Опыт приходит в боях 2 страница

За счет большой скорости снова набираю высоту. Новая атака. Смотреть за подбитым вражеским самолетом нет времени, да и не это главное. Важно то, что сброшенные бомбы упали в стороне от объекта. А это уже победа, выполнение поставленной боевой задачи.

Сложнее было вести бои, когда бомбардировщики шли под прикрытием истребителей. Но и тогда задачу свою выполняли. Переправу у Каховки мы не дали разбить. Обеспечили переход на другой берег Днепра не только беженцам, но и нашим отступающим воинским частям.

Базирование двух истребительных полков, а точнее, их остатков на одном аэродроме, значительно осложняло ведение боевых действий. И наш полк перелетел на полевую площадку в Дорунбург. Стоянка самолетов располагалась рядом с машинно-тракторной станцией, забитой комбайнами. В нашем полку часть летчиков выполняла боевые задачи на штурмовиках. Уверовав в надежность броневой защиты Ил-2, летали даже одиночно на «свободную охоту». Сами искали подходящую цель, уничтожали ее бомбами, «эрэсами» и пулеметно-пушечным огнем.

Эти полеты одиночек в условиях ясной августовской погоды все же были очень рискованны. Рано или поздно они могли закончиться гибелью пилота. Да и отсутствие стрелка делало Ил-2 легко поражаемым с заднего сектора. Первым не вернулся с боевого вылета на Ил-2 заместитель командира полка Григорий Жизневский. Вскоре в воздушном бою с «мессершмиттами» погиб летчик Петр Грачев. Такая же участь могла постигнуть и Валентина Фигичева.

Однажды, после возвращения из разведки, я прибыл на КП для доклада. Вижу, вид у начальника штаба озабоченный. Офицеры обзванивают соседние аэродромы.

– Что случилось?

– Фигичев не вернулся с боевого задания, – сообщил Матвеев.

– Этого можно было ожидать. Одиночными «илами» летать в тыл противника, когда погода «миллион на миллион», нельзя. Надо было запретить такие полеты при ясной погоде, – высказал я свое мнение.

– Прекрати поучения, и без них тошно! – оборвал меня Матвеев.

Под вечер летим группой на штурмовку дороги из Николаева на Херсон. По ней беспрерывно подходят к Днепру вражеские войска. По-видимому, готовится прорыв в Крым. На обратном пути, после штурмовки, группа прошла над районом предполагаемой «свободной охоты» Фигичева. У меня теплилась надежда найти там севший Ил-2. Хотелось вывезти Валентина. Несмотря на тщательный поиск, самолет не обнаружили.

После посадки пришел на КП. Поиски Фигичева на других аэродромах не увенчались успехом. При докладе о результатах штурмовки сообщил, что летчики группы просмотрели район вероятных действий Фигичева, но не видели «ил».

– Придется мне самому завтра лететь на поиски Фигичева. Покрышкин, пойдешь со мной ведомым? – спросил у меня Иванов.

– Конечно, полечу! Хоть я и не летал ведомым с начала войны, но справлюсь, не беспокойтесь!

Утром вылетели парой на поиск. Виктор Петрович, изменяя высоту полета, тщательно осматривал местность вдоль дороги с Бобринца на Николаев и район западнее Херсона. Я все внимание сосредоточил на поиске воздушного противника. Для меня, как напарника, была понятна высокая ответственность за прикрытие командира полка от возможного нападения вражеских истребителей. Я должен лечь костьми, но не допустить к Иванову ни одного «мессершмитта». Ни одного!

Наши поиски не дали никаких результатов. «Мессеров» мы так и не встретили. Нас лишь кое-где обстреляли зенитки. Конечно, вероятность найти упавший самолет на таком большом участке местности очень низка.

Возвращаемся на аэродром мрачные. Не покидают мысли о судьбе боевого товарища. Но по возвращении нас ожидал сюрприз: на КП увидели повеселевших офицеров и… улыбающегося Фигичева.

– Вернулся! Мы волнуемся, ищем его, а он здесь строит глазки связисткам, – с укоризной проворчал Иванов.

Валентин Фигичев рассказал о своем боевом вылете. При штурмовке противника у Николаева он подвергся сильному обстрелу зениток. На самолете перебило управление рулями глубины. Однако летчик сумел перетянуть через Днепр и приземлился с убранными шасси в степи южнее Херсона. Там в стрелковой части он оставил самолет на хранение и добрался до полка.

Выйдя из КП, я высказал Фигичеву свое мнение:

– Ну что, Валя? Надо и бронированные «илы» тактически грамотно использовать. Нельзя ходить на задание в ясную погоду одиночкой.

– Это верно, Саша! Надо всегда учитывать обстановку, воевать с умом.

– Чтобы хорошо научиться воевать, думаю, не следует распыляться, ходить в бой на разных типах самолетов. Надо знать одно дело, но зато в совершенстве. Ты истребитель, и нечего тебе лезть в штурмовик.

– Ты прав. Буду воевать на «миге». На нем у меня все-таки есть боевой опыт, – твердо заявил Фигичев.

Вернулась в полк группа сотрудников и охраны штаба, выехавшая из Березовки после нашего перелета в Тузлы. Они наскочили на прорвавшихся на юг немцев, сожгли штабной автобус, секретные бумаги, в том числе и с итогами боевых действий полка с начала войны. Все данные о сбитых нами самолетах и подтверждения о них, об уничтоженной боевой технике при штурмовках сгорели. Эта группа штабных офицеров не смогла пробиться на восток и ушла в Одессу, а оттуда переправилась в Севастополь, и лишь затем добралась к нам, в Дорунбург.

Старший штабной группы был строго наказан, но это не воскресило результатов наших двухмесячных боевых действий. К счастью, знамя полка перевозилось с основным составом штаба под руководством Матвеева. А то бы не избежать беды.

В последние дни нашего базирования в Дорунбурге полк переключился на боевые действия по понтонным переправам противника, форсировавшего в нескольких местах Днепр. Оттесняя на левобережье реки наши части, гитлеровцы создали плацдарм для вторжения в Крым.

Помогая обороняющимся войскам, мы штурмовали переправы и скопления войск врага на плацдармах. Но сил у нас было мало как на земле, так и в воздухе. Противник рвался к Крыму, оттесняя нашу пехоту к Перекопу и в сторону Мелитополя.

Боевая работа велась напряженно, с раннего утра и допоздна. Мы страшно уставали, использовали для отдыха каждую свободную минуту. Пока техсостав заправлял самолет горючим и боеприпасами, я прилег и тут же уснул. После прошедшего дождя земля оказалась сырой и я простудился. Еще два дня летал на задания с температурой, головной болью и сильным насморком. В санчасть решил не обращаться. Не хотелось прекращать боевые вылеты в этой сложной обстановке.

В таком состоянии мне пришлось вылететь на перехват появившегося около аэродрома разведчика Ю-88. Взлетел, как говорят, по-зрячему. С «юнкерса» меня заметили. Экипаж сбросил в поле бомбы и самолет скрылся в облачности. Не видя противника, решил выйти за облака, перехватить его там. Вошел в облачность. Иду на пределе набора, а верхнего края все нет. От резкого перепада давления в ушах сверлит боль.

Вот и чистое небо. Тут же увидел разведчика впереди и выше себя. Начал набирать высоту, пошел вдогон. Но вражеские летчики обнаружили меня. Это было нетрудно, «миг» хорошо просматривался на фоне облаков. «Юнкере» круто спикировал и опять вошел в облачность. Я перевел свой «миг» вслед за «юнкерсом». Боль в ушах нарастала, отдавала в плечи. Вдруг почувствовал резкий и сильный болевой удар в ушах. В глазах потемнело и на какое-то время я потерял пространственную ориентировку. Позже понял, что резкое снижение с высоты более трех тысяч метров и создало такую боль. Я оказался в каком-то обморочном состоянии и с трудом вывел самолет из пикирования. В горизонтальном полете на небольшой высоте стало легче. Осматриваюсь вокруг, но «юнкере» не видно. Сажал самолет тяжело. А когда зарулил на стоянку, то сил выйти из кабины уже не было.

– Что случилось, товарищ командир? – испуганно спросил подбежавший Чувашкин. Он всмотрелся в меня. – Вы же больной! Идемте в санчасть. В таком виде летать нельзя.

Я почувствовал, что заболел, и сопротивляться было глупо.

– Помоги выбраться из кабины. Дела, брат, плохи…

В санчасти, расположенной в домике конторы машинно-тракторной станции, меня встретила полнотелая врач. Сразу же измерила температуру. Ахнула:

– У вас тридцать девять градусов! Как же вы летали? Немедленно ложитесь! Будем лечиться.

– Хорошо! Только позвоните в штаб, Иванову, сообщите, что болен.

– Не волнуйтесь! Все будет сделано.

На третий день температура стала нормальной. Я попросил врача вернуть обмундирование, считая себя уже здоровым и годным для боевой работы. Врач же уговаривала меня еще полечиться пару дней. Наш спор был неожиданно прерван взрывами бомб. От ударной волны с жалобным звоном полетели стекла из окон. Врач проворно схватила носилки, упала на пол и укрылась ими. Я едва удержался от смеха, подумал, что вот уж воистину утопающий хватается за соломинку.

Через три-четыре минуты сконфуженная женщина стрелой вылетела из палаты, а я, проворно набросив больничный халат, решительно направился на стоянку эскадрильи. Поговорил с летчиками о делах. Узнал, что произошло. Оказалось, что группа Ме-109, по-воровски выскочив из облачности, сбросила около десятка бомб с высоты более тысячи метров и снова скрылась за облаками. К счастью, действовали они в спешке, не прицельно. Бомбы упали в стороне от стоянки. Никто не пострадал, повреждений техники также не было.

«Чего ж они напугались? – думал я. – У нас на аэродроме ведь нет ни одного зенитного пулемета. Видно, хваленые асы нередко проявляют храбрость лишь тогда, когда ловят «легкую добычу».

Вскоре летчики группами взлетели на штурмовку, в том числе и на моем «миге». Поговорив с техниками, «отведя душу», направился снова в санчасть.

Вдруг мое внимание привлек звук работающих авиамоторов. С запада, в направлении опустевших стоянок, подходила к аэродрому шестерка Ю-88. «Надо укрыться», – решил я. И не зная о траншеях и ровиках, устроенных техсоставом, решил просто ничком лечь на землю. Посыпались бомбы. Чувствую, полоса взрывов надвигается все ближе ко мне. «Вот и конец», – подумал я и плотнее прижался к земле. Примерно за полсотни метров от меня взрывы прекратились и бомбардировщики ушли на север.

Вернувшись в санчасть, потребовал свое обмундирование.

– Что вы так торопитесь? Вам необходимо еще подлечиться, – протестовала врач.

– Дорогой доктор! Не хочу погибнуть как куропатка. Вам тоже надо перебираться из этого помещения. Рядом с вашей санчастью сосредоточены уборочные комбайны, а немцы их принимают за боевую технику и бомбят. Немедленно уходите отсюда!

В эскадрилью прибыл кстати: как раз в это время противник с плацдарма у Каховки перешел в наступление на Перекоп. Полк после утренней штурмовки сел на аэродроме западнее Мелитополя, у села Нижние Серагозы. Мы понимали, что расположимся здесь на короткое время.

Утром все группы истребителей вновь ушли на штурмовку. Техсостав и воины батальона аэродромного обслуживания убыли на новую точку. Подходило время и моего вылета на разведку. И надо же – такая курьезная обстановка: с раннего утра приблудился к моему самолету небольшой поросенок. Он путался под ногами и хрюкал, надеясь поживиться харчами. Я остановился даже, с сожалением уставившись на осиротевшее животное. Что с ним делать? Оставлять немцам на закуску? Застрелить?.. Жалко. Не придумав ничего другого, я связал ему ноги и пристроил за бронеспинкой. Так мы вдвоем и слетали на разведку. В Нижних Серагозах, доложив результаты, попросил заведующего летной столовой забрать моего необычного пассажира. Он пообещал подкормить повизгивающего от голода попутчика.

За ужином, не выдержав, рассказал летчикам историю с поросенком. И пожалел, конечно: лучше бы уж промолчать.

– Ну, Сашка! Если бы «мессеры» знали, кто с тобой летит, они бы уж ни за что от тебя не отстали.

– Ладно!.. Хватит смеяться над моим напарником. Я из-за него весь полет выполнял только на бреющем, все берег его, чтобы не задохнулся на высоте.

В Нижних Серагозах поработали пару дней – и снова на новый аэродром.

Противник, прорвав нашу оборону на Днепре, нанес главный удар в направлении Крыма. Своим левым крылом он вел наступление на Мелитополь. Это и вынуждало нас к перебазированию. За последнее время полку часто приходилось вылетать с одного аэродрома, наносить штурмовые удары, а садиться на другом. Техсостав и батальон аэродромного обслуживания уходили на новое место базирования иногда под разрывами снарядов.

Моя группа, успешно выполнив штурмовой удар по колонне автомашин с пехотой, приземлилась на летное поле около Астраханки. Нас никто не встретил, на аэродром еще не успела прибыть передовая команда.

Замаскировав самолеты, мы провели разбор действий летчиков в боевом вылете. К этому времени подъехала санитарная машина с врачом и медицинскими сестрами. Все повеселели – было с кем поболтать на отвлеченные темы. После боя полезно немного развеяться.

В стороне от аэродрома послышался гул самолета и показался УТИ-4. Он так прижимался к земле, что казалось, зацепит за лесопосадки.

– Летит Осипенко! Будет нам сейчас разгон за бездеятельность, – предупредил я летчиков.

– Не стоит волноваться! Смотри, как опасаются «мессеров». Не зацепились бы за землю-матушку, – забеспокоился Лукашевич.

Через минуту, при приземлении, УТИ-4 вдруг накренился и, чиркнув крылом о землю, поднял облачко пыли. Послышался треск ломающегося самолета. Все мы бросились к нему. Самолет был поврежден серьезно, но летчик и комдив отделались небольшими ранениями.

Мы помогли медикам усадить пострадавших в машину, и санитарный автобус быстро направился в село.

– Ну, Лукашевич! Накаркал ты несчастье, – упрекнул я товарища.

– А при чем здесь я? Это они сами себя подвели. Излишняя осторожность в летном деле только вредит…

Вскоре прибыла передовая команда технического состава и батальона аэродромного обслуживания. Самолеты были заправлены горючим, заряжены боекомплектом патронов. На машины подвесили бомбы. Моя группа снова вылетела на штурмовку противника.

К вечеру в Астраханку перебазировался полк и БАО. С раннего утра снова начались боевые вылеты на штурмовку наступающих на Мелитополь гитлеровцев. А я, в паре с Гроссулом, вылетел на разведку в направлении Каховки, а оттуда к Перекопу. Особое внимание уделили поиску противника западнее Мелитополя. Положение в Таврии ухудшалось. Немцы пробивались к Сивашу, стремясь полностью отрезать Крымский полуостров. Западнее Мелитополя, прорвав слабую оборону наших войск, вражеские колонны, поднимая на дорогах облака пыли, продвигались к городу. Для задержки их требовалось оперативное воздействие нашей авиации, активная помощь с воздуха обороняющимся соединениям.

Вся истребительная авиация была брошена на штурмовые действия. Мы делали все, чтобы не позволить головной колонне противника прорваться в Мелитополь. В полдень для удара по основным силам врага вылетела группа бомбардировщиков СБ. Наша четверка истребителей сопровождала ее. Мы знали, что в их бомболюках находятся контейнеры, загруженные колбами с зажигательной смесью «КС». Бомбардировщики точно вышли на цель и нанесли массированный удар по головной части колонны танков и автомашин. Впервые мы увидели эту эффектную картину. Некоторые стеклянные колбы с зажигательной смесью, сталкиваясь в воздухе, разбивались. Смесь загоралась, образуя гирлянды белого дыма. Они жгутами шли к земле. Большое скопление техники противника было точно накрыто этим ударом. Сквозь белый дым от «КС» проступили столбы черного смрада от горящих автомашин и танков.

Выполнив задачу по сопровождению СБ, мы, быстро заправившись горючим и подвесив бомбы, взлетели вновь. Теперь уже на штурмовку той же колонны противника. Вот уже первым в пикирование перешло звено Фигичева. За ним должна идти моя тройка. Как всегда, перед ударом по наземной цели я осмотрел небо. С южного направления, прикрываясь солнцем, на нас шла восьмерка «мессершмиттов». Предупредив летчиков эволюциями самолета об опасности, я сбросил бомбы с горизонтального полета. Энергичным боевым разворотом влево моя пара пошла в лобовую атаку. Третий летчик звена, Александр Гроссул, развернулся вправо и оторвался от нас. Он точно повторил ошибку Карповича под Кодымой.

«Мессершмитты» лобовой атаки не приняли и пытались нас обойти. Я иду за ними в правом развороте и вдруг вижу, что ведущая пара вражеской группы заходит в хвост самолету Гроссула. На большой скорости за счет форсирования мотора проскакиваю мимо ведомого пары «мессеров» и бью очередью с короткой дистанции по мотору и кабине ведущего. Не успел я выйти из атаки, как левее крыла моего самолета пронеслась дымовая трасса и послышался легкий удар по самолету. Все же второй Ме-109 успел зацепить меня своей очередью.

Где-то внизу звено Фигичева штурмовало врага на земле, а мое связало боем группу, вражеских истребителей. И на этот раз на противника оказало психологическое воздействие уничтожение в начале схватки командира группы. Атаки «мессершмиттов» были неуверенными, вялыми.

Вскоре вражеская шестерка прекратила бой и взяла курс на запад. Лишь один Ме-109 настойчиво атаковал звено при отходе к Мелитополю. Но мы, применяя маневр «ножницы», отразили эти попытки.

Перед ужином, как всегда, командир полка информировал нас об итогах боевого дня. Он передал нам благодарность от наземного командования за успешные действия истребителей и бомбардировщиков, задержавших наступление немцев на Мелитополь. Противник сумел лишь перерезать железную дорогу между городом и Крымом, захватив станцию Акимовку. В заключение Иванов сообщил:

– А Покрышкину командование наземных войск прислало благодарность и подтверждение на сбитие немецкого аса, награжденного Железным крестом.

– Что, летчик попал в плен? – спросил Гроссул.

– Нет! Он был убит в воздухе.

– Это хорошо!.. Убитый фашист лучше, чем пленный. Теперь понятно, почему так настойчиво нас преследовал один из «мессеров». Хотел расплатиться с нами за своего ведущего…

Утром инженер сообщил, что мой самолет получил в бою повреждение и требует ремонта. Бронебойный снаряд попал в верхнюю обшивку крыла, сделал поперечную выемку в лонжероне. Была нарушена прочность плоскости. Иванов вызвал меня и поставил задачу:

– Перегонишь своего «мига» в наши полковые мастерские в Володарском. Там проверь подготовку молодых летчиков и подучи их. Через пару дней заберешь и привезешь в полк. Пора молодое пополнение вводить в бой.

На аэродроме в Володарском меня окружила молодежь, направленная на дополнительную отработку техники боевого применения «мига». В авиашколе приемы воздушного боя пилоты не освоили и фактически не были готовы к тому, чтобы участвовать в борьбе с врагом. По имеющимся в полку данным, этот пробел был устранен.

– Ну, как с подготовкой? – спросил я у летчиков.

– Готовы к выполнению любых боевых задач! – бодро доложил Никитин как старшина группы. – Товарищ старший лейтенант, заберите нас на фронт!

– Если хорошо подготовлены, то вылетим в полк.

– Мы здесь научились вести воздушные бои, стреляли по целям на земле. Вот бомбометание не отработали, нет полигона.

– Практическим бомбометанием будете заниматься на фронте. Сегодня проведем занятия по тактике, а завтра будет проверка техники пилотирования в бою с воздушным и наземным противником, – разъяснил я задачи, которые наметил решить за два дня пребывания в Володарском.

– Скорее бы на фронт!.. Так хочется подраться с «мессерами»! – восторженно высказал чернявый летчик.

– Супрун? Я не ошибся? Посмотрим, как ты оправдаешь в боях фамилию твоего знаменитого земляка, летчика-испытателя Степана Супруна. Он здорово дерется с немцами на Западном фронте.

– Степана Павловича Супруна уже нет. Он погиб в воздушном бою и награжден посмертно второй медалью Героя Советского Союза, – скорбно поведал мне эту печальную новость Никитин.

Ошеломленный неожиданным сообщением, я растерянно смотрел на летчиков. В сознании не укладывалось, что могли сбить такого мастера пилотажа и снайпера воздушной стрельбы. Мысли опять вернулись к устаревшей тактике истребителей, рекомендованной довоенными наставлениями и инструкциями. Да плюс еще отсутствие радиосвязи на наших самолетах. Вероятно, в этом таилась и причина гибели Супруна.

Никитин, догадываясь о моем состоянии, спросил:

– Вы встречались с Супруном, знали его?

– Больше чем знал!.. Все! Разговоры кончаем. На занятия.

До позднего вечера, используя модели самолетов, осваивали тактику истребителей. Старался довести до молодых летчиков все то новое, что было выработано в боях с гитлеровскими асами. Не стеснялся говорить и об устаревших приемах, ссылался на опыт лучших летчиков нашего полка.

На следующий день начались полеты на отработку техники пилотирования. Главное внимание уделил энергичному выполнению маневра в бою. К вечеру, после учебных воздушных боев, облетал свой отремонтированный «миг». Показал молодежи, как наносится по наземной цели скоростной «соколиный удар». У самой земли дал очередь по мишени-макету. И надо же такому случиться – вдруг влетел в стаю скворцов. Сразу же повел машину на посадку. Еще в полете увидел вмятины. Теперь придется менять две плоскости крыла.

На земле еще раз осмотрели повреждения. Маленькие птицы при столкновении с самолетом, летящим на большой скорости, наносят серьезные повреждения. Пришла мысль: надо быть осторожным при нанесении «соколиного удара» в боевых условиях. Сейчас, осенью, начинается перелет птичьих стай. Столкновение с ними может закончиться очень плохо.

Вечером съездил в Мариуполь. Познакомился с городом металлургов. Он жил напряженной трудовой жизнью, выплавлял сталь для фронта. О войне напоминали замаскированные здания, заклеенные полосками бумаги окна и множество военных плакатов и лозунгов. Удастся ли нашей армии удержать Мариуполь, не отдать город фашистам?

Утром, облетав снова свой самолет, вылетел с пополнением в Астраханку. Молодые летчики летели парами с превышением одна над другой, с небольшим уступом от фронта. Приятно было видеть, что мои занятия пошли впрок. Ведущие Никитин, Труд, Супрун и Бережной умело маневрировали своими парами. Хотелось, чтобы молодежь грамотно использовала технические приемы, которые родились в боевой обстановке, добивалась побед.

Понимал состояние молодых летчиков. Ребята жаждут сразиться с врагом. За эти дни я проникся к ним отеческой заботой, передал им все, чему научился сам, что освоили летчики части за тяжелые месяцы войны. Они вступают на боевой путь лучше подготовленные тактически, чем мы, когда начиналась война. За новое мы заплатили кровью, гибелью товарищей. И они должны умело использовать бесценный боевой опыт.

В Астраханке молодежь уверенно села парами. Всей группой прибыли на КП, чтобы представиться командиру полка. Виктор Петрович внимательно присматривался к каждому, тепло пожимая руку.

– Ну, как они подготовлены? Можно их посылать на боевые задания? – спросил у меня Иванов.

– Вначале только с опытными летчиками. Рвутся встретиться с «мессерами». Вот только бомбометание практически не отрабатывали.

– Этому здесь быстро научим. Началось наступление наших войск. А у нас в полку не хватает силенок для поддержки пехоты. Веди свою соколиную стаю на Акимовку. Там просят нашей поддержки. Надо помочь выбить противника из кирпичных зданий. Действуй!..

Пока в штабе я уточнял задание, под самолеты были подвешены сигарообразные контейнеры. Вся группа подготовилась к вылету. Я обратил внимание Чувашкина на необычный вид бомб. И почему подвесили их?

– Такое было приказание.

– Ну, раз так приказано, то будем выжигать фрицев горючей жидкостью. Поджарим их сейчас!

Летим. Мы с Гроссулом парой на «мигах», за нами – восьмерка молодых летчиков на И-16. Внизу, в разрывах облаков, станция Акимовка. Противник, приспособив для обороны кирпичные здания и фундаменты домов, упорно сопротивлялся нашим частям. Надо выкурить гитлеровцев из оборонительных сооружений и помочь бойцам захватить этот важный опорный пункт.

Вытягиваясь в цепочку, с полукруга пошли в пикирование. У самой земли сбрасываем зажигательные бомбы. Огонь сразу же охватил опорный пункт. Плотный белый дым от «КС» ослепил огневые точки. Наша пехота поднялась в стремительную атаку. Гитлеровцы панически удирали со станции. Мы расстреливали их из пулеметов и пушек до полного израсходования боекомплекта.

В этот день наша группа произвела еще два вылета на поддержку наступающих стрелковых частей западнее станции. Вечером пришла благодарность от наземного командования за помощь в освобождении Акимовки.

Молодые летчики ликовали: первые боевые вылеты и благодарность. В последующие дни группа в полном составе наносила штурмовые удары по огневым точкам врага, скоплениям автомашин и артиллерии на позициях. Так в боях вчерашние птенцы обретали крылья.

Неделя испытаний

Оперативная обстановка не радовала. Несмотря на поддержку авиации, продвижение наших наземных частей в Таврии было незначительным. Не хватало сил для прорыва обороны противника. Артиллерии в войсках было мало, а танков мы вообще не видели. Наступление не получило развития и выдыхалось.

В один из дней, под вечер, меня вызвали на командный пункт.

– Покрышкин, парой с капитаном Барышниковым немедленно вылетайте в район Пологов и Орехова. Проведите детальную разведку, – сказал командир полка. – Из дивизии сообщили, там на дорогах появились вражеские мотоциклисты.

Лететь предстояло на север, в тыл 18-й армии. Это насторожило. На этом направлении я уже имел неприятности при сопровождении бомбардировщиков на Могилев-Подольский. Да и ведомым брать Барышникова не хотелось. Он пожилой летчик. За последнее время стал проявлять повышенную осторожность при выполнении боевых заданий. Я знал, что его психическое состояние нелегкое, а поведение граничило порой с проявлением боязливости. Однако летного состава не хватало и выбирать не приходилось.

Обстоятельно побеседовали и взлетели.

Идем на Пологи на высоте пятьдесят метров. Небо закрыто невысокой сплошной облачностью. Хорошо видно, что на запад двигаются пешим порядком отдельные наши части. Вот и артиллерия на конной тяге. Это подкрепление нашим наступающим войскам в районах Каховки и западнее Мелитополя.

Под нами Пологи. Здесь все спокойно. Однако меня не покидает чувство тревоги. Сообщение о появлении в нашем тылу мотоциклистов значило многое. По своему небольшому боевому опыту я знал принцип наступления танковых войск противника после прорыва их в тыл обороны. Впереди двигаются разведывательные части на мотоциклах. За ними – сильные передовые отряды танков, а уж затем главные силы. Если появились мотоциклисты, то, следовательно, в наши тылы прорывается мощная танковая группировка. А это грозит окружением наших войск в Таврии, как это было под Николаевом.

Берем курс на Орехов. Летим на высоте пятьдесят метров. С этой высоты ни один мотоцикл не укроется от наблюдения. Но кроме беженцев на дорогах никого не видно.

Подходим к Орехову. Дорога опустела. У небольшой речушки разрывы снарядов. Это насторожило: по кому же бьет наша артиллерия? Делаю разворот. Еще раз осматриваю местность. Вот они, мотоциклы, замаскированные в приречном кустарнике. Где-то близко должны быть танки.

В низине, за мостом, вижу нашу самоходную гаубицу. Вхожу в вираж и рассматриваю ее – кабина открыта и пуста. Рядом тоже никого нет. Глянул в сторону Орехова, а за нами сплошные зенитные разрывы.

Несомненно, по нам вела огонь зенитка противника. Да и сам характер разрывов подтверждал, что нас обстреливают «эрликоны».

Все ясно… В Орехове противник. Надо разведать обстановку там. Но идти на малой высоте нельзя, сразу же собьют. Принимаю решение уйти за облака, выйти севернее и внезапно выскочить на Орехов. Делаю боевой разворот и ухожу к облачности. Успел, правда, посмотреть, где находится ведомый. Барышников взял курс на наш аэродром. Придется действовать одному. Это даже лучше для меня. Не надо будет охранять ведомого. А «эрликоны» бьют не переставая.

На высоте восемьсот метров убрал крен и вошел в облака. Сразу отвернул влево градусов на тридцать. Правее меня, по направлению прежнего курса, летели светящиеся снаряды. Выйдя за облаками на Синельниково, пикирую к земле и на большой скорости мчусь вдоль дороги на Орехов. По ней сплошным потоком идут танки и машины врага.

Снижаюсь на два-три метра от земли, прижимаюсь вплотную к колонне, используя ее как щит, прикрывающий меня от зенитного огня. Вражеские зенитчики, опасаясь поразить свои машины, не могут вести настильную стрельбу из пушек и пулеметов.

Выскочил на северную окраину Орехова. Здесь скопление танков. Идет заправке горючим. Пронесся вплотную, перепугал танкистов и водителей бензовозов. Вышел из зоны зенитного огня в низину южнее Орехова.

Решаю, куда лететь дальше. На аэродром? Нет, надо еще посмотреть, как действуют наши войска в районе Каховки. Направляю истребитель туда. Восточнее ее идет бой, но наших отходящих частей не видно. Значит, держатся стойко. Разворачиваюсь и лечу на Мелитополь, вдоль фронта. Здесь такая же картина. Войска упорно ведут бои и, видимо, не помышляют об отходе. А ведь они могут попасть в окружение.

Взял курс на аэродром. Мысль об угрозе окружения наших войск в Таврии не выходит из головы. В ближайшие дни лавина танков с севера отрежет пути отхода всему южному крылу фронта. Сумеют ли обороняющиеся части задержать танки, или же они окружат две армии Южного фронта? С доверием ли отнесутся вышестоящие штабы к данным, полученным в разведке? Примут ли срочные меры? Все эти мысли не давали покоя.

Приземляюсь на аэродром с прямой и быстро подруливаю вплотную к командному пункту. Около него вижу летчиков полка. Они ожидают автомашины для поездки в село на ужин. Командир полка, видать, ждал меня с нетерпением, пошел навстречу.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: