Командовать парадом буду я! 7 страница

«Это он Белолобову больно на мозоль наступил», – подумала Ирина Львовна, вспомнив, что судья-то юрфаковского образования, как и вообще никакого юридического, не имеет.

– Значит, так! – перебил теперь Белолобое, который успел взять себя в руки. И, не отреагировав, а может и не поняв намека Осипова, уже спокойно продолжил: -. Вы, товарищи адвокат и полуадвокат, пойдите в зале посидите, а мы тут покумекаем с прокурором.

Через пятнадцать минут процесс продолжился.

Прокурор попросила, естественно, признать Дзинтараса виновным и приговорить к лишению свободы сроком на два года. Осипов, также естественно, попросил оправдать в связи с тем, что имел место добровольный отказ от совершения преступления, не вовремя пресеченный сотрудниками милиции.

Написание приговора заняло у Белолобова меньше часа. Наказание – год исправительных работ в местах, определяемых органами отбытия наказания (по-простому – «на химии»). Вот тут и наступило время Дзинтараса оторвать глаза от пола и ошарашенно посмотреть на судью. При этом он произнес что-то по-латышски.

Вечером Осипову домой позвонила секретарь консультации и сообщила, что завтра к десяти утра Марлен Исаакович ждет его у себя в кабинете.

Марлен смотрел на Вадима с нескрываемым удивлением. Долго смотрел. Потом сказал:

– Вы понимаете, Вадим, чем рисковали?

– Чем, Марлен Исаакович?

– Тем, что могли вылететь из коллегии, так и не успев в нее попасть!

– Хуже было бы потерять ваше уважение… – Вадим сделал паузу, набрал воздух и выпалил: – Уважение к мнению и оценкам Ирины Львовны!

– Ну, ты и нахал, – сорвавшись на «ты», сказал заведующий. – А кстати, вы не забыли, Вадим, что кража есть формальный состав и преступление считается оконченным с момента изъятия объекта…

– Как! – вскрикнул Вадим. – Но он же помещение не покинул!

– А мне известно, что ваш подзащитный в суде заявил, что он из «Детского мира» вышел на улицу и лишь потом вернулся!

– Черт! – вырвалось у Вадима.

– Надо лучше законы читать, юноша! И подзащитных готовить грамотно! – довольный собой, подытожил заведующий.

Вечером, после звонка Марлена, Михаил Леонидович предложил жене выпить «Киндзмараули». На недоуменный взгляд Илоны ответил: «Вадька! Сядем за стол – расскажу».

Еще через несколько дней во время дежурства в консультации произошел такой странный, непонятный для непосвященных диалог:

– Вадим! Вадим Михайлович! – звук из-за тоненькой фанерной перегородки, разделявшей «полноценную» восьмиметровую комнату бывшей коммунальной квартиры на два столь же «полноценных» кабинета нынешней юридической консультации, был слышен так, будто говоривший находился здесь же, за столом.

– Да, Ирина Львовна, – отозвался, не повышая голоса Вадим, чуть обернувшись к стене у него за спиной.

– Зайдите ко мне, если можете. Мне нужны ваши штаны!

У посетителей обоих адвокатов, – и Ирины Львовны Коган, и Вадима Михайловича Осипова, – при этих словах от удивления, что называется, вытянулись лица. Особенно если учесть, что Ирине Львовне было уже под семьдесят, а Вадиму едва исполнилось двадцать девять лет.

– Иду. Иду, – отозвался Вадим и, обращаясь к своим посетителям, немолодой паре, сидевшей у него в кабинете уже битый час, сказал: – Извините, я на несколько минут вас покину. Коллеге нужен мой совет.

Глава 7

ПРАЧКА

Прием стажеров в адвокаты для всей Московской коллегии был главным праздником года. Может, потому что – единственным. Иногда, конечно, в консультациях адвокаты собирались всем коллективом – перед Новым годом, отметить чей-то день рождения, если, конечно, именинник не поскупился «накрыть поляну». Но полным составом коллегия собиралась только на одно тожество – посвящение в сан защитника.

Традиция ритуала сложилась давно. В 6 вечера начиналось специальное заседание Президиума. В присутствии заведующих консультациями, «патронов», иногда и родителей, жен (мужей) стажера официально принимали в адвокаты. Члены Президиума голосовали всегда единогласно, Архангельский жал руку, вручал адвокатское удостоверение и гвоздику. Красную.

Потом все скопом отправлялись в «Будапешт». Всегда пешком, поскольку от Президиума до ресторана пути метров 300. Процессия нарядных, весело смеющихся людей всегда вызывала удивление прохожих. Столько немрачных советских граждан в одном месте, если это, конечно, не «Лужники» после хоккейного матча, где наша сборная одержала очередную победу, явлением было редкостным.

Администратор «Будапешта» заранее знал: первый вторник марта – день адвокатов.

Стажеры имели право пригласить родственников ближнего круга, «патронов» и больше никого. Заведующие консультациями, в пределах выделенной им квоты, приводили желающих адвокатов из подвластных им контор. В каждой ЮК (юридической консультации) были свои завсегдатаи главного адвокатского банкета. Собирали по 10 рублей с носа. Большинство адвокатов прилично зарабатывали, так что взнос был необременительный. Собиралось каждый год до 200 человек. Больше не мог вместить зал.

В обязательную программу мероприятия входило: тост Архангельского, капустник от Совета молодых адвокатов, ответный капустник от команды вчерашних стажеров, ответный тост одного из тех, кто только сегодня час-два назад вошел в корпорацию.

На сей раз тост произносил Вадим. Он сказал, что все стажеры благодарят, разумеется, своих «патронов», всех старших коллег, постараются не посрамить имя… бла-бла-бла и далее по тексту. Все бы хорошо, но в конце тоста Осипов заявил: «И пусть не все сегодня принятые прославят имя Московской коллегии, но если среди нас окажется две-три «звезды», наверное, и это будет приятным событием для всей истории Московской адвокатуры!»

Не успел Вадим сесть, как подошедший, якобы, чокнуться с ним Марлен «похвалил» его за красноречие:

– Чувствую, что при вашей нескромности, Вадим, врагов вы себе наживете очень быстро. Причем много и сильных. Думать надо! – приветливо улыбнулся, чтобы никто не понял сути сказанного, и отошел.

«Ну, и черт с ними! Лучше иметь врагов и быть лучшим, чем всеми любимым середняком!» – решил Вадим.

За своим столиком он поднял бокал за Ирину Львовну.

Однако работать адвокатом, в смысле быть принятым в коллегию, еще не означало им быть… Настоящий адвокат, прежде всего, имел клиентуру, то есть людей, обращавшихся именно к нему. Людей, которым его порекомендовали их друзья и знакомые, уже имевшие радость отдать ему свои деньги и остаться при этом довольными.

Обычно на то, чтобы обзавестись «клиентской базой», уходило лет десять. Столько Вадим ждать не мог и не хотел. И семью надо было кормить, и амбиции не позволяли.

Правда, существовал еще один способ, помимо самостоятельного десятилетнего труда в надежде на светлое будущее. Адвокаты старшего поколения – имеются в виду хорошие адвокаты – кто из-за перегруженности работой, а кто и из лени, частенько передавали обратившихся к ним клиентов молодым. Неписаное правило предусматривало обязанность молодого адвоката выплатить сосватавшему клиента «старику» тридцать процентов гонорара. Для некоторых «стариков» эти доходы становились чуть ли не основными. Однако Вадима подобная ситуация не устраивала. Да, деньги были нужны до крайности. И семьдесят остающихся процентов гонорара пришлись бы весьма кстати.

Но, проведя пару дел таким традиционным для молодежи образом, Вадим объявил, что больше дела «за тридцать» не принимает. «Старики» хмыкнули, покачали головами, мол, ну-ну, посмотрим.

В те времена все адвокаты вели так называемый консультационный прием граждан. На профессиональном жаргоне это называлось «улица». Стоила такая консультация один рубль. В среднем за одно дежурство, а их было два в неделю, можно было заработать десятку. Жить на 80 рублей в месяц Вадиму не хотелось. Что было делать? «Включить голову», – как говаривал ему отец.

Поскольку одноклассники и однокурсники, родственники и соседи по дому все-таки иногда направляли к Вадиму кого-то за профессиональным советом, он придумал вот что.

Дежурство Вадима начиналось в три часа дня в среду и в десять утра в пятницу. Если кто-то из рекомендованных на консультацию звонил договориться о встрече, он всем назначал одно и то же время – 15.00 в среду. Почему?

Почему? Вадим понимал, что для советского человека имело ценность только то, что доставалось по блату и было дефицитом. Иногда покупали вещь, отстояв огромную очередь, и только потом начинали думать, зачем она, собственно, нужна. За дефицит переплачивали втридорога. Социальный статус человека определялся не тем, сколько он зарабатывает, а тем, что он может «достать». И как же молодому адвокату сделать из себя «Его величество Дефицит»? Эту-то проблему Вадим и решал, искусственно создавая очередь к себе.

Происходило вот что.

В консультацию заходит посетитель. В коридоре ждут приема три-четыре человека.

– Кто последний?

– А вы к кому? – откликается кто-нибудь из ожидающих.

– Да к адвокату, к кому же! – не понимает вопроса вошедший.

– Понятно, что к адвокату, – со свойственной советскому человеку агрессией реагирует очередник, – к кому конкретно?

– Да я не знаю. К любому, наверное.

– К любому – проходите, очереди нет.

И действительно, поскольку одновременно дежурили семь-восемь адвокатов, очередь если и возникала, то после шести вечера, когда народ заходил в консультацию по дороге с работы домой.

Что делал советский человек в подобной ситуации? Разумеется, узнав, что все трое ждут приема именно у Осипова, посмотрев на часы и оценив соотношение «время – дефицит», гражданин занимал очередь и ждал. И именно он, когда заходил следующий посетитель, с особой уверенностью в правильности и мудрости своего решения радостно сообщал тому, что «к любому адвокату – это прямо сейчас, а вот к Осипову – будете за мной». Осипова он еще и в глаза не видел, но уже был горд, что успел вовремя занять очередь.

К шести часам вечера в приемной скапливалось человек тридцать-сорок. Наивные советские люди хотели знать свои права. И рубль за это отдать не жалко, да и не такие уж это большие деньги. Правда, и толку от этих знаний выходило еще меньше, чем на рубль. Но все равно приятно.

Как бы там ни было, из толпы страждущих правовых знаний две трети ждали Осипова. Это был успех.

Но у каждой медали – две стороны.

Очень быстро «старикам» такая ситуация надоела. Подобный расклад оскорблял их чувство собственного достоинства. Обидно! Вадим же легко стал зарабатывать с «улицы» по 200– 250 рублей в месяц, то есть вполне прилично, несмотря на то, что в Президиум отчислялись 30% адвокатского «вала».

Но этого Осипову показалось недостаточно. Пользуясь своей молодостью, привлекательной внешностью и абсолютно нищенской зарплатой секретарши консультации, он пошел дальше. Мило кокетничая, но ни на миллиметр не переходя грань невинного флирта, он пообещал милой девочке тридцать процентов от своих доходов, которые будут получены благодаря ей.

Когда кто-то приходил в консультацию – не важно, в какое время и в какой день недели, – подходил к окошку секретаря и спрашивал: «К кому можно обратиться с таким-то вопросом», – в ответ неизменно слышал, что вот именно по данному вопросу только к Осипову.

Короче говоря, через год после прихода в консультацию Осипов стал чуть ли не самым востребованным ее адвокатом, не считая, конечно, «светил», действительно великих адвокатов того времени, к которым приезжали со всего Союза.

Теперь его возненавидели все – и «старики», за то, что он не только не играет по общим правилам, не только сумел выжить, но и невероятно быстро обогнал их по заработкам, и молодые коллеги, для которых Вадим был живым укором и недосягаемым, а потому и непризнаваемым примером самостоятельности. Сразу обнаружилось, по крайней мере в общественном сознании коллектива консультации, жуткое «истинное лицо» Вадима – выскочка, наглец, самовлюбленная бездарность и прочая, и прочая.

Справедливости ради надо сказать, что «светила», а их в консультации было пять человек (из семидесяти адвокатов), обычно не снисходившие до перипетий внутренней жизни трудового коллектива, заметили Вадима. Поняли, что парнишка с мозгами и с характером, и, видимо вспомнив свой путь наверх сквозь толщу серости и завистников, решили ему помочь. Стали иногда передавать судебные дела с оплатой гораздо выше рубля.

Но главное, судебные дела сулили «микст». Так на жаргоне называли неофициально выплачиваемые адвокату гонорары. Расшифровывали это слово по-разному, поскольку действительное происхождение его кануло в Лету. Вадиму больше всего нравился вариант – «Максимальное Использование Клиента Сверх Тарифа».

«Светила» передавали Вадиму дела без «откатных» тридцати процентов. Осипов понял, что победил.

Как-то один из Великих позвал Вадима к себе в кабинет. Уже одно это было событием из ряда вон выходящим. «Светила» обычно не снисходили до траты времени на общение с коллегами.

Вадим думал, что речь пойдет о передаче очередного дела, и радостно прикидывал, какой еще из накопленных за прошедший год долгов друзьям родителей сможет отдать. Но разговора не было. Услышал он наказ – короткий и жесткий.

– Ты – талантлив. У тебя большое будущее. Адвокатская профессия – редкая удача. Ты будешь очень хорошо зарабатывать.

Но! Если ты станешь думать только о деньгах, только о славе – ты предашь профессию. Предашь нас – тех, кто тебя поддержал в начале пути. Ты обязан помогать тем, кто к тебе пришел. Богатый он или бедный. Бери с богатых много, чтобы обеспечить себе возможность помогать бедным и не брать с них ничего.

Иначе… Не мы, адвокатская фортуна от тебя отвернется. Все, можешь идти!

Вадим запомнил сказанное.

В одно из очередных дежурств, в паузу, случайно образовавшуюся между персональными клиентами, к Вадиму сумела попасть посетительница «с улицы». Особой радости у Вадима, разумеется, сей факт не вызвал. Попусту потраченное время. «Рубль» его уже не интересовал!

Вопрос, скорее всего, дурацкий или неразрешимый (вроде – как продвинуться в очереди на квартиру), а поговорить такому посетителю всегда хочется подольше. А то еще, не дай бог, какой-нибудь сумасшедший, от которого не отвяжешься!

Кстати, может, потому, что советская психиатрия занималась в те времена в основном диссидентами, а может, и по какой другой причине, по улицам свободно ходила масса психически больных людей. Не буйных, а просто ненормальных.

Кого-то из них через дыру, пробитую в атмосфере ракетами, изучали инопланетяне. Тех, кому меньше повезло, они же, нехорошие твари, похищали и затем, надругавшись, возвращали на Землю. Но большую часть представляли несчастные, которых облучали соседи через стенку. «Зачем?» Вопрос ставил обратившегося за помощью к юристу в тупик.

Этим можно было воспользоваться и самому адвокату, осчастливленному таким посетителем.

Задаешь вопрос:

– Зачем? Пришедший задумывается:

– Ну, не знаю…

А адвокат ему с прокурорской интонацией в голосе:

– Вот пойдите, спросите и потом приходите ко мне!

Некоторые за такую консультацию спокойно брали рубль, тем более что вероятность повторного «везения» увидеть этого же сумасшедшего у себя на приеме была невелика.

Вадим рубль с больных не брал. Но не только по этическим соображениям, а и в целях экономии времени – надо же было квитанцию выписывать. А потом, вдруг это не сумасшедший, а провокатор из ОБХСС?

Вадим делал так – выслушав посетителя, сыграв лицом понимание серьезности проблемы и искреннюю заинтересованность в наведении порядка, он, подумав с полминуты (на большее нет времени), уверенно говорил:

– Значит, так! Вам нужно срочно, я повторяю, срочно идти к районному прокурору.

Ответ такой был хорош во всех отношениях: во-первых, авторитетно и весомо, слово «прокурор» звучало солидно; во-вторых, коротко, поскольку объяснения не предполагалось. И в-третьих, всегда было приятно порадовать «заклятых друзей» из профессионально ненавистного ведомства дополнительной головной болью. Тем более – и это достоверно было известно, – что прокурорские чины, если ненормальный вначале обращался к ним, с не меньшей радостью советовали:

– О-о! Это вам, уважаемый товарищ, надо к адвокату обратиться. Лучше к… – И дальше следовала фамилия именно того адвоката, который создавал прокуратуре наибольшие сложности при выполнении ею своего предназначения – борьбы за укоренение социалистического правопорядка в обществе победившего социализма.

Но однажды у Вадима случился прокол.

Пришла бабулька, которую облучали через стенку соседи по коммуналке. На незаданный вопрос «Зачем?» она ответила («Дабы умертвить ее и захватить освободившуюся комнату») еще по ходу изложения ситуации. Вадим вспомнил Булгакова, первым констатировавшего, что москвичей испортил квартирный вопрос (будучи московским адвокатом, он полностью разделял утверждение писателя), но одновременно подумал, что бабулька, похоже, его не первого осчастливила своим посещением. «Подготовленная», – понял Вадим.

Знал бы он, насколько!

– Да, это – серьезно. Вам надо идти к районному прокурору, – заученно произнес адвокат.

– Была, милок! – радостно доложила бабулька.

– Тогда в райисполком. И быстро! Пусть отселяют соседей, – понимая весь идиотизм сказанного для слуха нормального человека и одновременно логичность – для сумасшедшего, произнес Вадим.

– Была, милок! – почти злорадно доложила посетительница.

Чувствуя себя чуть ли не диссидентом, правда показывающим фигу в кармане, Вадим продолжил линию собственной защиты:

– Значит, придется пойти в райком партии. Именно наша партия всегда…

– Была, милый мой, была! – прервала пропагандистский пыл адвоката бабушка и посмотрела на него не без ехидства. Возникало ощущение, что ей стало интересно, как юноша будет выкручиваться дальше.

Вадим задумался. Может, это гэбистская провокация, организованная одним из доброжелателей? Вроде не похоже. Уж больно бабка прямолинейна. Да и про райком он сам завел речь, никто за язык не тянул. Не провоцировал. Однако ж, надо было как-то выпроводить старушку. Время – деньги!

Известные способы не сработали. «Пора включать голову, – решил Вадим. – С сумасшедшими главное – не спорить. Известная истина, но в данном случае малополезная. Надо найти с ней общий язык. То есть говорить то, что ей, при ее искаженном сознании, будет понятно. Но мне, при нормальном, не может быть понятно то, что ей – при ненормальном. Значит, надо предложить вариант, логичный формально, пусть и бредовый по сути».

Тут Вадим вспомнил, что вчера жена…

– Я вам, бабушка, посоветую совершенно особый способ, – заговорщически начал Вадим. – Это новая разработка КГБ. Секретная. Применяется нашими разведчиками в США.

Судя по бабкиной реакции, номер срабатывал. В ее глазах проснулся живой интерес, она подалась вперед, а лукавое выражение глаз сошло на нет.

– Сейчас в прачечных стали оказывать новую услугу – «стирка с ароматизацией белья». Такие розовые пахнущие бумажки в белье после глажки вкладывают. Попробуйте сдать белье в прачечную.

– Я сама стираю, – перебила бабуля.

– Этим-то ваши соседи и пользуются! – радостно разоблачил их Вадим. Бабка явно клюнула. Теперь надо давить, давить и еще раз давить! – Так вот, сдаете белье в прачечную. Не надо экономить, когда речь идет о спасении жизни! С агрессором надо бороться всеми доступными средствами! Сдаете белье в прачечную и заказываете с двойной ароматизацией, – такая и с тройной добьется, подумал Вадим, – и потом спите только на этом белье. Никакие лучи радиационные вам больше не страшны! Небось последнее время поправляться стали?

– Наоборот, худеть.

– Ясно, значит, они применяют не альфа-лучи, а бета-омега-пучок. Словом, делайте, как я сказал. Только одно условие – этот способ секретный, и вы не можете о нем никому рассказывать. Иначе – тюрьма. Распишитесь, что я вас предупредил об ответственности.

С этими словами Вадим подсунул бабке использованный бланк квитанции на оплату консультации. Бабулька дрожащей рукой расписалась.

– Могу идти?

– И быстро! – не без гордости за свою сообразительность отпустил старушку Вадим.

Бабка вынула три рубля и протянула адвокату. Вадим жестом показал, что денег не надо, и для пущей убедительности прижал палец к губам. А сам подумал, что за подобные номера его точно по головке не погладят, но бабка так запугана, что болтать про секретный способ не станет.

Прошел, наверное, месяц, и вдруг – о ужас! – на пороге кабинетика Вадима появляется «облученная бабка». Улыбается, счастливая. «Все, конец! – подумал Вадим. – Теперь это на час, не меньше!»

– Спасибо тебе, милок! Спасибо, сердечный! Вот бабушку надоумил! Вы, образованные, такими хорошими бываете! Соседи мои от злости даже чай по вечерам больше не пьют! Все, разбили фашистов! Теперь…

– Что случилось-то, бабушка? – не дослушал Вадим, которого действительно поразили произошедшие в старушке изменения. Речь стала быстрой, голосок чуть ли не звенящим, глаза горят. – Дело-то в чем?

А в том, сынок, что я белье-то с ароматом сделала, как ты посоветовал, и теперь лучи их от белья отражаются и к ним же обратно текут! Я поправляться начала, а соседская баба, стерва, – на глазах худеет…

Вадим обалдело молчал.

Бабка говорила и говорила.

А Осипов, вспомнив анекдот: «Рабинович, вы играете на скрипке? – «Не знаю, не пробовал», подумал, что он и не догадывался, что может работать психотерапевтом. Бабка-то счастлива! Пусть не болезнь, но одно из ее проявлений Вадим вылечил!

Поток мыслей молодого адвоката был прерван червонцем, мелькнувшим над столом. Оказывается, бабушка, будучи вне себя, на этот раз от счастья, несколько секунд как протягивала Вадиму десять рублей. Это уже была не оплата консультации, а «микст». От «микста» отказываться нельзя – плохая примета. Вадим взял деньги. «Собственно говоря, я же ей действительно помог, – успокоил себя адвокат. – И к тому же примета. С этим лучше не шутить».

В этот момент Вадим подумал, что соблюдение примет – тоже разновидность сумасшествия, так что они с этой бабкой… «Все мы немного лошади! Каждый по-своему лошадь!» – вспомнил Вадим, выпроваживая старушку из кабинета.

Всплыла эта история в памяти именно тогда, когда в кабинет Вадима вошла женщина «с улицы».

Было ей лет шестьдесят. Полная, типичная простая русская баба. Глаза потухшие. Щеки обвисли. Руки, даже когда она их поднимала зачем-либо, оставались опущенными… Сразу видно, что судьба по ней проехалась по полной программе.

Суть истории Марии Ивановны сводилась к следующему. Женщина она была одинокая. Теперь одинокая. Был у нее сын, которого поднимала одна. Погиб в Афгане. Встретился ей года полтора назад одинокий мужчина. Вроде солидный, плотник-краснодеревщик Вдовец. Предложил пожениться. Старость вместе доживать. Согласилась. Переехала к нему. Сначала все было хорошо. Потом пить стал. Не часто. Редко даже. По выходным. Драться начал. Бить ее. Понятно, конечно, что дело обычное, нечего переживать. Но она без мужика всю жизнь прожила, не привыкла. Да и рука у мужа тяжелая. Больно. И не по годам ей с синяками ходить.

И еще. Так бы она, может, и перетерпела, но перед людьми неудобно. Она прачка-надомница.

– Кто? – переспросил Вадим.

– Прачка-надомница. Ну, по людям хожу, стираю. Многие в прачечную белье не носют, – так и сказала, по-деревенски – «не носют». На Вадима пахнуло тихостью и умиротворением, – а самим стирать не с руки. Вот и прихожу. Постираю, развешу. А назавтра поглажу. Хоть, бывает, гладить и не хожу. Многие сами любют гладить. Мне платют. Я вроде и делом занята, и дома не сижу, и к пенсии прибавка. Ну, как я к людям с синяками-то?

– А сколько пенсия у вас? – поинтересовался Вадим.

– Так шестьдесят, добрчеловек, – в одно слово проговорила Мария Ивановна. Ясно было, что «добрчеловек» – слово для нее единое и в речи частоупотребимое.

Вадим поймал себя на мысли, что тетка ему нравилась. Спокойствием, добродушием. Вадим посмотрел на ее руки. Большие, распаренные, слишком розовые кисти подтверждали профессию посетительницы.

– А кем до пенсии были?

– Ой, много кем. И в столовой работала, и нянечкой в больнице, а вот уж перед старостью – в прачечной.

«Перед старостью – это значит до выхода на пенсию», – отметил Вадим.

– Ну, хорошо. А бьет-то за что?

– Так для порядка, добрчеловек. Чтоб как у людей, – явно по-своему поняв вопрос адвоката, ответила Мария Ивановна и уже по делу продолжила: – А мне еще и волноваться нельзя. Два инфаркта. Может, и лучше было б умереть побыстрее. Устала я жить-то. Но страшно. Я в Боженьку верую. Правда, по телевизору говорят, нету его. Страшно. А когда он бьет, я плачу и волнуюсь. А врачиха участковая говорит– нельзя…

Мария Ивановна зачастила словами, глаза набухли. Вадиму не хотелось, чтобы эта женщина плакала. Именно эта – особенно. Хотя он вообще не выносил слез в своем кабинете. А случалось такое нередко. Ведь не с радостями к нему приходили…

Вадим сменил тему. Лучший способ отвлечь от слезливого настроения – перевести разговор в деловую плоскость.

– Понял. Понял. Ладно, чем я могу вам помочь?

Понимаешь, добрчеловек, у меня тысяча рублей была накопленная. На похороны. Муж их на свою книжку переложил, когда поженились. А теперь говорит – не отдам. Я, мол, тебя кормил, содержал, под свою крышу пустил. Я отвечаю ему, дубине нетесаной, – («Интересно, – подумал Вадим, – краснодеревщик – дубина нетесаная»), – мол, а я что, денег не наработала? А он мне – ты на лекарства свои больше тратишь. А я ему – а ты на водку! А он – драться!

Мария Ивановна опять готова была начать плакать. Да, собственно, уже и начала. Но не по-бабьи, навзрыд, а тихо, как бы поскуливая, вытирая глаза малюсеньким платочком, неуместным в ее больших распаренных руках.

– Хорошо, понял, – вмешался Вадим. – Он вообще вам ничего возвращать не хочет?

– Вообще! Со-о-о-всем! – не сдерживаясь больше, заголосила Мария Ивановна.

И вдруг осеклась. Испуганно посмотрела на адвоката и тихо, утирая слезы, попросила:

– Не гони меня, добрчеловек. Пожалей старую. Мне ведь не так просто деньги нужны. На похороны. Сына-то нету, все – одна я. На что хоронить будут? Видела я, как в больнице непохороненных студентики режут. Не хочу я так. Страшно!

– Да не гоню я вас, мамаша, – неожиданно для себя перешел на просторечье Вадим. – Помогу, чем смогу.

– Но платить-то много, добрчеловек… Нету у меня… Рублей пятьдесят хватит? А отсудишь мне мои пятьсот, я еще пятьдесят дам. Не обижайся, нету больше. А стирать много уже трудно. И эти машины стиральные хлеб отбирают…

Вадима поразило упоминание конкуренции со стиральными машинами. Однако задумываться над профессиональной трагедией Марии Ивановны он не стал.

– А почему пятьсот, Мария Ивановна? Вы же говорили, что до брака тысячу накопили.

– Так ведь ему ж супружья доля полагается. Мне так другой адвокат вчера разъяснил. Ты еще молодой, добрчеловек, может, не знаешь? – В голосе Марии Ивановны засквозили признаки недоверия.

– Нет, Мария Ивановна, знаю! – резко ответил Вадим. – Знания не возрастом определяются, а наличием или отсутствием мозгов! – Вадим разозлился не на шутку. Намеки на возраст выводили его из себя. Можно сказать, реакция была не вполне адекватная.

Женщина почувствовала, что сказала не то, испугалась и запричитала:

– Ну, как скажешь, как скажешь. Тебе, сынок, лучше знать. Я ж неграмотная!

– А у кого вы вчера были? Как фамилия адвоката?

– Так простая такая… Рабинович.

«Во, класс! Для неграмотной русской бабы фамилия Рабинович – простая! Обычная то есть». Будучи сам наполовину евреем, Вадим антисемитизмом не страдал. Только очень не любил, а точнее стыдился глупых евреев. Коллега Рабинович был классическим примером глупого еврея. А глупый еврей – это уже всегда чемпион по глупости. По наблюдениям Вадима, ни русский, ни татарин, ни представитель любой другой национальности, сколь бы глуп он ни был, все равно оказывался умнее глупого еврея. Обидно – но факт.

– А что ж вы к нему не обратились? Может, он ваше дело в суде бы и провел? – неизвестно зачем спросил Вадим.

– Знаешь, добрчеловек, не умный он, Рабинович-то. Не верю я ему. Еврей должен умным быть, а он – нет.

«Ни фига себе! – чуть не брякнул Вадим. – Ты, мать, даешь! Вот бабская интуиция! Как она поняла?»

Почему-то именно в эту минуту Вадим вспомнил наказ годичной давности: «Помогай бедным! Это профессиональный императив». Вадим, которому и так женщина была очень симпатична, а дело – с юридической точки зрения представлялось элементарным, вспомнив слова Великого, принял решение без колебаний.

– Я приму ваше дело, Мария Ивановна! Обещать ничего не буду, но постараюсь всю вашу добрачную тысячу вам отсудить. Платить не надо. Дело проведу без гонорара.

При этом слове тетка вздрогнула, видимо не поняв его значения и испугавшись неблагозвучия – «го-но-ра-ра», как воронье карканье.

Вадим заметил реакцию и уточнил:

– Бесплатно. Без денег. Только…

– Нет! Без денег нельзя! Без денег – это что – милостыня? Я не нищая!

«Это не гордыня! Это – гордость!» – подумал Вадим.

– Давайте договоримся, отныне я решаю, что и как надо, а вы – слушаетесь! Хорошо?

– Да, сынок, как скажешь!

«Хорошо, что не добавила „барин"», – усмехнулся Вадим.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: