Или ошибка Мандельштама

В апреле 1913 года в Петербурге вышла первая книжка стихов Осипа Мандельштама «Камень». В ней было всего 23 стихотворения, в том числе такое шестистишие:

Нет, не луна, а светлый циферблат

Сияет мне, и чем я виноват,

Что слабых звезд я осязаю млечность?

И Батюшкова мне противна спесь:

«Который час?» — его спросили здесь,

А он ответил любопытным:«вечность».

Чтобы понять, о чем здесь речь, нужно обратиться к биогра­фии Константина Батюшкова. В 1822 году он вернулся из Италии; пое­хал на Кавказ, потом в Крым. Душев­ный недуг, давно уже мучивший его, принял форму мании преследования. Поэт трижды пытался покончить с со­бой, сжег свою библиотеку и все руко­писи. В 1824 году он был помещен в больницу для душевнобольных в Зонненштейне (Саксония), где пробыл че­тыре года. Следующие пять лет он провел в Москве, под наблюдением врача, а всю остальную жизнь — в Во­логде, в доме своего племянника. Здесь он и умер, всеми забытый, в 1855 году.

В 1829 году наблюдавший за Батюшковым врач Антон Дитрих, по происхождению немец, соста­вил «Записку о душевной болезни К.Н. Батюшкова». Почти через 60 лет она была опубликована в первом томе «Сочинений» Батюшкова (1887). Здесь, между прочим, расска­зывалось, что Батюшков спрашивал сам себя (по-немецки): «Который час?», и сам же себе отвечал: «Веч­ность!»

Именно этот эпизод имел в виду Мандельштам. Почему, собственно, он говорил о «спеси» Батюшкова — поэта, которого ценил необычайно высоко? Сборник «Камень» был поэтическим манифестом нового поэти­ческого направления — акмеизма, и Мандельштам, вероятно, спорил не столько с Батюшковым, сколько с современными ему поэтами-символис­тами, которые во всем земном видели символы чего-то надмирного и вневременного.

Однако Мандельштам — и его позд­нейшие комментаторы — не знали обстоятельства, крайне существенного: эти слова Батюшков не придумал, а лишь процитировал. Кто же был ав­тором этого диалога о вечности? Его имя нам уже ничего не говорит, и да­же на его родине — во Франции — оно почти забыто. Это был Жак Бриден, проповедник XVIII века.

Жак Бриден, или «аббат Жак», родился на юге Франции в 1701 году. Образование получил в иезуитской школе в Авиньоне, затем в Париже. В 1725 году, после посвящения в сан, он стал членом Королевской миссии, за­нимавшейся обращением протестан­тов в католичество. Сорок с лишним лет Бриден странствовал, читая пропо­веди, которые импровизировал по кратким рукописным наброскам. Он обошел едва ли не все города цент­ральной и южной Франции. В 1744 году его проповеди произвели огромное впечатление в Париже. Умер он под Авиньоном в 1767 году, во время своего 256-го миссионерского путешествия.

Среди его проповедей особенно за­помнилась одна — о вечности. Она была прочитана в парижской церкви св. Сульпиция (Сен-Сюльпис) и сразу же причислена к шедеврам оратор­ского искусства. Знаменитый критик Жан Франсуа Лагарп включил этот текст в свой «Курс древней и новой литературы» (1799). Вероятно, здесь-то и познакомился с ним Батюшков, который сочинения Лагарпа знал очень хорошо.

«О! знаете ли вы, что такое веч­ность? — вопро­шал Бриден своих слушателей. — Это маятник, который, качаясь в могиль­ном безмолвии, не­устанно твердит лишь два слова: "Всегда, никогда! Никогда, всегда!" И при каждом та­ком ужасном взмахе какой-то от­верженный кричит: "Который час?" И голос другого несчастного ему отвечает: "Вечность"».

Как видим, вечность, о которой говорили Бриден и Батюшков, — не «надмирная» вечность поэта-небо­жителя, но проклятая вечность от­верженного. В словах Батюшкова выражалась не спесь, а крайняя сте­пень отчаяния.

Стоит добавить, что проповедь Бридена была хорошо известна не только во Франции. В 1846 году аме­риканский поэт Генри Лонгфелло в своем сборнике «Башня в Брюгге» опубликовал стихотворение «Ста­ринные часы на лестнице». Оно по­свящалось Эдгару По, а эпиграфом послужила цитата из Жака Бридена, которую Лонгфелло привел на языке оригинала: «Вечность — это маятник, который, качаясь в могильном без­молвии, неустанно твердит лишь два слова: "Всегда, никогда! Никогда, всег­да!"» Этот возглас стал рефреном всех девяти строф стихотворения Лонг­фелло.

Так шедевр французского церков­ного красноречия объединил имена трех выдающихся поэтов, творивших на других языках в далеких от Фран­ции странах.

Константин Душенко

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: