Бек: Пожалуйста, не могла бы ты просто подойти к окну? Я вижу через шторы, поэтому знаю, что ты не спишь. 2 страница

Я останавливаюсь у подножия своей кровати и опускаюсь на матрас.

– Поверь мне, этого никогда не случится.

– Если ты так говоришь.

– У меня есть самоконтроль, ты знаешь.

– Ха! Намекая, что у тебя есть самоконтроль, ты имеешь в виду, что думала об этом.

– Я этого не говорила, – жалуюсь я. – Так что перестать нести это дерьмо.

– Обманщица.

– Королева драмы.

– Девушка, которая хочет, переспать с Беком.

– Винтер…

– О, Боже мой, думаю, я собираюсь проколоть пупок, – она кричит сквозь смех.

Закатываю глаза.

– Ты так не сделаешь. Тебе просто не хочется больше спорить со мной.

– Может быть, а может и нет, – дразнит она. – Может быть, я собираюсь изменить свой имидж выпускницы и стать тобой. Я даже сделаю татуировку.

– Что ты подразумеваешь под тем, что будешь как я? У меня нет никаких татуировок.

– Но у тебя много пирсинга.

Я очерчиваю своим пальцем множество серег, тянущихся вдоль моего уха.

– Только в ушах.

– И в пупке.

– Да, только из–за тебя.

– Эй, ты бы не осмелилась, – она тычет в это. – И ты могла бы ее вытащить.

– На самом деле, я не хотела, – признаю я, поднимая нижнюю часть своей рубашки, чтобы взглянуть на бриллиантик, сверкающий выше моего пупка. – После того, как прошла через всю эту боль.

Она смеется с издевкой.

– Так это не единственная причина, по которой ты ее не снимаешь.

– На что ты намекаешь? Я уверена, что ты на что–то намекаешь, – опускаю свою рубашку, затем откидываюсь на локтях. – Ты всегда так делаешь.

– Конечно. В чем смысл жизни, если ты не можешь ни на что намекнуть? – спрашивает она с казалось бы неуместным вздохом. – Но, во всяком случае, все, что я предполагаю, может быть, как и у нашего дорогого, милого Бека, у тебя есть немного мятежной стороны.

– У меня нет ее, – протестую я, вероятно показавшись более оскорбленной, чем должна. – Я никогда не делала ничего мятежного во всей своей жизни, – опять же, мою мать никогда не заботило то, что я делала, поэтому, как я могу быть вообще бунтаркой?

– Может быть, у тебя есть тайная темная сторона, и пирсинг – это лишь тонкий способ показать это.

Беспокойство шевелится в моей груди, как спящий зверь, готовый проснуться и напасть на меня. Бек сказал вчера вечером нечто подобное о переходе на темную сторону. Я настолько очевидна? Если это так, я волнуюсь из–за того, что еще они заметили во мне за последнее время.

– Так, быстрый вопрос. Когда ты возвращаешься из Нью–Йорка?

– Зачем спрашиваешь? Планируешь сделать для меня приветственную вечеринку? – шутит она. – Или ты просто так сильно по мне скучаешь?

– Конечно, я скучаю по тебе, – говорю я, расслабляясь из–за того, что она не сказала ничего по поводу очень заметного изменения темы. – Даже если ты заноза в заднице.

– Ой, я тоже люблю тебя, Виллс, – отвечает она сухо. – И для информации, ты тоже заноза в заднице, поэтому мы такие хорошие друзья.

– Да, может быть... А если серьезно, когда ты возвращаешься?

– Я лечу обратно в субботу днем. Почему ты спрашиваешь? Что произошло?

– Ничего, – я громко выдыхаю. – Просто у Бека вечеринка в пятницу, и он заставляет меня идти. И мне ненавистна идея, что я иду одна.

– Ну, ты не будешь одна. Бек будет там, – и снова, намек на горечь появляется в ее интонации. – И Ари с Луной, и, возможно, Грей с тех пор, как эти двое прикреплены бедрами двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

– Они вернутся из своей поездки к этому времени? – я напрягаюсь, когда я слышу стук в дверь.

– Должны, – говорит она. – Ты всегда можешь позвонить и узнать.

– Окей, я могла бы это сделать, – я поднимаюсь со своей кровати, когда стук становится громче, и на цыпочках иду из моей комнаты к входной двери.

– Или ты можешь просто пойти одна, – продолжает она. – Чтобы вы с Беком наконец–то смогли переспать.

Нервный выдох трепещет на моих губах, когда я наклоняюсь, чтобы заглянуть в глазок.

– Не начинай снова, – облегченный вздох вырывается из меня при виде Бека, стоящего снаружи. – Эй, я должна идти. Только что появился Бек.

– Конечно же, он это сделал, – говорит она. – Он едва ли может держаться вдалеке от тебя больше, чем один день.

– Он здесь, чтобы просто помочь мне.

– О, бьюсь об заклад, что так и есть. Просто убедитесь в том, что позвонишь мне после того, как это произойдет.

– Во–первых, я никогда не позвоню тебе сразу после того, как в первый раз у меня будет секс, – я оборачиваю пальцы вокруг дверной ручки. – И во–вторых, мы с Беком никогда не будем заниматься сексом. Поверь мне; он даже не хочет заниматься со мной сексом.

Голос в глубине моего сознания хохочет от смеха.

– Что если он хочет? Ты это сделаешь?

– Нет.

– Ты абсолютно точно сомневаешься.

– Нет, я не сомневаюсь, – ведь правда? – А почему ты так одержима этим?

– Это не так. Я просто веселюсь.

– Ну, пожалуйста, мы можем, оставить это?

– Хорошо, – сдается она. – Я дам тебе сорваться с крючка... на данный момент.

– Ну и дела, спасибо. Ты очень добра.

– Всегда пожалуйста, – язвительно замечает она. – Поговорим с тобой позже.

– Пока, – я вешаю трубку и открываю дверь с улыбкой на губах. Хотя мое облегчение мгновенно сменяется замешательством, когда Бек обхватывает рукой свой рот, пытаясь скрыть усмешку. – Из–за чего вся эта улыбка?

Он высовывает свой язык.

– Почему это странно? Я улыбаюсь все время. На самом деле, это своего рода мое отличительное качество.

– Это правда, но все–таки... – я смотрю на него с опаской. – Ты думаешь, что что–то смешно, но я не могу понять, что.

– Да, может быть, но поверь мне; вероятно лучше, чтобы ты не знала, – он сильно прикусывает губу и запихивает руки в задние карманы. – Итак, ты готова к тому, чтобы отбуксировать твою машину обратно? – его взгляд блуждает по клетчатым пижамным шортам и верху с длинными рукавами, в которые я одета, оставляя теплый след на моей коже, который согревает каждую часть моего тела. – Ты все еще одета в пижаму.

– Да, я ленилась этим утром, вероятно потому, что кто–то испортил мне прошлую ночь, и заставил спать так хорошо, – я прикусываю губу. Может быть, мне не следовало этого говорить.

Довольная улыбка освещает его лицо.

– Хорошо. Я рад, что смог помочь. И ты должна делать это чаще.

– Быть ленивой? – я вдруг резко начинаю отдавать себе отчет в том, насколько разгромлено это место, и что он, вероятно, может видеть весь беспорядок.

Он кивает головой, окидывая меня тем взглядом, который я совсем не могу понять.

– Тебе нужно больше отдыхать, принцесса. Ты всегда такая уставшая, потому что перегружаешь себя.

– Я в порядке, – лгу я. – Нет ничего, с чем я бы раньше не справлялась.

Его взгляд прикрепляется к моему.

– Именно этого я и боюсь. А когда–нибудь, когда ты слишком много будешь справляться, то, в конечном итоге, сломаешься.

Я знаю о какой поломке он говорит: в мой последний год у меня был нервный срыв, когда я пыталась жонглировать тремя работами, школьными заданиями, заботой о наркоманке–матери, все это же время подавая документы в колледжи.

– Я в порядке. Обещаю, – я бросаю взгляд через улицу, не зная, стоит ли быть расслабленной или встревоженной, ведь того человека там больше нет.

Бек стоит в дюймах от меня и наклоняется, понизив голос.

– Нет, это не так, – он указывает на разгромленную гостиную позади меня. – Ты не должна разбираться с этим. Тебе никогда не стоило разбираться с этим.

От него так хорошо пахнет одеколоном и мылом, и всем, что успокаивает меня, и я практически наклоняюсь к нему, хватаю за рубашку, цепляюсь за жизнь, и никогда не позволяю уйти...

– Я знаю, – говорю я, заставляя себя оставаться на месте. – Но не так много я могу с этим поделать.

Он с решимостью смотрит на меня сверху–вниз.

– За исключением того, чтобы уйти.

Я вожусь с краем моих шорт.

– Я не могу просто уйти от нее... Можешь себе представить, что случится, если я это сделаю? Она едва выжила после ухода отца.

Он цепляет пальцем мой подбородок, заставляя смотреть на него.

– Я знаю, что ты переживаешь за свою мать, но ты не можешь провести остаток своей жизни заботясь о ней и позволяя ей разрушать себя. Должен настать момент, когда достаточно просто произнести «достаточно» или она разрушит твою жизнь.

– Я буду в порядке, – не так ли?

Иногда, мне интересно, насколько хорошо мне будет через три года... если я окончу колледж, как планирую, или что–то появится и разрушит этот план. Это единственное, что я узнала, пока росла в такой нестабильной жизни дома: все может случиться в мгновение ока и произвести удар по стабильной сфере, как случилось тогда, когда мой папа ушел, или когда год тому назад моя мать решила попробовать героин в первый раз. Она никогда не была прежней с тех пор, и в нашей жизни возросло хаотичное безумие.

Может быть, Бек прав. Может быть, пришло время сказать: хватит.

И что потом? Я уйду от своей матери, и буду надеяться, что она справится самостоятельно? В конце концов, после всего того, какая она дрянная, мама – единственная семья, которая у меня осталась. И я единственный человек, который у нее есть, кто достаточно волнуется и беспокоиться о ней.

Глава8

Бек

После того, как провел утро, беспокоясь о Виллоу, я был рад снова оказаться у нее дома, даже если это просто касалось буксировки ее машины.

Пока я стою у ее входной двери, беспокойно постукиваю пальцами по бокам своих ног. Этот район всегда тревожил меня: здесь люди всегда продают наркотики, а иногда и свои тела, и парочка орала друг на друга у переднего крыльца их квартиры... По крайней мере, я думаю, что это была их квартира.

Однако мои нервишки сгорали от нетерпения, когда я за дверью услышал разговор Виллоу с кем–то, как она пару раз произнесла мое имя и слово «секс». Я не был точно уверен, что обсуждалось, но слушая, как Виллоу говорит обо мне и сексе, от этого я улыбался, как придурок.

Когда она открыла дверь, я попытался скрыть свое ликование и эпически провалился. Честно говоря, мне действительно было плевать. В конце концов, Виллоу говорила обо мне и сексе. О сексе и обо мне.

Когда я думал о прошлой ночи, то не мог прекратить по–идиотски ухмыляться.

Потом я заметил беспорядок в гостиной, и мое хорошее настроение испарилось, когда мне болезненно напомнили, что я еще должен сделать сегодня: поговорить с ней.

Примерно через час Ари должен встретить нас на шоссе, что оставляет мне около тридцати минут, чтобы убедить ее уйти из этой чертовой дыры в центре города, и не просто уйти, а уйти со мной. Зная Виллоу, она не очень хорошо воспримет то, что я собираюсь сказать. Она будет упрямой, попытается отказаться. Я достаточно часто разговаривал об этом с ней, чтобы выяснить. Но я не готов сдаваться.

Мне снятся кошмары о том, что здесь происходит, о том, что шепчет Виллоу, когда она действительно напугана. Я знаю, что она утаивает все детали... постоянно.

– Так, что на этот раз случилось с твоей мамой, раз она ушла? – спрашиваю я после того, как Виллоу показывает мне жестом проходить внутрь. Я поворачиваюсь вокруг на кухне, стекло хрустит под моими ботинками. Потом я поднимаю вверх голову и хмуро смотрю на разбитую лампу. – Кто–то разбил твою лампу.

– Я знаю, – она делает вес–всего–мира–на–моих–плечах вздох перед тем, как пересечь кухню и открыть холодильник. – И я не уверена в том, что заставило ее уйти. Я думаю, что она просто восстанавливается.

Я иду прямо позади нее, когда она опускает голову и всматривается внутрь пустого холодильника.

– Кто–нибудь беспокоил тебя после того, как я ушел? Дом казался пустым.

– Парень постучал в мою комнату, и это все.

– И это все? Ты говоришь, словно это не имеет значения.

– Это не так. На самом деле, нет. И, по крайней мере, он не вошел в мою комнату.

Я глубоко вдыхаю, когда мое разочарование возрастает, и напоминаю себе о том, что собираюсь поговорить с ней об этом, чтобы вызволить ее отсюда.

Она протягивает руку к пустой верхней полке, проскальзывает за нее пальцами и вытаскивает небольшую коробку заранее приготовленного бекона.

– Ты что–то там прятала? – я прислоняюсь к стене рядом с холодильником, наблюдая за ней: за тем как пряди ее длинных каштановых волосы нависают над ее большими глазами; за изгибом ее спины; за тем, как ее попка выпирает под низом пижамы...Если бы я подошел к ней сзади – была бы идеальная позиция...

– Да, – она делает шаг назад и закрывает холодильник, выталкивая меня из моих грязных мыслей. – Мне приходится, потому что обычно друзья моей мамы съедают все, когда приходят... – она замолкает, когда смотрит на меня, склонив голову. – Что это за выражение на твоем лице?

– Какое выражение ?– выражение, когда я думаю о том, чтобы трахнуть тебя сзади? Должен ли я ждать этого?

– Ты просто выглядишь... Я не знаю, – она чешет заднюю часть своей шеи. – Задумчивым или что–то в этом роде.

– Задумчивым, хм? – я подавляю смех. Хм, так вот как выглядит мое лицо, когда у меня грязные мысли о ней. – Интересный выбор слова.

– Ну, это то, как ты выглядишь, – она разрывает коробку бекона. – Но вопрос, почему? – она направляется к микроволновке, затем поворачивается назад с удивленным выражением на лице. – Я думаю, что ты либо под кайфом, либо у тебя что–то было этим утром.

– Ты знаешь, что я не сажусь за руль, когда под кайфом, – делаю паузу, оценивая ее реакцию. – А что касается того, что у меня что–то было этим утром, я, на самом деле, не занимался этим в течение довольно длительного времени.

– Насколько длительного? – ее зубы впиваются в нижнюю губу, ее взгляд вспыхивает на моих губах. – Неважно. Это не мое дело.

– Почему нет? – я выгибаю бровь. – Я рассказал тебе, когда потерял свою девственность.

Она снова чешет свою шею.

– Да, и я чувствовала себя довольно неудобно, когда ты рассказывал.

Я должен отпустить это, но не могу. Она ведет себя так изворотливо, и я хочу знать из–за чего, и имеет ли это что–то общее со мной.

– Почему?

Она ковыряет угол коробки бекона.

– Что почему?

Я выпрямляюсь у стены и пересекаю крошечную кухню, сокращая расстояние между нами.

– Почему тебя беспокоит, когда я говорю о сексе?

Она изучает меня, затем хмурится.

– Ты говорил с Винтер?

Хорошо, не то, что я ожидал, но я определенно заинтригован.

– Нет… Почему ты спрашиваешь?

– Просто так, – она поспешно отворачивается от меня и смотрит на микроволновку.

Я перехватываю ее за бедра, разворачиваю, и прислоняю к столу, отчего ее губы приоткрываются от шока.

– Ни за что. Ты не можешь просто спросить что–то подобное и не объяснять, – кладу ладони по бокам от нее, заковывая ее между своих рук, а затем наклоняюсь, пока наши тела не вспыхивают.

Ее грудь вздымается напротив моей, когда она панически вдыхает. Я жду, что она оттолкнет меня, но она поднимает свой подбородок, поддерживая зрительный контакт, ее нижняя губа дрожит.

– Почему странно, что я спрашиваю, разговаривал ли ты с Винтер? Вы двое постоянно говорите.

– Да, но ясно, что у вас двоих был разговор, – я опускаю свою голову ближе к ней, наши губы находятся в дюймах друг от друга. Так. Чертовски. Близко. – Я предполагаю, что она была обо мне и о сексе.

Ее щеки краснеют, и это, наверное, самое восхитительное, что я когда–либо видел.

– Почему мы должны говорить о твоей сексуальной жизни?

– Это то, что мне интересно, – я отклоняюсь немного назад, чтобы найти ее глаза. – Там, правда, не так уж много, что можно обсудить.

Она отводит от меня свой взгляд.

– Хотя, есть кое–что.

Я наклоняюсь вбок, вынуждая ее посмотреть на меня.

– Что это должно означать?

– Ничего, – ее румянец усиливается. – Пожалуйста, можем мы прекратить говорить об этом? Винтер уже заставила меня сегодня говорить с ней на очень неудобную тему.

– О сексе? – я делаю паузу, напряжение разрывает мое тело, когда кое–что приходит мне на ум. – Подожди. Возможно, у тебя... был с кем–то секс?

– Я так не могу разговаривать об этом, – она кладет руку мне на грудь и нежно отталкивает, но я перехватываю ее руку и удерживаю прямо над своим сердцем.

Тот факт, что она не дает мне прямой ответ, заставляет мой пульс зашкаливать от нервозной энергии, которую, я уверен, она может чувствовать. Мне не все равно. Я немного паникую. Я имею в виду, конечно, у меня раньше был секс, но не в последнее время, и не после того, как понял, что она мне сильно нравится. Насколько я знаю, Виллоу до сих пор девственница. Если это изменилось, то случилось недавно.

Она кого–то встретила?

– Почему ты не можешь поговорить со мной об этом? – я стараюсь, чтобы мой голос казался ровным. – Мы говорили раньше о такого рода вещах.

Она качает головой.

– Мы этого не делали.

Я поднимаю палец.

– В прошлом году, после того, как мы играли в пиво–понг на одной из моих вечеринок, мы пошли в спальню, и ты призналась мне, что все еще девственница. А я признался тебе, что спал с двумя девушками.

– Тебе не нужно мне об этом напоминать. Я очень хорошо это запомнила, – ее щеки загораются ярко–красным пламенем, и она отстраняет свою руку от моей груди. – Я также помню, что не могла смотреть тебе в глаза, примерно две недели, потому что ты... – она смотрит на все, кроме меня. – Но если тебе действительно нужно знать, то ответ – нет. У меня не было... с кем–то секса.

Прямо сейчас есть миллион вещей, которые я хочу сказать ей, большинство из них включает в себя слова «секс», «прикосновение» и «поцелуй», но я отстраняюсь, вспоминая последний раз, когда ее поцеловал. После этого наша дружба была похожа на шаткий канат, пока она не создала из этого правило не целоваться. Именно тогда я понял, насколько она хрупкая, как легко я могу ее потерять.

Я не хочу потерять ее.

Также я не знаю, сколько еще времени смогу следовать правилу – не целоваться... особенно после прошлой ночи.

– Ну все, прекращаем эту неловкость, – я вырываю коробку бекона из ее рук и бросаю на стол. – Иди, одевай свою хорошенькую попку, чтобы мы могли отбуксировать машину домой, а затем добудем тебе что–то приличное поесть.

Она благодарно мне улыбается.

– Звучит хорошо. Но тебе не нужно меня кормить. Я могу съесть бекон, – она ступает к столу, чтобы взять коробку, но я обхожу ее сбоку, блокируя путь.

– Тебе стоит съесть больше, чем это, – я следую своими костяшками вниз по ее боку, сдерживая стон, когда она вздрагивает. Боже, черт побери, я люблю, когда она так делает. Почему мы просто не можем делать это постоянно? – Ты уже слишком худая, – потому что ее чертова мать позволяет своим друзьям съедать всю пищу.

– Бек, ты, правда, не должен заботиться обо мне, – настаивает она, но вижу, как надламывается ее сила воли.

Я просто хочу, чтобы она полностью ослабила ее, полностью впустила меня. Прекратила бороться с совершенством.

– Знаю, что не должен, но я хочу, – говорю ей. – И прошлым вечером мы оба согласились, что должны позволить мне делать то, что я хочу.

– Мы никогда с этим не соглашались.

– Ну, тогда нам стоит это сделать, потому что это звучит, как очень хорошее согласие.

Она борется с улыбкой.

– Для тебя.

– Ни в коем случае, – я прижимаю руку к своей груди. – Ты однозначно извлечешь выгоду из этого соглашения.

Она поднимает брови.

– Как ты себе это представляешь?

Я ухмыляюсь.

– Потому что все, что я хочу делать, касается тебя.

Она затихает, глядя на меня с беспокойством, чувством вины, и немного со стыдом. Я ненавижу то, что она чувствует стыд за то, что принимает мою помощь. Я ненавижу, что она думает, будто сама должна заботиться о своих проблемах. Я ненавижу, что ее мать трахает ее голову.

Боже, я ненавижу ее гребаную мать. Единственная хорошая вещь, которую она когда–либо совершала – принесла в этот мир Виллоу.

– Хорошо, я пойду оденусь, – смягчается она. – И тогда мы сможем остановиться по дороге в каком–нибудь месте, где я куплю себе гамбургер. И я хочу, возместить тебе бензин за то, что ты два раза ездил отсюда.

– Звучит хорошо, – Нет. Если она попытается дать мне денег, я украдкой верну их обратно в ее сумочку, когда она не будет смотреть, как я поступал и раньше.

– Я именно это и имею в виду, – она пятится, направляя на меня свой палец. – Однажды, я отплачу тебе за все, что ты сделал.

– Окей, – я не говорю то, что она уже заплатила мне, впуская меня в свою жизнь...всегда говорит мне, какой я великолепный…никогда не дает мне сломаться из–за негатива моего отца…постоянно находится рядом со мной...дает себя обнимать...обманывает, чтобы всегда вызволить меня из беды.

За... все.

После того, как Виллоу выходит из комнаты, я хватаю мешок для мусора из выдвижного ящика и начинаю собирать, казалось бы, бесконечное количество мусора. В действительности я никогда раньше не убирался, так как у меня есть горничная, это то, за что я очень благодарен, когда нахожу использованный презерватив и старую пару нижнего белья зажатую между стеной и холодильником.

Блять, гадость. Мне действительно нужно убедить ее покинуть эту дыру.

Как только большинство пивных бутылок и окурков убраны, я направляюсь в гостиную, чтобы поставить мебель в вертикальное положение, но меняю направление в сторону двери, так как кто–то стучится.

Я смотрю в глазок, чтобы узнать, кто это, но прихожу в замешательство.

– Что за черт? – я открываю дверь и выхожу на пустое крыльцо. – Я знаю, что слышал стук, – мой внимательный взгляд скользит по машинам на стоянке, группа людей слоняется у ржавой мебели для патио через несколько дверей в сторону, а затем попадает на мотель через дорогу, где припаркован Мерседес. Тот же, который я видел прошлой ночью.

Что, черт возьми, происходит?

– Что ты делаешь? – озабоченный голос Виллоу слышится за моим плечом.

Я разворачиваюсь и осматриваю ее. Она переоделась в обтягивающие джинсы и узкую черную рубашку, которая выставляет кусочек кожи, и большие сапоги, которые зашнурованы до колен. Ее волосы влажные, кожа чистая и безупречная, а блестящие губы умоляют, чтобы их облизали.

Я отрываю взгляд от ее рта и сосредотачиваюсь на глазах.

– Мне показалось, что я услышал, как кто–то стучит, но полагаю, что схожу с ума или что–то в этом роде, потому что здесь никого не было, – когда ее плечи опускаются, у меня сразу же начинает возрастать беспокойство. – Что не так?

– Ничего, – она накручивает на палец прядь волос, покусывая нижнюю губу.

– Очевидно, тебя что–то беспокоит, – я медленно двигаюсь к ней и легонько стучу по ее носу. – Иначе ты бы не выглядела такой взволнованной.

– Ты слишком хорошо меня знаешь, – она распутывает волосы со своего пальца. – Прямо перед тем, как ты появился, я заметила этого человека, стоящего через дорогу, и казалось, что он смотрел на мой дом.

Напряжение растекается по моим венам.

– Ты знаешь, кто это был?

– У него на голове была толстовка, поэтому я не разглядела, как он выглядел, – она наклоняется к дверному проему, выпуская напряженный вдох. – Возможно, я просто принимаю слишком близко к сердцу... Я просто была так расстроена, когда моя мать устроила вечеринку и приняла так много, – она понижает свой голос до смущенного шепота, – наркотиков...От них она совершает много поверхностного дерьма и выводит многих людей из себя, – ее глаза вспыхивают страхом, когда она тяжело сглатывает. – Иногда не тех людей.

– Раньше что–то случалось, да? – спрашиваю я. – Я могу сказать это по выражению в твоих глазах.

Она трет пальцами под глазами, будто пытается стереть этот взгляд.

– Пару раз случалось, когда она обманывала некоторых торговцев наркотиками, и они приходили и стучали в дверь, требуя денег.

– Что! – слишком громко восклицаю я, привлекая внимание со стороны соседей. Чтоб их. Это не их дело. Дело касается того, что Виллоу подвергает себя опасности, находясь здесь. – Почему ты не сказала мне об этом?

Она вдруг глубоко поглощена проверкой своих ногтей.

– Потому что знала, что ты будешь беспокоиться, а я не люблю тебя беспокоить... Это даже не твоя проблема. Ты не должен находиться здесь, убирая мой дом, и быть моим таксистом... Ты ведь даже ничего не получаешь взамен, – она опускает руку на бок, но удерживает свой взгляд, приклеенным к земле. – Это не правильно. И мне действительно следует прекратить так много полагаться на тебя.

Я кладу свой палец под ее подбородок и подниаю ее голову.

– Прежде всего, я делаю все это, потому что хочу, потому что ты – мой лучший друг. Не потому, что я должен. И во–вторых, я получаю кое–что от этого.

Ее брови сходятся, снова доказывая, какой невежественной она иногда может быть.

– Что ты получаешь?

– Тебя, – говорю я смело. Прежде, чем она может отреагировать, я говорю: – И как твой лучший друг, я не могу позволить тебе здесь больше оставаться. Не тогда, когда я узнал, что рядом с вами ошиваются разозленные торговцы наркотиками. Это не безопасно, Виллс.

– Больше ничто не будет в безопасности в моей жизни, – бормочет она, пялясь вниз на свои ступни.

– Тогда пришло время исправить это. Переезжай ко мне.

Она хлопает широко раскрытыми глазами и быстро качает головой.

– Я не могу этого сделать... Это слишком.

– Для меня или для тебя?

– Для... для нас обоих.

– Не включай меня в нас, потому что я очень доволен этой идеей. На самом деле, она мне очень нравится.

– Это ты сейчас так говоришь, – бормочет она. – Но, в конце концов, ты устанешь от меня.

– Это не правда, и думаю, что ты это знаешь, – говорю я, смягчая свою интонацию. – Я думаю, что есть другая причина, которую ты мне не говоришь.

– Я просто не хочу быть убогой, – ее голос надламывается.

– Ты – не убогая. Ты – мой друг...друг, который должен выбраться к чертям из этой жизни, которая тащит тебя вниз.

– Переезд в твой дом не спасет меня от этого.

– Это только начало.

Она поджимает свои губы, всматриваясь в меня своими грустными глазами. Я могу сказать, что она хочет согласиться поехать со мной, но над желанием господствует страх.

Чего ты так боишься? Уехать? Меня? Или это что–то другое?

– Пообещай мне просто, что подумаешь об этом? – прошу я умоляющим тоном. – Даже если ты не переедешь ко мне... Может быть, ты смогла бы переехать к Винтер.

Она обдумывает это, кусая свой ноготь.

– Может быть, я смогла бы это сделать... Она сказала, что ей, возможно, потребуется соседка... – ее плечи слегка расслабляются, а мое сердце немного умирает.

Так, это из–за меня.

– Хотя, не думаю, что смогу позволить себе половину ее арендной платы, – добавляет она. – Не тогда, когда я плачу арендную плату за это место.

Изумленно смотрю на нее.

– Тогда перестань платить арендную плату за это гребанное место. Платить за квартиру своей матери – это не твоя работа.

– Да, это так, – чувство вины наполняет ее глаза. – Если я не буду этого делать, то моя мать окажется на улице.

Я обхватываю ее щеку своей ладонью и вытираю своим большим пальцем слезы.

– Я знаю, что ты, может, не захочешь это услышать, но это может стать неплохим обстоятельством. Твоя помощь... позволяет ей расслабиться.

Она хлюпает носом, затем удивляет меня, когда слабый смешок выскальзывает из ее губ.

– Откуда, черт возьми, ты узнал об этом?

– Курс психологии, – признаюсь я. – Это немного затрагивалось, когда мы обсуждали наркозависимость. Я услышал достаточно, чтобы знать, что это – правда.

– Это так, – говорит она. Когда я одариваю ее вопросительным взглядом, она добавляет: – Мне нужно было пару раз поговорить с врачом после того, как у меня было то расстройство во время нашего последнего года в старшей школе, – она вздрагивает от воспоминаний о том времени, когда сломалась на уроке английского из–за того, что получила «четверку» по домашнему заданию.

Хотя, на самом деле, паническая атака не была вызвана оценкой. Она едва спала, изнуряя себя двумя работами, учебой, заполнением заявок в колледжи и заботой о своей матери. Никто ничего о ней не знал, и начали насмехаться над ней из–за того, что она сошла с ума из–за оценки. К тому же хорошей оценки. Хотя, я знал. Я все знал и ненавидел себя за это, потому что чувствовал себя таким беспомощным.

– Но, в любом случае, – она переносит свой вес. – Я позволила ускользнуть некоторым подробностям своей жизни дома, в частности, подробностям о своей маме, принимающей наркотики, и обо мне, заботящейся о ней, и терапевт сказал, что иногда, помогая наркозависимому тем, что даешь ему деньги или оплачиваешь счета, на самом деле, причиняешь больше вреда, чем пользы.

– Тогда тебе обязательно стоит уйти, да? – пожалуйста, ради любви к Богу, просто скажи «да».

– Я не знаю, смогу ли... просто оставить ее таким образом. Я имею в виду, что произойдет, если однажды ночью она действительно сильно напьется, и никого здесь не будет, чтобы отвезти ее в больницу и промыть желудок?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: