Невротическое похмелье

В соответствии со своей энтропической, параноидальной и маниакальной природой любое похмелье несет в себе элементы невроза.

Похмелье может вызвать к жизни и заставить расцвести пышным цветом призрака и фобии, которые обычно (то есть когда ты нормален) спят себе в виде личинок, схоронившись в иле на дне болота.

Но похмельный безумец‑невротик достигает того уровня паранойи, при котором теряется контроль над умственным и эмоциональным состоянием и нервная энергия выходит из берегов.

Например, когда сеньора Рубиновая, с которой я знаком со студенческой скамьи, мается похмельем, у нее появляется навязчивая идея, что вот сейчас придут воры и ограбят ее, хотя, надо сказать, в ее жизни никогда и намека не было на подобные напасти.

Помню, как еще в университетские годы она рассказывала, что жившая у ее родителей канарейка мешала ей своими трелями и не давала учиться. Она вынула птичку из клетки, завернула в фольгу и засунула в морозильник — хорошо, что в те времена еще не было микроволновок. Совершенно очевидно, что уже тогда, без всякого похмелья, в ее мозгах тревожно позвякивали колокольчики безумия.

На следующий день после попойки Рубиновая не выходит из дома (она разведена и живет одна), поддерживает в состоянии боевой готовности сложнейшую систему сигнализации, обошедшуюся ей в целое состояние и подключенную к ближайшему полицейскому участку, запирается на три надежных замка и даже когда отправляется пописать, не выпускает из рук дурацкого пистолетика двадцать второго калибра. Уж не знаю, где она его раздобыла, но в один прекрасный день она непременно всадит из него пулю в свою безмозглую черепушку.

Всю ночь она не спит — бдит, подстегивая себя кофе, из‑за чего лишенное необходимого целительного сна похмелье продолжается у нее дольше, чем у кого бы то ни было.

Еще поразительней пример Книгочея — одинокого отшельника, который переводил английские романы и рецензировал рукописи для одного известного издательства.

С похмелья Книгочей ни на секунду не может прервать чтения. Он читает во время еды, читает на ходу, если ему пришлось выйти на улицу, — одним словом, читает все время. Если же он прерывает чтение, его охватывает страх, он убежден, что если хоть на мгновение перестанет пожирать напечатанные строчки, его сердце перестанет биться. Он совершенный ипохондрик, как и все невротики. И не думайте, что он проглатывает «Отверженных» или «Братьев Карамазовых» за один — бесконечный — присест. Он не способен сконцентрироваться на отдельной книге больше, чем на десять‑пятнадцать минут, и утверждает, что для того, чтобы средство подействовало, он должен хорошенько вникнуть в то, что читает. Его дом полон раскрытых книг и томов, из которых торчат закладки, и он, не моргнув глазом, перепрыгивает от «Тошноты» к «Алисе в стране чудес», попутно пролистывая «Сравнительные жизнеописания» Плутарха.

Ближе к ночи он раскладывает вокруг ложа дюжину книг и порхает от одной к другой, покуда его не сморит сон. Он спит всего несколько минут, потом резко вскакивает, хватается за пульс, щиплет сам себя, пытаясь проснуться, и берется за новую книгу.

Говорят, что в последнее время, утонув в море романов, он объявил себя врагом художественного вымысла и читает только биографии, а также книги и очерки по истории. Он ушел из издательства и работает ночным сторожем в больничном морге.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: