Реформаторы XII столетия

Петр де Брюи, как он назван по месту рождения, был одним из числа ересиархов. Свою проповедническую деятельность он начал примерно в 1105 году. Он принадлежал к духовному сословию, и им руководило искреннее убеждение в необходимости церковной реформы. В Гиенни и Лангедоке его учение быстро достигло успеха. Он действовал и поучал одновременно с известным нам Танхелином, с которым был дружен некоторое время, пока в лице своего ученика Генриха не нашел себе верного продолжателя. Жестоко гонимый, Петр де Брюи был схвачен и сожжен в 1125 году в том самом Сен-Жилле, где позже наказывали Раймонда VI [2_126]. Тогда его заменил Генрих, получив в свое попечение большое пространство, охватывавшее всю южную Францию.

Учение Петра де Брюи изложено в пяти пунктах одним из католических историков, аббатом Петром Достопочтенным [2_127]. В первом пункте запрещается крестить младенцев, как еще не понимающих значения этого таинства. А если крещение, совершенное в детстве, недействительно, то не только прежнее человечество, но самые Отцы Церкви, мученики, тем более все папы, епископы и прочие должны быть осуждены как не христиане. Во втором пункте запрещается постройка храмов, ибо Церковь Христова складывается не из стен, не из камней, а из единения верующих, и притом единения духовного. Можно столь же удобно молиться в таверне — как в Церкви, на площади — как в храме, перед алтарем — как перед стойлом, и всегда быть услышанным Богом. В третьем пункте утверждается, что кресты должны быть сломаны и сожжены, как орудие, на котором так мученически пострадал и так жестоко был умерщвлен Спаситель. Никакого почитания или, что ужаснее, поклонения им не должно быть оказываемо, а, напротив, позор, меч и огонь надобно воздвигнуть на них. То же самое утверждали и катары.

Упомянутый противник ересиарха, имеющий обыкновение текстами возражать против положений Петра де Брюи, восклицает по поводу этого столь одностороннего взгляда: «Если уничтожить крест, то не уничтожится ли тем имя распятого и где останется память о крестных страданиях?» Но как бы в ответ на это еретики, назвавшиеся петробрусианцами, после казни своего учителя публично сожгли огромное количество крестов. Доводам о чудесах, творимых крестом, они также не могли поверить, потому что были столь же непримиримыми противниками чудотворства.

В четвертом пункте учения Петра де Брюи утверждалось, что хлеб и вино в тело и кровь Христовы ни силою божественной, ни заслугами священников не претворяются и потому все, что при совершении этого таинства делается в алтаре, излишне и бесполезно; так отвергалось все таинство Причастия.

Наконец, в пятом положении брюиский реформатор смеивает все остальные таинства, отрицает необходимость молитвы, милостыню и все то, что делается живыми, чтобы спасти мертвых. Все это ни малейшим образом не может быть полезно мертвым; ни умалить, ни уменьшить их наказание оно не может, ибо душа заранее предназначена к осуждению или к вечной жизни.

Еще больше сходства с позднейшим кальвинизмом представляла антипатия еретиков ко всякому церковному убранству, к украшениям, музыке, католическим органам, даже гимнам и молитвам, хотя бы обращенным к Богу; их собственные молитвы не допускали мелодики. Петробрусианцы, подобно катарам, принимали непреложным только Евангелие, но Ветхий Завет, равно как деяния и послания Павла, отрицали — либо потому, что считали излишними, либо подозревали его недостоверность.

Полная независимость Петра де Брюи от тенденций дуализма, совершенная самостоятельность его учения во многом опередили великих реформаторов XVI века. Это подтверждается еще и тем, что в противоположность катарам он отрицал необходимость плотского воздержания, признавал брак, последователи этого учения всегда ели мясо и не имели понятия о католических постах.

Отрицание Петром де Брюи Крещения и Ветхого Завета вызывалось совсем иными побуждениями, чем у дуалистов, и потому нет необходимости видеть в брюиском реформаторе посредника между манихейством и евангелиз-мом. Это было бы возможно сказать про Танхелина, Бона-корсо, Стеллу. Несомненно, что Петр де Брюи и его ученики подготавливали почву для альбигойцев, но общее значение и смысл его проповеди в истории человечества пока оценены мало. Он стоит в ней особняком, и в отдаленное время, на иной почве этот уроженец Юга блистательно формулирует те идеи, перед которыми через четыре столетия склонилась половина германской расы и могучую силу которых признал весь цивилизованный мир. Он же первый пострадал на костре за свои религиозные убеждения. Учение его приобрело большое количество последователей и вдобавок нашло нового вождя, который, идя по следам великого учителя, придал его идеям стройность и привлекательность.

Откуда был родом этот человек, по настоящее время не определено. Он назывался Генрихом и действовал еще при жизни Петра. Когда он появился в Лозанне, его принимали то за швейцарца, то за итальянца. Прежде он жил в клюнийском монастыре, где отличался воздержанием и достиг звания диакона. Очень скоро заговорили об его благочестии, больших дарованиях, даре пророчества и чудотворстве. В черной рясе, истомленный бдением, с длинной бородой, с крестом в руке, всегда поучающий, он уподоблялся апостолам. Слухи о нем через учеников дошли до жителей Манса. Они просили у своего епископа разрешить Генриху проповедовать в городе. В 1116 году Генрих прибыл в Мане и, восторженно принятый, первой же проповедью произвел фурор. Клирики сидели у ног его, толпы народа теснились вокруг кафедры. Пылкая речь очаровывала слушателей. Проповедник столь ярко говорил о порче и фарисействе духовенства, что народ тут же кинулся на присутствовавших священников, которые, избитые, едва спаслись бегством.

Городские клирики и власти обратились за помощью к епископу, которого до этого в городе уважали. Однако при его торжественном въезде в город, когда епископ расточал свои благословения направо и налево, в народе говорили: «Не надо нам твоих благословений, святи и благословляй эту грязь. У нас есть свой отец епископ, заступник, который не тебе чета, а ведет святую жизнь и знает больше тебя. Твои попы его оклеветали, потому что он обнажил их ересь, их разврат» — и так далее в том же роде. Как ни снисходительно выслушивал добрый епископ этот ропот, однако не преминул лично навестить Генриха и переговорить с ним. Результатом было удаление Генриха из города — по словам епископа, он оказался недостаточно сведущим в богословии и предметах духовных, чтобы поучать паству. Хотя позже духовенство и сумело унять народ, память о Генрихе еще долго продолжала жить среди обитателей Манса.

Генрих между тем отправился искать себе другое убежище. Через Пуатье и Бордо он прибыл в Лангедок. В нарбоннской епархии он встретился с Петром де Брюи. Как выяснилось, их убеждения сходились и цели были одина-рсовы. Генрих объявил себя учеником и апостолом Петра. Когда его наставник был сожжен, Генрих вернулся в Гасконь, здесь его в 1134 году схватил епископ арльский. Ересиарх был отвезен в Италию и представлен пред папой Иннокентием II на пизанском соборе. Его учение было осуждено, но поступили с ним снисходительно, хотя аббат Бернар сильно ратовал против еретиков. Именно его присмотру и исправлению был поручен Генрих.

Бежал ли ересиарх из заключения или был освобожден, только он внезапно опять появился в Лангедоке и снова начались его блистательные проповеди; особенно сильно было его влияние в Тулузе. Граф тулузский Альфонс открыто объявил себя на стороне Генриха. Понятно, что Риму «екогда было разбирать содержание учения новатора. Знали, что в Тулузе много тех самых еретиков, которыми славятся города Альбижуа, и Генриха причислили к тем же альбигойцам, к тем же манихеям. Знаменитый город открыто объявил себя за ересь, в Риме всполошились. Легат Евгения III, кардинал остийский Альберик в сопровождении нескольких епископов прибыл на Юг. На помощь призвали и красноречие святого Бернара.

Отправившись в Тулузу, Бернар в дороге послал письмо графу Альфонсу, в котором позволил фанатизму увлечь ребя до извращения истины.

«Неужели неизвестно тебе, государь, — пишет аббат, — сколь великие раздоры причинил еретик Генрих святой Церкви! В твоих владениях этот хищный волк принимает вид смиренного агнца, но попытайся узнать его по последствиям, какие производит его проповедь. Ни души не видно более в храмах Лангедока; духовные власти не уважаются; над святыми Таинствами кощунствуют; умирают без покаяния; детей не крестят. Может ли, после всего этого, причиной столь великого зла быть Божий человек? Без сомнения нет, а между тем этого человека слушают. Этот лживый «доктор» успел уверить, что отцы наши обманывались, что мы заблуждаемся, что смертью Иисуса не искупляется смерть христиан и что спасется только тот, кто последует новому учению. Вот почему я решился предпринять странствие, несмотря на великие немощи мои. Я отправлюсь в страну, где чудовище это произвело более всего опустошений и где никто не смел воспротивиться ему. Хотя его нечестие достаточно известно во множестве городов королевства, однако он находит у тебя пристанище и под кровом благорасположения твоего безбоязненно опустошает стадо Христово. Не удивляюсь однако, да и удивляться нечему, что сей змий обманул тебя, ибо он имеет облик добродетели. Познайте же его! Это — отступник, избегающий власти начальников того ордена, к которому он принадлежит. Некогда он просил подаяние, после же стал проповедовать, дабы тем снискать себе пропитание. Все, что оставалось у него за издержками на необходимое, он или проигрывал или употреблял на самые преступные удовольствия — в продолжение дня упиваясь восторгами слушателей, он проводил ночи у развратниц. Осведомись, государь, о причинах, которые побудили еретика оставить Пуатье и Бордо, и тогда ты узнаешь: потому он не смеет вернуться туда, что оставил там самые постыдные следы своею разврата. Ты надеялся, государь, что такое древо даст тебе добрый плод, а из него не вышло ничего, кроме порчи, способной погубить твои начинания. И если я отправляюсь в Тулузу, то не по собственному желанию, а вследствие повелений Церкви, возложивших на меня долг исторгнуть плевелы, павшие на ниву Господню, — если только на то есть надежда. Но не я, недостойный, исторгну их; я сам по себе ничто. То сделают прелаты, которых я имею назначение сопровождать и между которыми значительнейший — кардинал легат Альберик, епископ Ос-тии».

В сущности, последние слова были излишней скромностью. Рим надеялся именно на проповедь Бернара. И знаменитый аббат с блеском оправдал эти ожидания. По свидетельству католических летописей на граждан Тулузы слово Бернара оказало огромное влияние. Мужчины и женщины плакали в церкви и публично каялись. Странствие Бернара по земле Лангедока уподоблялось победному шествию триумфатора. Бернар писал, что в Тулузе нет больше еретиков [2_128], а между тем их оставалось слишком много. Но вследствие мер, принятых римской курией и местным епископом, Генрих был снова схвачен и на соборе в Реймсе в 1148 году осужден на пожизненное заточение. Вскоре после этого он умер.

Своим примером и деятельностью Генрих, естественно, должен был увеличить число последователей евангелического учения. Сила оказанного им влияния обнаруживается в том взгляде, который имели на него католические историки Церкви. Петробрусианцев называли также ген-рисианами. В Генрихе совмещали все еретические учения. Из него выводили всякое зло, всякую оппозицию католицизму. В сущности это далеко не справедливо. Если, например, система Арнольда Брешианского возникла под влиянием лангедокского реформатора[A_119], то подобного нельзя с сказать о различных ересях того же Лангедока. Догматика Генриха была той же, за которую пострадал Петр де Брюи; он только обогатил и уяснил ее проповедью, но не внес новых оснований. Доказательством того служит молчание памятников. В них какое-то смутное, хотя и сильное, впечатление оставляет личность Генриха; но они не знают, в чем, собственно, заключается ересь знаменитого проповедника, хотя подробно передают все мелкие случаи его жизни, особенно указывая на дружественные отношения с Петром де Брюи и на сходство учений того и другого. На самом деле в Генрихе в совершенстве воплотилась религиозная мысль так называемых вальденсов, названных по имени своего непосредственного учителя, но в сущности наследников Петра и Генриха. Говоря о догматике вальденсов, мы должны помнить об учении их отдаленных предшественников.

Когда явился Петр Вальдо, бедняк Лионский[A_120], память о Генрихе уже начинала исчезать, о нем знали только по славному преданию. Оттого реформу Петра и Генриха связали с именем Вальдо. Это было в конце XII века, на том же Юге, где так развита была ересь катаров, хотя название последних куда больше могло подходить к последователям евангелического учения. Впечатлительную натуру Вальдо увлекала непреклонная верность евангелическому догмату в последователях Генриха. Богатый Лионский негоциант, Вальдо из любви к Богу и ближним распродал и роздал все свое имущество и стал «нищим во Господе».

Фамилия Вальдо встречается издревле, но так как два документа показывают существование имени вальденсов еще появления упомянутого Вальдо, то возможно принять «нение Мютона о том, что благодаря торговым сношениям Петр имел случай заимствовать идеи петробрусианских обитателей долин Пьемонта (именовавшихся Vallenses, Valdenses) [2_129]. Добровольно сделавшись нищим, Петр посвятил себя проповеди Евангелия. Его сильно беспокоила мысль о недоступности святого Писания для верующих.

Провансальский перевод Евангелия ходил по рукам, старательно распространяемый катарами. Пророков и Деяния апостольские Петр Вальдо перевел сам, при помощи католического священника Стефана со многими местами из святых Отцов, дабы убедить, что его учение вовсе не новое, а издревле было принято христианской Церковью. Он начал толковать Евангелие на улицах Лиона, народ осаждал его на площадях. Архиепископ запретил ему проповедь, но Петр лично оправдался перед ним и вернулся в Лион. Папа полагал, что это совершенный глупец, который не может отличить «credere aliquid» от «credere in aliquid»[A_121]. А он между тем продолжает говорить, что в деле религии надо повиноваться одному Богу, а не людям, что Церковь римская отказалась от истинной веры и от учения Христова и стала блудницей вавилонской и той бесплодной смоквой, которую некогда проклял Иисус и повелел уничтожить. Он учил, что не следует повиноваться ни папе, ни епископам, что католические монахи ведут дьявольскую жизнь, что их обеты целомудрия — только предлог позорить юношей, что латинские священники носят на себе все следы зверя, упоминаемого в Апокалипсисе. Он отрицал чистилище, обедню, святых, молитву за усопших, называя все это изобретением сатаны.

Его проповедь наделала в городе много шума. Народ увлекся новой верой, многие перестали посещать Церкви — этих людей охватила жажда узнать истинное Евангелие.

«Большие и малые, — говорится в летописи, — мужчины и женщины дни и ночи стали проводить в том, что учили, учились и учились».

Работник, натрудившись днем до усталости, ночью слушал или читал Евангелие. Другой переплывал в бурю реку, чтобы прочесть приятелю главы Писания. Были и такие, которые знали наизусть многие места из Нового и Ветхого Заветов. Дух искания, появившийся в народе, смутил католические власти. Архиепископ Лионский (Jean de Belles-Maison), видя, что и вельможи и бедняки оставляют католичество, донес Риму. Уже в 1179 году на латеранском соборе Петр был объявлен еретиком, а позже, в Вероне, в 1184 году Луций III предал его анафеме вместе с последователями, коих велел изгнать из лионской епархии.

В 1188 году Вальдо уже не было в Лионе, он ушел во Фландрию. В Пикардии он имел особенный успех, торговцы и богачи шли по его стопам. Филипп Август в одном из своих походов во Фландрию разорил до трехсот еретических семейств. Из Пикардии в 1197 году Петр и его ученики направились в Германию и Богемию; здесь вальденсов прозвали пикардами. Всюду гонимые, преследуемые, ограбленные, они не находили себе приюта, пока не рассеялись., в долинах Пьемонта, где и прежде было немало последователей Вальда. Здесь они занимали дистрикты собственно Прованса (долины на западных склонах Приморских Альп: Pragela, Meane, Matthias, маркизатство Салуцкое) и Пьемонта (долины на восточных склонах Keiras, Cezane, Freisiniers, Val Louise, Suse и др.), где пережили все другие ереси и даже Реформацию, навсегда сохранив свое отдельное существование[A_122]. Дальнейшая участь их вождя осталась неизвестной.

К вальденсам примкнули все секты, исповедовавшие чисто евангелическое учение. Именем Вальдо стали обозначать петробрусианцев, генрисиан, сперонистов, лионцев и прочих. Религия вальденсов всегда была символом протеста против католичества. Благоприятные политические условия страны, в которой они поселились, способствовали сохранению не только чистоты учения, но даже его литературных памятников. Как последние были совершенно затеряны у катаров, так они вполне сохранились в долинах Пьемонта с самого первого появления петробрусианства. Когда во время возобновившихся гонений в XVII веке им стало грозить истребление, самые важные рукописи были переправлены в Англию к Кромвелю, который считался главой и покровителем протестантства («capo e propettore», по словам венецианских реляций). С 1658 года они хранятся в библиотеке Кембриджа. Это множество памятников богословского, назидательного, исторического, обрядового и чисто поэтического характера. Частью целиком, частью в извлечениях, они, как и остальные документы, перепечатаны в книгах двух гугенотов Лежера и Перрена. Теперь эти издания довольно редкие, но они имеются в библиотеке Казанского университета [2_130].

Поэтому, в противоположность катарам, в материалах для всестороннего изучения религии вальденсов нет и никогда не было недостатка. Мы имеем Катехизис, «Книгу добродетелей», заключающую в себе объяснение заповедей; «Сокровище веры» — толкование молитвы Господней; «Духовный альманах» — их нравственный практический кодекс; «Книгу о дисциплине», написанную с той же целью и еще более обстоятельной разработкой; такого же направления дидактико-историческую поэму под заглавием «Благородное поучение» («La Nobla leycon») — замечательнейший памятник между всеми и по полноте изложения правил практической нравственности, и по художественности исполнения; наконец, книгу о Таинствах и множество других.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: