Леля с улицы Легионов, 15

Прибывший в отряд Медведева^[15] военнопленный Владимир Грязных (он бежал из концлагеря в, Ровно) сообщил, что он и его товарищи сумели вырваться из вражеского плена с помощью старшей официантки офицерского казино. Фамилия ее Лисовская. Зовут Лидия Ивановна. Она просила, если бежавшим удастся разыскать партизан, связать ее с ними.

Повидать эту женщину поручили Николаю Гнидюку. По адресу, который ему дал Грязных, Гнидюк разыскал Лисовскую. Разведчика встретила стройная молодая блондинка выше среднего роста, с красивым смуглым лицом и большими голубыми глазами. Когда познакомились, Лисовская с подкупающей простотой рассказала о себе, о своей ненависти к немецким фашистам, которые отняли у нее мужа, капитана польской армии, уничтожив его в концлагере.

– Я могу подбросить вам какого-нибудь генерала, – говорила Гнидюку собеседница. – Я готова на все. Дайте мне Любое задание – выполню. Если хотите, проведу ваших людей в казино, когда там будет много немецких офицеров. Могу отраву подсыпать в блюдо или украсть папку с секретными документами…

Она с такой напористостью предлагала свои планы, что ее поведение показалось партизанским разведчикам слишком подозрительным. Гнидюк уже знал, что в квартире Лисовской часто бывают немецкие офицеры. Лидия Ивановна возвращается с провожатыми.

Однажды она принесла портфель с документами. Портфель был «реквизирован» ею у перебравшего в казино старенького полковника, но в нем оказались лишь какие-то накладные. Лидия Ивановна ухитрялась узнавать ночные пароли. Создавалось впечатление, что здесь что-то не чисто. Уж не гестапо ли затеяло с партизанскими разведчиками игру. Пока оно идет на ничего не стоящие «поддавки», но с помощью своего агента гитлеровская разведка, конечно, думает раскинуть сети, чтобы добыть богатый улов. А Лисовская, между тем, настойчиво добивалась «большого дела».

Когда Гнидюк доложил Кузнецову о первых встречах с Лисовской, тот сказал:

– Да, поведение этой дамы подозрительное. Что ж, продолжай поддерживать с нею связь. Будем изучать этого человека. Надо испытать ее на деле.

Эту настороженность разведчиков Лисовская расценила по-своему и при встрече с Гнидюком шутила:

– Немцы мне доверяют больше, чем вы!..

Николай Иванович в это время уже работал в «паре» с Валей Довгер, которая после аудиенции у Коха «высочайшим» повелением гауляйтера была определена на работу машинисткой-канцеляристкой в хозяйственный отдел рейхскомиссариата. Немецкие офицеры наперебой старались оказать красивой фрейлен свое внимание, набиваясь в женихи.

Как-то один из офицеров предложил Кузнецову:

– Слушайте, Зиберт, хотите, я познакомлю вас с первой красавицей города? Польская графиня. Увидите и забудете дорогу к Валентине…

Через несколько дней на совещании группы разведчиков, которое проходило в квартире Ивана Приходько, Николай Иванович, подведя итог разговора, заключил:

– Будем расходиться, товарищи. За дело! – Немного помолчал и, вспомнив нечто важное, полушутя, интригующе заметил:

– А у меня, между прочим, сегодня встреча с одной красавицей!

Разведчики ответили ему шутками:

– Николай Иванович, вы хоть нам адресок оставьте, где живет эта красавица. А то пойдешь, женишься и… чего доброго, пропадешь!

– Да, кстати. Запомните адрес, – живо откликнулся Кузнецов. – Легионов, пятнадцать. Леля.

– Как, Легионов, пятнадцать?! – воскликнул Гнидюк. – Да, Легионов, пятнадцать.

– Позвольте, так это ж та самая Лидия Лисовская!

– Не может быть!..

– Да, да, Легионов, пятнадцать, Лидия Ивановна Лисовская. Там другой Лели нет, – подтвердил Гнидюк.

– Но у меня сегодня с нею назначено свидание на восемь часов.

– У меня тоже свидание в восемь тридцать.

– Ну, что ж, пойдем!

Кузнецов приехал к Лисовской раньше. Его сопровождал переводчик, но, сославшись на неотложные дела, он быстро ушел.

Лидия Ивановна приняла офицера Пауля Зиберта со свойственной ей любезностью и предупредительностью.

Вскоре в квартире Лисовской появился и Гнидюк. Его встретила сестра хозяйки Майя. Узнав, что пришел Гнидюк, Лидия Ивановна выбежала к нему оживленная и скороговоркой извинилась:

– Прошу прощения, у меня очень интересный офицер. Вы разделите с ним компанию? Посидите немного, и я его вытурю.

Но Кузнецов знал, кто пришел, и подал из другой комнаты голос:

– Вер дорт? (Кто там?) – важно спросил он.

– Ах, Пауль Зиберт, – обеспокоенно воскликнула Лисовская. – Это мой кузен приехал в гости.

– А-а, кузен? Битте, битте! – отозвался Пауль Зиберт. – Кузен?… – переспросил он, выходя в гостиную, и, уставившись на Гнидюка пронизывающим взглядом, подозрительно заметил:

– Кузен? Хабен зи документ? – потребовал Зиберт.

– Яволь, герр офицер! – с готовностью ответил Гнидюк. Ему вдруг сделалось смешно. Но, однако, он продолжал игру. Вынув свой аусвайс, Гнидюк с готовностью показал его офицеру. Пауль Зиберт пробежал удостоверение глазами и воскликнул:

– Костополь?! Партизан? Ду бист партизан?! – приступил с допросом к гостю хозяйки пришелец-офицер.

Лисовская не на шутку встревожилась. Всплеснув руками, она начала разубеждать:

– Да нет же, господин Зиберт! Это мой кузен. Я его хорошо знаю!

– Век! – прикрикнул на хозяйку обозлившийся офицер и сунул документы Гнидюка к себе в карман, предупредил:

– Завтра явитесь ко мне в гестапо! Я проверю, какой вы есть кузен!

– Я его знаю, прошу вас, герр офицер, отдайте ему документы… – с просительного тона Лисовская перешла уже на умоляющий. Последнее подействовало на немца.

Хозяйка быстро собрала на стол. И грозный офицер подобрел. Он даже пригласил «кузена», на которого только что кричал, к столу и предложил выпить «за победу нашего оружия».

Так началось знакомство Пауля Зиберта-Кузнецова с загадочной официанткой офицерского казино.

Кузнецов продолжал ходить в гости к Леле – Лисовской – как немецкий офицер, а Гнидюк – как партизан. Проверка Лидии Лисовской подходила к концу. Разведчики убедились, что имеют дело с человеком, который действительно всем сердцем хочет помогать в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, что Леля сотрудничает с гестапо по заданию советского командования.

– Лидия Ивановна, – рассказывает бывший партизан-разведчик Н. Я. Гнидюк, – начала работать под руководством Николая Ивановича. Работала Лисовакая в разведке очень плодотворно и сделала не меньше других разведчиков.

Счет открыт

После того, как партизаны сожгли в Цуманских лесах охотничий замок Коха, перепуганный гауляйтер поспешно убрался в Кенигсберг. У резиденции палача бешеными темпами началось строительство двух бомбоубежищ с бетонированными перекрытиями толщиной в двенадцать метров!

Советский разведчик-боевик, получив директивы командования, переходит к действиям. Кровавого Коха в городе нет. Но здесь остался его заместитель по политической линии – штатенпрезидент генерал Даргель. Нужно было уничтожить его.

На легковой машине «оппель-кадет» Пауль Зиберт отправился на охоту за «идеологом» нацистов. За рулем сидел Николай Струтинский, вторым пассажиром – партизан Иван Калинин с автоматом наготове.

Когда «оппель», мягко шурша шинами, плавно остановился в центре города, недалеко от резиденции гауляйтера, в рейхскомиссариате и других учреждениях начался обеденный перерыв. Кузнецов бросил взгляд на часы:

– Сейчас появится. Немцы – народ пунктуальный.

Генерал Даргель, по наблюдениям разведгруппы, в обеденный перерыв часто ходил домой на обед. Его сопровождал адъютант, который нес неизменную коричневую папку. Остановка машины в центре города, в запретной зоне, вблизи резиденции Коха могла вызвать неудовольствие охраны. Здесь проходили члены фашистского правительства оккупированной Украины. Район был насыщен агентами гестапо. Поэтому шофер выскочил из машины, приоткрыл капот и начал там постукивать ключами. Офицер со скучающим видом, стоя у машины, покуривал сигару. Что поделаешь! Остановились случайно. «Оппелю» потребовался ремонт, а шофер напрашивается получить хороший нагоняй за халатное отношение к службе. Второго пассажира с улицы почти не видно. Он сидит в глубине авто.

Генерал появился на перекрестке неожиданно. Высокий, сухопарый, он размеренно шагал по тротуару. Рядом с ним адъютант с коричневой папкой. (Все приметы налицо!) Таким Даргеля и описывала Валя Довгер.

Когда генерал показался, Николай Иванович сказал по-русски:

– Идет!

Генерал обратил внимание на офицера и шофера, стоявших у автомобиля. Это была первая мелочь – ошибка в начале операции. Нервная система разведчика была напряжена до предела! Впервые средь бела дня в центре фашистского муравейника он должен был расстрелять матерого палача.

Кузнецов коротко бросил Струтинскому:

– Заводи машину!

Струтинский быстро сложил ключи, кинул в ящичек – и за руль!

«Вж-жжи-и!» – заскрежетал вхолостую стартер, но мотор не работал. Еще раз отчаянно нажал на стартер. Машина по-прежнему молчала. Генерал уже скрылся за углом.

Кузнецов недовольно взглянул на шофера, но, заметив, что он начинает нервничать, спокойно сказал:

– Я, Коля, пойду, а ты следуй за мной.

Вышел из машины и быстро пошагал в сторону, куда ушел Даргель.

Струтинский – к капоту. Пошарил глазами в моторе. Так и есть! Когда возился под капотом для отвода глаз, задел, видимо, рукавом краник бензопровода и перекрыл горючее. А, черт!..

Мотор взревел, и «оппель» рванулся с места, как бешеный конь. Струтинский в горячке так разогнал машину, что, когда впереди вдруг вырос человек, нажал что есть силы на тормоз. «Оппель» остановился чуть не в полуметре от генерала и его адъютанта, пересекавших перекресток.

К опешившему генералу подскочил обер-лейтенант (это был Кузнецов), за ним кинулись другие офицеры, агенты в штатском – все, кто шел в это время следом за генералом и был очевидцем происшествия. Офицер-гестаповец уже открывал правой рукой кобуру: шутка ли в деле! Какой-то шофер чуть было не задавил генерала.

Первым закричал на Струтинского пришедший в себя генерал:

– Куда прешь, негодяй! Ты, что, не видишь?…

В воздухе повисли возмущенные крики.

Струтинский побелел. «Провал! Операция сорвана. Возьмут или не возьмут? Как будет действовать Зиберт?» – эти мысли молнией пронеслись в его голове. Он клял себя за оплошность.

Но Кузнецов кинулся к Струтинскому и, потрясая кулаком, начал осыпать его отборными ругательствами. Тут он использовал немецкий язык как следует! Кричит: «Как ты смел, негодяй, подвергать опасности жизнь генерала?» Шофер стоит перед обер-лейтенантом Зибертом навытяжку, по стойке «смирно», как и полагается немецкому солдату.

Кузнецов поворачивается к генералу и убедительно просит:

– Герр генерал, примите мои глубочайшие извинения, извинения офицера-фронтовика. Шофера же я накажу, чтобы он впредь не дремал за рулем.

Все разошлись. Генерал удалился вперед по тротуару, в сторону своего особняка. Немного погодя, Кузнецов негромко сказал Струтинскому:

– Коля, я иду за ним! Когда буду рядом, ты сразу подгоняй машину.

Он быстро зашагал следом и снова оказался рядом с генералом. Когда машина поравнялась с ним, Кузнецов выхватил вальтер и в упор расстрелял «рейхснемцев». Первым упал генерал, на него повалился адъютант с папкой…

Струтинский открыл переднюю дверку. Кузнецов прыгнул в машину и коротко бросил:

– Жми!..

Дорогой, когда машина вырвалась за город, он спросил с интересом:

– Ну, как, Коля, уничтожены они?

– Безусловно, – ответил Струтинский и добавил; – Надо же было так рисковать, Николай Иванович. Ведь можно было отложить операцию на завтра. Ведь не умер бы этот генерал, дождался нас!..

– Ты, Коля, должен уже знать мой принцип: что против врага можно сделать сегодня – не оставляй на завтра! Даргель, уничтоженный сегодня, – это прелюдия к Коху!..

С нетерпением ждал Кузнецов известия о результатах акции.

На другой день подпольщики переслали в отряд националистическую «Волынь». Под крупным заголовком «Гибель руководящих сотрудников рейхскомиссариата Украины» в некрологе сообщалось, что 20 сентября 1943 года в 13.30 на улице Шльос в Ровно были убиты руководитель главного отдела финансов при рейхскомиссариате Украины министерский советник доктор Ганс Гель и кассовый референт, старший инспектор управления Адольф Винтер.

Итак, ошибка. Вместо одного генерала убит другой, похожий на него. И Кузнецов вспомнил, что поторопился, пренебрег условленным сигналом. Следом за Даргелем должна была идти Довгер. А ее не было.

– Что ж, буду спрашивать фамилию перед тем, как пустить пулю в палача, – пообещал Кузнецов.

Но счет был открыт. Охота за палачами, деятелями генералитета началась.

В неудавшемся покушении на генерала Даргеля была одна мало приметная деталь. Рядом с генеральской фуражкой рейхснемца гестаповцы обнаружили кожаный бумажник. Его содержимое: записка-обращение, которое напоминало, что пора от слов переходить к делу, иностранная валюта, золотые коронки и фотографии оуновцев сделали свое дело. Гестапо обрушило свой гнев на главарей украинского буржуазного национализма, и отребье «самостийников» на собственной шкуре испытало «новый порядок». Коричневые фашистские пауки ели своих собратьев. Кстати, заметим, бумажник, сыгравший «обличительную» роль против украинских бандитов, презренных наемников фашизма, был реквизирован партизанами у одного из главарей ОУН. Главарь прибыл с инструкциями из Берлина и был захвачен медведевцами.^[16]

Мститель

Прошел десяток дней после убийства имперского советника Геля. Недалеко от места, где был расстрелян деятель рейхскомиссариата, у особняка на Шлосштрассе остановился автомобиль. Из него вышел немецкий офицер. Он встретил шедшего на обед заместителя Коха штатенпрезидента Пауля Даргеля и его адъютанта. Офицер (это был Кузнецов) выхватил гранату и метнул в генерала.

– Вы любите поучать своих солдат-завоевателей, что человеческая жизнь на оккупированной территории стоит меньше, чем ничто!.. Получай, кровавый янычар!

Даргель, увидев надвигавшуюся на него смерть, с не свойственной для его возраста легкостью плюхнулся в кювет. Раздался взрыв. В этот момент что-то ударило в руку разведчика-боевика, и кровь ручейком поползла из-под рукава. Нужно перевязать рану, но до нее ли – кругом враги!

Машина на большой скорости мчалась по улицам города.

Ослабевший от потери крови Кузнецов по прибытии в лагерь явился к командиру и четко доложил о том, как протекала операция по уничтожению фашистского палача. Медведев заметил необычайную бледность на лице Кузнецова.

– Что с вами, Николай Иванович? – спросил он.

– Я ранен осколком гранаты… Граната ударилась о бровку тротуара, и «гостинец» задел меня.

– Немедленно к доктору!..

Партизанский врач, осмотрев рану, нащупал осколок гранаты. Его необходимо немедленно удалить. Осколок лежит острым краем на самой артерии. Это очень опасно. Врач предлагал сделать обезболивающий укол перед тем, как произвести разрез и удалить осколок. Но ослабевший от потери крови разведчик не соглашался. Ему трудно. Однако, сжав зубы, Кузнецов просит:

– Режь так!..

Уговаривать бесполезно. А каждая минута промедления опасна для раненого. И врач делает операцию. И без того бледное лицо Кузнецова еще больше белеет, на скулах появляются желваки. Но он улыбается каким-то своим мыслям.

После операции доктору не терпится узнать, где был разведчик, кем ранен. Кузнецов скупо роняет слова:

– Выполнял народный приговор, бросил гранату в одного сатрапа. Результат гитлеровцы должны сказать завтра. Подождем газеты.

– Но почему вы не разрешили сделать обезболивание?

Усмехнулся:

– А если я вдруг попаду в руки гитлеровцев, в руки гестапо? Там ведь не будут делать такие уколы. Вот и хотел испытать – вытерплю ли боль…

Но гитлеровцы на этот раз умолчали о покушении на Даргеля.

Выстрелы и взрывы в центре города, дерзкие акты возмездия над чинами военной администрации оккупационных властей вызвали среди гитлеровцев панику. Днем в самом центре столицы оккупированной Украины, рядом с резиденцией рейхскомиссара неизвестный в форме офицера вермахта уничтожает представителей генералитета и безнаказанно уходит с места преступления. Кто он, этот неуловимый террорист?

В городе усилен полицейский режим, произведены массовые аресты (из боязни налета партизан), особенно среди освобожденных военнопленных. Усложнились условия работы разведчиков. Фельджандармерия и тайные агенты гестапо на улицах и перекрестках дорог тщательно, почти на каждом шагу, проверяют документы. Патрули назначаются только из немцев. С шести часов вечера движение по городу прекращается; на окраинах Ровно выставляются засады с пулеметами. По улицам патрулируют несколько бронемашин и танков, часть из них в состоянии боевой готовности находится у рейхскомиссариата.

…Фашистская разведка пронюхала через своих агентов о месте расположения партизанского отряда. Кох, взбешенный действиями народных мстителей, приказывает беспощадно жечь села и хутора, уничтожать всех, кто заподозрен в связях с партизанами. «Все будет оправдано фюрером и богом! – поучал он. – Я выгоню из этой страны всех, вплоть до последнего человека! – кричал рейхскомиссар, брызгая слюной, на совещании командующих. – Я пришел сюда не для того, чтобы изливать благодать»…

Это был призыв к тотальному истреблению русских, украинцев и поляков, «противившихся германскому государству».

Командующий карательными войсками генерал Ильген по приказу Коха разрабатывает операцию против партизанского отряда полковника Медведева. В Ровно по вызову Коха была послана специальная экспедиция карателей во главе с генералом Пиппером – «мастером смерти», как его прозвали фашисты. Молодчики Пиппера огнем и мечом прошлись по многим городам и селам в европейских странах, там, где отряды сопротивления выходили на смертельную борьбу с гитлеровскими захватчиками.

Расчет карателей был прост. Встречая праздник седьмого ноября, партизаны перепьются. Ранним утром их можно будет взять голыми руками… «Надеюсь, восьмого ноября я смогу лично побеседовать с командиром партизан. – Этого «медведя» вы должны доставить мне живым!» – заявил фон Ильген.

Планы карателей стали известны советским разведчикам. Хвастливую болтовню Ильгена подслушала Лидия Лисовская, которая по заданию нашей разведки устроилась работать у фон Ильгена экономкой.

О коварном замысле гитлеровцев узнал и Кузнецов, разговорившись в ресторане с одним жандармским офицером. После обильного угощения тот проболтался разведчику об операции, в которой будет участвовать.

В отряд полетело предупреждение.

…Пришедший в Ровно разведчик Лисейкин нашел Бурима и передал ему приказ командира Медведева немедленно явиться в отряд.

Бурим отправился в центр города в надежде увидеть Кузнецова. Ему повезло. На одной из улиц он встретил знакомую машину. За рулем сидел Струтинский. Кузнецов, заметив Бурима, взмахнул рукой. Это означало: следуй на квартиру. Бурим так и сделал. Вскоре прибыл и сам Кузнецов.

– Что случилось? – спросил он.

– В город прибыл Лисейкин. Мне приказано завтра направиться в отряд.

– Завтра ты сначала перекрасишь машину, а потом мы доставим тебя под самый «зеленый» маяк,^[17] – заявил Кузнецов.

Ранним утром на другой день, выполнив поручение, Василий Бурим вышел за город в надежде, что Кузнецов и Струтинский скоро нагонят его в пути. Но позади оставалось уже километров шесть, а машина не показывалась. Наконец послышался шум мотора. Это был Струтинский. Почти на ходу Бурим втиснулся в авто.

В машине, кроме Бурима, находились еще три пассажира: Лисейкин, мать и отчим партизана Петра Мамонца. Шесть человек! А машина рассчитана на четверых. Незаметно проехали Млыновское шоссе и выбрались на асфальт автомагистрали Ровно – Луцк. Казалось, теперь машине будет легче. Но проехали еще километров десять, и мотор автомобиля надсадно загудел.

– Лопнет! – засмеялся Бурим.

– Что? – спросил Струтинский.

– Лопнет мотор.

– Не бойся, – в тон Буриму шутливо ответил Коля Струтинский. – Разве мало у немцев машин?! Лишь бы у тебя краски хватило!

Авто с партизанами вскарабкалось на горку. И здесь все шестеро увидели, что по обе стороны шоссе идут каратели, прочесывавшие близлежащие к дороге хутора. Буриму стало не по себе. А вдруг немцы остановят машину?…

Кузнецов взглянул на Бурима, заметил его волнение и сказал, показывая в сторону карателей:

– Если они, Вася, придерутся к нам, так мы им такой концерт устроим, что фрицы и в Берлине о нем рассказать не сумеют!.. – Высунувшись в окно машины, Кузнецов начал напевать: «Ля-ля-ля!» – о какой-то пастушке, собирающей цветы для своего жениха.

Поведение разведчика вернуло Буриму спокойствие, и он весело отозвался:

– С вами, ребята, и погибать не страшно.

Но это уже было лишним. Слова Бурима услыхала мать Петра Мамонца и перепугалась. Пришлось успокаивать женщину.

Кузнецов, оставаясь по-прежнему невозмутимым, снова полушутя обратился к Буриму:

– Сбрось фуражку, если уж не на немца, так хотя на голландца будешь похож!.. – И, высунувшись из окна, подставив лицо бодрому осеннему ветерку, продолжал напевать немецкую песенку.

Каратели не обратили на машину никакого внимания.

Автомобиль благополучно проехал до окраины леса, и «пассажиры» следом за Лисейкиным поспешили на маяк, а Кузнецов со своим неразлучным другом Николаем Струтинским отправились обратно в Ровно.

На маяке группу встретили партизаны во главе с Борисом Сухенко. Прибывших усадили у тлеющего костерка и насели с расспросами. Партизанам не терпелось узнать, как живут советские люди в городе, как ведут себя оккупанты. Долго в ту ночь сидели они. Люди партизанской заставы, несмотря на тяжелые условия, жили дружно, как родные братья, неусыпно несли свою службу.

Наутро к маяку прибыла большая группа партизан, и Бурим вместе с ними и своими спутниками двинулся в далекий путь – к отряду. Пришли на стоянку только под вечер. Переночевали в палатке штабной разведки, а утром в сопровождении Лисейкина отправились в столовую. Не успели сесть за стол, как лес застонал от выстрелов и разрывов гранат. Начался бой с карателями, подошедшими к лагерю.

Нападение карателей не было неожиданностью для партизан. Командование было осведомлено о готовящейся операции, и когда Пиппер со своими головорезами появился недалеко от лагеря медведевцев (в деревне Берестяны), партизанская разведка уже знала силы противника и маршрут его следования. Партизаны приготовились к обороне. У лесных завалов карателей встретили пулеметным и автоматным огнем.

Силы врага превзошли ожидания. Пиппер привел с собой два берлинских полицейских полка, роту СС из штурмовой бригады, части 14-й гренадерской дивизии СС «Галичина» и другие подразделения. На партизан обрушила смертоносный груз авиация, их начали обстреливать из пушек и тяжелых минометов.

Гитлеровцы старались потеснить партизан, чтобы, ворвавшись в лагерь, посеять панику, расколоть отряд и завершить разгром. Бой длился с раннего утра до позднего вечера. Исход сражения решила вовремя посланная к деревне Берестяны, во фланг карателям, рота Виктора Семенова. Партизаны, находившиеся в лагере, услыхали пулеметную стрельбу и с криком «ура» бросились в атаку.

Не выдержав натиска, каратели бежали. В лагерь начали поступать трофеи: пушки, минометы, снаряды, патроны. Вечером шум соснового леса прорезали одиночные выстрелы: народные мстители выискивали и уничтожали заплутавших в лесу карателей.

Немногие из гитлеровцев, пришедшие «поохотиться на русского медведя», унесли свои ноги. Большинство осталось лежать в могучем лесу. Здесь наконец нашел свою смерть черный головорез генерал Пиппер.

Вспоминая об этих днях, Василий Андреевич Бурим рассказывает:

«После победного боя меня вызвали в штаб и приказали отправиться в город и доложить разведчикам, подпольщикам о разгроме экспедиции карателей. Я вышел ночью, на второй день, 10 ноября 1943 года, был уже в Ровно. Дома застал Николая Ивановича. Веселый, оживленный, он встретил меня радостным восклицанием:

– Ну, Вася, как тебе понравился бой?! Дали «дрозда» фрицам, будут теперь знать, как в русский лес «по партизаны» ходить. Пошли по шерсть, а вернулись стрижеными!..

– Сотни их там, этих карателей, валяется в лесу, – подтвердил я.

– Знаю, все знаю от самих гитлеровцев, – отозвался Кузнецов. – Они уже два дня оплакивают своих головорезов».

Немецко-фашистская оккупация принесла на Украину неисчислимые страдания. Фашисты беспощадно расстреливали советских людей; военнопленные красноармейцы умирали в лагерях от холода, голода, болезней и изнурительной работы.

Завоеватели грабили плодородную украинскую землю, вывозя хлеб, мясо, масло и сало, грабили фабрики и заводы, отправляя в Германию промышленное оборудование. В одной из своих победных реляций гауляйтер Кох доносил, что за два года оккупации с Украины было вывезено для нужд фатерлянда продукции сельского хозяйства и промышленности на несколько миллиардов марок. В Германию на фашистскую каторгу было отправлено свыше миллиона человек. (Эти и некоторые другие данные взяты авторами из материалов Нюрнбергского процесса над гитлеровскими преступниками и польской прессы, освещавшей суд над Эрихом Кохом в 1958–1959 гг.).

Грабежом местного населения, природных ресурсов и национальных богатств Украины ведал заместитель рейхскомиссара по общим вопросам, руководитель конторы «Пакетаукцион» генерал Герман Кнут. Его любили в гестапо: он был известен как деспот и человеконенавистник. За муки и слезы людей генерал-грабитель должен был понести суровую кару.

…С помощью офицера рейхскомиссариата (это был голландский коммунист, выдававший себя за немца) установили, в какое время генерал Кнут должен выехать из своей конторы.

Кузнецов и Струтинский поставили свою машину метрах в пятидесяти от небольшой улочки, по которой Кнут в автомобиле должен проехать на главное шоссе. Трое участников операции: Кузнецов, Струтинский и голландец были в военной немецкой форме, а четвертый – разведчик Корицкий – в штатском.

Первым заметил автомобиль генерала голландец. Но, бросая гранату, он замешкался и промахнулся. Выручил Кузнецов. Его граната попала в лобовое стекло и разнесла передок «оппель-кадета». Машина, проскочив несколько метров, ударилась в забор. «Для порядка» разведчики прошили «оппель-кадет» выстрелами. Через какие-то доли минуты группа сидела уже в «адлере». Машина несла боевиков… в центр города. На военных складах, находившихся невдалеке, поднялась стрельба.

Изобретательный разведчик Николай Иванович Кузнецов только дважды повторил один и тот же прием покушения на немецких военачальников. На этот раз все было сделано по-другому. В акте возмездия участвовало несколько человек. Приметы всех, описание трех военных (тем, кто их мог заметить) сделать было трудно. Скрываясь, Кузнецов не поехал за город, он знал, что у всех застав дежурят патрули и контрольные посты фельджан-дармерии. «Адлер» затерялся в городе. Разведчики укрылись на квартире у Яна Каминского.

Так был совершен еще один акт возмездия.

Оценивая действия народного мстителя, уместно напомнить слова, которые были сказаны в этой связи командиром отряда полковником-чекистом Медведевым. Речь идет «…не о храбрости, а о чем-то несравненно более высоком – о способности человека к самопожертвованию, к обдуманной, сознательной гибели во имя патриотического долга… Кузнецов находился к тому же в исключительно сложных условиях, требовавших для совершения акта самопожертвования гораздо больших душевных сил, чем обычная боевая обстановка. В бою человек, идущий на подвиг, чувствует локоть товарища, слышит вдохновенное, захватывающее «ура!», он охвачен тем общим воодушевлением, подобием азарта, что неизменно возникает в атаке. Но за линией фронта, в оккупированном городе человек идет на подвиг один в стане врагов. Здесь ничто не стимулирует этот подвиг, кроме мыслей и чувств самого человека. Каков же должен быть строй этих мыслей и чувств, чтобы в этих условиях совершенно сознательно, преднамеренно, по заранее разработанному плану, совершить акт возмездия…»

Советская Армия успешно развивала наступление. Предвидя изменение обстановки в городе, Кузнецов в ноябре сорок третьего года выполняет несколько сложнейших операций.

Служба безопасности сбилась с ног, отыскивая неуловимого мстителя. И уходить от врагов с каждым днем становилось все труднее и труднее. Кузнецов и Струтинский не раз замечали, что во время проверки на контрольно-пропускном пункте или в дороге военным патрулем немцы записывали номер их машины. Это означало, что гитлеровцы быстро сносились с военными организациями и ведомствами и проверяли, есть ли там машина с номером, подобным номеру «адлера», на котором раскатывает гауптман Пауль Зиберт.

Кузнецова и его друга Струтинского в таких случаях не раз выручала выдержка и хладнокровие при встрече с врагом лицом к лицу. Отъехав на безопасное расстояние от патруля, Струтинский останавливал «адлер» и менял номера у машины. На пропускном пункте города ждали «адлер» серого цвета с номером «ВН2-32-12», но автомобиль с подобным номером не проходил. Вот почему машины Пауля Зиберта так часто меняли свои «приметы»: и цвет, и номера.

Разведчик Кузнецов ходил по острию ножа. Его частые наезды в город показались одному из офицеров рейхскомиссариата подозрительными, и тот решил, что гауптман Пауль Зиберт сотрудник английской разведки. Пришлось Кузнецову убрать со своего пути «любознательного» немецкого офицера.

Каждый час, каждую минуту разведчик должен находиться в состоянии боевой готовности, быть начеку. Он подвергается непрестанной опасности. Но это еще не все. Кузнецов работал в оккупированном советском городе в мундире гитлеровского офицера. И как же было трудно ему носить личину фашистского поработителя, выступать перед родными советскими людьми, перед соотечественниками, стонавшими под ярмом оккупации, в роли ярого врага своей Родины и народа!..

В Ровно с ним произошел такой случай.

…По главной улице города – Немецкой – с гордо поднятой головой и видом довольного своими успехами в жизни человека дефилировал, «печатая шаг», гауптман, его сопровождали два хорошо одетых господина. Одного из них многие в городе знают как крупного коммерсанта Яна Багинского, о другом кое-кто поговаривает, что человек с живыми пронзительными глазами – агент гестапо.

Самодовольный гауптман вышагивал, не глядя по сторонам, и случайно, не заметив встречную старушку, толкнул ее. Старушка споткнулась, упала… Заметив это, гауптман порывисто обернулся, маска надменности и холодного презрения к окружающему вдруг сошла с его лица, будто растворилась. Он сделал движение к старушке, чтобы помочь ей подняться.

Два господина, шедшие с офицером, почти одновременно коснулись его локтя. Кареглазый, коренастый «господин» предостерегающе шепнул:

– Николай Иванович! Что вы?! Фашист-офицер не будет поднимать какую-то старушенцию.

Гауптман, продолжая прогулку, пошагал дальше. А старушка привстала и голосом, полным отчаяния, обиды и слез, пробормотала ему вслед:

– Эх, вы!.. Ироды. Моего сына убили да еще меня, бедную, не оставляете здесь в покое. За что сбили с ног?

Аль я вам помешала?… Щоб у вас очи повылазили! Щоб ваша маты бильше вас не бачила!

Тогда Кузнецов остановился и говорит:

– Я не могу, не могу!.. Мне хочется подойти к ней и поцеловать. Это ж наша, советская женщина!.. Нет, не могу я больше! Приду в отряд и попрошу автомат. Буду драться, как все, как наши партизаны. Надоела мне эта форма, надоела мне эта фашистская шкура!..

– Николай Иванович, но ведь у нас никто другой не сделает то, что делаете вы. – Начал было разуверять Кузнецова «господин Багинский» – разведчик Гнидюк.

– Я прекрасно понимаю все, – прервал его Кузнецов. – Но если бы вы, хлопцы, знали, как мне тяжело…

Это был единственный случай, вспоминают бывшие партизаны, работавшие вместе с легендарным разведчиком, когда Николай Кузнецов вышел из ненавистного ему образа и потерял самообладание.

В тот же день разведчик уехал в лагерь. Нужно было отдохнуть. Здесь, в лагере, он мог размобилизоваться. Это значило, что человек, проведший многие сутки среди врагов, живший там на предельном напряжении нервов, мог позволить себе передохнуть, отвлечься, спокойно поспать.

После доклада командиру Кузнецов прошел в штабную палатку. Вечерело. Тени уже окутывали землю. В чуме, где жили радистки, слышался грустный малиновый перезвон гитары. Девчата пели о далекой недостижимой любви, о нежной девичьей улыбке и глазах… В стройный мечтательный хор вплелся красивый мужской тенор.

«Парни в гостях», – мысленно отметил Кузнецов, засыпая.

А песня крепла, ширилась и, будто выпорхнув из чума на крыльях, поплыла в осеннем воздухе над лагерем.

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти – четыре шага…

Николай Иванович любил эту песню. Она так о многом говорила ему!..

«Ухожу и… забираю генерала…»

Улица Млынарова, 5. Особняк генерала, обнесенный в два ряда колючей проволокой, напоминал крепость. У ворот ходил часовой. Мимо особняка раз, другой с небольшими промежутками промчался серый стремительный «адлер». Гауптман, сидевший рядом с шофером, бросил мимолетный взгляд в глубь двора.

– Его все еще нет дома, – невозмутимо заметил Зиберт. – Штора в угловом окне спущена…

«Вдруг нашей Лели там сейчас нет. Вдруг предательство!» – подумал шофер, напряженно сжимая баранку руля.

– А крепко трусят гансы, – не только въезды в город перегородили козлами и шлагбаумами, но и дома свои поопутали окопной проволокой! – усмехнулся гауптман.

– Мне жаль своих соплеменников! – наигранно воскликнул офицер в расшитой золотом форме офицера РКУ (рейхскомиссариата), находившийся на втором сиденье. Его коллега, тоже офицер рейхскомиссариата, и все сидевшие в машине, как ни в чем не бывало, рассмеялись.

…И вот наступил самый ответственный момент. Гауптман, высокий, подтянутый, с орденами «Железного креста» первого и второго класса и медалью на груди, уверенным шагом кадрового военного направляется к дому, мимо часового.

– Герр генераль ист цу хаузе?,^[18] – небрежно бросает он часовому.

– Господин офицер, я из РОА,^[19] власовец, немецкий язык не понимаю.

Гауптман брезгливо махнул рукой и направился в особняк мимо оторопевшего часового. Следом за ним – два офицера рейхскомиссариата и солдат. Через три минуты русский денщик генерала казак Мясников и солдат, охранявший особняк, были обезоружены «гостями». На месте часового у ворот встал «солдат-немец», шофер гауптмана. Гости терпеливо ждали генерала, который должен был прибыть на обед, но он все не появлялся. Денщик и часовой испуганно посматривали на прибывших. Кто они?

– Мы партизаны! Поможете нам – будете жить, – заявил гауптман-Кузнецов арестованным. – Иначе разговор будет коротким…

Экономка генерала – это была Лидия Лисовская – вместе со своей сестрой Мариной Микотой, вынесли в гостиную два чемодана, в них заранее были уложены личные вещи фон Ильгена, в том числе автомат, пистолет.

– Генерал знает меня в лицо. Скоро смена караула, – подсказал гауптману часовой-власовец, сидевший под арестом.

Это значило, что «гостей» могут преждевременно узнать.

– Дозвольте мне снова на пост, – попросил казак.

Гауптман разрешил. Он приказал снова переодеть бывшего часового. Это был риск. Но Кузнецов знал, что власовцы прекрасно понимают: либо они сегодня искупят свою вину за предательство Родины, либо… Когда гауптман объявил власовцам, что перед ними партизаны, это поразило наемников, как током. Денщик начал оправдываться: «Мы насильно мобилизованы… Мы бы рады податься в партизаны…»

Казак-власовец на посту с винтовкой – правда, патроны из магазина предусмотрительно были вынуты – в волнении начал ходить взад-вперед. А следом за ним – «немецкий» солдат (это был Николай Струтинский). Заметив волнение часового, он, зло сверкнув глазами, прикрикнул на русском языке, с заметным украинским акцентом:

– Какой ты моторный! Не суетись… Вздумаешь ежели пакость выкинуть – шлепну первой же пулей!

А минуты идут и идут. Они решают счет начавшейся схватке. Провожая Кузнецова на задание, командование отряда предупредило: «Генерал-майора фон Ильгена, командующего особыми войсками при штабе генерала Китцингера, либо расстрелять, либо взять живым».

– Будем брать живым, – решил тогда Кузнецов. – Интересно, как поведет себя «прославленный» каратель…

– Помните, Николай Иванович, вы снова выступаете в роли дирижера, – напутствовал его заместитель командира по разведке чекист А. А. Лукин. – Поэтому не забывайте: хладнокровие, хладнокровие и еще раз хладнокровие, помноженное на трезвый расчет.

В намеченной операции, казалось, было предусмотрено все: охрана особняка ослаблена, адъютанты генерала повезли своему шефу домой в Германию награбленное в оккупированной Украине добро; каждый знал, кто чем будет занят, кого будет брать, за кем смотреть, кого охранять… И вот Кузнецов еще раз убедился, что разведчик не музыкант. Свои встречи с противником он не разыгрывает по нотам. Ему всегда приходится импровизировать, искать из многих решений одно, наиболее верное: ведь за ним успех операции, жизнь не одного человека! «Когда партизан отклоняется от предписаний, случайности растут, как снежный ком, несущийся с горы. Возможности провала увеличиваются», – не раз напоминали об этом в отряде, идущем на задание…

И все же лучше слишком рано, чем слишком поздно! Ильгена нужно дождаться во что бы то ни стало.

– Генерал! – сообщила Лидия Лисовская.

Это было в начале шестого. Черный «мерседес» остановился у особняка.

«Пожалуйте, стервятник, в свою клетку…» – мысленно отмечает гауптман. (Он и с ним двое других офицеров стали за дверью в коридоре наготове).

Взревев мотором, «мерседес» ушел от особняка. Лидия Лисовская поспешила навстречу генералу, помогла снять шинель. Фон Ильген был в веселом настроении и шутил.

В следующее мгновение он услыхал за спиной голос, обернулся и увидел гауптмана с вальтером в руке.

– Изменник! – рявкнул ошарашенный генерал и схватился за кобуру пистолета. Ильген, здоровый мужчина лет сорока пяти, с бычьей шеей борца, бросился на Кузнецова. С фашистским генералом пришлось выдержать короткую борьбу. Взбешенный, он яростно сопротивлялся, прокусил Струтинскому руку, который толкал ему кляп. На помощь партизанам пришел денщик фон Ильгена Мясников.

– Знаете, кто мы? Мы советские партизаны, – объявил поверженному генералу «немецкий гауптман». Генерал бессильно замычал в ответ и бешено повел глазами. – Если будешь молчать, – продолжал Кузнецов, – через двое суток приземлишься в Москве. Небось, ведь рвался к ней, хотел прошагать по ее улицам победным маршем! Не вздумай больше ерепениться, убью на месте, как собаку!..

Генерал перевел взгляд на молоденького солдата в немецкой форме и прочитал в суровых, полных гнева глазах парня приговор судьбы…

«Офицеры рейхскомиссариата» Ян Каминский и Мечислав Стефанский первыми вышли из особняка с портфелем, в котором были собраны особо важные документы генерала, Струтинский и денщик Мясников вынесли к машине чемоданы фон Ильгена и парадную генеральскую форму.

Фон Ильген (руки связаны за спину, с кляпом во рту) в сопровождении Кузнецова вышел из особняка. В кабинете генерала денщик оставил записку, написанную под диктовку Николая Кузнецова: «Спасибо за кашу. Ухожу к партизанам и забираю генерала. Смерть немецким оккупантам! Казак Мясников».

Гауптман крепко поддерживал генерала под руку. Нужно еще мгновение. Только бы не появился кто из фашистских офицеров!.. Тогда помощи ждать неоткуда.

– Скорее, смена идет!

Это крикнул, кажется, казак-часовой.

Сделав резкое движение, Ильген сумел освободить одну руку, вытолкнув кляп, заорал во всю мочь:

– Хильфе! Хильфе!..^[20]

Руки генерала теперь развязаны. Он бьется отчаянно, остервенело, Кузнецову нанес удар кулаком в лицо. Каминского сильно пнул ногой в живот, а Стефанского ударил в челюсть, сбил с ног… Видно было, что в молодости Ильген занимался боксом.

Кузнецов, Струтинский и Ян Каминский мгновенно скрутили генерала. Стефанский ткнул в рот немцу кляп. Tot озверело, по-волчьи ухватил Мечислава за палец… Пришлось «успокаивать» генерала рукояткой пистолета. Едва успели партизаны закрыть генералу лицо, набросив Ильгену на голову полу его же мундира, а к машине уже спешили, привлеченные криком, несколько немецких офицеров, они проходили в этот момент поблизости. Предосторожность Кузнецова, давшего команду прикрыть генерала, была своевременной. Многие офицеры в Ровно знали Ильгена в лицо.

Схватка шла около особняка генерала, поэтому гитлеровцы, приближаясь к месту происшествия, схватились за пистолеты:

– Что здесь происходит?

Мгновение решало все. Кузнецов, одернув мундир, стремительно направился к немецким офицерам.

– В чем дело, господа? – зычно крикнул он. – Почему остановились? Я офицер СД (в подтверждение этого в его руках блеснул гестаповский жетон). – Мы задержали красного бандита, который пытался проникнуть в особняк генерал-майора фон Ильгена. Господа! Вы тоже находитесь в зоне происшествия. Я должен задержать вас и доставить в гестапо.

Офицеры начали оправдываться, что они из рейхскомиссариата и к делу не причастны.

– Прошу предъявить документы, – приказал Кузнецов.

Быстро пробежал глазами офицерские удостоверения. В одном из них значилось: гауптман Гранау, личный шофер рейхскомиссара Эриха Коха.

– Господин гауптман, вы поедете со мной. – Кузнецов коротко записал сведения о других офицерах и объявил:

– Остальные могут быть свободны.

Тем временем Ильгена втолкнули в машину. В «адлер» сели Кузнецов, Гранау, Стефанский, втиснулись два казака. Каминский же остался без места. Это заметил Николай Струтинский.

Выскочив из машины и открыв багажник, он жестом показал: «залезай!»

Переполненный людьми «адлер», взревев мотором, тяжело двинулся, набирая скорость, по центральной улице города. Генерал, закрытый ковром, лежал в ногах партизан.

Смеркалось. Как лучше проехать? Струтинский – он сидит за рулем – бросает вопросительный взгляд на своего шефа: какими улицами выбираться? Струтинский не знает немецкого языка. Спрашивать ни по-русски, ни по-украински нельзя. Рядом восседает все еще вооруженный «свидетель»! Шофер сворачивает на окраинную улочку.

– Куда вы? СД совсем в другой стороне! – беспокойно восклицает встревоженный гауптман.

– Молодые гуси хотят вести старых на водопой, – недовольно отмахивается Кузнецов. – Вы правы, Гранау. Но мы тайный отдел СД.

Вырвавшись за город, «адлер» через час был близ села Новый Двор, на хуторе, у дома поляка-крестьянина Валентина Тайхмана. Деревья огромного сада закрывали дом от дороги. Здесь была одна из замечательных партизанских квартир. Кузнецов со Струтинский не раз тут перекрашивали автомобили, взятые «на прокат» у гитлеровцев.

Тайхман, отец девятерых детей, подошел к Николаю Ивановичу и спросил:

– Сколько «гусей» привезли, Николай Иванович?

– Двух. Один из них – коршун-стервятник.

– Мало, – досадливо махнул рукой хозяин квартиры. – Везите больше!

Кузнецов с довольным видом оглядел своих помощников: Николая Струтинского, Яна Каминского и сказал с большим душевным подъемом:

– Да разве ж найдутся на свете такие силы, которые бы перебороли русских богатырей! Советских богатырей!..

Ильген, извлеченный из машины, и обезоруженный гауптман Гранау угрюмо поглядывали на партизан исподлобья, как затравленные волки. Они понимали, что их песенка спета.

Кузнецов повел плечами, разминаясь, и улыбнулся широкой, от доброй души идущей белозубой русской улыбкой.

Лицо его преобразилось – куда девалась холодная надменная маска гитлеровского офицера, прищур серых со стальным отливом глаз!

– Хорошо сработали, ребята! – довольно заметил он.

Телеграф спецслужбы оккупантов сообщил по всем городам Украины о том, что в Ровно средь белого дня похищены генерал– майор Ильген и личный шофер Эриха Коха – капитан Гранау.

Гестапо, СД и жандармерия подняли на ноги всю свою агентуру, пытаясь разыскать следы похищенного генерала, командующего «Остгруппен», восточными армиями особого назначения.

Долго гитлеровская служба безопасности разыскивала по всей Украине генерала Ильгена. Но никаких следов обнаружить не смогла.

Оба фашиста на хуторе Тайхмана нашли свою могилу.^[21]

Казнь сатрапа

14 ноября 1943 года в мрачном трехэтажном здании немецкого верховного суда побывал светловолосый офицер. Охрана не обратила на него внимания. Офицер прошелся по коридорам здания, осмотрел расположение коридоров, комнат, ходы и выходы, мимоходом остановил свой взгляд на малоприметной двери, которая вела из помещения суда на тихую улочку Школьную.

Здание суда расположено в центре города. Одна его сторона выходила на Немецкую улицу, другая – на Парадную площадь. С высоты второго этажа светловолосый офицер глянул в окно. Напротив – парикмахерская. «На бойком месте разместился со своей канцелярией сатрап!» – с ненавистью подумал он и удалился. Это был Николай Кузнецов.

16 ноября рано утром «адлер» остановился метрах в шестидесяти от здания суда на улице Школьной. Из машины вышли два золотых «фазана», как называли офицеров, носивших форму РКУ,^[22] с фуражками, расшитыми золотом. Офицеры пересекли Парадную площадь и разошлись. Это были Николай Кузнецов и Ян Каминский. Каминский остановился на тротуаре, у парикмахерской. Николай Струтинский и партизан Иван Калинин, оставшиеся в машине, придвинули к себе автоматы и застыли в ожидании.

Так началась «охота» на очередного палача – наци-оберфюрера СС судебного президента оккупированной Украины Альфреда Функе. Любимец Гитлера, председатель национал-социалистского союза старшин, он был, кроме того, сенатс-президентом верховного суда в Кенигсберге, главным судьей CA группы «Остланд», чрезвычайным комиссаром. После оккупации Украины Функе выносил смертные «приговоры»-приказы, по которым фашистские янычары без суда и следствия истребляли советских людей. Это он, доктор Функе, отправил на мучения, пытки, расстрелы и виселицу десятки тысяч человек.

Решением командования партизанского отряда Кузнецов с товарищами должен был ликвидировать фашистского изувера.

…Участники операции знали, что Функе каждое утро бреется в парикмахерской, напротив здания верховного суда у одного и того же любимого им парикмахера Яна Анчака. Побрившись, ровно в 8 часов 50 минут утра педантичный Функе переходит улицу и отправляется к себе на работу в здание суда.

В то утро каждый шаг сатрапа был на учете народных мстителей. Как только в окне парикмахерской чуть приоткрылась занавеска, Ян Каминский, стоявший невдалеке, принял от мастера Анчака сигнал и сдвинул фуражку на затылок. Кузнецов, с достоинством дефилировавший по тротуару, знал, что означает сигнал Каминского: Анчак заканчивает бритье Функе.

По площади то и дело проходили военные. Кузнецову и Каминскому нужно было отвечать на приветствия, наблюдать за сигналами из парикмахерской, следить за встречными высшими офицерами, чтобы не нарушать правил уставной субординации и не навлечь на себя неприятности.

Текли напряженные минуты ожидания. Наконец, рука Анчака сдвинула на окне занавеску, что означало: «Герр Функе причесан, встречайте». Ян Каминский снял фуражку. Это был сигнал разведчику. «Функе идет».

Николай Кузнецов пересек улицу, прошагал мимо поста эсэсовцев у входа и скрылся за дверями здания. Глухо заурчал заведенный Струтинским мотор «адлера».

Войдя в коридор, Кузнецов встал за дверь. Отважный разведчик выбрал очень удачное время. Он был уверен, что дисциплинированные сотрудники верховного суда, безусловно, все до одного займут рабочие места за две-три минуты до прихода своего шефа, и необычное поведение посетителя-офицера не только не вызовет подозрения, но и никем не будет замечено. И все же он не был застрахован от случайностей.

Альфред Функе не заставил себя долго ждать. Но и эти считанные минуты для Кузнецова были полны томительного драматизма. Функе вошел, хлопнув дверью. В мгновение Кузнецов вскинул вальтер и в упор послал в судью-палача три пули.

К зданию в это время подъехал грузовик, в котором сидело десятка два эсэсовцев, и развернулся рядом с парадным ходом. Урчание мотора, однако, не заглушило пистолетных выстрелов. Эсэсовцы с удивлением уставились на здание суда, шаря глазами по этажам, не понимая, что там происходит. Из дверей, ведущих на улицу Школьную, вышел офицер в армейской, общевойсковой фуражке. Это был Кузнецов. Сразу же после расстрела Функе он сбросил пелерину, фуражку золотого «фазана» и одел спрятанную ранее под полой фуражку пехотного офицера.

Свершился суд, скорый и правый.

Спустя две-три минуты в здании суда поднялась паника. В коридоре обнаружили труп обер-фюрера СС Альфреда Функе.

Так как из здания никто, кроме армейского офицера, уехавшего на сером «адлере», не выходил, эсэсовцы решили, что убийца – он. Поднятые по тревоге «черные солдаты» оцепили квартал, часть из них бросилась в погоню. В городе начались облавы, аресты. Эсэсовцам удалось по дороге нагнать серый «адлер», в нем сидел майор. Майор был схвачен, избит и отправлен в гестапо. Кузнецов же бесследно исчез.

То, что происходило на площади, наблюдал Ян Каминский. Он позже и рассказал обо всем виденном. Никто из участников этих двух крупнейших операций не пострадал.

Так в Ровно один за другим были уничтожены несколько сатрапов из числа верхушки гитлеровской военщины.

В первой половине декабря немецко-фашистская газета «Минскер цейтунг», выходящая в Стокгольме, сообщила, что недавно в своем служебном помещении был убит один из гитлеровских руководителей в городе Ровно обер-фюрер СС Альфред Функе.

Следует сказать, что Кузнецов мог уничтожить Функе и где-либо в другом месте, например, на улице. Это было легче сделать, требовалось только выбрать подходящий момент. Но советские разведчики решили уничтожить обер-фюрера СС в здании суда. И Кузнецов выполнил задание. Это было символично: впервые за долгое время оккупации в здание «верховного суда» в образе советского разведчика вошла справедливость и покарала гитлеровского палача.

В связи с убийством представителей генералитета в городе начались поголовные облавы, на всех улицах гитлеровцы выставили вооруженные посты. В отместку за убийство Функе, сообщала шведская газета «Афтонтиднинген», войска СС и гестапо расстреляли сто жителей города. Кроме того, многие жители заключены в концентрационные лагери.

На жестокость и подлость врага советские партизаны ответили новыми дерзкими акциями и налетами, актами мести над озверелыми фашистами.

14 ноября вечером партизан Шевченко бросил противотанковую гранату в окно здания немецкого казино. Было убито 7, ранено 20 гитлеровцев.

В ночь с 15 на 16 ноября партизаны Борисов, Серов и Будник, войдя в доверие к гитлеровскому офицеру, отправлявшемуся на железнодорожный вокзал с большим грузом (он ехал с награбленным добром в отпуск), пронесли две противотанковые мины и произвели взрыв вокзала. Здание обрушилось. Было убито 20, тяжело ранено свыше 100 человек, среди них много офицеров. После взрыва поднялась невообразимая паника. На железнодорожных путях стояли эшелоны. Немцы в ужасе выскакивали из них и бежали к соседней станции. Рядом, на Уманской улице, в это время находились грузовики с эсэсовцами. Они приняли солдат, бегущих со станции, за партизан и открыли стрельбу. Сражение между гитлеровцами длилось не менее получаса. После чего эсэсовцы и фельджандармы оцепили местность. Движение поездов через Ровно было прервано на полсуток.

В эти дни гранаты не раз летели в скопление грузовых автомашин, в казармы гитлеровцев, прибывших с фронта. Суд над гитлеровскими преступниками вершили советские патриоты. «Это был суд правды и справедливости. К фашистам пришла расплата за страдание русского народа», – отмечали прогрессивные зарубежные газеты, характеризуя события в Ровно.

Фашистскую военщину «в столице» оккупированной Украины охватила паника. Гитлеровцы обезумели, их обуял страх перед возмездием за свои зверства над мирным населением. В городе носились слухи о «советских террористах», наводнивших город и уничтожающих высших чинов германской администрации. Гестапо, СД, фельджандармерия проводили в городе облавы и аресты, назначили перерегистрацию взрослого населения и смену паспортов. Оккупанты запретили горожанам с шести часов вечера ходить по Ровно. Приказы военной и гражданской власти, пестревшие на заборах, начинались и оканчивались категорическими запретами:

– нельзя носить с собой корзины, портфели и сумки;

– нельзя держать руки в карманах;

– немцам передвигаться по улицам только группами.

В рейхскомиссариате и других учреждениях, у домов, где проживали военачальники, была усилена наружная и внутренняя охрана.

Через два дня после того, как был похищен генерал Ильген и убит судья Функе, Кузнецов выехал в Ровно, чтобы достать немецкие газеты с некрологом о смерти главного судьи и проверить обстановку, которая сложилась после проведенных операций.

На окраине города фельджандармы преградили дорогу и остановили машину гауптмана Пауля Зиберта.

Струтинский хотел было уже «добавить газку», но Кузнецов положил руку на плечо друга и сказал:

– Стой, Коля, здесь что-то интересное…

Машина остановилась, и тотчас же к ней подскочил офицер, возглавляющий пост…

– Документы, господин гауптман!

Кузнецов неторопливо протягивает левой рукой удостоверение капитана немецкой армии, а сам незаметно потянулся к парабеллуму. Струтинский тоже начеку.

– Можете ехать! – разрешил фельджандарм.

Через два квартала машину Пауля Зиберта снова остановил другой пикет.

– Документы!

Пока фельджандарм просматривал удостоверение, гауптман Зибсрт спросил:

– В чем дело? Мою машину уже проверяли. Почему останавливаете? Я еду с срочным заданием, тороплюсь. – А сам высунулся в окно, и теперь каждый мог заметить, что гауптман награжден орденами «Железного креста» первой и второй степени.

Принимая удостоверение, Кузнецов процедил сквозь зубы:

– У нас на фронте все проще: поднялся и пошел в атаку…

– Сегодня вас будут проверять на каждом шагу, – нехотя откликнулся фельджандарм на обидчивое замечание гауптмана-фронтовика. – Ищем партизан на машине и террориста, переодетого в мундир обер-лейтенанта германской армии. Весь город оцеплен.

– А-а! – недоверчиво махнул рукой офицер-фронтовик. – Откуда здесь бандитам появиться?

– Что делать? Служба. Мы выполняем свой долг, – ответил фельджандарм и разрешил следовать дальше, а сам отправился к очередной машине.

– Коля, трогай! – приказал Кузнецов. Проехали квартал и свернули на соседнюю улицу.

– Стой. Машину отведи вон к тем воротам. – И Кузнецов решительным шагом направился ближе к перекрестку. Гауптман Пауль Зиберт приступил к работе – стал проверять документы у немецких военнослужащих.

В таких условиях Кузнецов осваивал тактику врага и брал ее на вооружение в своей нелегкой борьбе.

– Документы! – грозно требовал Николай Кузнецов, остановив очередную автомашину.

– Ищем советского партизана, переодетого в форму обер-лейтенанта авиации! – пояснял он одному гитлеровцу.

– В городе в форме офицера фельджандармерии действует русский партизан! – объяснял Кузнецов другому.

Проверяемые уносили «новость», передавали ее своим знакомым, новость обрастала подробностями. На другой день по городу уже ползли слухи. Партизаны начинали чудиться гитлеровцам за каждым углом, в каждом встречном немецком офицере. Недоверие, подозрительность и опасение вселялось в души завоевателей.

Только через два часа, когда, вернувшись с разведки, Николай Струтинский сообщил, что пикеты уже всюду сняты, Кузнецов сел в машину и спокойно отправился по городу.

…Во время одной из встреч у Лидии Лисовской фон Ортель, матерый гитлеровский разведчик, захмелев после обильного угощения, обратился к Паулю Зиберту с таким доверительным разговором:

– Вы слыхали, в городе появился большевистский террорист? Действует в форме немецкого офицера. Как ариец, член партии фюрера, я ненавижу этого террориста. Он служит коммунистам. Но я отдаю ему должное. Хитрый, бестия! И отчаянный, как черт!

Это ж надо быть таким: днем в центре города расстреливает одного, другого генерала и спокойно, безнаказанно уходит от нас…

Да, Николай Кузнецов был неуловим для врага. Уральский инженер, когда это потребовало время, стал замечательным разведчиком-боевиком. Он действовал в составе отряда, которым руководили такие люди, как полковник Д. Н. Медведев, прошедший большую школу советской разведки. Непререкаемым авторитетом среди партизан отряда пользовался комиссар С. Т. Стехов, член партии со времен гражданской войны. Политический организатор и наставник партизан, он, когда требовала обстановка, водил медведевцев в атаку, на операции по разгрому банд украинских буржуазных националистов и подразделений немецких фашистов. Коммунист Стехов был душой отряда. Действиями разведчиков руководил заместитель командира отряда чекист А. А. Лукин. У командования было чему поучиться. Медведев, Лукин и Стехов делились своим богатым опытом с разведчиком, вдохновляли его на славные дела.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: