В Порто Адзурро вместе с Марио Тути и ливанскими фалангистами

В Порто Адзурро меня встретили четыре взволнованных товарища, вытягивавшие руки в римском салюте. Они стояли за воротами близ дороги, по которой я шёл. Трое из них, как я узнал позже, были христианами-маронитами, членами Ливанской Фаланги и представителями мощной семьи из долины реки Бекаа. Настоящие ливанские мафиози. Для них я был «генералом». «Генерал! Генерал!» - выкрикивали они на плохом итальянском, чтобы привлечь моё внимание. Четвёртым, в огромных очках в роговой оправе, был Марио Тути.

Марио Тути

В камере, куда меня отправили после первичной изоляции (я потихоньку уже начал привыкать к этому), я встретился с Тути. В гипсе я пронёс в тюрьму два ножа, которые можно было бы использовать в случае необходимости для защиты или нападения. В «Вольтерре» я получил хороший урок: после неожиданного нападения «красных» теперь я был всегда готов к любому сюрпризу. И потом, в тюрьме необходимо было себя «ставить». Если ты казался другим слабым и мягким, тебя давили как насекомое. Необходимо было твёрдо и решительно реагировать на любой, даже самый незначительный выпад, вроде оскорбления. Ты не должен был быть слишком дерзким, но не должен был быть слишком пугливым.

Например, как-то, во время футбольного матча между заключёнными и гражданскими, я и Марио Тути сидели на трибуне болельщиков. Сзади нас сидели криминальные элементы Порто Адзурро. Один парень, думаю, политизированный левыми заключённый, обозвал вратаря, пропустившего гол «фашистом». Для него это существительное было синонимом слова «козёл». Центральный защитник прозевал атаку? Фашист! Судья принимал «несправедливое» решение? Фашист! Один раз, два, три. В конце концов, Тути встал, повернулся, и высказал этому парню свои претензии. Тот удивился, попытался оправдаться. Марио остановил его: «Смотри, мы фашисты, и сидим здесь, в тюрьме. Поэтому давай-ка веди себя подобающе, а не то мы огорчим тебя». Парень ничего не сказал, и продолжил смотреть матч в полном молчании. Таковы были неписанные правила тюрьмы.

В Порто Адзурро, несмотря на плохую славу этой тюрьмы, было вполне неплохо. Местом, где мы обычно гуляли днём, являлось большое футбольное поле. Я чувствовал запах моря, с верха трибуны я даже мог заметить голубую полоску воды. Это не идёт ни в какое сравнение с «Вольтеррой», «Реббибией» или «Реджина Коели».

Вместе с Марио Тути мы начали пополнять «библиотеку» нашей камеры: фэнтези, военно-исторические книги, труды по древней и современной истории, биографии различных личностей: от Перикла до Клемента Грациани. По воскресеньям мы ходили в церковь, но не потому, что были такими уж религиозными, а потому, что уважали дружбу. Каждый раз, стоя перед священником, мы выказывали солидарность и поддержку тем трём ливанским фалангистам, которые были действительно верующими. После мессы обычно следовал ритуал общего обеда, который мы устраивали то в одной, то в другой камере. Я, Тути и три фалангиста из долины реки Бекаа. Марио Тути произвёл на меня самое хорошее впечатление: истинный товарищ, человек борьбы, который перенёс со мной все, или почти все, тяготы тюремной жизни.

В Порто Адзурро было полно заключённых, которые, казалось, совершили свои проступки в какие-то отдалённые эпохи, когда я ещё был маленьким. Тути, со своим тосканским сарказмом, называл их «зомби»: один убил жену, другой, из Бреши или Бергамо, - не помню точно, - убил священника. Во внутреннем дворике можно было пересечься с членами миланской банды с улицы Осоппо¹. В клетках заключённых было полно всего: начиная от клеток с канарейками, и заканчивая резными низкими столиками. Кое у кого имелась даже настоящая софа. Эти люди провели здесь долгие годы, десятилетия своей жизни. Они приспособили тюрьму под свой быт, а тюрьма, в свою очередь, приспособилась к ним. Из-за недостатка женского внимания, развивался гомосексуализм. Достаточно было быть белокурым юношей, утончённым, с зелёными или синими глазами, как ты моментально становился целью для этих старых каторжников, которые, к тому же, начинали бороться между собой за объект ухаживания. В некоторых случаях подобные белокурые юноши становились своеобразными секс-рабами, в обязанности которых так же входила уборка в камере, уход за котёнком, приготовление еды и всё в таком роде. Короче говоря, замена жены или невесты, которые оставались на свободе. В другом случае, когда «ухаживания» не увенчались успехом, белокурый юноша мог быть подвергнут жестоким избиениям.

И вот, среди этого человеческого маразма и упадка, находились мы, «политические», которые для итальянской тюрьмы были в новинку. Кроме меня и Марио Тути, а так же ещё нескольких неофашистов второго и третьего плана, в Порто Адзурро было множество членов левых террористических организаций. Это были первые «плоды» работы генерала Карло Альберто делля Кьеза, который принялся неистово бороться с подрывными политическими элементами.

В Порто Адзурро я впервые встретился со своей семьёй. Два раза в месяц были разрешены посещения. Длинные встречи. Целое утро мы могли разговаривать, а затем обедали вместе. К кому-то приходили невесты, жёны, и тогда подобные парочки, ускользнув из-под не очень зоркого глаза охранника, могли уединиться где-нибудь в тёмном углу библиотеки. Минут через 20 они вновь появлялись – в помятой одежде и с красными лицами. Ко мне никто не приходил, никто, кроме бывших друзей не слал мне весточки. Я прекрасно всё понимал и даже не пытался возобновить контакты со своими бывшими подружками-невестами, которых до ареста у меня был несколько. Они должны были считать меня мёртвым. Они должны были строить свои жизни: выходить замуж за отличных парней, заводить семьи и никогда не вспоминать обо мне. Я теперь не мог дать ничего никому из них.

В Порто Адзурро мы впервые совершили попытку побега, которая сорвалась из-за Хейди. Да-да, из-за этого глупого японского мультфильма про маленькую девочку, который страстно любил один из заключённых – совсем уже дед, с бородой и седыми волосами. Из камеры Торта, венецианского сумасшедшего, безвольного и всегда готового, как лошадь, идти следом за своим жокеем на любое дело, мы вырыли тоннель (в эту операцию было вовлечено с десяток каторжников), шедший прямо под стеной: почти четырнадцать метров грязной тесной норы, полной тараканов. Мы работали днём и ночью, в полном молчании, с маленькими примитивными инструментами, которые удалось нелегально пронести в тюрьму, выкидывая землю либо на кромки футбольного поля, либо, если её было слишком много, мы передавали пакеты с землёй нашему товарищу, который имел право свободно перемещаться по всей тюрьме – он сыпал её в клумбы, унитазы и т.д. Я и Тути, ввиду своей образованности (он был геодезистом, а я агрономом) руководили процессом: каждый день, взяв в руки модели парусников, мы пересекали тюрьму и шли в камеру венецианского заключённого, якобы за тем, чтобы получить от этого старого моделиста, который заполнил своё «жилище» десятками копий кораблей, ценные указания. По крайней мере, так должны были думать охранники.

Однажды вечером, когда тоннель был уже практически готов, произошло неожиданное. Торта ежедневно смотрел мультфильм про Хейди, но на этот раз, под конец серии он задремал, забыв выключить свет в подземном ходу и закрыть люк линолеумом и раскладушкой. Охрана, совершавшая обход, заметила подозрительную дыру в углу. Заглянув внутрь, они увидели уходивший под стену ход. Мы были всего в двух метрах от свободы.

1 27 января 1958 года банда миланских грабителей на улице Осоппо (отсюда и название) атаковала бронированный фургон «Народного Банка Милана», похитив банкнот, чеков и акций на сумму в полмиллиарда лир. Не пролив ни капли крови, поскольку внутри банды существовал определённый запрет на это. Члены банды были арестованы через несколько месяцев и приговорены к срокам от 11 до 20 лет лишения свободы.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: