О различиях в жизни и против лже-иереев

Тот совершенный живописец, кто чертит на картинах верные и живые изображения, а не тот, кто, намешав понапрасну много красок, хотя и доброцветных, представляет на картине написанный луг. И корабль мореходный хвалю не за то, что блистает излишними украшениями и расцвеченной кормой, но за то, что рука корабельного строителя крепко соединила его гвоздями, надежным и смелым пустила по волнам. И войско должно быть храбро, а не красиво; и в доме хорошая отделка — уже второе достоинство после прочности. Так и жизнь человеческая, или божественна, когда страх ведет человека ко Христу, делает его чуждым сетей греха, постоянным, неразвлеченным и беспечальным, или весьма порочна и внутренне бессильна, хотя по наружности недолго имеет такую же силу, какую замечаем в умоисступленных, у которых все кружится, потому что мысль идет кругом.

Так неодинаково и сердце молящихся великославному Христу. Один — всегдашний слуга человеческого могущества, смотря по обстоятельствам, как трость, колеблемая ветром, клонится туда и сюда, и дает не исцеление, но образец всякого порока. Другой трепетными и благоговейными руками возносит дар благодарения Христовой плоти и великим страданиям, какие понес на земле Бог в избавление наше от первородных недугов. Он живет для единого Христа, Им утешается, для Него, возносясь отсюда, отрешает сердце от земного, и из людей одним добрым покоряет мысль; злым же противится, как твердый камень алмаз. Он не заботится о богатстве, о великих престолах, о человеческой славе, пресмыкающейся долу. И, нося на себе кожу могучего царственного льва, не скрывает под нею раболепства лисицы, чтоб быть трупоедом, хитрецом, злодеем, перекидываться во все виды порока. Напротив, непрестанно обогащая ум чистыми представлениями, касается даже небесной Троицы, утвердил Ее образ в своем сердце, созерцая единую Славу в трех Добротах, а на конец, чистыми жертвами приготовляя народ богоподобный, приносит бескровную сердечную жертву.

В числе таких молящихся желал быть и я, не скрой этого, потому что нога моя стояла уже внутри преддверия. Но как только увидел я дела непотребные и заботливо обдуманный обман, отступил назад и вне поставил свою ногу. Правда, что много понес я огорчений и среди других неправоверных, у которых и теперь еще отдаются звуки моего голоса. Мне — камни; а им — новоутвержденное Божество Троицы — вот дары, какие принесли мы друг другу! Но если и уступал я, то нигде не оставлял слова не утвержденным, куда только ни заносили меня наши волнения. Теперь я низложен; наступай, наступай на меня, злобная зависть! Или, может быть, остановлю еще тебя, хотя скроюсь в крайних пределах земли, буду заключен в мрачной утробе морского зверя-кита, как некогда было с Ионой. Пусть тело в утробе, но ум, сколько бы ни преграждали ему пути, с неудержимым стремлением пойдет куда желал. Вот единственное достояние добрых — свобода, неудержимость, неодолимость, ум, воспаривший ко Христу.

Григорий уже не сотрапезник земного царя, как прежде, не станет делать и малых угождений своему мешку (телу), не будет, потупленный и безмолвный, возлежать среди пирующих, с трудом переводя дыхание и пресыщаясь, как раб. Судья не посадит меня или рядом с собой, чтобы почтить, или ниже себя, чтобы положить меру моему духу. Не буду целовать окровавленных рук или ласкать подбородок, чтобы добиться небольшой милости. Не побегу с многолюдной свитой на священный, или именинный, или похоронный, или свадебный обед, чтобы все предать расхищению, иное истребив собственными зубами, а иное предоставив своим провожатым — этим хищническим рукам Бриарея, чтобы поздно вечером отвести нагруженный корабль, одушевленный гроб, то есть с трудом привлечь опять домой болезненное чрево, но едва переводя дыхание от пресыщения, и еще не избавившись от прежней тягости, спешить на другой богатый пир. Нет, нет, не буду говорить приятного слуху, председательствуя в священных местах или один, или в совокупном собрании многих; не отвергну глаголов Духа из заботливости снискать любовь у народа; не стану утешаться рукоплесканиями, ликовать на зрелищах; не буду, подобно состязающимся на ристалищах в ловкости и изворотливости, или обгоняющим друг друга на колесницах, носиться по стремнинам словесных состязаний, и притом не для того, чтобы истребить гнев, охладить бешенство распаленного тела, узами слова связать руку, которая с неистовством простирается ко всему чужому, изгнать из сердца ложную славу, поучениями своими низложить на землю кичащуюся гордыню, источниками слез вызвать слезы, но для того, чтобы вкусить одну жестокую отраву, которая причинит несомненную смерть, удовлетворить страсти, гоняться за славой. Не буду заседать в собраниях гусей или журавлей, которые дерутся между собой без всякой причины, где раздор, где смятение, а прежде всего, собран в одно место весь тайный стыд враждующих.

Вот причины, по которым рядом с низкими сижу я — такой врач страстей, который сам не болен. Ибо моей седине не подобает забавляться по-детски, и против своего обычая услуживать из-за престолов, препираясь из-за которых, другие делятся на скопища и незаконно рассекают целый мир. Увы! Увы! Как велики наши скорби!

Владей всем этим тот, кому угодно и кто хитер. А я бестрепетно буду исполняться Христом. Если же худо покинуть бразды богомудрого народа, то да падет сие на голову тех, которые сами свергли их с себя, чтобы, подобно быстрому коню, не терпящему узды, неистово нестись по стремнинам и утесам. У меня одно желание, чтобы они имели попечение о всем богоугодном. Если же заботятся о худом, молю Бога поставить слух мой вдали от них.

К епископам

Приносящие бескровные жертвы иереи, достославные приставники душ, вы, которые на руках своих носите создание великого Бога, приводите человеков в преимущественное единение с Богом, вы—основания мира, свет жизни, опора слова, тайноводители в жизнь светлую и нескончаемую, христоносцы, вы, которые восседаете на знаменитых престолах, превознесены, вос­хищаетесь благолепными зрелищами, выходите на позорище, ста­новитесь на деревянные ходули, вы, которые под чужими личинами слабо отверзаете уста, а в делах внутреннего благочестия не отличаетесь от прочих, шутите, если угодно, и над тем, над чем вы шутите не прилично, говорите с важностью о том, что делаете слишком легкомысленно! А я, хотя все вы едино­душно почитаете меня человеком худым и несносным, далеко гоните от своего сонма, поражая тучами стрел и явно и тайно (последнее более вам нравится), а я скажу, что побуждает меня и что внушает мне сказать сердце. Хотя не охотно; однако же из­рину из сердца слово, как струю которая, будучи гонима вон сильным ветром, и пробегая по подземным расселинам, производит глухой шум, и где только может прорваться из земли, расторгнув узы, выливается из жерла. То же теперь и со мною: не могу удержать в себе желчи. Но снесите великодушно, если скажу какое и колкое слово—плод моей горести. И то врачуете от скорби, если и воздуху передашь слово.

Было время, что сие великое тело Христово, сия досточестная слава Царя—народ царствующий на целой земле был народом совершенным). Ныне опять колеблется сие Божье стяжание, подобно волне многошумного моря, или дереву, потрясаемому поры­вистыми ветрами. Это тот народ, для которого Бог снисшел с небесного престола, истощив Свою славу в смертной утробе, вступил в общенье с человеками во едино сочетанный Бог и человек, в великую цену искупления предал на страдания Свое тело, и для избавления нас от греха излаял Божественную кровь. Это народ, за который принесены многие другие жертвы именно те, который впоследствии сеяли всем слово, от жестокой руки прияли сладостную смерть, чтобы почтить и словом Бога-Слово и кровно—кровь. Кто же беспокоит сие тело? Откуда у меня столько скорбей? Почему единопасущийся вепрь повредил мою ниву? Почему померкшая луна затмила такую славу?

Неистовый, злотворный враг ненавидит человека с тех пор, как первого Адама изверг из рая, и чрез вредоносный плод лишил его бессмертной жизни. Он не переставал приво­дить людей в изнеможение многократными и сильными потрясениями; однако же, сколько ни желал, не мог своими ухищрениями повергнуть весь род наш пред собою на колена. Искра слова, как огненный столп, со славою протекла всю землю. Го­нители еще более утвердили тех, для которых венценосные му­ченики стали общим союзом. И вот враг изобрел новую, действительную хитрость: видя могущественное воинство, посеял ги­бельную вражду между вождями. Ибо с падением полководца все воинство преклоняется долу. И мореходный корабль, как скоро лишен кормчего, опрокидывается губительным ветром, или со­крушается о камни. Дома, города, лики, колесницы и стада—все терпит вред от невежества ими управляющего. Говорю сие знающим наш порок, всем предстоятелям народа.

Прежде учреждены были «города убежища» для человекоубийц (Числ. 35, 11), определено было место для жертв отпу­щения (Лев. 16, 8—10); а в последние дни было место горести и крови (Мате. 27, 6—10)—крови Христовой, которую зломудренные, прияв худую и малую цену Неоцененного, пролили, правда, не против воли Его, но когда Сам Он восхотел, потому что был Бог неудержимый руками, однако же пролили. А ныне все, и чужие и принадлежащие к нашей ограде, знают одно место для злочестия и смерти, и это—огражденное прежде седалище мудрых, двор совершенных, возвышение для ангельских ликостояний, решетка, разделяющая два мира, мир постоянный и мир преходящий, предел между богами и однодневными тварями. Так было некогда; а что ныне, смешно то видеть. Всем отверст вход в незапертую дверь, и кажется мне, что слышу провозвестника, который стоит посреди и возглашает: „Приходите сюда все служители греха, ставшие поношением для людей, чревоугод­ники, утучневшие, бесстыдные, высокомерные, винопийцы, бродяги, злоречивые, одевающиеся пышно, лжецы, обидчики, скорые на лживые клятвы, снедающие народ, ненаказанно налагающие руки на чужое достояние, убийцы, обманщики, льстецы пред сильными, низкие львы над низкими, двоедушные рабы переменчивого вре­мени, полипы, принимающие, как говорят о них, цвет камня, ими занимаемого, не давно поженившиеся, кипучие, люди с едва пробивающимся пушком на бороде, или умеющие скрывать есте­ственный огонь, питающие в глазах воздушную любовь, потому что избегаете явной, невежды в небесном, новопросвещенные, и от того, что ваша греховность встречается с светозарным Духом, обнаруживающие свою черноту, приходите смело: для всех готов широкий престол; приходите и преклоняйте юные выи под простертые десницы: они усердно простираются ко всем, даже и не желающим! Опять дается манна—этот необычайный дождь; собирай всякий в свое недро, кто больше, а кто скуднее. Если упорно, не щадите и святого дня—благочестивого покоя; или, может быть, она и загниет в ненасытных руках. Общее всех достояние—воздух, общее достояние—земля, для всех широкое небо и все, что открывает оно взорам, для всех также дары моря для всех и престолы. Великое чудо! Саул не только не ли­шен благодати, но даже пророк! Никто не останавливайся вдали, земледелец ли ты, или плотник, или кожевник, или ловец зверей, или занимаешься кузнечным делом; никто не ищи себе другого божественного вождя; лучше самому властвовать, нежели покоряться властвующему. Брось из рук, кто большую секиру, кто рукоять плуга, кто мехи, кто дрова, кто щипцы, и всякий иди сюда; все толпитесь около божественной трапезы, и теснясь и тесня других. Если ты силен, гони другого, не смотря на то, что он совершен, много трудился на престоле, престарел, изможден плотью, небошествен, презритель мира, живет в Боге; мертвец между живыми и добрый священник Царя. Кто пишет картину с подлинного изображения, тот ставит сперва перед собою подлинник, и потом картина принимает на себя списы­ваемый образ. Но кто смотрит на вас, тот пойдет противопо­ложной стезею. И это—единственная польза от вашей испорченности". Так говорит громогласный провозвестник.

Но меня приводит в страх, что слышу о достославном Моисее, который один внутри облака видел лицом к лицу Бога, а другим велел остаться внизу горы, и очистившись, в чистой одежде, с трепетом внимать только Божию гласу; попи­рать же святую землю не безопасно было не только народу, но и самым скотам; ибо всех поражали отторгавшиеся от горы камни. Боюсь также участи сынов Аароновых, которые, возложив жертвенные начатки на огонь чуждый, чудным образом погибли; самое место жертвоприношенья немедленно сделалось местом их смерти, и хотя они были дети великого Аарона, однако же лишились жизни. Так жалкая гибель постигла и Илиево се­мейство; и дети Ильевы погибли за то, что имели продерзливый ум и на священные котлы налагали неосвященные руки; но не избежал,—да, не избежал гнева и сам Илий; неблагочинная жадность сыновей довела до погибели и сего праведника, хотя он никогда не оставлял проступка детей без укоризны. Если таких мужей и за такие грехи постиг гнев; чего должно стра­шиться за большие преступленья? И тот, кто тебя, царственный кивот, клонившегося к паденью, поддержал нечистою рукою, умер внезапно смертью! А Божий храм делали неприкосновенным для рук внешние ограждения стен.

Посему-то я плачу и припадаю к стопам Твоим, Царь мой Христос; да не сретит меня какая либо скорбь по удалении отсюда! Изнемог пастырь, долгое время боровшийся с губительными волками и препиравшийся с пастырями; нет уже бодрости в моих согбенных членах; едва перевожу дыханье, подавлен­ный трудами и общим нашим бесславием. Одни из нас состязаются за священные престолы, восстают друг против друга, поражаются и поражают бесчисленными бедствиями;—это не­укротимые воители, они возглашают мне мир, и хвалятся кро­вью. О когда бы Божье правосудие поразило их гефскою болезнью, и за седалища терпели казнь на своих «седалищах» (1 Цар. 5, 9)! Другие, разделясь на части, возмущают Восток и Запад; начав Богом, оканчивают плотью. От сих противоборников и прочие заимствуют себе имя и мятежный дух. У меня стал Богом Павел, у тебя—Петр, а у него—Аполлос. Христос же напрасно пронзен гвоздями.

По имени людей, а не по Христе, именуемся мы прославленные Его благодеяньем и кровью. До того омрачены очи наши этою страстью или к суетной славе, или к богатству, и этою страшною злорадною завистно, которая иссушает человека, и справедливо сама себя снедает скорбью! Предлогом споров у нас Троица; а истинною причиной—невероятная вражда. Вся­кий двоедушен;—это овца, закрывающая собою волка, это уда, коварно предлагающая рыбе горькую снедь. Таковы вожди; а недалеко отстал и народ. Всякий мудр на злое даже и без вождя. Нет никакого различенья между добром и злом, между благо­разумною сединою и безрассудною юностью, между люботрудной, богобоязненной жизнью и между жизнью распутной. Один закон: тому иметь преимущество, кто всех порочнее. Да погибнете тот, кто всех порочнее. Да погибнете тот, кто первый ввел сюда лю­дей негодных! Они хотели бы, чтобы им принадлежали и мир, и Бог, и все, что в последние дни возмерится совершенным; и чтоб добрые трудились напрасно. Вот что угодно нашим судьям, чтобы бежала отсюда всякая правда, чтобы все слилось во едино—Христос, человек, солнце, звезда, тьма, ангел добрый и денница уже не светозарная, чтоб почитались равными Петру— богоубийца Искариот и священному Солиму — злочестивая Самария, чтоб были в равной цене и золото, и серебро, и железо, в одном достоинстве жемчужина с диким камнем, и сток не­чистот с чистым источником,—чтоб все смешалось между собою, и слилось вместе, как прежде, когда мир был еще первозданным веществом, которое только чреватело миром, но не пришло еще в раздельность!

Маовитянам и Аммонитянам недоступен был великий храм, потому что они огорчили доброе воинство (Второз. 23, 24). А иных причислил Иисус к водоносцам и дровосечцам за то, что употребили обман (Иис. Нав. 9, 23). Так поступлено с злыми! Колено же великого Левия удостоено чести; Левиты по­ставлены служителями небесной скинии; но и им распределены жертвоприношения, места и труды; руке каждого предоставлялось особое дело, всякий исполнял особую потребу внутри и вне храма. Такими законами ограждалась у них добродетель! Но мы опять назначили награды пороку. О гибель! Оплачет ли сие какой певец, искусный в сложении плачевных песней?

Остановите зло, друзья мои! Перестанем обременять себя злочестием. Да будет наконец почтен Бог святыми жертвами! И если убедил я вас, воспользуемся сим. Если же слово мое и седину мою затмевает дерзость юных, или этих ворон, кото­рые безрассудно накликают на меня гибельную тучу; то свидетельствуюсь рукою бессмертного Бога и страшным днем, кото­рый наконец потребит огнем легкое вещество, свидетельствуюсь что я не сопрестольник, не сотрудник им, не хочу участвовать с ними ни в совете, ни в плавании, ни в пути. Но пусть идут они своим путем, а я поищу себе Ноева ковчега, чтобы спастись в нем от ужасной смерти; а потом, пребывая вдали от злых, постараюсь избежать жестокого и неизобразимого дождя, которым попален Содом. Наложив узду на блуждающий ум, собрав его внутрь, весь углубившись сам в себя, смеясь над житейскими бурями, который и лица мудрых покрывают часто грязною пылью, непрестанно напечатлевая в сердце мысли божественные, не смешивающиеся с худшим и просветленные, стремительным желанием приближаясь к свету Трисиянного Божества, при­ступлю к милосердному престолу бессмертного Бога, где все открыто, а еще более откроется, когда всем равным за равное возмерят весы в руках правосудного Бога.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: