Миссия великой расы

Впервые в истории античный город рождает возвышенный миф о самом себе, ставит себе на службу идеологию. Миф нужен городу. Объективное, то есть независящее от сознания и воли города назначение государственного мифа состоит в том, чтобы все покорённое его мечом подчинялось его законам отнюдь не по принуждению, не из страха перед внешней силой, а по глубокому внутреннему убеждению в совершенной справедливости сложившегося порядка вещей. Более того, из чувства искренней благодарности к нему.

Но в этой объективности, пусть и очень глухо, но всё же вполне различимо звучит некий мотив насилия над побеждёнными, ибо здесь требуется перестройка всего менталитета покорённых народов. Меж тем подобная перестройка немыслима без известного принуждения. И всё же город верит в светлую гармонию отношений со всеми, кому он хочет покровительствовать, и всей душой жаждет её. Поэтому в его миросозерцании вынужденное принуждение родственно тому, какое оказывает строгий заботливый отец, наставляющий родного сына (а кто ж усомнится в справедливости святой отцовской затрещины?).

Сознание собственной уникальности, самоослепление всемирно исторической значимостью той высокой миссии, которая возложена на него самими богами, вселяет в него не только уверенность в своём неотъемлемом праве «милость покорным являть и смирять войною надменных», «грозных уметь побеждать, а побеждённых щадить». Городу свойственна глубокая искренняя убеждённость в том, что все, без какого бы то ни было исключения, – добровольно ли покорившиеся или усмирённые им – народы обязаны именно ему своим спасением, своим приобщением к благам законности и культуры. То обстоятельство, что все должны питать к нему и к самой судьбе, подарившей им такого водителя, род чувства, какое являет Риму галльский поэт Рутилий, – составляет структурный элемент его жизненного кредо.

Город рождает величественный и прекрасный миф о самом себе, истово веря всему, что утверждается им. Собственная принадлежность к более высокой культуре, отчасти соприродность какой-то иной материи, которая уже от рождения делает его граждан более восприимчивыми к высшим ценностям этого мира, служит моральным оправданием любым его начинаниям, даже если они и проводятся силой оружия. Ведь в сущности только ими и могут быть приобщены к цивилизации окрестные варварские народы. Но за всё надо платить, поэтому ресурсы новых земель – это вовсе не банальная военная добыча, но род возблагодарения со стороны тех, кто был обречён на вырождение. Или, если угодно, – вклад спасённых городом в общее «дело свободы».

Собственно, в этом и есть последняя тайна свободы в понимании античного города.

Словом, государственный миф создаётся отнюдь не по официальному заказу, оплаченная заявка властей не в состоянии вызвать вдохновение, которым насквозь пронизан он, – только вера и убеждённость движут его гениальными создателями. И всё же заказ здесь несомненно присутствует, ибо ещё ни одна идеология в мире не рождалась сама по себе; просто этот заказ осознается как острая внутренняя потребность самих его граждан. Так мужчина приносит своей избраннице лучшие слова, которые только могут родиться в его сердце, но это вовсе не значит, что та не ждёт их и абсолютно ничем не понуждает его к признанию.

Заключение

Подводя итог, самое время заметить, что ответ на вопросы, поставленные ещё во Введении, обнаруживается уже при анализе того уникального в мировой истории государственного образования, которое когда-то сформировалось в средиземноморском регионе. Начало всему, что обнажается сегодня, было положено именно там, и следующим тысячелетиям оставалось лишь развивать и совершенствовать удачно найденное античным городом.

Война и только она является его колыбелью, война и только она формирует состав той атмосферы, в которой он может дышать, не боясь отравиться. Демократическое устройство государства – это форма политической организации победителя. Ведь только преодоление известного предела завоеваний делает необходимыми радикальные политические преобразования, сутью которых становится вовлечение во власть его граждан – без этого античный город оказывается просто не в состоянии справиться со своими трофеями. Явные же аутсайдеры всеобщей войны всех против всех довольствуются автократическими режимами правления.

Война и только она становится единственным смыслом и способом существования демократически устроенного Левиафана. Выжить, сохранив независимость и суверенитет, в условиях античного мира оказывается возможным только завоевав неограниченное право вершить свой суд над миром, только подавив и подчинив своей воле все своё окружение.

При этом демократический полис качественно преобразует самую природу древнего, как мир, института войны: война, которую ведёт он, становится вечной и тотальной.

Теперь её не может остановить уже ничто, кроме сокрушительного поражения, наносимого более удачливым соперником. У города просто не существует практических целей, достижение которых могло бы положить ей конец или хотя бы начало длительного перерыва. Да, он всей душой стремится к вечному нерушимому миру, к «блаженной и прекрасной» жизни, но для этого он прежде всего обязан устранить решительно всё, что способно встревожить счастливый творческий досуг его дышащих одной свободой граждан. Однако вселенная бесконечна, и эта бесконечность делает его мечту достижимой лишь в каком-то неопределённо далёком будущем. Поэтому в настоящем он обязан идти на новые и новые жертвы ради не прерываемого уже ничем счастья своих потомков. Словом, любое замирение – это не более чем кратковременная передышка…

Война, которую ведён он, становится тотальной. Победа над такими же, как он сам, может быть обеспечена только существенным опережением в накоплении наступательного потенциала. Поэтому все ресурсы города направлены только на одно – обеспечение подавляющего военного превосходства над своим окружением. Все его достижения, все его завоевания немедленно конвертируются в средства обеспечения не могущей быть оспоренной никем гегемонии. Даже его экономика становится предельно автаркичной, исключающей возможность зависимости от любого потенциального соперника. При этом, не позволяя расширяться кругу потребностей своих граждан, он неограниченно развивает то, что может способствовать росту его военно-политического могущества. Умеренность в частной жизни и подавляющее превосходство в вооружении становится его девизом.

Впрочем, тотальность войны не ограничивается всемерным подчинением её целям одной только экономики города. Решающее превосходство над своими противниками обеспечивается не только тем, что атакующий полис оказывается в состоянии привлечь для обеспечения победы большую массу живого труда. Не менее важным фактором оказывается нравственный потенциал его свободнорождённого гражданина. Демократическое государство впервые в истории создаёт уникальную систему воспитания юношества, которая обеспечивает полную мобилизацию и духа и совести тех, кто встаёт на его защиту. Античный город рождает до предела экзальтированный дух нерасторжимого единства и сознательного подчинения индивида общим ценностям города, общей цели, которая стоит перед государством. Общая же цель – это добываемая в бою свобода и независимость, – материи, смутно осознаваемые как возможность диктовать свою волю в конечном счёте всему миру. Жертвенность во имя своего отечества и во имя этой благородной цели становится высшей доблестью его граждан.

Но и к этому не сводится преобразование природы войны: её тотальность – это ещё и предельная милитаризация практически всех государственных институтов. В условиях войны наступательным оружием античного города становится не только система воспитания граждан, но и его закон. Приверженность же закону своего города, рождённая духом единства и законопослушания дисциплина, наконец, воспитанная в каждом готовность к жертвенности во имя своего отечества делают ядро боевых формирований полиса монолитом, о который разбивается все, дерзнувшее противиться его победительной воле. Средством подавления становятся и диктуемые городом принципы международного права. Опирающиеся на его военную мощь, именно они превращают город в подобие некой гигантской воронки, в которую сползает и сползает всё, что может быть использовано для наращивания потенциала дальнейшей экспансии. Не менее острым и действенным оружием становится и его мифология.

Во всеобщей войне всех против всех в конечном счёте побеждает тот, кто в более полной мере успевает именно в этих преобразованиях.

Между тем опережение, радикально меняя природу города и природу войны, создаёт и совершенно новую породу людей. Обретаемая полисом возможность эксплуатации огромных масс невольников, поражённых в правах «союзников», которые условиями договоров обязываются «блюсти величие» господствующего народа, наконец, завоёванных провинций со временем становится непререкаемым правом. В свою очередь, осознание этого права ведёт к формированию представлений об абсолютной исключительности, избранности победоносного города и свободного его гражданина. Поэтому всё, что склоняется перед его мечом, законом, мифом и чему ещё только предначертано подчиниться, обретает черты какой-то ущербности и второсортности.

Совершенно новое мировоззрение рождается античным городом. Отличительной особенностью богоизбранного народа прежде всего предстаёт его приверженность принципам демократии и свободы. В верности именно этим стихиям сознание свободнорождённого его обывателя обнаруживает источник всех побед своего отечества. Поэтому недоразвитость, отсталость поражённых народов обусловлена прежде всего их неприятием высших ценностей цивилизации, их органической неспособностью воспламениться теми идеалами, которым поклоняется свободный мир.

Отличия между победителями и побеждёнными со временем подвергаются государственной мифологизации и приобретают фундаментальные черты образующих всю структуру мироздания начал. Единая иерархия всего сущего, строгая вертикальная упорядоченность и подчинённость – вот высший закон, который определяет, в частности, и место каждого народа в единой их семье. Яркий свет разума разлит где-то там, наверху, высший закон правит и дольним миром. Самой вершины этой величественной пирамиды достойны лишь те небожители, чья верховная воля выражает вселенский порядок. Героям-основателям победоносных государств уготована следующая ступень. К ней же тяготеют и те, кто восприял завещанный ими закон. Самый же низ теряется в беспросветной тьме беззакония и Хаоса. Враждебность по отношению к победителю воспринимается последним не как враждебность по отношению к нему, не как отторжение его воли, но как органическая несовместимость с императивами верховного разума, высшей правды. Именно эта враждебность и обнаруживает себя как отличительный знак сохраняющейся несмотря ни на что приверженности варварских народов силам тьмы и зла, а значит – принадлежности их ко всему ущербному и второсортному.

Впрочем, абсолютный иммунитет к основополагающим ценностям культуры и права, конечно же, невозможен, ибо в противном случае они утрачивают свою всеобязательность и объективность. Поэтому рано или поздно все и в этом, низлежащем, мире обязано подчиниться высшему закону истории и принять их; так что и заблудшие племена отнюдь не потеряны для прогресса. Но вместе с тем приобщение невежественных варварских толпищ к великим достижениям мировой цивилизации возможно лишь в каком-то далёком будущем. А это значит, что ещё долгое время они будут представлять угрозу всему лучшему, что есть на земле. Поэтому свобода тех, на кого возложена высокая миссия спасения погрязших во мраке, нуждается в твёрдой и бескомпромиссной защите.

Никто не живёт одним только будущим, задача же настоящего состоит именно в обеспечении права на свободное развитие. А это может быть достигнуто лишь одним – приведением тех, кто не понимает своего же собственного блага под сень единого закона, внушением всей варварской периферии (пусть даже и против её воли) должного уважения к ценностям, которыми законно гордятся свободные граждане свободного мира. Самое же первое, что предстоит сделать, – это лишить чуждые культуре народы любой возможности бросить ей смертельный вызов. Кстати, только этим можно остановить и их собственное вырождение, ибо только спасение свободы тех, на ком лежит миссия определять пути развития мировой цивилизации, есть в то же время и спасение всех её врагов.

Правый суд, но не казнь – вот высшее назначение свободы. Ну и, конечно же, вооружённое отстояние собственного права на существование…

Единственная слабость античного города – это состояние его производительных сил. Требование полной хозяйственной независимости от всех тех, кто может бросить ему вызов, делает невозможным их действительно всестороннее и гармоническое развитие. Между тем относительная неразвитость экономики делает неустойчивым положение гегемона. Поэтому выход из тупика находится в подавлении экономического развития всех, на кого может оказать влияние его политика, дипломатия, право… и в первую очередь тех, от кого зависит его собственное существование, – союзников и сателлитов. Однако это решение подрывает не только позиции тех, кто может восстать против его диктата, но в конечном счёте и его собственные. А это значит, что сколь бы велико ни было могущество города, длительной исторической перспективы он не имеет…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: