Николай Мальбранш РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ 3 страница

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

щая в системе Мальбранша одновременно и основу и резюме ее, потерпела существенное изменение. Как только Мальбранш пожелал углубить и уяснить свою мысль, он ввел в свою доктрину теорию умопостигаемой протяженности и тут резко разошелся со всеми платониками. В «Разысканиях истины» он признавал множественность идей о материальных вещах, отдельному предмету соответствовала своя идея; теперь же все идеи о телах он сводит к одной: идее умопостигаемой протяженности. Ход мысли его следующий: идеи отличны от вещей, значит, помимо материальной частичной протяженности, существует протяженность умопостигаемая, идеальная, которая бесконечна. Идеи являются вечными образцами сотворенных существ; значит, умопостигаемая протяженность, есть тот образец, по которому созданы все тела. Идеи божественны, значит, умопостигаемая протяженность божественна. Она сама — божественная субстанция, поскольку последняя имеет отношение к материальным вещам, поскольку она представляет их и причастна им. Итак, Мальбранш открывает в божественной субстанции нечто, являющееся аналогией тому, что существует в мире. Для объяснения материи недостаточно поместить в Боге некоторую вечную идею, соответствующую ей, прибавив, что Бог имеет от вечности силу творить тела. Возникает вопрос: как может Бог иметь идею о материи, как Он может творить тела? Дело идет, следовательно, о том, чтобы в абсолютном существе найти нечто большее, чем идею материальных существ, нечто большее, чем силу творить их, т. е. найти то, что являлось бы и принципом, и причиною этой идеи и этой силы, чрез что абсолютное существо само по себе, бесконечным, необходимым и совершенным образом будет тем, что вещи материальные суть, конечно, условно и несовершенно. Поэтому, объявляет Мальбранш, если Бог имеет идею о телах и может творить их, Он будет протяжен, подобно телам, не будучи, однако, телом. Точно так же Он — дух, но ошибочно было бы представлять его подобным человеческому духу; Он должен быть бесконечной реальностью, содержащей в себе все, что есть и в духовном и в материальном мире. Эта теория умопостигаемой протяженности имела глубокий смысл и выражала стремление преодолеть дуализм картезианства. Вызывая в нас модификацию цветов, умопостигаемая протяженность дает нам ощущения различных тел; следовательно, протяженны сами ощущения и представления; Мальбранш отнимает у материи единственный присущий ей объективный признак и переносит его в мир психический. Так падает противоположение протяжения и мышления.

Эта теория умопостигаемой протяженности дала большинству критиков Мальбранша и историков философии повод видеть в системе Мальбранша скрытый спинозизм и поставить ему в укор боязнь довести свою мысль до конца.' Едва ли можно согласиться с этим

Так Jules Simon в предисловии к изданию трудов Мальбранша. 0116-Laprune в его монографии о Мальбранше. Паульсен также находит невозможным отделять антропоморф-

Е. СМЕЛОВА

взглядом; хотя в доктрине Мальбранша всякое частное бытие исчезает в Едином, Бесконечном, в Том, Кто говорит о себе: «Я сущий», — и все твари рассматриваются как несовершенные ограничения Божественного бытия, однако он далек от отождествления мира с Богом, требуемого пантеистическим воззрением, и в «Христианских размышлениях» он предостерегает от подобного ложного толкования своего учения. В IX Размышлении ученик говорит Учителю: «Я склонен думать, что моя субстанция вечна, что я составляю часть Божественного Существа, что все мои отдельные мысли суть лишь частные модификации Универсального Разума».1Но Учитель объявляет эту мысль опаснейшим и глубочайшим заблуждением. О Спинозе, с учением которого Мальбранш в то время успел уже познакомиться, он отзывается весьма сурово2и, противопоставляя ему философский и христианский догмат сотворения мира, спешит указать на существенную разницу между ними: «По моему учению, мир в Боге, а по учению Спинозы, Бог в мире». Для Мальбранша мир является бесконечно малым по отношению к божеству, он сотворен во времени, он несовершенен, даже ничтожен сам по себе, и самое сотворение его нуждается в оправдании: чтобы стать достойным Творца, мир должен быть обожествлен через Иисуса Христа, он лишь переходная ступень к новому миру, духовному храму Божества, небесному Иерусалиму. Бог же его — личный Бог христианской религии.3Теория умопостигаемой протяженности, по мнению Мальбранша, и дает возможность указать в Боге начало тварей, не отождествляя их с Ним, но для этого умопостигаемую протяженность не следует смешивать с протяженностью сотворенной, с одной стороны, и божественною бесконечностью — с другой, чего не делал Спиноза и многие философы, и, прибавим, толкователи Мальбранша, навязывающие ему

ный теизм от пантеизма: «Существо, творящее все остальные существа из ничего, необходимо есть единственное самостоятельное и истинно существующее существо. На долю вещей сотворенных и сохраняемых не приходится в сравнении с ним никакой самостоятельности; они в отношении к Богу суть проявления и определения его сущности. Всемогущество может все — оно не может лишь дать своим творениям самостоятельности по отношению к самому себе, иначе оно должно было бы дать им несотворенность».

1Бог не раскрывает нам идеи о нашей душе, потому наше познание о ней так несовершенно. Мы познаем душу особым внутренним чувством, или самосознанием, каковое, правда, никогда не обманывает нас, но оно говорит только о тех состояниях, которые мы пережили в личном опыте, а сущность души и все ее свойства известны нам скорее через противопоставление тому, что не есть дух. Сущность души составляет мышление (под мышлением Мальбранш понимает сознание). Возможно, что есть нечто в душе, предшествующее мышлению, но мы о том ничего не знаем.

2«Жалкий Спиноза». «Воззрения нечестивые, дерзкие, неразумные...». См. также

Entretiens sur la metaphyslque. Vol. VIII, IX.

3Шопенгауэр, который высоко ставил Мальбранша как мыслителя, проводя параллель между спинозизмом и истинным теизмом, ставит в заслугу последнему именно то, что ' он понимает отношение Бога к миру, как отношение причины к действию, каковое отношение предполагает, что причина и теоретически, по существу, и в действительности отделена от следствия и всегда пребывает сама по себе. «Слово Бог, добросовестно употребляемое, обозначает именно такую причину мира, соединенную с признаком личности. Наоборот, безличный Бог есть contradicrio in objecto».

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

пантеизм. Внеся в свою доктрину теорию умопостигаемой протяженности, Мальбранш настолько видоизменил ее, что она уже не укладывается не только в рамки дуалистического, но и монистического идеализма, и, как указывает Жоли,' ее правильнее будет причислить к идеалреалистическим системам, т. е. таким системам, которые стремятся и внутренний, и внешний мир возвести к одному общему и высшему началу. «Это реализм происхождения, сущности и ценности божественной». Сам Мальбранш не сознавал или не хотел видеть этого изменения: он упорно настаивал на том, что всегда был верен взглядам, высказанным в первом своем труде.

Поскольку Мальбранш проникнут аскетизмом и отвращается от мирских вещей, чтобы обратиться к Богу; поскольку он предполагает в душе постоянное усилие оставаться в непосредственном общении с Богом, принципом любви и силы; поскольку он унижает, почти уничтожает тварь перед Творцом, — он является мистиком, но мистицизм его чужд экстаза. Он говорит: «Очевидность предпочтительнее перед верой, ибо вера прейдет, но разум (Г intelligence) будет существовать вечно».2

Наше изложение воззрений Мальбранша имело в виду исключительно философскую их сторону: богословские теории оставлены незатронутыми, несмотря на то что они представляют немалый интерес и тесно примыкают к метафизике Мальбранша.

Мальбранш не оставил после себя школы,3но влияние его было весьма сильным; его можно проследить не только на современниках:

Лейбнице, Боесюэте, Фенелоне, Бурсье и многих других, — но и в XVIII веке оно отразилось на всех мыслителях, боровшихся с сенсуализмом и материализмом. Самым видным представителем и самым близким по духу последователем Мальбранша был кардинал Жердиль (1718—1802). Влияние Мальбранша захватило XIX век, где проявилось в школе онтологов во Франции и Италии.4

Е. Смелое а

1 Я. Joly. Malebranche. Chap. II. Р. 11.

2Traite de morale. Pt. 1, chap. II.

3К ученикам его принадлежат Бернар Лами, аббат Ланион, Лелевель, англичанин Норрис (John Norris), Франсуа Лами, отец Андре, который написал книгу «О прекрасном», развив из намеченных в системе учителя положений эстетику и, сверх того, дав жизнеописание Мальбранша.

4См. подробно о влиянии идей философии Мальбранша у Olle-Laprune. Malebranche. Т.Н.

ФИЛОСОФИЯ Н. МАЛЬБРАНША

Николай (Николя) Мальбранш (1638—1715) мало известен в России. Случилось так, что его философия не привлекла заслуженного внимания русских философов. В их трудах можно найти лишь спорадические замечания о ней. Не существует ни одного серьезного специального исследования о Мальбранше на русском языке. Между тем он достоин лучшей участи, так как является одним из ведущих философов XVII в. Николай Мальбранш стоит в одном ряду с такими его современниками, как Бенедикт Спиноза (1632—1677), Джон Локк (1632—1704), Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646—1716). В XVII в. он был столь же славен, сколь и они. В хронологическом отношении он даже первенствует: его основной, и самый известный, труд «Разыскания истины» вышел в свет в 1675 г., т. е. раньше их основных трудов. «Этика» Спинозы была опубликована в 1677 г., первое издание «Опыты о человеческом разумении» Локка появилось на книжных прилавках только в 1690 г., наиболее важные философские произведения Лейбница тоже изданы только в 90-х гг. XVII в. и в начале XVIII в. Локк и Лейбниц были хорошо знакомы с «Разысканиями истины»; Локк выступил с критикой этой книги, Лейбниц же писал, что окказионализм Мальбранша помог ему прийти к высоко ценимой им концепции предустановленной гармонии. Влияние идей Мальбранша испытали не только писатели XVII в., оно чувствовалось и в XVIII в., например Джордж Беркли (1685—1753) многим обязан Мальбраншу.

А вот в глазах русской философской общественности заслуги Мальбранша почему-то померкли в лучах славы его выдающихся коллег. На фоне нашего всеобщего невнимания к творчеству французского философа отрадным явлением стал выход из печати перевода «Разысканий истины». Он был осуществлен по инициативе Э. Л. Радлова в серии «Труды Санкт-Петербургского философского общества» и занял два выпуска. Первый выпуск датирован 1903 г. и содержит первую и вторую книги «Разысканий истины», а также первую часть третьей книги. Вторая часть третьей книги и все остальные книги оказались во втором выпуске, который вышел в свет только в 1906 г. По сообщению Радлова, печатание труда Мальбранша происходило при весьма неблагоприятных условиях. Издание было малотиражным и почти сразу стало библиографической редкостью. Это обстоятельство омрачает радость по поводу того, что труды Мальбранша наконец-то появились на русском языке.

ФИЛОСОФИЯ Н. МАЛЬБРАНША

Судя по всему, немногие ознакомились с появившимся переводом. Во всяком случае интерес к философии знаменитого француза не возрос. Поэтому очень и очень правильным следует считать решение издательства «Наука» переиздать перевод «Разысканий истины», этого поистине выдающегося памятника философской мысли XVII в. Оно пробуждает надежду на то, что Мальбранш будет все-таки оценен нашими философами по достоинству. С исторической точки зрения в «Разысканиях истины» может заинтересовать не только сгусток обсуждаемых Мальбраншем проблем, которыми жила западноевропейская философия XVII в., но и его своеобразный стиль, стиль объемистых трактатов тех времен. Материал изложен в «Разысканиях истины» в соответствии со строгим планом, и в то же время трактат изобилует всевозможными отклонениями, отвлечениями и повторениями. Но и для тех, кто занят современной нам философией, сочинение Мальбранша представляет немалый интерес, потому что многие проблемы, над которыми он размышлял, остаются проблемами и по сей день. Изучение трактата может оказаться стимулирующим для людей, все еще прилагающих усилия к тому, чтобы их решить.

Когда хотят дать общую характеристику философии Мальбранша, то прежде всего обычно говорят, что он картезианец. Это действительно так. Мальбранш является одним из самых видных картезианцев, даже, может быть, самым значительным представителем этого философского направления XVII в.

Картезианство Мальбранша — первое, что бросается в глаза при чтении «Разысканий истины». Автор трактата с величайшим почтением относится к «господину Декарту». Он считает Декарта светочем новой науки и новой философии. Он защищает Декарта от нападок, идущих как со стороны рутинеров-ученых, так и со стороны некоторых теологов, обвинявших автора «Рассуждения о методе» в том, что его учение противоречит отдельным положениям христианского вероучения. Будучи глубоко верующим человеком, принадлежа к духовному званию и занимаясь теологией, Мальбранш в то же время являлся горячим приверженцем новой науки и новой философии. В «Разысканиях истины» имеется много страниц, содержащих критику тех «ученых людей», которые свое призвание видели в том, чтобы разъяснять и комментировать трудные места в сочинениях Аристотеля и других древних философов, и которые голословно заявляли, что Галилей, Гарвей, Декарт заблуждаются только потому, что говорят нечто совсем новое и свое. По мнению этих «пользующихся репутацией ученых» людей, дело обстоит так:

«Если вы открываете какую-нибудь истину, то необходимо — даже и в наше время, — чтобы Аристотель предвидел ее; если же

Я. А. СЛИНИН

Аристотель противоречит ей, то открытие ваше ложно».' По мнению же Мальбранша, дело обстоит иначе: «Если бы мы верили, что Аристотель и Платон непогрешимы, то, быть может, и следовало бы только стараться понять их; но разум не позволяет верить этому. Напротив, разум требует, чтобы мы считали их невежественнее новых философов, потому что в наше время мир старше на две тысячи лет и у него более опыта, чем во время Аристотеля и Платона, как мы это уже сказали; новые философы могут знать все истины, какие оставили нам древние, и еще найти несколько других».2

Защищая новых философов, Мальбранш подвергает критике не только их противников, догматически относящихся к наследию древних, но и самих древних. Особенно достается Аристотелю, Критические замечания в его адрес разбросаны по всему трактату. Больше всего Мальбраншу не нравится аристотелевское учение о природе. Вся вторая глава второй части шестой книги посвящена опровержению космологии Стагирита и его учения об элементах, базирующегося на анализе аристотелевских трактатов «О небе» и «О возникновении и уничтожении». Вообще же антиаристотелизм Мальбранша достигает весьма высокой степени ожесточения. В его интерпретации Аристотель предстает в обличье полного невежды, путаника и шарлатана, которому непонятно каким образом удавалось запудривать мозги ученых мужей на протяжении двух тысячелетий. Вот что можно узнать в «Разысканиях истины» об Аристотеле:

«Разглагольствует он много, но не говорит ничего. Это не значит, чтобы он был многоречив; нет, он обладает секретом быть кратким и говорить лишь слова».3И еще: «Но Аристотель часто противоречит сам себе, и на некоторых выдержках из его сочинений можно обосновать совершенно разнородные мнения».4А также: «Ибо, хотя философы уверяют и даже думают, что преподают его учение, однако трудно найти двух философов, которые были бы согласны относительно его мнений, потому что на деле книги Аристотеля столь темны и полны терминов столь неопределенных и столь общих, что можно приписать ему с некоторым правдоподобием мнения даже тех, кто наиболее противоречит ему. В некоторых из его сочинений можно заставить его сказать все, что хочешь, потому что он почти ничего не сказал в них, хотя много нашумел; подобно тому как дети под звон колоколов говорят все, что им захочется, потому что колокола звонят громко и не говорят ничего».5И наконец: «Это показывает, что, к несчастью своему, приверженцы Аристотеля имеют своим наставником человека очень темного, который даже

' Мальбранш Н. Разыскания истины. СПб.. 1906. Т. 2. С. 89.

2 Там же. Т. 1. С. 216.

3 Там же. Т, 2. С. 310.

4 Там же. С. 368.

5 Там же. С. 89—90.

ФИЛОСОФИЯ Н. МАЛЬБРАНША

умышленно прибегает к неясности, как сам он говорит это в письме к Александру».6

Не следует, разумеется, всерьез воспринимать подобные высказывания о Стагирите: все они имеют идеологический характер. Из деятелей науки и философии Нового времени мало кто не старался всячески принизить Аристотеля. Попытки представить его ничего не стоящим болтуном можно встретить и у Пьера Раме, и у Галилея, и у Джордано Бруно, и у Френсиса Бэкона, и у Гоббса, и у Локка. Как это объяснить? Для чего это делалось? Ведь на самом-то деле Аристотель — это великий философ и выдающийся ум, каких мало. Объяснение тут одно: для того, чтобы новая наука и новая философия могли развиваться свободно, необходимо было любой ценой подорвать ставший непререкаемым авторитет этого выдающегося ума, а вместе с ним и авторитет всех остальных мудрецов древности. Поколебать авторитет Аристотеля было особенно важно: ведь средневековые схоласты именовали Стагирита не иначе, как Философом с большой буквы, и под их влиянием люди привыкли почитать истинным любое его утверждение. Результат нападок на Аристотеля хорошо известен: маятник качнулся в другую сторону, и былое чрезмерное почитание Стагирита сменилось в Новое время чрезмерным его уничижением. Только теперь, когда страсти улеглись, мы, спокойно сравнив и по достоинству оценив философские и научные заслуги как Аристотеля, так и Декарта, можем сделать вывод, что величие первого ни в коей мере не умаляет величия второго.

Как уже было сказано, Мальбранш, защищая Декарта, выступал не только против ретроградов-ученых, но и против тех теологов, которые утверждали, что картезианская доктрина противоречит определенным установлениям христианства. В частности, в шестой главе четвертой книги «Разысканий истины» он осуждает профессора Утрехтского университета кальвиниста Гисберта Фосция, «врага господина Декарта». Мальбранш выступал и против тех, кто говорил, что картезианская космология не особенно хорошо согласуется с библейским учением о сотворении мира. Авторитет церкви в те времена был еще сильнее, чем авторитет Аристотеля. Кроме того, в ее распоряжении имелись известные репрессивные возможности. Поэтому тактика представителей новой науки и новой философии в отношении церкви была не такой, какой она была в отношении Философа: они старались доказать, что ни одно из выдвигаемых ими положений не противоречит церковным установлениям. Они постоянно заявляли о своей лояльности к церкви. Вот, например, как сам Декарт заканчивает свои «Первоначала философии»: «Тем не менее, не желая полагаться слишком на самого себя, я не стану ничего утверждать; все многосказанное я подчиняю авторитету католической церкви и суду мудрейших».7А вот что пишет Мальбранш

йТам же. Т. 1.С.213. 7 Декарт Р. Сочинения. В 2 т. М.. 1989. Т. 1. С. 422.

Я. А. СЛИНИН

в защиту Картезия: «...тот, кто утверждает, что г-н Декарт противоречит Моисею, быть может, не так основательно изучил Священное Писание и сочинение Декарта, как люди, показавшие в своих всем известных сочинениях, что сотворение мира вполне согласуется со взглядами этого философа».8

Но картезианство Мальбранша сказывается не только в том, что он в меру своих сил защищал Декарта от «врагов». Не менее важно и то, что он принимал основные философские принципы и научные положения Декарта, а также то, что тематика его произведений почти полностью заключена в рамки, очерченные философскими и научными интересами Картезия. Однако Мальбранш принимал декартовские принципы и положения отнюдь не безоговорочно, так как безоговорочно он придерживался только следующей фундаментальной методической установки, которую — как один из основателей новой науки и философии — выдвинул Декарт. В «Рассуждении о методе» он рассказывает: «Я с детства был вскормлен науками, и так как меня уверили, что с их помощью можно приобрести ясное и надежное познание всего полезного для жизни, то у меня было чрезвычайно большое желание изучить эти науки. Но как только я окончил курс учения, завершаемый обычно принятием в ряды ученых, я совершенно переменил свое мнение, ибо так запутался в сомнениях и заблуждениях, что, казалось, своими стараниями в учении достиг лишь одного: все более и более убеждался в своем незнании».9После этого Декарт решил, что нельзя слепо доверяться ничьему авторитету, равно как и отвергать без исследования чье бы то ни было мнение. Нужно полагаться только на свой собственный разум. И, полагаясь на собственный разум, Декарт разработал новый метод философского и научного исследования. Опираясь на него, он создал свою философию и внес свой вклад в науку Нового времени. При этом в том же «Рассуждении о методе» Декарт пишет: «Что касается меня, то я никогда не считал свой ум более совершенным, чем у других...».10 Имея в виду свой метод и свои философские и научные достижения, он добавляет: «Впрочем, возможно, что я ошибаюсь, и то, что принимаю за золото и алмаз, не более, чем крупицы меди и стекла. Я знаю, как мы подвержены ошибкам во всем, что нас касается...».11Поэтому он не собирается возводить разработанный им метод в абсолют и выступать в роли непререкаемого наставника: «Таким образом, мое намерение состоит не в том, чтобы научить здесь методу, которому каждый должен следовать, чтобы верно направлять свой разум, а только в том, чтобы показать, каким образом старался я направить свой собственный разум».12

8 Мальбранш Н. Указ. соч. Т. 2. С. 343.

9 Декарт Р. Указ. соч. Т. 1. С. 252.

10Там же. С. 251.

'' Там же.

12 Там же. С. 252.

ФИЛОСОФИЯ Н. МАЛЬБРАНША

Описанную установку Декарта целиком и полностью поддерживает Мальбранш: «Тем не менее разум требует, чтобы опять-таки мы не верили на слово новым философам, также как и древним. Напротив, он требует, чтобы рассматривали со вниманием их мысли и соглашались бы с ними только после того, когда мы будем не в состоянии заставить себя сомневаться в их утверждениях, требует, чтобы мы не преувеличивали излишне ни великого знания изучаемых философов, ни их умственных качеств».13О самом Декарте он пишет: «Я не говорю, однако, чтобы этот писатель был непогрешим;

мне думается даже, и я могу это доказать, что он впал в ошибки в некоторых местах своих сочинений. И для читателя его лучше думать, что он ошибается, чем быть уверенным в истинности всего, что он говорит. Допустив, что он непогрешим, мы будем читать его, не исследуя, будем принимать на веру все, что он говорит; мы изучим тогда его воззрения, как изучают исторические факты, но подобное изучение вовсе не формирует наш разум. Г-н Декарт сам предупреждает, что, читая его произведения, следует остерегаться возможных с его стороны ошибок, и верить его словам только тогда, когда очевидность вынуждает к тому. Г-н Декарт не похож на тех лжеученых, которые, пользуясь не по праву властью над умами, хотят, чтобы им верили на слово...».14

И в самом деле, обсуждая в своем трактате проблемы геометрии, космологии, физики, физиологии, психологии Декарта, Мальбранш не просто пересказывает соответствующие идеи учителя, но старается определенным образом их развить и по-своему интерпретировать. С некоторыми положениями Декарта он не соглашается. Вот наиболее яркий пример несогласия Мальбранша с Декартом: в девятой главе второй части шестой книги «Разысканий истины» он оспаривает сформулированный Картезием и лежащий в основе физики Нового времени закон инерции тел. Во второй части «Первоначал философии» Декарт утверждает, что движение и покой равноправны, что они — «лишь два различных модуса тела», что «для движения и покоя требуется не больше действия, чем для покоя».'5Мальбранш же в своем сочинении настаивает на том, что «покой вовсе не обладает силою, чтобы противостоять силе движения».16Не только в различных научных областях, но и в области философии Мальбранш не является простым пересказчиком Декарта. Так, например, в трудах последнего мы не найдем ни знаменитого учения о видении всех вещей в Боге, ни учения о том, что всякая природная причина является причиной случайной (окказиональной), подлинные же причины всех природных событий суть непосредственные действия Бога. Эти учения, как и многое другое в «Разыс-

13 Мальбранш Н. Указ. соч. Т. 1. С. 216.

14 Там же. Т. 2. С. 342.

'5 Декарт Р. Указ. соч. Т. 1. С. 361.

16 Мальбранш Н. Указ. соч. Т. 2. С. 424.

Я. А. СЛИНИН

каниях истины», — плод самостоятельного творчества Мальбранша. Что касается фундаментальных положений философии Декарта, то Мальбранш их полностью признает и из них исходит, однако относится к ним по-разному. Можно, например, сказать, что он недооценивает принцип методического сомнения, не чувствуя всей его глубины, и переоценивает принцип очевидности, не замечая его «коварства».

Если подходить формально, то принцип методического сомнения у Мальбранша вроде бы в чести. Сама последовательность расположения материала в «Разысканиях истины» соответствует последовательности этапов процедуры методического сомнения, описанной в «Рассуждении о методе», причем последовательность Мальбранша более дифференцирована, чем последовательность Декарта. Так, у Декарта читаем: «Таким образом, поскольку чувства нас иногда обманывают, я счел нужным допустить, что нет ни одной вещи, которая была бы такова, какой она нам представляется; и поскольку есть люди, которые ошибаются даже в простейших вопросах геометрии и допускают в них паралогизмы, то я, считая и себя способным ошибаться не менее других, отбросил как ложные все доводы, которые прежде принимал за доказательства».17Мальбранш же пишет, что «иллюзии чувств, мечты воображения и абстракции разума обманывают человека ежеминутно; что наклонности его воли и страсти сердца почти всегда скрывают от него истину..,».18 Иллюзии чувств он разбирает в первой книге своего сочинения, мечты воображения — во второй, абстракции разума — в третьей;

наклонности воли анализируются им в четвертой книге, а страсти сердца — в пятой.

С тем результатом, к которому приводит методическое сомнение, Мальбранш согласен; он признает несомненность истины. Я мыслю, следовательно, я существую. Но оценивает он ее иначе, чем Декарт. Картезий считал обнаружение ее несомненности чрезвычайно важным философским достижением; в результате методически проведенного сомнения оказался найденным краеугольный камень, на котором может быть основано здание опровержения любого скептицизма. А Мальбранш почитает «cogito ergo sum» за нечто само собой разумеющееся, малоценное и даже банальное. Вот в каких выражениях пишет о «cogito ergo sum» Декарт: «Но я тотчас обратил внимание на то, что в это самое время, когда я склонялся к мысли об иллюзорности всего на свете, было необходимо, чтобы я сам, таким образом рассуждающий, действительно существовал. И,

17 Декарт Р. Указ. соч. Т. 1. С. 268.

18 Мальбранш Н. Указ. соч. Т. 2. С. 267.

ФИЛОСОФИЯ Н. МАЛЬБРАНША

заметив, что истина Я мыслю, следовательно, я существую, столь тверда и верна, что самые сумасбродные предположения скептиков не могут ее поколебать, я заключил, что могу без опасений принять ее за первый принцип искомой мною философии».19В словах Картезия звучит пафос человека, установившего истину, способную стать первоосновой всей философии. Согласно Декарту, в результате проведения процедуры методического сомнения прежде всего выясняется несомненность того, что я существую. Но «cogito ergo sum» говорит и о том, чем я со всей несомненностью являюсь: «Затем внимательно исследуя, что такое я сам, я мог вообразить себе, что у меня нет тела, что нет ни мира, ни места, где я находился бы, но я никак не мог представить себе, что вследствие этого я не существую; напротив, из того, что я сомневался в истине других предметов, ясно и несомненно следовало, что я существую. А если бы я перестал мыслить, то, хотя бы все остальное, что я когда-либо себе представлял, и было истинным, все же не было бы основания для заключения о том, что я существую. Из этого я узнал, что я — субстанция, вся сущность, или природа, которой состоит в мышлении и которая для своего бытия не нуждается ни в каком месте и не зависит ни от какой материальной вещи. Таким образом, мое я, душа, которая делает меня тем, что я есмь, совершенно отлична от тела и ее легче познать, чем тело; и если бы его даже вовсе не было, не перестала бы быть тем, что она есть».20

А вот что довольно вяло и безо всякого пафоса пишет Мальбранш: «Первое, что мы познаем, это — существование нашей души;

все акты нашего мышления суть неопровержимые доказательства его; ибо то, что действительно мыслит, действительно есть нечто — это вполне очевидно. Легко узнать о существовании своей души, зато нелегко узнать ее сущность и природу».21 «Легко узнать о существовании своей души»(!) — так Декарт никогда бы не сказал. Видно, что для Мальбранша истина «то, что действительно мыслит, действительно есть нечто», представляет собой не первый принцип философии, а лишь одну из очевидных истин, стоящую в одном ряду со многими другими такими же истинами; единственное ее преимущество перед ними заключается в том, что ее мы познаем раньше них. Видно, что Мальбранш отдает предпочтение принципу очевидности перед принципом методического сомнения. У Декарта дело обстоит иначе, хотя в его текстах можно найти высказывания, провоцирующие на то, чтобы интерпретировать его взгляды так, как их интерпретировал Мальбранш.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: