II. СОВЕСТЬ КАК ОРГАН, ОТВЕЧАЮЩИЙ ЗА РАВНОВЕСИЕ В ОТНОШЕНИЯХ 1 страница

Когда бы и в какие бы отношения мы ни вступали, нами управляет некое внутреннее чувство, которое автоматически реагирует, если мы делаем что-то способное повредить отношениям или постают. их под угрозу. Следовательно, существует нечто вроде внутреннего органа, отвечающего за системное поведение, так же как у нас есть внутренний орган, отвечающий за сохранение равновесия в поведении. Как только мы теряем равновесие, то неприятное чувство, возникающее в результате падения, возвращает нас обратно в состояние равновесия. Таким образом, равновесие регулируется чувствами удовольствия и неудовольствия. Когда мы находимся в состоянии равновесия — это приятно, это чувство удовольствия. Когда мы теряем равновесие — это чувство дискомфорта, и оно указывает нам ту черту, у которой мы должны измениться, чтобы не произошло несчастья. Нечто подобное происходит в системах и отношениях.

В отношениях имеют силу определенные порядки. Если мы находимся с ними в гармонии и вследствие этого имеем право оставаться в отношениях, мы чувствуем себя невиновными и находящимися в равновесии. Но как только мы нарушаем условия, необходимые для хороших отношений, и подвергаем отношения опасности, возникают неприятные чувства, которые срабатывают как рефлекс и вынуждают нас вернуться назад. Тогда это переживается как вина. Ту инстанцию, которая следит за этим как некий балансирующий орган, мы называем совестью.

Нужно знать, что чувства вины и невиновности мы познаём, как правило, только в отношениях. Чувство вины отнесено, таким образом, к другому. Я чувствую себя виноватым, когда делаю то, что вредит отношениям с другими, и невиновным, когда делаю то, что идет отношениям с другими на пользу. Совесть привязывает нас к группе, важной для нашего выживания, какими бы ни были условия, которые эта группа нам ставит. Совесть не стоит над группой, ее верой или суеверием. Она — к ее услугам. 1. Совесть следит за наличием условий для хороших отношений

Совесть стоит на страже условий, которые важны для отноше-! ний, а именно привязанности, баланса между «давать» и «брать» ит порядка. Отношения могут сложиться удачно только в том случае,! если одновременно выполняются все эти три условия. Не существует! привязанности без сбалансированности и без порядка. Нет сбалан-сированности без привязанности и порядка, как не существует и] порядка без привязанности и сбалансированности. В душе эти ус-,j ловия переживаются как элементарные потребности. Совесть служит всем трем потребностям, а каждая из этих трех потребностей ', осуществляется с помощью собственного чувства вины и невинов-т J ности. Поэтому наш опыт в отношении чувства вины различается в' зависимости от того, относится ли эта вина к привязанности, сба-1 лансированности или порядку, и потому мы по-разному воспринимаем вину и невиновность в зависимости от цели и потребности, *которой они служат.

а) Совесть и привязанность

Совесть реагирует на все, что способствует или угрожает привязанности. Поэтому наша совесть спокойна, когда мы ведем себя так» что можем быть уверены: мы еще имеем право принадлежать к группе, и неспокойна, когда мы настолько отошли от условий группы» что вынуждены опасаться, не утратили ли мы полностью или частично право на принадлежность. Таким образом, здесь мы переживаем вину как страх потери и исключения и как удаленность, а невиновность — как защищенность и близость. Чувство права на принадлежность на элементарном эмоциональном уровне — это, возможно, самое прекрасное и глубокое чувство, какое мы знаем: только тот, ktq, познал безопасность невиновности как право на принадлежность, знает о страхе или ужасе исключения или потери. Чувство защищенности переживается только вместе с чувством страха. Так что полная бессмыслица утверждать, будто в том, что человек испытывает страх виноваты родители. Чем лучше родители, тем больше страх их потерять.

Защищенность и близость — это великая мечта, и многими нашими действиями мы пытаемся ее приблизить. И тем не менее эта мечта неосуществима, так как право на принадлежность всегда находится под угрозой. Некоторые говорят, что детям нужно давать чув- ство безопасности. Но чем больше безопасности детям дают, тем больше они боятся ее потерять, потому что нет чувства безопасности без боязни обратного. Так что право на принадлежность надо завоевывать снова и снова, им невозможно обладать постоянно, и потому невиновность переживается как право пока еще принадлежать к группе, и неизвестно, сколь долги это продлится. Эта неуверенность — часть нашей жизни. Примечателен тот факт, что совесть родителей в отношении детей более спокойна, чем у детей в отношении родителей. Возможно, это связано с тем, что родители меньше нуждаются в детях, чем дети в родителях. Мы можем себе также представить, что именно родители жертвуют своими детьми, но никак не наоборот. Поразительно.

Обе стороны совести, чистая и нечистая, служат одной цели. Как кнут и пряник, они манят и гонят нас в одном направлении: они обеспечивают нашу привязанность к корням и основам вне зависимости от того, чего требует от нас любовь в этой группе.

Привязанность к исходной группе обладает для совести приоритетом перед любыми другими доводами рассудка и перед любой другой моралью. В отношении результатов нашей веры или наших поступков совесть ориентируется на привязанность, не обращая внимания на то, что с других точек зрения эта вера и эти поступки могут казаться ненормальными или предосудительными. Так что мы не можем полагаться на совесть, когда речь идет о познании добра и зла в более широком контексте (см. главу III, 3). Поскольку привязанность обладает приоритетом перед всем, что, возможно, затем еще последует, то вина в отношении привязанности является для нас самой тяжкой, а ее последствия — самым суровым наказаним. А невиновность в отношении привязанности мы воспринимаем как самое глубокое счастье и как самую заветную цель наших детских желаний.

Обязывающая любовь и жертвенность слабых Совесть привязывает нас сильнее всего, если мы занимаем невысокое положение в группе и полностью находимся в ее власти. В семье это дети. Из любви ребенок готов пожертвовать всем, даже собственной жизнью и счастьем, если родителям и всему роду от этого будет лучше. Это те дети, которые самоотверженно заступаются за своих родителей или предков, совершают то, чего не планировали, искупают то, чего не делали (например, уходя в монастырь), отвечают за то, в чем не виноваты, или мстят вместо своих родителей за пережитую несправедливость.

Пример:

Однажды отец наказал сына, когда тот заупрямился, и ночью пос-ь ле этого сын повесился. Теперь отец был уже стар, но все так же тяжело переживал свою вину. И как-то в разговоре с другом он вспомнил, что сын всего за несколько дней до самоубийства, когда его мать сказала, что снова беременна, словно вне себя выкрикнул: «Но ради Бога, у нас же совсем нет места!» И отец понял: сын повесился, чтобы снять с родителей эту заботу, он освободил место для другого.

Как только мы завоевываем в группе власть или становимся независимыми, связь ослабевает, а вместе с этим слабеет и голос совести. Но люди слабые добросовестны, они остаются верными. Они демонстрируют самую самоотверженную отдачу, поскольку они привязаны. На предприятии это работники нижнего звена, в армии — обычные солдаты, а в церкви — верующий народ. На благо сильных членов группы они добросовестно рискуют здоровьем, невиновностью, счастьем и жизнью, даже тогда, когда сильные, прикрываясь высокими целями, ими, возможно, бессовестно злоупотребляют. Так как они ос-ь. таются привязанными к собственной системе, их могут бесцеремонно отдавать на заклание системам внешним. И тогда эти маленькие люди подставляют свою голову за людей больших, выполняют всю грязную работу, это герои на затерянном посту, это овцы, идущие за пастухом на бойню, это жертвы, платящие по чужим счетам.

б) Совесть и баланс

Как совесть следит за привязанностью к родителям и к своему роду и управляет ею с помощью своего чувства вины и невиновности, так она следит и за обменом и регулирует его с помощью другого чувства вины и невиновности.

Если иметь в виду позитивный обмен между «давать» и «брать», то чувство вины мы воспринимаем как обязательство, а невиновность — как свободу от обязательств. Понятия «брать» не существует в отрыве от цены. Но если я возвратил другому ровно столько, сколько получил, тогда я свободен от обязательств. Тот, кто свободен от обязательств, чувствует себя легко, но у него нет больше и этой связи. Кроме того, эту свободу от обязательств можно увеличить, давая больше, чем обязан. Тогда мы познаем невиновность как право на притязание. Итак, совесть способствует не только нашей связи друг с другом, но и в качестве потребности в компенсации управляет обменом внутри отношений и внутри семьи. Роль этой динамики в семье никак не удается оценить в полной мере. в) Совесть и порядок

Когда совесть стоит на службе порядка, то есть правил игры, имеющих силу в данной группе, то вину мы воспринимаем как нарушение правил и как страх наказания, а невиновность — как добросовестность и верность. Правила игры в каждой системе свои, и каждый, кто является частью системы, эти правила знает. Когда человек их осознаёт, признаёт и соблюдает, система может функционировать, а человек считается безупречным. Тот, кто их нарушает, становится виновным, даже если это никому не приносит вреда и никто от этого не страдает. В этом случае он во имя системы еще и подвергается наказанию, а в некоторых тяжелых случаях даже исключается и уничтожается, как, например, в случае «политических преступлений» или «ереси».

Чувство вины в отношении порядка не затрагивает центра нашей личности. Мы част9 можем позволить себе этот тип вины, не испытывая проблем с чувством собственной ценности, даже когда знаем, что у нас есть некое обязательство или что мы должны заплатить какой-то штраф. И, напротив, если мы совершаем проступок в отношении привязанности или баланса, наша самооценка понижается. Так что чувство вины переживается по-разному. Возможно, это связано с тем, что хотя мы и испытываем потребность в порядке, но что касается подробностей, здесь мы в значительной степени вольны решать сами.

Совесть определяет также, что человек имеет право воспринимать, а что — нет.

Пример:

На одной из групп рассказывает врач. Однажды утром ему позвонила сестра и попросила зайти, чтобы обсудить некую медицинскую проблему. Он пришел, и целый час они проговорили. И тогда он сказал: «Может быть, будет лучше, если ты сходишь к гинекологу». Она пошла и затем родила здорового мальчика. Брат не воспринял того, что его сестра беременна. Сестра тоже не воспринимала того, что беременна, а она тоже была врачом.

В этой системе было запрещено воспринимать беременность, и даже высшее медицинское образование не помогло обоим преодолеть эту блокировку восприятия.

Белый медведь

Жил-был белый медведь, и привезли его в цирк. Но его не занимали в представлениях, а только выставляли напоказ. Поэтому обычно он сидел в фургоне. Но фургон был настолько тесен, что пройти он мог только два шага вперед и два назад. Потом всем стало жаль белого медведя, и его продали в зоопарк. Теперь у него был просторный вольер. Но и там он ходил только два шага вперед и два 1 назад. Другой белый медведь спросил его; «Почему ты так делаешь?» И он ответил: «Потому, что я долго жил в фургоне».

2. Согласованность потребностей в привязанности, сбалансированности и порядке

Совесть по-разному служит удовлетворению потребностей в привязанности, сбалансированности и порядке. Так, на службе у привязанйости она, возможно, требует того, что запрещает на службе у сбалансированности и порядка, а в том, что она позволяет ради порядI ка, нам вполне может быть отказано в интересах привязанности. Если одна потребность берет верх, то другие оказываются в убытке. Если человек все же хочет одновременно подчиняться всем трем условиям, то каждому он останется что-то должен. Как бы мы ни старались следовать указаниям совести, она будет нас, с одной стороны, обвинять, а с другой — оправдывать. Поэтому наша совесть никогда не бывает абсолютно спокойна.

Итак, вина и невиновность идут по большей части рука об руку. Хватаясь за невиновность, мы касаемся и вины. А снимая дом у вины, мы обнаруживаем там жильца по имени невиновность. К тому же вина ' и невиновность часто меняются одеждой: вина приходит одетая невиновностью, а невиновность является нам в платье вины. Так что внешность обманчива, и только результат показывает, что же это было на самом деле. Добиться можно лишь того, чтобы вины во всех отношениях было как можно меньше.

Пример:

Когда мать говорит ребенку, который что-то натворил: «А теперь ты целый час будешь играть один в своей комнате», она наказывает его за несоблюдения порядка. Но если она добивается порядка полностью, то это значит, что она на целый час оставляет ребенка в его комнате одного и ребенок после этого злится на мать, и причем по праву. Потому что ради справедливости она забыла о привязанности и любви. Поэтому родители нередко отменяют часть наказания. Тогда они нарушают порядок, так как привязанность для них тоже важна. Если же родители не наказывают вообще, то на переднем плане стоит привязанность, но происходит это в ущерб порядку. В этом слу- чае ребенок тоже будет злиться на родителей, потому что не будет знать, где границы дозволенного.

3. У каждой системы своя совесть

Мы установили, что мерилом для совести является то, что ценится в той группе, к которой мы принадлежим. Но каждый человек участвует во множестве разных отношений, интересы которых противоречат друг другу, и принадлежит ко многим системам. Так что если вместе соберутся люди, принадлежащие к разным группам, то совесть у каждого будет своя, а у человека, принадлежащего сразу к нескольким группам, для каждой из них совесть тоже своя, так же и законы привязанности, сбалансированности и порядка в каждой системе свои.

Среди воров, чтобы иметь возможность оставаться в группе, человек должен воровать, а в какой-нибудь другой группе именно этого делать нельзя. Но представители этих групп подчиняются их правилам с одинаковой совестью и одинаковым рвением. Таким образом, содержание совести никак не связано с понятиями добра или зла, оно связано с тем, что считается ценностью в данной группе.

Человек, появившийся на свет в еврейской семье, чувствует себя хорошо и уверенно, принимая ее веру, если же он от этой веры отрекается, то чувствует себя скверно и ощущает над собой угрозу. То же самое чувство вины и невиновности в аналогичных обстоятельствах испытывают и христиане, и мусульмане.

Совесть удерживает нас в группе, как пастушья собака удерживает овец в отаре. Но если обстановка меняется, она, как хамелеон, защищая нас, меняет свою окраску. Поэтому рядом с матерью у нас одна совесть, рядом с отцом — другая, в семье — третья, на работе — четвертая, в церкви — пятая и за столиком в баре — шестая. То, что на пользу одной системе, может повредить другой, и что приносит нам невиновность в одной, сталкивает нас в виновность в другой. Похоже, что за один и тот же поступок мы оказываемся перед многими судьями, и пока один зачитывает нам приговор, другой нас оправдывает.

Итак, рассчитывать на невиновность — дело безнадежное. Если знать, что чувства вины и невиновности — это средства, помогающие нам ориентироваться, чтобы мы могли нормально существовать в определенных отношениях, тогда дело не в том, виновны мы или невиновны, а в том, чтобы мы могли вести себя сообразно обстановке. Эту дилемму я обобщил в одной маленькой истории. Когда я рас- сказываю эту историю, многие слушатели воспринимают только то, что находится на переднем плане. Но у этой истории есть еще и средний, и задний планы.

Игроки

Один противником представился другому.

Они садятся с двух сторон стола

И на одной доске, Где множество фигур, По сложным правилам, За ходом ход

Ведут они одну

И ту же царскую игру.

И оба жертвуют игре своей Они различные фигуры. И в напряженье, Покуда есть ходы, друг друга держат. Когда же дальше им Движенья нет, Игра закончена.

Тогда они меняют стороны И цвет, И вот все той же непростой игры Другая партия настала.

Но кто играет долго, /

И выиграл, и проиграл не раз, По обе стороны тот Стал мастером.

4. Совесть как обосабливающий фактор. Преодоление обособления

Наряду со связующей ролью совесть выступает и как обосабливающий, устанавливающий границы фактор. Поэтому, если мы хотим остаться в группе, нам часто приходится отказывать или лишать права на принадлежность, которым мы пользуемся сами, другого, не такого, как мы. Тогда наша совесть делает нас ужасными для другого, потому что во имя ее мы должны желать или совершать с другим, кто от нее отходит, то, чего сами боимся как наихудшего следствия вины или как самой страшной угрозы — исключения из группы. В то время как мы совершаем плохие поступки по отношению к другим, по отношению к собственной группе наша совесть чиста. Заставляя нас быть начеку в интересах своей группы, той, к которой мы принадлежим, совесть делает нас слепыми в отношении других групп. Чем больше она привязывает нас к одной группе, тем больше отделяет нас от других. Чем более дружелюбно она кастраивает нас по отношению к своей группе, тем враждебнее делает нас в отношении групп внешних.

Но так же, как мы с ними, и с нами во имя совести поступают другие. И тогда мы обоюдно устанавливаем границу для хорошего, а для плохого мы во имя совести эту границу снимаем. Тот, кто хочет удержать невиновность в отношении привязанности, тот в течение всей своей жизни остается либо ограниченным, либо злым. Любое дальнейшее развитие возможно лишь в том случае, если человек входит еще в одну группу и там переживает совесть совсем по-другому. Теперь, чтобы он мог остаться в обеих группах, ему приходится переориентироваться. Он может делать это вслепую, путем компромисса между двумя группами, но он может сделать это и осознанно, на более высоком уровне — через понимание, осознание, и тогда это личностное развитие. Осознание тоже действует как совесть, но как совесть для более широкого восприятия действительности.

То хорошее, что примиряет и умиротворяет, должно преодолевать границы, которые устанавливает для нас совесть, тем что привязывает нас к отдельным группам. Оно следует другому, скрытому закону, который действует в разных вещах только потому, что они есть. В противоположность тому, как это делает совесть, оно действует тихо и незаметно, как вода, текущая не на виду. Его присутствие мы замечаем только по его воздействию.

Познание

Некто хочет наконец «это» узнать. Он вскакивает на свой велосипед, выезжает на простор и в стороне от привычной тропы находит другую. Здесь нет никаких указателей, так что полагаться ему приходится на то, что он видит перед глазами и что может измерить шагами. Им движет что-то похожее на радость первооткрывателя и то, что раньше было для него скорее предположением, теперь становится фактом.

Но вот на берегу широкого потока тропа заканчивается, и он слезает с велосипеда. Он знает, что если он хочет проникнуть еще дальше, то тогда ему придется оставить на берегу все, что у него есть при себе. Тогда он потеряет твердую почву под ногами, его понесет и погонит сила, которая может больше, чем он, так что ему придется ей довериться. И потому он медлит и отходит назад.

И теперь, когда он едет домой, ему становится ясно, что он совсем мало знает о том, что помогает, и что лишь с трудом он может рассказать об этом другим. Слишком часто уже он чувствовал себя как тот человек, который догоняет другого велосипедиста, потому что у того дребезжит крыло на заднем колесе. И кричит ему: «Эй, ты, у тебя крыло дребезжит!» — «Что?» — «Твое крыло дребезжит!» — «Я не могу тебя понять, — кричит другой, — у меня крыло дребезжит!»

«Что-то пошло здесь не так», — думает он. Затем нажимает на тормоз и разворачивается.

Несколько позже он спрашивает одного старого учителя: «Как же ты это делаешь, когда помогаешь другим? К тебе часто приходят люди и просят у тебя совета в таких вещах, в которых ты не очень-то разбираешься. И тем не менее потом им становится лучше». Учитель говорит ему: «Не в знании дело, когда кто-то останавливается на пути и больше не хочет двигаться дальше. Ибо он ищет безопасности там, где требуется мужество, и свободы там, где правильное не оставляет ему выбора. Так он и ходит по кругу. Но учитель не поддается отговоркам и иллюзиям. Он ищет середину и там сосредоточенно ждет — как тот, кто подставил паруса ветру, — не придет ли ему слово, которое подействует. И когда к нему приходит другой, он находит его там, куда ему самому нужно, и это ответ для обоих. Они оба слушатели». И добавил: «Середина легка на ощупь».

5. Границы свободы

Чувство вины указывает нам границы того, как далеко мы можем зайти и где нам следует остановиться, чтобы по-прежнему иметь право на принадлежность. Свободное Пространство внутри этих границ, где я могу передвигаться, не испытывая чувства вины и не опасаясь потерять принадлежность к группе, это и есть подлинная свобода. Однако границы эти подвижны и неодинаковы. И в каждых отношениях свободное пространство выглядит по-своему. Поэтому самое первое, что происходит в любой группе, — это обнаружение границ. Путем эксперимента выясняется, где начинается вина и где она заканчивается. Учитель это, конечно, прекрасно понимает, и воспитание строится так, что границы для ребенка становятся все шире и шире.

В партнерских отношениях бывает, что границы устанавливаются очень тесно, и тогда один из партнеров заводит любовника или любовницу, благодаря чему границы расширяются, и у них пвявля- ется новое свободное пространство. Если границы в этом случае стали слишком широкими, значит, они стали и менее надежными и должны быть снова сужены. Следовательно, свобода здесь — это характер связи, и это другая свобода по сравнению со свободой принимать решения. И хоть мы и можем, если хотим, перешагивать установленные границы, но только заплатив за это чувством вины и не без последствий для нашего и чужого счастья.

Великая душа

Мы знаем совесть как конь знает всадников, скачущих на нем, как штурман звезды, по которым он определяет местоположение и выбирает направление. Но ах! Многие всадники скачут, к сожалению, на лошади, и многие штурманы на корабле следуют многим звездам. Вопрос в том, кому же тогда подчиняются всадники и какое направление указывает кораблю капитан.

Ответ

Один ученик обратился к учителю: «Скажи мне, что такое свобода?».

«Какая свобода? — спросил его учитель. — Первая свобода — это глупость. Она похожа на коня, который с громким ржанием сбрасывает своего седока. Но тем более крепкую хватку он потом на себе ошутит. Вторая свобода — это сожаление. Оно похоже на штурмана, который после кораблекрушения остается на обломках, вместо того чтобы сесть в спасательную шлюпку. Третья свобода — это понимание. Оно приходит после глупости и после сожаления. Оно похоже на стебелек, который качается на ветру, и стоит, потому что уступает там, где он слаб».

Ученик спросил: «И это все?».

На что учитель сказал: «Некоторые полагают, что сами ищут истину своей души. Но это через них думает и ищет великая душа. Как природа, она может позволить себе очень много ошибаться, ибо непрерывно и без устали заменяет плохих игроков новыми. Но тому, кто предоставляет думать ей, она дает иногда немного пространства и, как река пловца, который отдает себя на волю волн, несет его объединенными усилиями к берегу».

Различные порядки любви

Те порядки любви, по которым складываются наши отношения, в основном являются для нас заданными. Отношения одного рода, если они ладятся, следуют одному и тому же порядку и одному и тому же образцу. Но те противоречия в совести, которые делают для нас невоз- можным понять разные чувства вины и невиновности, мы познаём не только как столкновение потребностей в привязанности, сбалансированности и порядке, но гораздо интенсивнее мы познаём их в тех требованиях, которые предъявляют нам разные отношения и группы.

Поэтому если Мы перенесем то, что имело силу в отношениях с родителями, и на родню, то будем к ней несправедливы. А перенося то, что имело силу в отношениях с родней, на свободно выбранные союзы, мы создадим путаницу и повредим нашим целям. Таким образом, для отношений ребенка с родителями порядки любви одни, для отношений с родней — другие и для отношений в группах, чьи цели определяются свободно, — третьи. Они иные в партнерских отношениях между мужчиной и женщиной, а во втором браке они не те, что были в первом, и не похожи на наши отношения с жизнью и с миром как целым, то есть с тем, что мы, пусть очень по-разному, познаём как духовный или религиозный опыт:

То, что в предыдущих отношениях было невиновностью, в последующих часто становится виной, а то, что в прежних делало нас виновными, в последующих считается невиновностью (например, сексуальность). В каждые следующие отношения вливаются порядки из прежних и прежние заменяются новыми. Поэтому нам всегда приходится заново решать, что из прежнего порядка и прежних отношений мы возьмем в следующие, а что нам, возможно, придется оставить.

Итак, вина и невиновность здесь тоже появляются вместе, потому что то, что служит одной группе и одним отношениям, может повредить другим. То, что приносит нам невиновность в одной группе, становится нашей виной в другой. Совесть следит и за порядком отношений, но в разной степени. Отчетливее и сильнее всего мы познаём совесть в отношениях с-родителями, а слабее всего — в свободно выбранных союзах.

Как другая совесть действует на уровне рода, будет описано ниже. Сначала мы обратимся к отношениям между родителями и детьми, потом к партнерским отношениям и, наконец, к отношениям в роду. И совсем в конце мы коснемся и наших попыток отношения к миру как целому.

III. ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ РОДИТЕЛЯМИ

И ДЕТЬМИ

1. Родители дают детям жизнь

Первое, что относится к порядкам любви между родителями и детьми, — это то, что родители дают, а дети берут. Но речь здесь не просто о «давать» и «брать», а о «давать жизнь» и «принимать жизнь». Давая детям жизнь, родители дают им не что-то такое, что им принадлежит. Они дают то, чем являются сами, и к этому они не могут ничего прибавить и ничего выпустить или оставить для себя. Вместе с жизнью они дают детям себя — такими, какие они есть, ничего не прибавляя и ничего не убавляя. Соответственно дети, получая от родителей жизнь, могут принять родителей только такими, какие они есть, и не могут к этому ничего прибавить, ничего выпустить или от чего-то из этого отказаться. Таким образом, это обладает совсем иным качеством, чем если я кому-то что-то дарю, потому что дети не просто имеют родителей — это их родители. Родители дают детям то, что в свое время сами взяли от своих родителей, а также часть того, что раньше, еще будучи парой, они приняли один от другого. Кроме того, что родители дают детям жизнь, они еще заботятся о детях. В силу этого у родителей и детей возникает огромный разрыв между «давать» и «брать», ликвидировать который дети не могут, даже если бы и хотели.

Маленький пример на эту тему:

Среди участников курса был один предприниматель, которого мать в свое время отдала, так как вела легкомысленный образ жизни. Он вырос в приемной семье и познакомился с матерью, только когда ему было уже двадцать лет. Сейчас это был мужчина около сорока лет, и свою мать он видел всего три или четыре раза в жизни. И вот он вспомнил, что она жила неподалеку. Вечером он поехал к ней и на следующее утро вернулся и рассказал, что просто вошел и сказал своей маме: «Я рад, что ты меня родила». И старая женщина была счастлива. 2. Чтить дары и дающих

Во-вторых, к порядкам любви между родителями и детьми, а также между братьями и сестрами относится то, что каждый, кто принимает, уважает тот дар, который получил, и дающего, от которого он его принял. Тот, кто так принимает, держит принятый дар на свету, пока тот не засияет, и, хотя из его рук он тоже в свою очередь потечет дальше вниз, блеск его будет отражаться на дающем.

3. Иерархический порядок в семье

В-третьих, к порядкам любви в семье относится ранговый порядок, который так же, как и «давать» и «брать», идет сверху вниз, от более ранних к более поздним. Поэтому родители обладают приоритетом перед детьми, а первый ребенок — перед вторым.

Этот порядок относится и к «давать» и «брать» между братьями и сестрами. Появившийся раньше должен давать появившемуся позже, а более поздний должен принимать у более раннего. Тот, кто сейчас дает, раньше брал, а тот, кто принимает, тоже должен будет потом давать. Поэтому первый ребенок дает второму и третьему, второй берет у первого и дает третьему, а третий берет у первого и у второго. Старший ребенок больше дает, а младший больше берет. За это самый младший часто ухаживает за родителями в старости.

Поток «давать» и «брать», текущий сверху вниз, и течение времени от более раннего к более позднему нельзя ни остановить, ни повернуть вспять, ни изменить его направление, ни направить его снизу вверх или от более позднего к более раннему. Поэтому дети всегда стоят ниже родителей.и поэтому более поздний всегда идет после более раннего. Поток «давать» и «брать», как и время, течет все дальше и дальше, но никогда — назад.

Между родителями существует еще и собственная иерархия, которая не зависит от принадлежности. Так как отношения между родителями начинаются одновременно, то в смысле изначального порядка они всегда равны. Их ранговый порядок вытекает из их функции, например, он зависит от того, кто отвечает за безопасность. 4. Нарушения порядка между родителями и детьми

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: