого. Был он грешни­ком или святым, неважно. Но у него было также нечто, называемое умом, памятью. В прошлом не была доступ­на информация, чтобы объяснить память как пучок мыс­лей и мыслеволн, но теперь это легче.

И в этом, как и во многом другом, я нахожу, что Гаутама Будда опередил свое время. Он был единствен­ным человеком, который согласился бы с моим объясне­нием. Он дал намеки, но не смог предоставить никаких доказательств; в его распоряжении не было нужной информации. Он сказал, что когда человек умирает, его память — не сущность — путешествует в новое мате­ринское чрево. Теперь мы можем это понять — что, умирая, ты оставляешь волны памяти в эфире. Если ты был несчастен, все твои несчастья найдут себе какое-то место; они войдут в какую-то другую систему памяти. Либо ты войдешь полностью в одно чрево — именно так кто-то вспоминает свое прошлое. Это не твое про­шлое; это ум кого-то другого, который ты унаследовал.

Большинство людей не помнят, потому что не полу­чают всей связки, всего наследия индивидуальной сис­темы памяти. Они получают фрагменты оттуда и отсю­да, и эти фрагменты создают вашу систему памяти. Все эти люди, которые умерли на земле, умерли в несчастье. Очень немногие люди умерли в радости. Очень немно­гие люди умерли с осознанием не-ума. Они не оставля­ют за собой следа. Они не обременяют своей памятью никого другого. Они просто растворяются во вселен­ной. У них нет никакого ума, и у них нет никакой сис­темы памяти. Они уже растворились в своих медита­циях. Именно поэтому просветленный человек никогда больше не рождается.

Но непросветленные люди продолжают высвобож­дать, с каждой смертью, всевозможные образцы страда­ния. Точно так же, как богатство привлекает еще боль­шее богатство, страдание привлекает еще большее стра­дание. Если ты несчастен, за многие мили к тебе будет путешествовать несчастье — ты для него правильное проводящее средство. Это очень невидимое явление, как радиоволны. Они путешествуют вокруг тебя; ты их не слышишь. Как только у тебя появляется правильный инструмент, чтобы их воспринимать, они тут же становятся доступны. Но даже до того, как появилось радио, они путешествовали вокруг тебя.

Инкарнации нет, но страдание инкарнирует. Раны миллионов людей движутся вокруг тебя, просто в поис­ках кого-то, кто хочет быть несчастным. Конечно, в бла­женстве человек не оставляет никакого следа. Человек пробуждения умирает таким же образом, как птица дви­жется по небу, не оставляя ни пути, ни следа. Небо остается пустым. Блаженство движется, не оставляя никакого следа. Именно поэтому вы не получаете ника­кого наследия от будд; они просто исчезают. Всевоз­можные идиоты и умственно отсталые люди продолжа­ют реинкарнировать, и их воспоминания становятся гуще и гуще с каждым днем. Сегодня, может быть, они при­шли к точке, в которой их нужно понять и растворить; иначе они станут слишком густыми, чтобы позволить тебе жить и смеяться.

У твоего собственного сознания нет никаких ран. Твое собственное сознание ничего не знает о страда­нии. Твое собственное сознание невинно и совершенно блаженно. Чтобы привести тебя в соприкосновение с твоим собственным сознанием, совершается каждое возможное усилие, чтобы отвлечь тебя от ума. Ум со­держит все страдание, все твои раны. И он продолжает создавать раны таким образом, что, не став осознанным, ты даже не узнаешь, как он их создает.

Я учу вас наблюдению.

Единственный способ вырваться из образцов несча­стья, древние они или новые, — свидетельствование. Я говорю, что это единственный способ, потому что никто еще не бежал из ума, не став свидетелем. Просто сви­детель — и внезапно ты начинаешь смеяться над соб­ственным несчастьем. Все наши несчастья так поверх­ностны — и, в своей основе, все они заимствованы.

Если каждый станет бдительным и медитативным, в мире не будет ран. Они просто исчезнут. Они не найдут никакого дома и приюта. Это возможно. Если это возможно для меня, это возможно для каждого.

Часть вторая:
Неведомое Путешествие

Понимая Страхи и Встречая их Лицом к Лицу

Вещи могут оставаться вечно, они заменимы. Если одной машины не станет, ее можно заменить на точно такую же. Но человека нельзя заменить — если у тебя умрет жена, она умрет навсегда. Ты можешь жениться на другой женщине, но никакая другая женщина ее не заменит — хорошо это или плохо, никакая другая женщина не будет точно такой же.

В Поисках Бессмертия

Мы продолжаем верить в собственную отдельность. Мы не отдельны — ни на мгновение. Вопреки вашим верованиям, вы — одно с Целым. Но ваше верование создает для вас кошмарные сны; оно создает их неиз­бежно. Верить: «Я отделен» — значит создавать страх.

Оставаясь отдельным от целого, ты никогда не смо­жешь избавиться от страха, потому что целое так без­гранично, а ты так мал, так ничтожно мал, так крошечен, и тебе постоянно приходится бороться с целым, чтобы оно тебя не поглотило. Тебе постоянно приходится быть бдительным, оставаться на страже, чтобы океан просто не впитал тебя в себя. Тебе приходится защищаться за многими стенами. И все эти усилия — не более чем страх. Тогда ты постоянно осознаешь, что смерть дости­гает тебя, и смерть разрушит твою отдельность.

Именно в этом и заключается смерть: смерть — это процесс того, что целое вновь предъявляет права на часть. И ты боишься, что придет смерть, и ты умрешь. Как жить долго? Как достичь своего рода бессмертия? Человек пытается многими способами.

Один из способов — рожать детей; отсюда посто­янное стремление иметь детей. Корни этого желания - иметь детей - не имеют совершенно ничего общего с де­тьми, они имеют что-то общее со смертью. Ты знаешь, что не сможешь жить вечно; как бы ты ни пытался, ты потерпишь поражение. Ты знаешь это, потому что тер­пел поражение миллионы раз, и никто никогда не доби­вался успеха. Ты надеешься вопреки надежде. Тогда ты находишь какие-то другие способы. Один из самых про­стых способов, древнейших способов — родить детей: тебя здесь не будет, но будет что-то от тебя, частица тебя, клетка тебя будет продолжать жить. Это замени­тель того, чтобы стать бессмертным.

Сейчас наука находит более изощренные способы — потому что ваш ребенок может быть на вас немного похожим, но может быть и совершенно не похожим. Он будет только немного на вас похож; нет никакой внут­ренней необходимости в том, чтобы он выглядел точно, как вы. Поэтому наука находит способы вас редуплицировать (клонировать). Некоторые из ваших клеток можно сохранить, и когда вы умрете, из этих клеток можно создать дубли­кат. Дубликат будет в точности похож на вас; даже близнецы так не похожи. Если вы встретите свой дуб­ликат, то удивитесь: он будет точно таким же, как вы, абсолютно таким же, как вы.

Сейчас говорят, что это будет безопаснее, что мож­но создать дубликат, пока вы еще живы, и держать этот дубликат в замороженном состоянии, чтобы, если слу­чится какой-то несчастный случай — если вы умрете в результате несчастного случая, — вас можно будет немедленно заменить. Твоя жена никогда не сможет этого установить; твои дети никогда не узнают, что этот папа — только имитация, потому что он будет в точности похож на тебя.

Люди пытались и другими способами, гораздо более изощренными, чем этот. Писать книги, создавать карти­ны, сочинять великие симфонии: ты уйдешь, но музыка останется. Ты уйдешь, но твоя подпись останется на книге; ты уйдешь, но скульптура, которую ты создал, останется. Она будет напоминать людям о тебе; ты будешь продолжаться в их памяти. Ты не сможешь хо­дить по земле, но сможешь ходить по памяти людей. Это лучше, чем ничего. Стань знаменитым, оставь ка­кие-то отметки в исторических книгах. Конечно, они будут только сносками и примечаниями; но все же это лучше, чем ничего.

Человек веками пытался, так или иначе, добиться ка­кого-то рода бессмертия. Страх смерти так велик, он преследует тебя всю жизнь.

В то мгновение, когда ты отбрасываешь идею отделенности, страх смерти исчезает.

Поэтому я говорю, что состояние капитуляции — самое парадоксальное. Если ты умрешь сам по себе, тогда ты вообще не сможешь умереть, потому что целое никогда не умирает; заменяются только его части. Если ты станешь одним с целым, ты будешь жить вечно: ты выйдешь за пределы рождения и смерти. Именно это и есть поиск нирваны, просветления, мокши, царства Бо­жьего — состояния бессмертности. Но условие, которое нужно выполнить, очень пугающе. Это условие — что сначала ты должен умереть как отдельная сущность.

Именно в этом и заключается вся капитуляция: уме­реть как отдельная сущность, умереть как эго. И факти­чески, беспокоиться не о чем, потому что ты не отделен; это только верование. Поэтому умирает верование, не ты. Это только понятие, идея.

Это так, словно ты увидел веревку в темноте ночи и оказался под впечатлением, что это змея: ты убегаешь от змеи в огромном страхе, дрожа и покрываясь испа­риной. Потом кто-то подходит и говорит: «Не беспокой­ся — я видел ее при свете, и я прекрасно знаю, что это только веревка. Если ты мне не доверяешь, пойдем со мной! Я покажу тебе, что это только веревка».

Именно это делали Будды веками: «Ихи пассико, идем со мной! Иди и смотри!» Они берут веревку в руки, чтобы показать тебе, что это только веревка; змеи, прежде всего, вообще никогда не было. Весь страх ис­чезает, и ты начинаешь смеяться. Ты начинаешь сме­яться над собой, над тем, каким был глупым. Ты бежал от чего-то такого, чего, прежде всего, никогда не суще­ствовало! Но, существовало оно или нет, эти капли ис­парины были реальными. Страх, дрожь, ускоренное серд­цебиение, кровяное давление — все эти вещи были реальными.

Нереальные вещи могут спровоцировать реальные, помните это. Если ты думаешь, что они реальны, они действуют для тебя как реальность — только для тебя. Это реальность сновидения, но оно может подейство­вать на тебя; это может подействовать на всю твою жизнь и на весь твой образ жизни.

Эго нет. В тот момент, когда ты станешь немного бдительным, осознанным и сознательным, ты не най­дешь вообще никакого эго. Это будет веревка, которую ты по ошибке принял за змею — ты нигде не найдешь самой змеи.

Смерть не существует, смерть нереальна.

Но ты ее создаешь. Ты создаешь ее, создавая отделенность.

Капитуляция означает отбросить идею отделенности: смерть исчезает автоматически, страха больше нет, и весь аромат твоей жизни меняется. Тогда каждое мгно­вение полно такой кристальной чистоты... чистоты радо­сти, счастья и блаженства. Тогда каждое мгновение — вечность. И жить таким образом — это поэзия. Жить из мгновения в мгновение, без эго, — это поэзия. Жить без эго — это изящество, музыка; жить без эго — зна­чит жить, действительно жить. Такую жизнь я называю поэзией: жизнь того, кто сдался существованию.

Помните, позвольте мне это повторить: когда ты сда­ешься существованию, ты не отдаешь ничего реального. Ты просто отдаешь ошибочное понятие, просто отдаешь иллюзию, просто отдаешь майю. Ты отдаешь что-то, чего у тебя, прежде всего, никогда не было. И отдавая то, чего у тебя не было, ты достигаешь того, что у тебя есть.

Знать: «Я дома, я всегда был дома и всегда буду», — это великий момент расслабления. Когда ты знаешь: «Я не посторонний, я не отчужден, не выкорчеван с кор­нем», «Я принадлежу существованию, и существование принадлежит мне», — все становится спокойным и мир­ным, тихим. Эта тишина и есть капитуляция.

Слово капитуляция дает вам очень неправильное представление, словно вы что-то отдаете. Вы ничего не отдаете; вы просто отбрасываете сон. Вы просто отбра­сываете что-то произвольное, что-то, созданное обществом.

Эго нужно; у него есть определенная функция, удов­летворяющая общество. Даже когда человек сдался су­ществованию, он продолжает использовать слово «я» — но теперь это только что-то утилитарное, ничего экзис­тенциального. Он знает, что его нет; он использует это слово, потому что не использовать его, значило бы на­прасно создавать трудности для других и сделало бы невозможным никакое общение. Оно и так невозможно! Общаться с людьми станет еще труднее! Таким образом, это только произвольное средство. Если ты знаешь, что это средство — произвольное, утилитарное и полезное, но в котором нет ничего экзистенциального, — тогда оно никогда не создает для тебя никаких проблем.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: