В.: Вам не кажется, что, когда природа порождает уникальное, это означает, что уникальность расцветает в таком человеке?

У. Г.: Это должно происходить с теми, кому по счастливой случайности удается освободиться от груза прошлого. Когда отброшено все коллективное знание и весь человеческий опыт, остается только изначальное, первозданное состояние, но без примитивности. Такой человек совершенно бесполезен для общества. Подобно дереву, дающему тень, такой человек может что-то давать, но он этого не осознает. Когда вы сидите под деревом, вам на голову может свалиться кокос — здесь есть опасность. Поэтому общество, выстроенное таким, какое оно есть, не может никак использовать такого человека.

Я не верю в локасамграху, в помощь человечеству, в сострадание, в то, что можно разгрести хотя бы малую толику тяжелой кармы этого мира, и во все такое прочее. Никто не назначал меня спасителем человечества.

В.: Значит, вы хотите сказать, что никакой научный подход, йоговский подход или подход медитации не имеет ничего общего с уникальностью и свободой, о которой вы говорите, — это так?

У. Г.: Я расскажу вам одну историю. Когда я был молодым, я семь лет занимался йогой в Гималаях с Шиванандой Сарасвати. Мне это не помогло, и я бросил йогу. После того как в 1967 году я пережил «катастрофу», я почувствовал, что мой организм не может переносить мощнейшие выплески энергии, которые происходят в этом состоянии. Я посоветовался с приятелем, Шри Дешикачаром, учителем йоги. Он сказал: «Не знаю, могу ли я помочь. Может быть, мой отец (д-р Кришнамачарья из Мадраса) сможет помочь тебе». И вот я во второй раз взялся за йоговские практики. Но вскоре я обнаружил, что вся йога противоречит естественному функционированию тела. Я попытался обсудить это с ними. Но то, что я говорил, не вписывалось в Йога-Сутры Патанджали, и мы не нашли общий язык. В конечном итоге я объявил им, что прекращаю заниматься йогой. Когда организм уже освободился от мертвой хватки мысли, что бы вы ни делали для того, чтобы обрести покой и гармонию, все это только создает дисгармонию и насилие.

Это все равно что пытаться при помощи войны насадить мир там, где и так царит мир. Когда сам поиск подходит к концу, при этом происходит большой взрыв, как тогда, в самом начале мира. А затем приходит покой — покой, который невозможно практиковать и которому невозможно научиться.

В.: Я не думаю, что нам на самом деле нужен большой взрыв. Мы хотим мудрости, душевного покоя…

У. Г.: Голодный сначала довольствуется брошенными ему хлебными крошками. Потом он хочет целый ломоть, и ему такой ломоть обещают продавцы-святоши на рынке. Вопрос об утолении голода даже не стоит; голод должен перегореть неутоленным. Голод и поиск, который он влечет за собой, — вот в чем проблема.

Если вы отбросите вымышленный образец святого, у вас останется только естественный биологический расклад. Разделяющая структура мысли, внедренная в человеческий ум в незапамятные времена, создала жестокий мир и, возможно, поставит человечество и все остальные формы жизни на этой планете на грань вымирания. Но на биологическом уровне у каждой клетки есть мудрость для того, чтобы избегать образцов и обещаний и просто, из соображений выживания, сотрудничать с соседними клетками. И человек научится у своих клеток сотрудничеству под страхом уничтожения, а не из любви или сострадания.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: