Ты хочешь сказать, что желаешь дать мне пить? Сейчас?

Он говорил, глядя в пол, а не на меня.

На самом деле сейчас я больше вроде как не в настроении, — сказала я, пытаясь говорить обычным голосом. Жан-Клод не выгоняет меня из своей жизни, но мне не нравилось, что он на меня не смотрит.

Я буду есть, но только для еды, а ты не еда. Так что, пожалуйста, уходи.

Жан-Клод...

Уходи, Анита, уходи. Мне сейчас не нужно, чтобы ты была здесь. Мне сейчас не нужно тебя видеть.

В его голосе послышались первые струйки злости, как бывает, когда предохранитель вспыхнет и по нему побежит огонек, но он пока еще не сгорел.

Если я скажу, что прошу прощения, это поможет? Сама удивилась, какой у меня был жалкий голос.

То, что ты понимаешь, что тебе есть за что извиняться, уже начало, но этого не хватит — сегодня. — Тут он посмотрел на меня, и глаза его блестели — не силой, а непролитыми слезами. — И это не мне ты должна принести извинения. А теперь иди, пока я не сказал ничего такого, о чем мы оба пожалеем.

Я открыла рот, хотела ответить, но он протянул поднятую ладонь и сказал просто:

Нет.

Я подобрала пистолет и кобуру. Мокрые шмотки оставила на полу в ванной. Я не оглянулась и не попыталась поцеловать его на прощание. Наверное, дотронься я до него, он бы сделал мне больно. То есть не стукнул бы, но есть тысяча способов причинить боль тому, кого любишь, не связанных с физическим насилием. В его глазах светились слова, и целый мир боли был в них. Я не хотела слышать этих слов. Не хотела ощущать эту боль. Ни видеть, ни ощущать, ни втирать их в раны собственного сердца. Я считала, что я права, что у девушки должны быть какие-то правила. Я не позволяю вампирам трахать себе мозги, хватит с них тела. Час назад это казалось мне хорошим правилом.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: