Жизнь народных масс в Италии и провинциях

Гражданские войны не могли не сказаться на хозяйственном положении Италии и провинций. В Италии земледелие приходит в упадок. В I в. н. э. там были распространены крупные имения богатых землевладельцев, в которых сосредоточивались массы рабов. Однако над трудом рабов нужен был тщательный контроль, к рабам применялись и особые меры принуждения, поскольку они не были заинтересованы в результатах своего труда. Организовывали работу рабов в этих огромных хозяйственных комплексах и следили за ее выполнением надсмотрщики, надзор за которыми осуществляли сами владельцы имений. Писатель-агроном I в. н. э. Колумелла выразительно показал невыгодность применения труда рабов в имениях, владельцы которых в них не жили. Он писал: «…рабы… полям приносят величайший вред; они сдают за деньги господский скот на стороне, пасут и рабочий и остальной скот плохо, дурно пашут землю, показывают при посеве гораздо больший против настоящего расход семян… они и сами крадут и от других воров плохо его оберегают. Наконец, при уборке зерна в амбар они неправильно показывают его количество в счетной записи. Таким образом, как управляющий, так и рабы мошенничают, а поле приходит в негодное состояние». Такое положение вынуждало многих землевладельцев дробить свои имения и сдавать их небольшими участками в аренду крестьянам-колонам, а в дальнейшем на землю стали сажать и рабов.

Ремесленное производство в Италии в I в. н. э. начало, хотя и медленно, оправляться. Раскопки города Помпеи, погибшего при извержении Везувия, доказывают, что там существовали разнообразные мастерские: производились посуда, стеклянные и железные изделия, ткани и т. п. Ремесленные мастерские и лавки встречаются чуть ли не в каждом доме.

Характерной особенностью римского ремесла было объединение ремесленников в коллегии по профессиям. Эти коллегии сложились в Риме очень давно, просуществовали весь республиканский период и особое распространение получили в период Ранней империи. Хотя коллегии объединяли, как правило, людей одной профессии, они мало занимались производственными вопросами; члены коллегий делали взносы на общие нужды, устраивали празднества и обеды, хоронили за счет коллегии своих бедных членов. У каждой коллегии был, как правило, свой бог-покровитель. Коллегии давали возможность «маленьким людям» собираться вместе, чувствовать живую связь друг с другом, хоть иногда поесть досыта. Ремесленники ценили свою принадлежность к коллегии подчас выше, чем принадлежность к римскому государству. В Помпеях сохранилась надпись, перефразирующая первые слова знаменитой поэмы Вергилия «Энеида», где поэт прославляет римские доблести: вместо «Мужа и битвы пою» помпейский ремесленник написал: «Сукновалов пою и сову» (сова — священная птица богини Минервы, которая считалась покровительницей ремесленников).

Не имея возможности воздействовать на политическую жизнь государства, коллегии могли влиять на выборы того или иного лица в органы городского самоуправления. Помпейские стены пестрят своего рода предвыборными плакатами: хлебопеки, например, предлагали в эдилы (городское должностное лицо, в чьи функции входил надзор за порядком, в том числе и в торговле) одного из своих коллег.

Императоры с подозрением относились к деятельности коллегий; некоторые из них запрещали коллегии (Юлий Цезарь, Август, Клавдий). Но коллегии продолжали существовать: слишком сильна была потребность в коллективных формах повседневной жизни и слишком древней была традиция существования коллегий.

Сколь ни были важны коллегии для ремесленного быта Италии, защитить ремесленников от разорения они все же не могли. Мелкое ремесленное производство было неустойчиво, тем более что в Италию ввозилось огромное количество ремесленных изделий из провинций, из стран Востока, конкурировать с которыми италийские ремесленники не могли.

Разоряющиеся крестьяне и ремесленники Италии скапливались в Риме и других крупных городах, ожидая денежных раздач, организации пышных зрелищ, что в конечном счете приводило к росту паразитических тенденций и нетрудовой психологии. Август пытался сократить раздачи хлеба неимущим гражданам (вместо одного раза в месяц раз в четыре месяца), но, опасаясь взрыва недовольства, восстановил прежний порядок. Деклассированные люди, не имевшие средств к существованию, занимались любыми промыслами, бродяжничали и даже — наряду с рабами — становились гладиаторами. Поступая в гладиаторы, свободные люди приносили клятву, что разрешают себя «связывать, сечь, убивать», т. е. фактически они ничем не отличались от рабов.

У разоряющихся людей сознание гражданской солидарности заменяется ненавистью и завистью к богачам, тем более что богачи, особенно выходцы из низов, вольноотпущенники, дорвавшиеся до власти, выставляли свое богатство напоказ. В период республики хвастаться богатством, носить дорогие одежды считалось неприличным, что порождало иллюзорное, но психологически действенное сознание равенства членов римской гражданской общины. Теперь же новая знать закатывала пиры, украшала себя драгоценностями, ела на посуде из драгоценных металлов.

Резкая грань между бедностью и богатством и, напротив, стирание граней между свободным и рабским трудом могли вызывать в отдельных случаях у народных масс Рима сочувствие к рабам, особенно если с этим сочувствием переплеталась стихийная ненависть к власть имущим. Знаменательны в этом отношении события, связанные с убийством префекта Рима Педания Секунда его собственным рабом. В соответствии с существовавшим законом в таком случае все рабы, которые проживали в доме убитого, должны были подвергнуться смертной казни (такими жестокими законами рабовладельцы охраняли свою жизнь). Когда рабов повели на казнь, начались уличные беспорядки. Собравшаяся перед сенатом толпа требовала освобождения ни в чем не повинных людей. Народ взялся за камни и факелы, угрожая поджогами. Тогда император Нерон вынужден был ввести в действие войска, которые оттеснили толпу, а на всем пути к месту казни были выставлены воинские заслоны. Казнь рабов Педания Секунда вызвала протесты и среди части сенаторов, хотя большинство сенаторов высказалось за казнь всех (а их было четыреста!) рабов префекта Рима. Главный аргумент сторонников казни — обеспечение безопасности. Неважно, что погибнут невинные, в том числе старики и дети. Как говорил один из сторонников этой массовой экзекуции, «примерное наказание, распространенное на многих, заключает в себе долю несправедливости, которая, являясь злом для отдельных лиц, возмещается общественной пользой». Но подобные слова об общественной пользе производили все меньше впечатления на народ, в том числе и на римских граждан, ибо «общественная польза» переставала быть и — что не менее важно — осознаваться общественной, т. е. общегражданской.

Разумеется, попытка освободить рабов Педания Секунда была лишь стихийным возмущением явной несправедливостью, она не означала коренного и всеобщего изменения отношения к рабству; те же люди, которые с камнями в руках требовали помилования рабам, наполняли амфитеатры и с восторгом следили за смертельной схваткой гладиаторов. Но смутное ощущение несправедливости оставалось в душах людей.

В произведениях римских философов I в. н. э. проявляется новое отношение к рабству: они не выступают против рабства как социального института, но призывают изменить отношение к рабам, видеть в них людей. Особенно ясно это было сформулировано у философа-стоика^[2] Сенеки. Он писал: «Раб есть человек, равный по натуре другим людям; в душе раба заложены те же начала гордости, чести, мужества, великодушия, которые дарованы и другим человеческим существам, каково бы ни было их общественное положение… Мне скажут: да ведь они рабы. Да. Но вот этот раб обладает свободным духом. А покажите мне, кто не раб в том или другом смысле! Этот вот — раб похоти, тот — корыстной жадности, а тот — честолюбия!» Правда, единственный практический совет, который дает Сенека, — это более мягкое отношение к рабам и благотворительность: «Мудрец может раздавать деньги даже в стенах своего дома». И все же, хотя Сенека не осуждал рабство, как таковое, его идеи находили отклик у людей, принадлежащих к общественным низам: на стене одного из помещений, где жили помпейские гладиаторы, тщательно выведено полное имя философа — Луций Анней Сенека. Читал ли когда-нибудь гладиатор, написавший это имя, сочинения Сенеки или просто слышал об его взглядах, нам не дано узнать, но оно несомненно служило утешением рабу или бедняку, подавшемуся в гладиаторы, но тяготившемуся своим положением.

Правда, представители господствующих слоев римского общества не слишком охотно следовали советам Сенеки. Смягчение в положении рабов, которое начинается в период Ранней империи в связи с общими экономическими переменами в организации хозяйства, было медленным и не воспринималось ими как реальное улучшение. Ощущение безысходности было господствующим. Тот же Сенека пишет, что многие рабы кончают жизнь самоубийством: бросаются с крыш или пронзают себя железом. Рабыни убивали своих новорожденных детей. Впрочем, эти явления были характерны не только для рабов, бедняки также кончали самоубийством и всеми способами старались воспрепятствовать увеличению числа детей в семье (вплоть до их убийства и подкидывания).

Жизнь в провинциях в I в. н. э. была не менее сложной и противоречивой, чем жизнь в Италии. Я остановлюсь главным образом на характеристике восточных провинций, где раньше, чем на западе, появились христианские общины. В I в. н. э. провинциалы медленно приходили в себя после бесчисленных грабежей, разрушений, которыми сопровождались гражданские войны (особенно пострадали малоазийские провинции). Города постепенно начинают отстраиваться, устанавливается определенный порядок взимания налогов, посланные императором доверенные лица следят за всей внутренней жизнью провинций. Однако отношение греческих городов к императорской власти в I в. колебалось в значительных пределах: от невыполнения распоряжений (на открытые выступления мало кто решался) до унизительного раболепствования. Примером первого может служить город Кизик, жители которого не пожелали достроить храм Августу и были за это наказаны Тиберием; примером второго — город Стратоникея, который поставил специальную надпись, рассказывающую, что оракул главного городского святилища давал прорицания «о вечной власти господ римлян». Эти колебания были связаны с противоречивостью положения греческих самоуправляющихся городов в системе империи, с расхождением между формой и реальным политическим содержанием, которое проявлялось в провинциях не менее остро, чем в самом Риме. Формально императоры признавали самоуправление многих городов: письма, адресованные им, начинались вполне уважительной формулой: «Император Цезарь, божественного Юлия сын… архонтам, совету, народу священного и неприкосновенного полиса рососцев» — таково начало письма императора Августа жителям г. Рососа; подобная же формула употреблена и в письме Клавдия жителям Иерусалима. Но за этими формулами, как бы признающими права народа и выборных органов, скрывается жесткий приказ, даже если он облекается в форму «совета» («вы бы хорошо поступили, если бы приняли постановление»…); правда, в наиболее важных случаях указывается прямо «император постановил».

Греческие полисы продолжали издавать различные постановления, но подавляющее большинство дошедших до нас декретов очень мало информативны, хотя, как правило, весьма многословны. Главным образом это почетные декреты в честь богатых благодетелей, членов императорской администрации, надписи, выражающие верноподданнические чувства по отношению к императору. Всякое сколько-нибудь важное решение согласовывалось с римской администрацией (вплоть до вопроса о строительстве общественных бань или переноса храма из одного места в другое).

Естественно, что в таких условиях самоуправление постепенно теряло свой смысл; участие в нем превращалось в способ выдвинуться и выслужиться перед центральной властью. С I в. н. э. главные должностные лица (архонты, члены городского совета — буле) выбирались из определенного круга семей, которые договаривались между собой и выставляли одного кандидата на каждую должность. Таким образом, народ на деле был отстранен от выборов.

Городские власти боялись стихийных сборищ народных масс, чем бы они ни были вызваны; так, например, в Деяниях апостолов (19:23) рассказывается об одном эпизоде, связанном с пребыванием апостола Павла в Эфесе (эпизод этот вряд ли мог быть выдуман авторами Деяний, настолько он соответствует общему духу эпохи): ремесленники, серебряных дел мастера, изготовлявшие в качестве сувениров маленькие модели храма Артемиды Эфесской, были возмущены выступлениями христианских проповедников против богини; они собрались в театре (по-видимому, к ним присоединились и просто любопытствующие) и начали выкрикивать обвинения против этих проповедников и хвалу Артемиде. Городские власти были напуганы не христианами, а сборищем толпы; один из представителей городского управления убеждал недовольных ремесленников действовать законным порядком (обратиться в суд или к наместнику провинции — проконсулу) и разойтись, «ибо мы находимся в опасности — за происшедшее ныне быть обвиненными в возмущении, так как нет никакой причины, которою мы могли бы оправдать такое сборище. Сказав это, он распустил собрание» (19:40).

Итак, и в провинциальных городах основные массы населения — не только рабы или чужаки, как это было в полисах классической Греции, но и люди, считавшиеся гражданами данного города, — были, по существу, отстранены от управления.

Хотя формально каждый город имел свое гражданство (были афиняне, коринфяне, александрийцы и т. д.), но приобрести это гражданство было достаточно просто; многие люди, главным образом богатые, могли быть гражданами нескольких городов; в одной из эпиграмм I в. высмеивается легкость, с которой можно стать гражданином некогда прославленных Афин за ничтожную взятку: «Только угля десять мер принеси, и получишь гражданство. А приведешь и свинью — будешь ты сам Триптолем» (легендарный афинский герой). Все это способствовало реальному сближению людей разной национальности и разного правового положения. Включение различных областей в единую державу также приводило к смешению населения. Для I в. н. э. характерна необычная мобильность населения, особенно городского: люди переселялись из города в город в поисках лучшего существования. Надгробные и посвятительные надписи дают нам много примеров таких переселений: иногда переселялись целыми семьями и оседали в новом месте надолго; люди одной народности составляли объединения — землячества (в разных городах Малой Азии и Египта известны, например, землячества иудеев). Иногда переходили из города в город. На дорогах империи можно было встретить разных людей, идущих пешком то в одном, то в другом направлении: ремесленники, площадные актеры, прорицатели и бродячие нищие философы, которых особенно много появилось в начале империи. Но перемещались не только бедняки. Римские солдаты и императорские чиновники отправлялись в провинции, а местная знать ездила на поклон к императорам, купцы разъезжали по всей империи.

Еще больше способствовали сближению различных групп населения (прежде всего трудящихся масс) экономические процессы, которые происходили в провинциях. В восточных провинциях — Малой Азии, Сирии, Египте — в сельском хозяйстве преимущественно работали крестьяне-общинники, жившие на императорской, частной и городской земле. Община уплачивала подати императору, городу или частному землевладельцу (в I в. среди таких землевладельцев было много переселившихся римлян). Хотя существование общинной организации в известной мере сдерживало процесс разорения крестьян (столь интенсивно проходивший в Италии), но выплата податей деньгами не могла не приводить к имущественному расслоению; часть крестьян бросала свои общины и уходила в города или становилась арендаторами у крупных землевладельцев.

Общинники разорялись не только из-за уплаты денежных налогов, но и в результате злоупотреблений чиновников, особенно на государственной земле. В постановлении наместника Египта второй половины I в. н. э. говорится о жалобах земледельцев на незаконно введенные новые налоги, на незаконное заключение в долговые тюрьмы, на обогащение сборщиков налогов… В I в. центральная власть боролась с этими злоупотреблениями, но, как показывает дальнейшая история империи, при малейшем ослаблении центральной власти злоупотребления аппарата управления возобновлялись с новой силой.

В деревнях на императорских и частных землях были и рабы. Некоторые из них получали от господина участок земли и работали на нем, другие вместе с вольноотпущенниками составляли аппарат управления имениями. Использование неполноправных людей в качестве управителей и надсмотрщиков было характерной чертой организации хозяйств в древности; свободные люди считали для себя недостойным работать по найму у частных лиц, особенно если эта работа заключалась в надзоре за другими. Таким образом, рабы подчас фактически занимали положение выше свободных общинников, что также не могло не сказываться на изменении представлений о правовых различиях.

Городское население восточных провинций, как уже говорилось, было достаточно пестрым и по этническому и по социальному составу. Труд рабов использовался в рудниках и каменоломнях — это была самая трудная работа. Господа отправляли туда в качестве наказания непокорных рабов, государственные власти — повстанцев и людей, виновных в самых тяжких преступлениях. Большое количество рабов находилось в домах богатых людей в качестве слуг; обилие рабской прислуги было своего рода внешним показателем богатства. Отношение к рабам мало чем отличалось здесь от отношения к рабам в других частях империи. Правда, и в восточных провинциях появлялись люди, ощущавшие необходимость смягчить — хотя бы на уровне личного отношения — участь рабов. Так, в городе Сидоне (I в. н. э.) сохранилось надгробие, поставленное господину его рабами: «Гай Юлий Амфион, добрый и нетягостный господин, прощай!» Но подобные надписи уникальны, да и сам факт, что рабы поставили своему господину в заслугу «нетягостность», говорит о том, что это была редкая добродетель.

Среди рабов, находившихся в доме господина, были и так называемые «вскормленники» — люди, выросшие в этом доме. Среди них могли быть не только дети рабов, но и подкидыши неизвестного происхождения, а также дети, добровольно переданные родителями (как правило, конечно, свободными бедняками) на «вскормление». Положение их несколько отличалось от положения обычных рабов, хотя тоже зависело прежде всего от отношения к ним господина. Для римских властей, привыкших к четким правовым делениям, положение «вскормленников» представляло определенную проблему. Количество их в ряде восточных провинций к началу II в. н. э. настолько возросло, что император Траян издал специальное распоряжение, чтобы «вскормленников» свободного происхождения не причислять к рабам. Это распоряжение мало повлияло на фактическое положение «вскормленников», но споры, кем их считать, рабами или свободными, не могли не повлиять в той или иной степени на стирание различий между рабством и свободой.

Рабы в городе работали в ремесленных мастерских, однако большую роль в ремесле играл труд свободных. Разоряющиеся крестьяне из сельских местностей, ремесленники, переезжающие из города в город, постоянно пополняли состав свободных работников, особенно в крупных городах. Начиная с I в. н. э. под влиянием знакомства с римскими профессиональными коллегиями и в городах восточных провинций появляются объединения ремесленников по профессиям (в них входило не более нескольких десятков человек). Некоторые союзы объединяли людей одной профессии, живших поблизости (например, союз людей, живших на улице кожевников в г. Апамее в Малой Азии; или мелкие лавочники, торговавшие в одном месте — Севилиивом портике в Эфесе). Наконец, были просто союзы соседей, например «живущие в акрополе» в Пергаме. Каждый союз имел свое божество — покровителя; основное внимание союзы обращали на организацию культовых празднеств и дружеских пирушек, которые устраивались на общий счет.

Профессиональные коллегии, как и многочисленные чисто религиозные союзы, были, как правило, союзами внутри отдельных городов. В I в. н. э. межгородских или общепровинциальных союзов было очень мало. Известно, что существовали объединения ремесленников провинции Азия (эта провинция охватывала западные районы Малой Азии), союз греческих актеров, посвященный богу Дионису, который включал артистов из разных областей, но в целом такие союзы еще не получили распространения. Идея общности вне принадлежности к сельской или городской общине, возможно, и ощущалась отдельными людьми, но не стала еще фактором массового сознания.

Профессиональные и религиозные объединения «маленьких людей» удовлетворяли потребности своих членов в неформальном общении, создавали ощущение социального равенства внутри союза, ощущение, которое было особенно важно в условиях появления сословных делений внутри гражданского сообщества греческих городов, в частности выделения сословия людей, из которых выбирались должностные лица.

И римские власти и местная знать относились к ремесленным коллегиям в I в. весьма настороженно, а порой и резко отрицательно. В конце I в. в одном из малоазийских городов были запрещены собрания ремесленных союзов. Многие писатели и ораторы высказывались против подобных корпораций. Так, малоазийский богач и оратор Дион Хрисостом, близкий многим императорам, с возмущением говорил об изготовителях льна в городе Тарсе (городе, из которого, согласно христианской традиции, происходил апостол Павел), что они хоть и граждане, но противопоставляют себя остальным гражданам и многие считают их источником беспорядков. Ненависть Диона к городским низам неудивительна: во время нехватки хлеба беднота подняла голодный бунт и, обвинив его в утайке зерна, разгромила его дом.

В городах восточных провинций, как и в Италии, различие между огромными богатствами отдельных людей и бедностью многих бросалось в глаза. Богатые люди устраивали на свой счет празднества и раздачи, удостаиваясь за это почетного звания «благодетеля». Так, сохранился рассказ об антиохийце Сосибии (I в. н. э.), который завещал своему родному городу большую сумму денег, для того, чтобы в течение пяти лет в городе справлялись празднества, включавшие театральные представления и различные спортивные состязания. Многие из подобных «благодетелей» тратили большие деньги на устройства празднеств в честь императоров. Например, когда в малоазийском городе Кибире по случаю переименования его в Кесарию были установлены игры в честь императора Тиберия, средства на организацию их дал жрец императорского культа. Жрица местного храма богини Гекаты в городе Стратоникее в первый день месяца, который назывался «императорским днем» и считался посвященным императору, совершала денежные раздачи гражданам города. Действия этих людей, в честь которых город ставил почетные надписи на главных площадях, не только приносили пользу городу, но и способствовали, без сомнения, личному возвышению богатых провинциалов, получению ими прав римского гражданства, выдвижению их в состав провинциальной администрации.

Среди богатых людей, выделявшихся в провинции, особое положение занимали и особую ненависть вызывали императорские вольноотпущенники, перед которыми трепетали не только бедные, но и богатые провинциалы. В I в. н. э. многие из этих людей составили себе состояние на доносах. Пользуясь безнаказанностью, они совершали и прямые уголовные преступления. Характерна в этом отношении история императорского вольноотпущенника, действовавшего в I в. в малоазийском городе Прусе, Флавия Архиппа. Архипп получил за счет средств императора Домициана земельные владения. Граждане Прусы, напуганные действиями доносчика, ставили ему почетные статуи как благодетелю города. Но и этого Архиппу показалось мало, он совершил подлог, был уличен в нем, и наместник провинции приговорил его к работе в рудниках. Однако он избежал наказания, подав прошение императору, продолжал жить в городе и даже получать от города новые почести. В Египте в I в. доносчиков было так много, что наместник издал постановление об ответственности доносчиков за ложные доносы (правда, только после третьего недоказанного обвинения). От доносчиков, особенно если они пользовались милостью императоров, страдали не только беднейшие, но и зажиточные люди (за исключением тех, кто сам служил императору), и это усиливало чувство общественной неустойчивости, которое было характерно для достаточно широких слоев населения провинций.

Итак, можно сказать, что в первые сто лет существования империи менялась традиционно сложившаяся система социальных различий. Свободные вынуждены были заниматься в поисках пропитания трудом, которым раньше преимущественно занимались рабы, а некоторые рабы и вольноотпущенники оказывались выше свободных граждан. Вместе могли жить и работать люди разных народностей (особенно типичным это было для рабов). Между бедными и богатыми гражданами одного города пропасть была больше, чем между людьми, происходившими из различных городов и областей.

Однако — и это важно представлять себе для правильного понимания положения первых христианских общин — все эти изменения, хотя и проявлялись в действиях отдельных людей и социальных групп, не стали еще ясно осознанным компонентом общественного сознания масс. Те, кто громил дома богачей во время голодных бунтов, когда обстановка менялась, ходили смотреть игры, устроенные на средства этих же богачей, и принимали участие в их чествовании. Члены ремесленных и религиозных союзов, которые сидели на своих дружеских пирушках подчас рядом с входившими в этот союз рабами, толпились у входов в амфитеатры, чтобы посмотреть, как рабы-гладиаторы убивают там друг друга на потеху публики (а римляне уже в I в. начали строить по всем провинциям амфитеатры для гладиаторских игр и боев со зверями — и эти зрелища даже в древних центрах греческой культуры начали постепенно вытеснять театральные представления). Стирание племенных различий не мешало вдруг вспыхивать в городах острой вражде на их основе, когда во всех бедах начинали обвинять не реальных их виновников, а чужаков, примером чего могут служить столкновения между греками Александрии и жившими там иудеями при императоре Клавдии, который издал специальное постановление, угрожавшее иудеям репрессиями. Ощущение неустойчивости, распада старых традиционных связей сосуществовало с местным «патриотизмом», проявления которого казались нелепыми даже многим современникам. Каждый город стремился чем-то выдвинуться перед другим, получить право на почетное звание «первого города провинции», право первым принимать наместника по прибытии его в провинцию. Город Смирна, например, не добившись права именовать себя первым городом провинции, стал называть себя «первым городом по величине, и красоте». Эти претензии вызывали насмешки римлян, против них выступали местные общественные деятели, но споры продолжались. Пышные титулы как бы заменяли утраченное подлинное значение того или иного города, имитировали «независимость» общественной жизни в провинции.

Все явления, описанные выше, были характерны для большинства провинций империи. Особая ситуация сложилась в Палестине, но о ней будет рассказано в связи с появлением первых христиан.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: