КРАБЫ ИДУТ ПО ОСТРОВУ 5 страница

— Ребята, сегодня он не может.

— Почему?

— У него ночное дежурство в клинике… Кроме того, он сказал…

— Что?

— Он сказал, что ему неловко посещать наши вечера. Там, говорит, собираются академики, в крайнем случае, кандидаты, а я… В общем, понимаете…..

В общем, мы понимали. Мы считали, что Монину крупно не повезло и виноват он в этом сам. Достаточно было посмотреть, как он выполнял лабораторные работы по физике, чтобы убедиться, что ничего путного из него не получится. Вместо того чтобы, как положено, снять частотную характеристику генератора, он усаживался у осциллографа и часами любовался дикими фигурами, которые выписывал электронный луч. “Алик, заэкранируй провода, иначе ничего не выйдет…” — “Это и дурак знает, что если заэкранировать провода, то все получится. А вот что будет, если они не заэкранированы?” — “Чудак, обыкновенные наводки. Сетевой ток, рентгеновская установка в соседней лаборатории…”

Алик таинственно улыбался и экранировал провода. Фигуры на экране изменялись, но оставались такими же дикими. “Ты плохо заэкранировал. Закрой крышку прибора”. Он закрывал, но положение нисколько не улучшалось. “Заземли корпус”. Он заземлял, и картина становилась еще хуже. Ни у кого другого не получалось так, как у Алика. Вместо того чтобы найти характеристику генератора, он исписывал толстенную клеенчатую тетрадь. Его отчет о проделанной работе читался как фантастическая повесть о странном поведении генератора, когда он заэкранирован, когда не заэкранирован, когда усилительную лампу обдувает воздух от вентилятора и когда на ней лежит мокрая тряпка. В конце концов, все окончательно запутывалось, и ему ставили очередной “незачет”.

У нас в общежитии на Стромынке всегда была проблема умыться побыстрее. Студенты любили поспать и в семь утра мчались к умывальникам все сразу. Там начиналась жуткая толчея. Однажды Монин стал организатором коллективного опоздания на лекции. Стояла большая очередь к умывальнику, а он склонился над раковиной и что-то колдовал.

“Фарадей, ты что, уснул?”

“Нет. Вот посмотри…”

Раковина засорилась, в ней почти до краев стояла мутная вода. Алик бросил на воду щепотку зубного порошка, и комочки быстро разбежались по сторонам.

“Подумаешь! Поверхностное натяжение… Отойди…”

Алик и не думал отходить.

“А вот смотри теперь…”

Он снова бросил в воду щепотку порошка, но на этот раз частички бросились навстречу друг другу и собрались кучкой. Мы остолбенели.

“А ну сделай еще…”

Он повторил опыт. Оказывается, если сбрасывать порошок с одной высоты, то он разбегался, если с другой — собирался в кучу.

Физики от первого до пятого курсов позатыкали в раковинах трубы и стали сыпать на воду зубной порошок. Будущий членкор Федя Егорьев экспериментировал с табаком, вытряхнутым из папиросной гильзы. Элегантный теоретик Завойский принес три сорта пудры. Притащили толченый сахар, соль, серу от спичек, порошки от головной боли и еще черт знает что. В туалете водворилась напряженная исследовательская атмосфера. Порошки вели себя самым чудовищным образом. На поверхности воды они собирались в комки, разбегались по краям раковины, тонули, после вновь всплывали, кружились на месте, образовывали туманности и планетные системы, бегали по прямой линии и даже подпрыгивали. И все это зависело от высоты, с которой их сбрасывали, от того, как их сбрасывали, от уровня воды в раковине, есть ли в воде мыло или нет, и бросали ли раньше в воду другие порошки. Все, что знали физики о поверхностном натяжении еще со второго курса, рухнуло, как карточный домик, здесь, в туалетной комнате, и виновным в этом был Алешка Монин.

— Жаль, что его здесь нет. Любопытный парень, — вздохнул Федя Егорьев. — Настоящий Фарадей. Только неудавшийся.

— Наверное, задавал себе не те вопросы…

— Товарищи, а что будет, если… я не приду вовремя домой?

Был час ночи. Мы расхохотались. Это сказал Абрам Чайтер, атомщик-любитель, как мы его называли за страсть публиковать популярные статьи по атомной физике. Специальность у него была совсем другая. Всем было известно, что у Абрама страшно ревнивая и взбалмошная жена.

Мы стали одеваться и расходиться.

На улице моросил дождик, движение стихло. Прощаясь, ребята торопились к стоянкам такси. У входа в клуб задержались четверо: Федя Егорьев, Вовка Мигай, Ляля Самозванцев и я. Несколько минут мы молча курили.

— Здесь в наше время ходил трамвай, — сказал Федя. — Однажды я застал Алика на этом самом месте с поднятой вверх головой. Знаете, что он наблюдал, наверное, часа два?

Мы не знали.

— Цвет искры между трамвайной дугой и проволокой. Он мне сказал, что стоит здесь уже целую неделю и что есть связь между цветом искры и погодой. Совсем недавно я прочитал об этом, как об открытии…

— А не навестить ли нам его сейчас? — предложил я. — Неудобно как-то… Мы собираемся, а он на отшибе…

— Идея. Пошли, — откликнулся Федя.

Мы всегда очень любили Федю за его решительность. И сейчас, много лет спустя, он остался таким же. Высокий, тощий, он быстро зашагал по проспекту Маркса в сторону улицы Горького. У гостиницы “Националь” мы остановились. Членкор сказал:

— Пойду куплю в ресторане бутылку вина.

Федя знал ход в буфет через кухню. Он скрылся в темной подворотне, и через несколько минут мы услышали, как кто-то, наверное дворник или повар, кричал ему вслед:

— Пьяницы несчастные! Мало вам дня! Лезете через запрещенное помещение!

Но задача была выполнена.

Вскоре такси мчало нас в другой конец города, где работал Алик Монин.

Больница помещалась в большом парке. Мы расстались с такси у ворот и пошли по мокрой асфальтовой дорожке между высокими кустарниками и деревьями. Моросил весенний дождик, и молодые листья, как светляки, трепетали в лучах электрических фонарей. Мигай громко и вдохновенно рассказывал, как ему удалось наблюдать в пузырьковой камере треки К-мезонов и процесс рождения резонансных частиц. Самозванцев хвастался своим квантовым генератором, для которого все необходимое можно купить в любой аптеке, а Федя назвал их “чижиками”, потому что их штучки не шли ни в какое сравнение с его универсальной цифровой машиной, которая вчера обучала его игре в шахматы. На мгновение мы остановились. Дорожку переходили два санитара с носилками, закрытыми простыней…

— Этому до форточки наши генераторы и резонансные частицы, — вздрогнул Мигай. — Там, наверное, морг…

Мы посмотрели на невысокое здание с колоннами. На сером фронтоне четко выступал барельеф, изображавший борьбу римских воинов с галлами.

До здания нейрохирургического отделения мы дошли молча.

Алик Монин встретил нас растерянно и смущенно. На нем был незастегнутый белый халат, в руках он вертел вечную ручку, которая мешала ему пожать наши руки.

— Слушай, ты совсем доктор, я имею в виду — лекарь! — рявкнул Мигай.

Уточнение было совсем некстати. На языке двух наук — медицины и физики — титул “доктор” звучит очень двусмысленно. Алик совсем стушевался. Мы пошли за ним по затемненному коридору.

Он только шептал:

— Теперь сюда, мальчики. Сюда. Наверх. Направо…

— Громко говорить не полагается, — назидательно сказал Федя, обращаясь к басистому Мигаю.

В небольшом кабинете, освещенном только настольной лампой, мы расселись вокруг письменного стола. Федя вытащил из карманов две бутылки цинандали и торжественно поставил перед смущенным Мониным.

— Ух вы, черти полосатые! — вполголоса воскликнул он. — С “капустника”?

— Точно. Болтали о Фарадее, вспомнили тебя. Ты чего прячешься?

— Да нет, что вы… Я сейчас…

Алик скрылся в коридоре, и мы принялись рассматривать кабинет дежурного врача. Ничего особенного. Шкафы вдоль стен, забитые бумагами, наверное, историями болезней, сбоку какой-то прибор, у раковины столик со склянками. И письменный стол.

Федя взял со стола книжку и шепотом прочитал:

— “Электросон”. Физика заползает и сюда.

— Не хотел бы я заниматься физикой здесь… — невнятно пробормотал Самозванцев. — Физика и морг по соседству. Как-то не вяжется..

— Может быть, физика когда-нибудь посодействует закрытию этой нерентабельной организации.

Алик вошел бесшумно, неся целую охапку химических мензурок самых различных размеров.

— Случай, когда размер сосуда не имеет значения, — сказал членкор. — Все с делениями.

Разлили.

— За двадцать пять лет…

— За двадцать пять лет…

Потом выпили за здоровье друг друга. Теперь этот тост стал почти необходимым.

— Рассказывай, что ты здесь делаешь.

Алик пожал плечами:

— Всякую всячину. Вожусь с больными…

— Ты и впрямь научился лечить?

— Что вы! Конечно, нет. Я на диагностике…

— Это?..

— Это значит — помогаю нейрохирургам.

— У вас оперируют мозг?

— Бывает и такое. Но чаще всего операции, связанные с травмами нервных путей.

— Интересно?

— Бывает интересно…

— А исследованиями можно заниматься?

— У нас что ни больной, то исследование.

— Страсть люблю рассказы об интересных больных. Расскажи что-нибудь, Алик. Какой-нибудь экстравагантный случай.

Мигай выпил еще и придвинул свой стул поближе к письменному столу.

Алик нервным движением руки поправил очки в тонкой металлической оправе.

— Меня больше всего интересуют случаи потери памяти в связи с различными заболеваниями…

— Как это — потеря памяти?

— У одних — полная потеря, у других — частичная.

— Недавно я прочитал работу Маккалоха “Робот без памяти”, — сказал Федя.

— Я тоже читал эту работу. Чепуха. То, что получил Маккалох на основе математической логики, совершенно неприменимо к людям, потерявшим память. Их поведение куда сложнее…

— Я всегда задумывался над тем, где она помещается, эта память, — сказал Федя.

Алик оживился.

— Вот именно, где? Можно с большой достоверностью сказать, что в мозгу нет специального центра памяти.

— Может быть, в каких-нибудь молекулах…

— Вряд ли, — заметил Алик. — Память слишком устойчива, чтобы быть записанной на молекулярном уровне. В результате непрерывного обмена веществ молекулы вовремя обновляются…

Мы задумались. Когда говоришь с Мониным, вещи, которые кажутся простыми, вдруг начинают выглядеть чудовищно сложными и запутанными.

— Что это за машина? — спросил Мигай, приподняв чехол над небольшим столом.

— Это старая модель электроэнцефалографа.

— А, ну да, волны головного мозга?

— Да. Восьмиканальная машина. Сейчас есть гораздо лучше.

Алик открыл ящик стола и вытащил кипу бумаг.

— Вот электроэнцефалограммы людей, потерявших память…

Мы посмотрели на графики кривых, имевших почти строго синусоидальную форму.

— А вот биотоки мозга нормальных людей.

— Здорово! Значит, можно при помощи этой шарманки сразу определить, есть у человека память или нет…

— Совершенно безошибочно. Правда…

— Что?

— Откровенно говоря, я не считаю термин “биотоки мозга” законным.

— Почему?

— Ведь мы снимаем электропотенциалы не с мозга. Он заэкранирован черепной коробкой, затем слоем ткани, богатой кровеносными сосудами, кожей…

— Но частоты-то малые…

— Все равно. Я сделал расчет. Если учесть проводимость экранировки, то нужно допустить, что в мозгу гуляют чудовищные электропотенциалы. На животных это не подтвердилось…

Мы выпили еще.

— Тогда что же это такое?

— Это биотоки тканей, к которым мы прикладываем электроды.

— Гм… Но ведь доказано, что эти кривые имеют связь с работой мозга. Например, вот эта память…

— Ну и что же?.. Разве мозг работает сам по себе?

— Ты хочешь сказать, что память…

Алик улыбнулся и встал.

— Хотите, я сниму биотоки с ваших голов?

Федор Егорьев почесал затылок и обвел нас глазами.

— Рискнем, ребята?

Мы рискнули, но почему-то почувствовали себя очень неловко. Как будто оказались на приеме у врача, от которого ничего не скроешь.

Первым сел в кресло Мигай. Алик приладил у него на голове восемь электродов и включил электроэнцефалограф. Медленно поползла бумажная лента. Перья оставались неподвижными…

— Никакой работы головного мозга, — прокомментировал Самозванцев.

— Прибор еще не разогрелся.

Вдруг мы вздрогнули. Тишину резко прорезало громкое скрипение острого металла о бумагу. Мы уставились на ленту. По ней, как сумасшедшие, с огромным размахом царапали восемь перьев, оставляя после себя причудливую линию.

— “Когито эрго сум”, — облегченно вздохнув, продекламировал Мигай. — Теперь проверь мозги у членкора. Это очень важно для ученого совета нашего института. Он там председатель.

Мы выразили удивление, когда обнаружили, что у членкора биотоки точно такие же, как у Мигая, у Самозванцева и у меня. Если разница и была, мы могли ее не заметить. Мы вопросительно уставились на Алика. Он таинственно улыбнулся.

— Ребята, электроэнцефалограммы одинаковые потому, что вы, так сказать, на одном уровне опьянения. У пьяных всегда так… Как у шизофреников или эпилептиков перед приступом…

Нам стало неловко, и мы выпили еще. Монин остановил ленту и, покопавшись в бумагах, показал нам еще несколько электроэнцефалограмм.

— Вот запись биотоков мозга спящего человека. А вот — типичная кривая бодрствования. На альфа-ритм накладывается тета и гамма…

— Любопытно, — задумчиво произнес Федя. — Так где же, по-твоему, находится память человека?

Алик начал нервно заталкивать бумаги в стол. Потом он сел и по очереди посмотрел на каждого из нас.

— Не темни, Фарадей. Мы чувствуем, что ты что-то знаешь. Где память, говори…

Мигай приподнялся и шутливо взял Алика за борта халата. Он у него был расстегнут, под ним виднелся старенький потертый пиджак.

— Ну, если вы так настаиваете…

— Хорошенькое дело, настаиваем! Мы просто требуем. Должны же мы знать, куда мы складываем нашу драгоценную эрудицию, за которую государство так щедро платит!

Мигай никогда не был тактичным человеком. Его мышление было идиотски логичным и отвратительно прямолинейным. Когда он так сказал, мне показалось, что в глазах у Монина блеснула злая искорка. Он плотно сжал губы, встал из-за стола и подошел к одному из шкафов. Он вернулся, держа в руках человеческий череп, обыкновенный череп, который можно увидеть в биологическом кабинете в любой школе. Ни слова не говоря, он поставил его на стол рядом с электроэнцефалографом и начал прилаживать на нем электроды. Мы окаменели от изумления.

Когда электроды оказались на месте, Алик пристально посмотрел на нас из темноты, затем повернул тумблер.

Восемь перьев, все одновременно, пронзительно взвизгнули и заплясали на бумаге. Как загипнотизированные, мы смотрели в насмешливые пустые глазницы. А прибор продолжал торопливо и взволнованно выписывать лихорадочную кривую биотоков бодрствующего человека.

— Вот так… — назидательно сказал Монин. Мы встали и поспешно стали с ним прощаться, боясь еще раз взглянуть на столик рядом с электроэнцефалографом.

В темноте мы сбились с пути, долго шли по высокой мокрой траве, обходя низкие темные здания, шагали вдоль металлической решетки, за которой простиралась тускло освещенная сырая улица. Ветки шиповника цеплялись за плащи и противно царапали по поверхности. Когда, наконец, мы вышли из ворот и остановились, чтобы передохнуть, наш членкор Федя Егорьев сказал:

— Наводки. Конечно, наводки от сетевого тока…

С этой удобной, успокоительной мыслью мы разъехались по домам…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Прочитанная книга неизбежно уходит в прошлое. Каждая, впрочем, по-своему. Одна перестает быть нашим сегодняшним живым впечатлением, но остается в памяти. Другая просто исчезает, проваливается куда-то в небытие, словно ее и не было. Иной раз даже трудно потом вспомнить, читал ты эту книгу или не читал.

Произведения, собранные в этом сборнике, написаны в разное время: одни — лет пять—шесть тому назад, другие — семь—восемь. На первый взгляд, срок небольшой, но ведь речь идет о такой бурно развивающейся области литературы, как научная фантастика, а это меняет дело. С каждым годом пишется все больше научно-фантастических повестей, рассказов, романов, с каждым годом мы становимся все требовательнее. Фантастика стареет быстро. Поэтому сказать, что мы помним ту или иную вещь, прочитанную пять—десять лет назад, значит сказать немало. А “Страну багровых туч” Стругацких и рассказы и повести А.Днепрова мы помним. Теперь же, будем надеяться, они снова станут живым впечатлением для тех, кто перечтет или прочтет их заново.

“Страна багровых туч” была задумана и начата за год до запуска первого искусственного спутника Земли, в 1956 году. Тема покорения космоса, одно время основательно заброшенная, снова проникла в эти годы в сознание фантастов. Когда Стругацкие брались за перо, И.А.Ефремов уже заканчивал “Туманность Андромеды”. Она вышла в 1957 году. Год начала космической эры стал годом, когда советская фантастика вступила в самый свой знаменательный период развития. “Страна багровых туч” появилась два года спустя. Но Иван Ефремов, приступая к “Туманности Андромеды”, был уже опытным писателем, чего никак нельзя сказать про Аркадия и Бориса Стругацких.

Они целиком принадлежа! новому периоду развития советской фантастики, и “Страна багровых туч” — их первый роман.

Когда писалась эта книга, Борис Стругацкий был аспирантом Главной астрономической обсерватории в Пулково (ГАО). Старший, Аркадий, в начале работы над романом был переводчиком-референтом в Институте технической информации, в конце — редактором Гослитиздата. По образованию он японист. Работа над романом отнюдь не была для них отдыхом от постоянных занятий, скорее — новым способом их применения. Многочисленные дела героев описаны с подробностями, известными только профессионалам, и с умением, присущим только писателям. У начинающих литераторов оказалась на редкость крепкая хватка. Стоит прочитать несколько страниц, и сразу становится понятно — эти люди видят, слышат, чувствуют то, о чем пишут.

И все же, разве не устарел этот, написанный восемь лет назад роман? Ну, скажем, с научной стороны? Например, разве Венера такая, как ее описали Стругацкие?

Верно, Венера другая. У нас еще очень мало проверенных данных об этой планете, однако не остается сомнений, что главная трудность, с которой столкнулись бы космонавты, высадившиеся на Венере, состояла бы в невероятно высоких температурах ее поверхности и атмосферы. Несколько сот градусов выше нуля по Цельсию — вряд ли можно придумать худшие условия для существования развитых форм органической жизни и для пребывания землян на этой планете. Перед этим ничто и радиоактивные пустыни, и атомные вулканы, и черные бури, описанные Стругацкими. В одном из последующих романов Стругацких, “Возвращении”, герой встречает группу людей, готовящихся лететь на Венеру, для того чтобы превратить ее “во вторую Землю”. “— Венеру? — спросил он недоверчиво… — А вы были когда-нибудь на Венере?” Увы, недоверие героя оказалось оправданным…

Все это так. Одно только неверно — подобный подход к роману. Будь “Страна багровых туч” научно-популярным произведением, сказанное просто перечеркнуло бы эту книгу С художественным произведением дело обстоит иначе.

Конечно, автор научно-фантастического романа старается исходить из достоверных данных — во всяком случае тогда, когда речь идет о вещах общеизвестных. Никто не станет писать роман, основанный на гипотезе о том, что Земля плоская и стоит на трех китах. Примись Стругацкие за свой роман сейчас, у них бы все на Венере выглядело иначе. Или все выглядело бы точно так же, но планета называлась иначе. Мы знаем, что авторы не угадали правду о Венере. Но кто мешает нам представить какую-либо иную из бесчисленного множества планет, где условия окажутся сходными с “Венерой” “Страны багровых туч”?

Роман принято судить по тому, насколько соблюдена логика задачи, поставленной самим художником. В том числе, если речь идет о научно-фантастическом романе, и логика научная. А эта логика соблюдена у Стругацких безупречно. В этом романе заключено в зародыше немало из того, что составит потом силу Аркадия и Бориса Стругацких, — и точность детали, и попытка нарисовать нравственный конфликт, и напряженность действия, но главное — и это обещало дальнейшие успехи Стругацких — удивительная для начинающих последовательность художественного мышления.

Эта последовательность мышления, эта верность художников самим себе помогла потом Стругацким показать себя такими многообразными писателями. Они вольны выбирав любую отправную точку — фактическую и художественную — для своего романа, но потом уж, что называется, оказываются рабами идеи и не оставляют ее до тех пор, пока не извлекут из нее все возможное. Самые, казалось бы, непохожие один на другой романы и повести Стругацких имеют в своей основе это общее свойство таланта писателей.

И, разумеется, общие идеи, высказанные через героев.

Герои “Страны багровых туч” с их житейской непритязательностью, требовательностью к себе, большой честностью послужили своеобразным нравственным эталоном, по которому мерялись достоинства и недостатки остальных персонажей романов и повестей, написанных Стругацкими. Писатели говорили потом о тех, кто похож, и о тех, кто не похож на этих героев

Впрочем, не стоит забывать об одном обстоятельстве.

Назвать героя эталоном — это, конечно, значит сказать о нем хорошо, но все же не значит сказать достаточно. О героях “Страны багровых туч” в самом романе сказано хорошо, но мало. Они скованы, их словно давит все время груз обязательств перед сюжетом. Героям Стругацких предстояло еще освободиться, сделаться веселыми и немного бесшабашными научными сотрудниками (младшими) или даже совсем бесшабашными школьниками (правда, старшими) и перестать демонстрировать свою преданность делу при помощи военной выправки и по-военному немногосложных ответов. Они словно 5ы повзрослели, несмотря на все свои несолидные повадки — внешне их совсем уже мало трогает.

Стругацкие сделали го, что удается далеко не всем — создали своего героя. Нас не должно поэтому удивлять, что их герои переходят из романа в роман. Не должно это нас и пугать. Писателям не грозит опасность остановиться в своем развитии. Их герой выходит из каждого следующего романа не таким, каким он туда вошел, и процесс этот продолжается непрерывно. Еще бы! Герою надо столько узнать о жизни, и он, соприкасаясь с ней, изучая ее, вмешиваясь в нее, не остается прежним.

Герои Стругацких молоды — ими движет молодая жажда познания, обостренное, как это бывает в юности, нравственное чувство, они психологически подвижны, не заштамповались в привычных реакциях.

Это преобразование героя началось уже в пределах раннего цикла Стругацких — в “Пути на Амальтею”, “Стажерах”, “Возвращении” и сказалось в последующих вещах, каждая из которых завоевывала им все новых и новых читателей. Книги “Далекая Радуга”, “Трудно быть богом”, “Попытка к бегству”, “Понедельник начинается в субботу” и другие более поздние произведения написаны уже зрелыми писателями. Некоторые из этих вещей принадлежат к лучшим образцам советской фантастики в целом.

Герои этих вещей обладают молодой, непритупившейся совестью и остротой чувств.

Такой герой всегда много дает писателю, но особенно уместен он оказался именно в научно-фантастических произведениях нашего времени.

Человек, отважившийся проникнуть в чужие миры, должен быть готов к встрече с непохожим, непонятным, неправдоподобным, и в этой встрече он не сумеет, не захочет остаться в роли наблюдателя. Ему придется принимать решения, совершать поступки, делать непредвзятые выводы.

Тупица, отворачивающийся от непривычного со словами “не может быть”, здесь неуместен. Здесь нужен человек, свободный от предрассудков.

Но космическая эра начинается на Земле. Именно на Земле человек вырос настолько, что сумел устремиться в космос. И для каждого нового шага вперед, в глубины космоса он находит все более твердую и широкую стартовую площадку на нашей планете. Эту стартовую площадку расширяют и укрепляют все успехи науки, техники, разума в целом. И поэтому мы не обязательно встречаем героев Стругацких в дальних космических рейсах. Они появляются нередко и в более привычных условиях — иное дело, что они умеют и привычное заставить выглядеть необычно.

“Страна багровых туч” заметно распадается на две части. В одной (она разделяется, в свою очередь, на две половины) герои готовят полет на Земле и летят на Венеру. Здесь они находятся в окружении вещей необычных, но сделанных собственными руками для собственных целей. В другой сталкиваются с враждебной природой На этот раз все привычные понятия смещаются. Герои не просто сталкиваются с большими трудностями, главное — это неожиданные трудности, заранее к каждой из них не подготовишься. Не только физические, но и нравственные качества героя подвергаются испытанию, причем последние испытанию двойному Спасительная сила привычки не приходит на помощь герою — разве что привычки чувствовать себя во всем и до конца человеком.

У одного из лучших современных западноевропейских писателей швейцарца Ф.Дюренмата есть небольшая сатирическая радиопьеса о Венере — “Операция Вега”. Венера сделалась в мире будущего местом ссылки уголовных преступников. Условия на этой планете настолько тяжелы, что даже непонятно, выживают осужденные после того, как их туда забросили, или нег. Но, как выясняется, ссыльным землянам удалось закрепиться на чужой планете. При этом постоянная борьба за существование, постоянный труд делают их очень неплохими людьми — намного лучше, чем прилетевшие к ним земные политики,

Герои Стругацких летят на Венеру не для того, чтобы отряхнуть прах Земли со своих ног и морально преобразиться. И на чужой планете они не перестают чувствовать себя землянами. Их, временных обитателей Венеры, связывает с Землей то, что и там и там они труженики. Цель их полета вполне прозаическая: они должны подготовить условия, при которых станет возможной эксплуатация богатых рудных месторождений Венеры. Но разве романтика труда отделима от подобной “прозы”?

В этой, “венерианской” части романа — много приключений. Но вряд ли уместно назвать “Страну багровых туч” приключенческим романом. Полет на Венеру подверг испытанию силу, ловкость, внутреннюю стойкость героев — это верно, но в этом романе, как говорилось, была попытка поставить нравственную проблему, а она выходила за рамки приключенческого сюжета. Речь идет о дилемме, перед которой стоит Краюхин, — облегчить задачу экспедиции и тем самым вернее обеспечить новые экспедиции на Венеру с использованием того же планетолета или выполнить задание во всей его сложности.

Решена эта тема в первом романе Стругацких не очень выпукло, да и весь роман был в чем-то компромиссом между желаниями авторов и их возможностями Впоследствии, когда возможности эти выросли, темы этого романа одна за другой начали реализоваться в отдельных вещах. Тогда определился и особый характер нравственных проблем, которые ставят писатели. Они говорят о столкновении человека с непокоренной природой в новых условиях. Эти необычные условия и придают всю новизну проблеме. На первый взгляд — обыкновенная робинзонада. Но “Робинзон” теперь — целый коллектив людей, весьма в человеческом смысле разнородный, а где-то за ним стоит во всем разнообразии и все человечество, спаянное победившей коммунистической идеологией и общей целью. Человек все больше покоряет природу и все больше раз or раза обнаруживает областей, требующих покорения. Вместе с его знанием расширяется и неисследованная Вселенная. Человек не перестает быть Робинзоном. Он, казалось ему, исследовал свой остров, обжил его, но в какой-то день узнает, что представлявшееся ему островом было только его малой частью.

Эпосом восемнадцатого века были “Приключения Робинзона Крузо”.

Эпосом двадцатого века стала научная фантастика, повествующая о бесконечной Вселенной.

И этой новой фантастике одинаково уместны приключения мысли и приключения мыслящих. Стругацкие пишут о тех и других. Они не устилают мягкими коврами землю, по которой ступают герои. В каком бы далеком будущем ни происходили события, все равно они происходят не с роботами, а с людьми. И на каких-то участках огромного, все расширяющегося фронта, где идет сражение между человеком и природой, обстоятельства могут сложиться не в пользу человека. Стругацкие не играют в поддавки с читателем. Финал романа не предсказан заранее. Он, как это всегда бывает у серьезных художников, зависит от естественной логики событий, а не от воли авторов. Писатели не боятся рассказать о гибели своих героев в “Стране багровых туч” и потом, еще более решительно — в “Далекой Радуге”, где гибнет почти все население небольшой планеты, на которой проводился сложный физический эксперимент. И все это, вместе взятое, придает рисуемым ими конфликтам такую серьезность, убедительность, современность, а героев их делает такими близкими нам и такими нужными.

Стругацкие сумели ухватить самое главное, самое существенное в современной фантастике — ее эпический смысл. Они могут писать и о каких-то маленьких уголках Вселенной, но при этом читатель помнит, как огромна Вселенная. Роман приключений в старом смысле зондирует ее недостаточно глубоко. Стругацкие предпочитают роман иного типа — философский роман с приключениями.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: