Ленинград. Июль 1990 года

Школьная истина о том, что «атом неисчерпаем до бесконечности», воплотилась для меня в этом человеке - Андрее Леонидовиче Ларионове, с его загадочной профессией - «хранителя корабельного фонда» *, с его воистину неисчерпаемой родословной. Продолжатель, старого моряцкого корня, женатый на племяннице «иртышского затворника», последнего гардемарина Пышнова, оказывается, приходился по материнской линии и племянником Федору Андреевичу Матисену, командиру толлевской шхуны «Заря», соплавателю Колчака и даже его командиру по корабельной службе в тех самых первых арктических плаваниях нашего века.

Рассказывая об этом, Ларионов не преминул извлечь один из бесчисленных своих фотоальбомов, и я увидел Колчака таким, каким вряд ли его кто видел, кроме товарищей по походу да обладателя редкого снимка. Попадись этот портрет в тридцатые годы следователю НКВД, уж тот бы точно не заподозрил в этом чернобородом полярнике, облаченном в меховые одежды, будущего Верховного правителя России.

СТАРОЕ ФОТО. В самом деле, трудно узнать в этом джек лондоновском первопроходце адмирала Колчака, знакомого нам лишь по последним сибирским снимкам: усталый адмирал с тяжелым взглядом. Меховой капюшон обрамляет красивое, мужественное лицо, взгляд отрешенный, мягкий, чуть мечтательный и все же твердый.

Еще не пролегли по этому лбу жесткие складки жестоких забот и решений, морщины гнева и отчаяния, еще не обтянуты скулы злой тоской безнадежности, а свет в глазах не выели дымы Порт-Артура, Ирбен, Зонгул-дака, Уфы и Омска…

На втором снимке Колчак сидит в кают-компании «Зари». И опять же никто не узнает в нем будущей грозы самураев микадо и крестоносцев кайзера, янычар султана и красных комиссаров. Сидит некий молодой коротко стриженный человек, врастая черной бородой в полярный свитер. Современное лицо- ни дать, ни взять - молодой физик из Новосибирского академго-родка.

Кохтла-Ярве. 1991 год

Я приехал в «столицу сланца» из Таллинна на автобусе.

Здесь, на задворках городского тепличного хозяйства, в заброшенном родовом имении, в уголке старинного парка, чернеет осколок Земли Санникова - гранитная глыба символической могилы барона Эдуарда Васильевича Толля.

Земля Санникова… Ее искали парусники и ледоколы - «Седов», «Фрам», «Мод», «Таймыр» и «Вайгач», «Садко», «Ермак» и даже «Иосиф Сталин»… Вплоть до 1954 года.

ОРАКУЛ-2000: Николай Николаевич Коломейцов остался верен себе и флотскому Уставу. После неудачного для него плавания на «Заре», он, как и Колчак, как и Матисен, как и боцман Бегичев отправился на русско-японскую войну. В Цусимском сражении командовал миноносцем «Буйный», именно ему выпала отчаянная миссия снимать тяжело раненного флагмана Рожественского вместе со штабом с эскадренного броненосца «Суворов»…

Старый холостяк Коломейцов женился аж в 42 года на Нине Дмитриевне Набоковой на родной тетке Владимира Набокова, ставшего известным писателем.

Контр-адмиральский чин он получил раньше, чем Колчак - в 1913 году. Однако бывший его соплаватель и вахтенный офицер все же обогнал его в чинах, получив на год раньше второго орла на адмиральские погоны. Коломейцов стал вице-адмиралом всего за две недели до октябрьского переворота.

Он четко шел по строевой линии: после «Зари» командовал ледоколом «Ермак», в Цусиму ушел командиром миноносца «Буйный», потом служил старшим офицером на линкоре «Андрей Первозванный»… Колчак привлек его к строительству парохода ледокольного типа «Таймыр», того самого на долю которого все-таки выпадет открытие подобное так и ненайденной «земли Санникова», то бишь Земли Императора Николая II (Северной Земли).

Перед первой мировой командовал линкором «Слава».

После 17-го был арестован большевиками и заключен в Петропавловскую крепость. В конце 1918 года бежал в Финляндию по льду Финского залива, благо пригодился полярный опыт. У белых на Черном море возглавлял группу ледоколов.

Эмигрировал во Францию, где в 1944 году трагически закончил свой жизнененный путь. Тем не менее, Николай Николаевич намного пережил своих соплавателей по «Заре». Если бы не американский грузовик, который сбил 77-летнего старика в только что освобожденном от немцев Париже, возможно, он разменял бы и девятый десяток. Говорят, он возвращался с похорон любимой жены, и убитый горем не расслышал шума мотора. Его погребли на Сент Женевьев де Буа.

Лишь ему одному из офицеров «Зари» довелось лечь под могильным крестом. Другим же - барону Толлю, астроному Зеебергу, лейтенантам Матиссену, Колчаку - эпитафией стала строчка из песни «Варяг» - «не скажет ни камень, ни крест где легли во славу мы русского флага…»

Несмотря на «белогвардейско-эмигрантское прошлое» имя Коломейцова многократно увековечено на карте: тут и остров в архипелаге Норденшельда, и бухта в море Лаптевых, и река на Таймыре и гора на острове Расторгуева (Колчака), и проливчик в шхерах Минина. И даже гидрографическое судно названо в его честь - «Николай Коломейцов», которое и по сию пору бороздит те самые воды, в которых когда-то и штормовала и зимовала «Заря».

ОРАКУЛ 2000:

Колчак и Матиссен… Два капитана. Вот сюжет для будущего романиста.

Родились они в одном городе - Санкт-Петербурге. Учились в одних стенах, только в разных ротах: Колчак - в младшей, Матисен - в старшей. Один - православный, другой - лютеранин. В крови первого гуляли «турецкие гены», характер второго умерялся шведской сдержанностью. Но обоих поманила призрачная Земля Санникова. И оба пошли на край света за неистовым до самозабвения геологом-первопроходцем Эдуардом Васильевичем Толлем… Для молодых офицеров он один стал кумиром, вожатым, учителем. Они не клялись ему в верности, не произносили громких слов, но когда он сгинул в ледяной пустыне, оба, не щадя жизни, искали его, как ищут самого родного человека. И до конца дней своих чтили его имя, верили в его дело.

Яхта «Заря» и в самом деле оказалась для них зарей жизни. Матисену выпало быть командиром судна, Колчаку - подчиненным. Они не всегда ладили, друзья-соперники, много спорили. Но они вытянули из флотской фуражки один и тот же жребий: север.

Судьба ненадолго развела их в русско-японскую войну. Колчак попал в Порт-Артур, а Матисен пошел в Цусиму старшим штурманом на крейсере «Жемчуг»…

После Порт-Артура военная звезда Колчака пошла на взлет все выше и выше… Матисену не довелось добыть в Цусимском походе громкой славы.

Спустя пять лет жизнь снова свела их в одном рейсе. Они снова шли штурмовать Арктику: Колчак - командуя «Вайгачем», Матисен - «Таймыром». Восемь месяцев вели свои ледоколы через три океана и множество морей во Владивосток. И даже успели в Берингов пролив, за мыс Дежнева заглянуть. Но открывать новые земли выпало другим. Как в бильярде: оба сделали великолепную подставку своим коллегам - Вилькицкому и Новопашенному - и надолго ушли в тень фортуны. Обоих отозвали в Петербург по служебной надобности.

Рухнули надежды взять у Арктики реванш за гибель Толля, снова помериться силами с Ледовитым океаном. В прах рассыпалась и ставка на большую науку. Надвигалась новая война, и заново предстояло начинать карьеру, но не ученых-гидрографов, а боевых офицеров. Оба стартовали примерно с одной и той же отметки: Матисен - командиром канонерской лодки «Ураган», Колчак - командиром эсминца «Уссурийца». Закончили же войну на разных высотах: Колчак - вице-адмиралом, командующим Черноморским флотом, Матисен - каперангом, командиром вспомогательного крейсера «Млада», бывшей яхты княгини Шаховской.

В восемнадцатом Колчак пошел спасать Россию с тем же безумным риском и с той же самоотверженностью, с каким спасал когда-то Толля. Он спасал корабль российской государственности по всем правилам борьбы за живучесть, латая его бреши полками, бригадами, дивизиями…

Матисен не пошел за Колчаком в гражданскую. Гордость не позволила? Принял сторону большевиков? Ни то, и не другое. Просто ушел от всякой политики в дебри Восточной Сибири в гидрографические изыскания на все годы братоубийственной смуты. Он ненадолго пережил своего соревнователя. Умер от сыпного тифа в том же Иркутске, где погиб Колчак. Начальные и конечные точки их жизненных траекторий совпали географически точно, как совпадали некогда курсы «Вайгача» и «Таймыра».

Может быть, неспроста нет у них обоих - вечных странников, вечных искателей - могил, пригвождающих бренные останки к определенному географическому пункту, как нет их у Седова, Русанова, Брусилова - всех, кто положил свои жизни на ледяной алтарь Арктики.

Они ушли в Ойкумену, в свою последнюю и вечную экспедицию. И строчки их современника Бориса Пастернака стали общей им эпитафией:

Жизнь на свете только миг,

Только растворенье

Нас самих во всех других

Как бы им в даренье.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: