Язык Бога или язык черни? Удивительно, но язык каждого народа, пусть даже немногочисленного, обязательно содержит в себе информацию о Боге

Удивительно, но язык каждого народа, пусть даже немногочисленного, обязательно содержит в себе информацию о Боге. Точнее, тем представлениям о Творце, которые бытуют именно в этой конкретной общности людей. Даже у полудикого племени индейцев, затерянного где-нибудь в дебрях Амазонки, в их весьма скудном, на наш просвещенный взгляд, лексиконе, наверняка найдутся слова, относящиеся к их божествам. Вот и получается, что можно еще встретить безбожного человека, но никак не безбожный язык. Принципиальное отличие русского языка состоит именно в том, что он, при внимательном любовном рассмотрении, повествует нам об Иисусе Христе, содержит сокровенное знание о Нем, что позволяет говорить о русском языке, как о явлении сакральном.

Так, в лексике некоторых тюркских языков мы встречаем интересные параллели со Священным Писанием. Скажем, в азербайджанском человек звучит как «адам», что сразу же возводит нас к самым истокам ветхозаветной истории. Предатель же произносится как «хаин», да-да тот самый Каин, совершивший самое первое и тяжкое предательство – убийство единокровного брата. Чуждый, нездешний, несведущий, не наш человек – это «хам», что также не нуждается в особых комментариях. Такая вот причудливая ветхозаветная матрица.

КОРНИ И МЫСЛИ

А что значит слово «человек» в русском языке?

Обращаясь с этим вопросом к различным аудиториям, нередко слышишь в ответ: «чело» и «век», что не несет, однако, в себе никакой смысловой нагрузки. Но последнего попросту не может быть! Невероятно, чтобы слово, означающее в столь богатом языке венец Божьего творения, было случайным набором не стыкующихся меж собой смыслов. Вспоминаю, как был участником отпевания блаженного младенца, который прожил три неполных дня, но, к счастью, его успели окрестить. Я еще поинтересовался тогда у священника: какие же грехи у этого крошечного создания? И услышал в ответ, что даже новорожденный несет на себе печать первородного греха, и в этом одна из тайн человеческой природы. Немало повидавший за свои более, чем полвека, я не нашел тогда в себе мужества взглянуть на чело этого ангелочка. А уж, какой там век?! Но Церковь все равно отпела человека!

Так что же значит это удивительное слово – человек? Замечательное объяснение нашел я в «Славянорусском корнеслове» Александра Семеновича Шишкова, книге, которую этот великий русский человек (адмирал и госсекретарь, один из славных защитников Отечества, верой и правдой служивший четырем царям, министр просвещения и президент Российской Академии Наук) посвятил государю Николаю I. В ней он пишет: «Исследование языков возведет нас к одному первобытному языку и откроет: как ни велика их разность, она не от того, чтоб каждый народ давал всякой вещи свое особое название. Одни и те же слова, первые, коренные, переходя из уст в уста, от поколения к поколению, изменялись, так что теперь сделались сами на себя не похожими, пуская от сих изменений своих тоже сильно измененные ветви. Слова показывают нам, что каждое имеет свой корень и мысль, по которой оно так названо». Цель труда всей своей жизни он обозначил следующими словами: «Попытаемся, откроем многое доселе неизвестное, совершим главное дело и оставим будущим временам и народам обдуманное, обработанное и требующее для дальнейшего исправления уже мало попечений».

Человек необычайной популярности, яростный поборник чистоты родного языка и удаления из него вошедших в моду многочисленных иноязычных заимствований, тогдашнего засилья французского, Александр Семенович, увы, находил поддержку и понимание не у всех своих современников.

Добавим: протест его был направлен еще и против засилья французских гувернеров, воспитанников будущей элиты российского общества. Вот, по его словам, доводы большинства современников: «Дитя играючи научится сперва говорить, потом читать, потом писать, и как французский язык необходимо нужен (заметьте это выражение), напоследок будет писать так складно, как бы родился в Париже. В этой-то самой мысли и заключается владычество его над нами и наше рабство. Для чего истинное просвещение и разум велят обучаться иностранным языкам? Для того чтоб приобрести познания. Но тогда все языки нужны. На греческом писали Платоны, Гомеры, Демосфены; на латинском Вергилии, Цицероны, Горации; на итальянском Данты, Петрарки; на английском Мильтоны, Шекспиры. Для чего ж без этих языков мы можем быть, а французский нам необходимо нужен? Ясно, что мы не о пользе языков думаем; иначе за что нам все другие так унижать пред французским, что мы их едва разумеем, а по-французски, ежели не так на нем говорим, как природные французы, стыдимся на свет показаться? Стало быть, мы не по разуму, и не для пользы обучаемся ему; что ж это иное, как не рабство?». И далее: «Я сожалею о Европе, но еще более о России. Для того-то, может быть, Европа и пьет горькую чашу, что прежде нежели оружием французским, побеждена уже была языком их».

И это к А.С. Шишкову обращается на страницах «Евгения Онегина» его автор, в который раз используя в тексте романа иностранные слова в оригинале:

Du comme il faut… (Шишков, прости:

Не знаю, как перевести.)…

ЧЕЛОВЕК СЛОВЕСНЫЙ

Так вот,исследователь возводит этимологию нашего с вами общего названия непосредственно от «слова» путем звуковой перегласовки, а именно: слово - словек – цловек - чловек - человек. И дело не только в том, – хотя и это немаловажно, – что здесь подчеркнуто главное отличие людей от всего живого, сотворенного Богом, именно как существ словесных, мыслящих словами. Ведь Слово – это прежде всего имя Самого Бога! На какую же неизмеримую высоту, если вдуматься, поднимает нас эта мысль, какое высокое достоинство придано всем нам. Вспомним Евангелие от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин 1, 1-3).

Больно слышать, когда Православную веру пытаются, – а попытки эти в последнее время стали все более настойчивыми – представить одной (как бы через запятую) из религий. Можно ли с этим согласиться? Ведь Господь Бог наш, Иисус Христос, в которого мы веруем, личностен. И в этом коренное отличие нашей веры от иных религий. Господь был явлен нам, воплотившись, жил среди нас, учил и исцелял нас, радовался и горевал вместе с нами, принял за нас крестные страдания. И разве ж не этим сокровенным делится с нами святой апостол Иоанн: «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, - ибо жизнь явилась и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам, - о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение – с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом.» (1 Ин 1, 1-3). И далее: «Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его» (Ин 21, 24).

Вспомним, любимый ученик Спасителя даже слышал биение сердца своего Божественного Учителя, приникнув к нему во время Тайной Вечери. И если пафосом иных верований является мысль о ничтожестве человека пред лицом Всевышнего, то Священное Писание говорит нам о совершенно ином, а именно, - что мы созданы по образу и подобию Всевышнего. Пречистыми устами Господа нашего Иисуса Христа оно взывает к нашему с вами Небесному достоинству. «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный», - читаем в Евангелии от Матфея (Мф 5, 48). «Посему ты уже не раб, но сын», - вторит святой апостол Павел (Гал 4, 7). Но если Отец наш Слово, то рожденные от него, конечно же, словеки, чловеки, человеки. И это уже родство не только по плоти от ветхозаветного праотца Адама, о котором мы упомянули ранее. Все неизмеримо выше, божественнее, сокровеннее.

«НАД НЕБОМ ГОЛУБЫМ…»

Не знаю, читал ли Николай Васильевич Гоголь Шишкова, но как проникновенны его слова из «Выбранных мест из переписки с друзьями»: «Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданства, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство».

К слову, нелишним будет поведать о той печальной метаморфозе, которую претерпело само это слово гражданин в советский период нашей истории. Ведь именно тогда оно стало ассоциироваться с казенщиной, более того, со специфическим стилем общения с «гражданами начальниками». Вспомним, будучи просто заподозрен в чем-то противоправном, человек из дружественного разряда «товарищей» автоматически переходил в печальную когорту изгоев – «граждан». А ведь изначально слово это значило высшую похвалу и пожелание православному человеку стать по завершении земного бытия насельником Небесного Града Иерусалима, и именно от этого Града ведет свое происхождение высокое слово «гражданин». И как же нелепо, поэтому, звучат для нас, нынешних, бывшие некогда хрестоматийными строки: «Смотрите, завидуйте, я – гражданин Советского Союза!»

В популярной песне Б. Гребенщикова «Под небом голубым», авторство которого является здесь весьма сомнительным (ведь мелодия и слова эти известны не одно столетие), искажен ее сокровенный смысл. И все из-за одного единственного слова. На самом деле стихотворение это звучит несколько по-иному, а именно: «Над небом голубым есть Город Золотой». Ведь речь в ней все о том же Небесном Граде Иерусалиме.

Вот и, славяне, по Шишкову, это люди, одаренные особым даром слова. И это правда, - нет больше ни у одного народа в мире такой великой литературы, каковой является русская словесность. Конечно, есть множество литератур, которые насчитывают не одно столетие, иные же ведут счет аж на тысячелетия. Но не может быть иного возраста у литературы еще юной, по историческим меркам, нации. Главное же отличие ее от всех иных заключается именно и, прежде всего, в том, что в творениях ее классиков, как ни в какой иной литературе, показана вся глубина, все неуловимые оттенки движения души человеческой, ее ангельские лучезарные взлеты и тяжкие мрачные падения. Никогда и нигде не ставились доселе так властно и с такой пронзительной любовью и болью «проклятые вопросы» человеческого бытия. А потому, отмечая то огромное влияние, которое она неизменно оказывала на весь строй души русского человека, его умонастроения, и, в конечном итоге, на судьбы нации, Иван Бунин, находясь в эмиграции, в 1925 году горько констатирует: «Нынешнему падению России… задолго предшествовал упадок ее литературы».

Вспоминаю, как покойный дед мой, окончивший классическую гимназию, а позже преподававший в ней, неизменно называл литературу словесностью. Невольно задумываешься о том, как же правильно обозначали наши воистину просвещенные предки важнейшую область человеческой деятельности, более иных связанную с человеческой душою, именно словесностью, а не литературой, где литера – все лишь буква. Воистину, «Имеющий ухо слышать, да слышит!» (Отк 2, 17).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: