Что такое интуиция?

Материал, который будет разбираться в нижеследующих разделах, представляет собой подлинные описания моих личных переживаний, и читателю придется принять их на веру. Подобные же феномены демонстрировались моим коллегам‑психиатрам, так что те, кто принимал непосредственное участие в этих опытах, могли бы, разумеется, подтвердить, что все так и было, но у меня нет возможности доказать читателям правдивость этих историй.

Интуиция – это знания, полученные посредством сенсорного контакта с исследуемым объектом, но человек, делающий выводы на основе интуиции, не может объяснить ни себе, ни другим, каким образом эти выводы получены. Иными словами, интуиция означает, что мы знаем что‑то, не понимая, откуда нам это известно.

Интуиция хрупка и очень индивидуальна, изучение этого феномена весьма затрудняется из‑за сопротивления со стороны тех, кто строго придерживается научных принципов и отказывается признать существование у человека какой‑то необычной способности, если ее нельзя вызывать по желанию и получать с ее помощью устойчиво повторяющиеся результаты. К сожалению, пока еще люди не научились управлять своими интуитивными способностями. Они проявляются лишь временами и при особых обстоятельствах. Интуиция то дает о себе знать, то упорно молчит, и пока никто не открыл способа вызывать шестое чувство по собственному велению и по своему хотению, что позволило бы изучить его в надлежащих лабораторных условиях. Нам приходится полагаться на рассказы свидетелей.

Рассмотрим теперь некоторые примеры проявления интуиции на личном опыте автора.

Во время ночных дежурств в разных больницах я старался соединять приятное с полезным и при каждой возможности проводил время с пациентами в палатах, получая удовольствие от общения и одновременно набираясь знаний. Однажды вечером я заглянул в служебное помещение больницы и обнаружил там пациента, сидевшего за столом. Зная, что ему не полагается здесь находиться, он встал и хотел было уйти, но я, почувствовав в себе прилив интуитивной силы, попросил его задержаться. Мы никогда прежде не встречались и не знали друг друга по имени. Это происходило в отделении больницы, которое располагалось далеко от психиатрического отделения, где я работал, и помещение мне было совершенно незнакомо.

Прежде чем пациент успел что‑либо сказать, я попросил его сесть и спросил:

– Филадельфия что‑нибудь значит для вас?

– Да, – ответил он, – я там вырос.

– Ага, – сказал я, – но вы уехали из родительского дома в пятнадцать лет.

– Верно, – сказал он, начиная удивляться происходящему.

– Если вы позволите, – продолжал я, – то я скажу, что ваша мать разочаровала вас.

– О нет, доктор. Я очень люблю свою мать.

– И все же я думаю, она вас разочаровала. Где она теперь?

– Дома. Она нездорова.

– И как давно она болеет?

– Почти всю жизнь. Я за ней ухаживал с самого детства.

– И что с ней?

– Она всегда была очень нервная. Полуинвалид.

– Значит, в этом смысле она и разочаровала вас, вы не думаете? С раннего детства не она была эмоциональной опорой для вас, как это обычно бывает, а вам приходилось поддерживать ее.

– Да, доктор, все правильно.

В этот момент в комнату вошел другой пациент, и я пригласил его сесть тоже. Он сидел на полу спиной к стене и ничего не говорил, но слушал с большим интересом.

– Мне кажется, примерно с девятилетнего возраста вы перестали воспринимать своего отца всерьез, – продолжал я.

– Он был пьяница. И когда мне исполнилось лет девять или десять, запил особенно сильно.

Разговор этот был длиннее, чем его описание, потому что часто прерывался паузами. Пациент, вошедший позже, попросил, чтобы я рассказал что‑нибудь и о нем.

– Ну что ж, – сказал я, – мне кажется, что ваш отец был с вами очень строг. Вам приходилось помогать ему на ферме. Он никогда не брал вас с собой на охоту или на рыбалку. Вам приходилось рыбачить самому в компании довольно грубых парней.

– Верно.

– Примерно с семи лет вы начали сильно бояться отца.

– Да, моя мать умерла, когда мне было шесть, если это имеет отношение к делу.

– Вы были очень близки с матерью? – Да.

– Так что смерть ее оставила вас во власти грубого и жестокого отца?

– Пожалуй.

– Вы доводили свою жену.

– Наверное. Мы развелись.

– Когда вы женились на ней, ей было шестнадцать с половиной.

– Верно.

– А вам было где‑то девятнадцать с половиной.

– Правильно.

– Погрешность не больше шести месяцев? Он задумался на мгновение, а затем ответил:

– То и другое верно с погрешностью менее двух месяцев.

Наступила очередная долгая пауза, но теперь я почувствовал, что интуиция ускользает от меня, и потому сказал:

– Ну вот и все, друзья, больше я не знаю.

– Доктор, – сказал второй пациент, – а можете вы угадать мой возраст?

– Наверное, сегодня уже не смогу.

– Ну, попробуйте!

– Ладно, попробую, но не думаю, что мне удастся. В сентябре вам исполнилось двадцать четыре.

– Тридцать, в октябре.

Я выбрал эти два случая из числа других главным образом по той причине, что эти люди согласились позже прийти на очередное совещание персонала больницы, где засвидетельствовали подлинность моих интуитивных догадок. (На этом совещании я пытался показать, что детские эмоциональные переживания индивида оставляют след не только на его взрослой психике, но и на его мышцах, особенно лицевых, и эти двое пациентов казались идеальным подтверждением моих слов.)

Большей частью эти мои наблюдения были результатом «интуиции», точнее, того, что врачи называют «клинической интуицией». Как старые терапевты умели распознать тиф «по запаху», потому что имели большой опыт работы с этой болезнью, так и современные наблюдательные психиатры учатся судить о многих аспектах психики своих пациентов «интуитивно». Они постоянно видят все новых пациентов, расспрашивают их о возрасте, семейном положении, жизни в родительском доме, характерах родителей и т. д., так что неудивительно, что с годами у них развивается способность угадывать некоторые вещи с первого взгляда.

Такая способность дана не только психиатрам или врачам вообще. Любой профессионал постепенно развивает интуицию. Профессиональные «факиры», угадывающие возраст и вес, выступая на ярмарках и карнавалах, с помощью такой интуиции, развиваемой с практикой и опытом, зарабатывают себе на жизнь. Самый обычный человек тоже способен довольно точно определять возраст и вес других людей, но вряд ли кто‑нибудь сумеет точно объяснить, как он приходит к таким выводам. Даже художники, привыкшие интуитивно копировать те самые визуальные источники‑подсказки, из которых извлекается эта информация, не в состоянии объяснить, какая разница между двадцатитрехлетним человеком и двадцатишестилетним.

Поэтому важно понимать, что мы можем знать о чем‑нибудь, не будучи в состоянии как следует объяснить словами, откуда мы это знаем, и все же нисколько не сомневаясь в своем знании. Это было явственно продемонстрировано в первом из представленных выше случаев, когда я, сам не знаю как, понял, что пациент был разочарован своей матерью. Я был настолько уверен в своем знании, что даже когда пациент попытался отрицать это, я продолжал настаивать на своем утверждении, и оно оказалось правильным. С другой стороны, большая ошибка, допущенная мною, когда я попытался угадать возраст второго пациента, правильно угадав перед этим «более трудные» вещи, показывает, что без помощи интуиции даже опытный профессионал может легко сбиться с пути.

Интуитивные догадки не объясняются законами вероятности. Это не случайное попадание в цель. Когда у человека есть это «ощущение», он редко ошибается. Пытаясь определить возраст, в котором пятнадцать человек покинули отчий дом, одно дело угадать в двух или трех случаях и совсем другое – угадать почти все. Вот почему так трудно изучать эти способности. Их невозможно вызывать по желанию. Чувство настроенности на «волну интуиции» приходит, когда ему вздумается, а потом вдруг исчезает.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: