8 страница. - Кто клюнет, того и поймаю

- Кто клюнет, того и поймаю! - засмеялся Русинов. - Хорошо бы лещка выцепить или тайменя!

- У тебя удочка-то магнитная, может, и выцепишь, - многозначительно заметил пасечник. - На обед-то приходи, нечего голодным по лесам шастать.

После завтрака Русинов собрал рюкзак с рыбачьими принадлежностями, прихватил с собой радиомаяк - пусть локаторщики Службы немного поработают и отправился на речку. Русло было глубоко врезано в моренные отложения, но значительный уклон местности делал его прямым, с редкими и плавными изгибами, поэтому берега давно осыпались, выположились и поросли ольхой. Весенний паводок делал речку шире раза в четыре, и сейчас, в межень, она лежала среди огромных валунов мелкая и плоская, будто рваное холщовое полотнище. Русинов прошел весь ее отрезок, укладывавшийся в пространство "перекрестка": чистых обнажений морены не было, да и быть не могло. Следовало сделать расчистку берега от семи до пяти метров в высоту, а это добрый десяток кубометров песчано-гравийной смеси. Он облюбовал самое удобное место - у заповедного рыбного плеса, где берег был круче и наверху краснел кусочек старого, не тронутого лесорубами бора. Напрямую до центра "перекрестка" отсюда метров триста. Единственным неудобством было то, что работать придется на глазах всякого, кто вздумает здесь порыбачить. На этот случай Русинов намеревался воспользоваться рыбацким законом: плесприкормленное место, и потому можно попросить всех "халявщиков" убраться подальше. Но при этом никак нельзя было избавиться от глаз Петра Григорьевича. Уж он-то обязательно заглянет попроведать рыбака, и ему не скажешь, что копаешь червей для наживки...

Грунт оказался довольно рыхлым, однако саперной лопаткой делать тут было нечего. Русинов сделал разметку и в оставшееся до обеда время решил порыбачить. Он покидал спиннинг с самодельной мышью под бурлящие камни у горловины омута, где обычно стоят леньки и таймени, затем перецепил блеснубезрезультатно. Кажется, заповедный плес был пуст, либо и тут у пчеловода были свои секреты. Русинов перебрался на другой берег, вышел на тропу и сквозь деревья заметил на дороге громыхающий лесовоз. Он успел проскочить на пасеку, видимо, утром, когда Русинов обследовал берега и из-за шума реки не услышал. Теперь он мчался в обратном направлении, и шофер, судя по скорости, готов был свернуть горы. Нет, ни один человек тут не был случайным! Каждый выполнял какую-то свою функцию, возможно, не подозревая о всем процессе в целом. После прошлой ночи Русинов уже был уверен, что попал на пасеку по чьей-то воле. Кто-то невидимый пожелал, чтобы "рыбак-отпускник" оказался под покровительством Петра Григорьевича, и шофер лесовоза не случайно несколько раз упомянул о пасеке, будто подталкивая Русинова сюда. А пчеловод, этот актер, философ и бард, наверняка знал, кого пригрел. Русинов доставлял ему неудобство, а если вспомнить вчерашнюю встречу его с Раздрогиным, то и вовсе тяжкие хлопоты. Однако Петр Григорьевич даже виду не показал, и это его терпение значило очень многое. Кто-то вел с Русиновым игру, контролировал всякий его шаг, держал под надзором.

И это была не Служба безопасности! И потому следовало принять эту игру, упорно продолжая свое дело. Возможно, даже в какой-то степени демонстрировать свой интерес, провоцировать неведомых партнеров к действиям. Иначе никогда не понять, как в одной компании смогли оказаться "пермяк", похожий на Авегу, исчезнувший разведчик Раздрогин и обыкновенный пчеловод, мечтающий научиться летать на самолете. Конечно, можно было предположить, что Служба еще с семьдесят восьмого года начала какую-то долговременную и крупномасштабную операцию вокруг "сокровищ Вар-Вар" и организовала пропажу своих разведчиков, создала глубоко законспирированную систему охраны на Урале, чтобы держать территорию под негласным контролем. Однако Русинов довольно хорошо знал, на что способна и что может Госбезопасность. К тому же при таких крутых переменах в государстве, когда все разваливается, развалилась бы и эта система, как Институт, как сама Госбезопасность, дышащая на ладан.

Если это была Служба, то существовала она на содержании и под руководством каких-нибудь "мелиораторов". Не исключено, что российско-шведская компания "Валькирия", где оказался Савельев, - всего лишь надводная часть айсберга, эдакий горчичник, отвлекающий внимание от истинного существа дела.

И если это так, то покойный Авега и этот странный "слепой", встречающий восход солнца, - "мелиораторы"...

Этот вывод, всего лишь одна догадка, холодил солнечное сплетение, словно Русинов заглядывал в черную бездонную пропасть...

Надо было каким-то образом сообщить обо всем Ивану Сергеевичу, а лучше вытащить его сюда. Потому что шея заболела все время озираться по сторонам.

Между тем гостей на пасеке прибыло. Русинов возвращался берегом и, подходя ближе, заметил возле чана женскую фигуру в белом халате. Петр Григорьевич подбрасывал мелкие щепки на тлеющие под чаном угли - опять "варили уху"...

- А вот и рыбак-рыбачок! - обрадовался он. - Сейчас и пообедаем! Где ж улов-то твой? Поди, один-то донести не смог?

- Не смог! - отшутился Русинов. - Потому назад отпустил.

Новой гостьей оказалась девушка лет двадцати пяти, и о том, кто она и почему оказалась здесь, говорил не только медицинский халат, но и сухая кожа тонких рук, которые очень часто моют с мылом. Привыкший уже переводить с древнего арийского языка всякое слово, Русинов тут же перевел ее имя Ольга. "Ол" - "хмельной напиток из ячменя", "га" - движение. Имя ей соответствовало - "бродящее молодое пиво". Делала она все стремительно, с каким-то пузырящимся внутренним азартом - измерила давление лежащему в чане "пермяку", затем сделала ему внутривенный укол розовым шприцем, а затем в несколько минут, с помощью пчеловода, распяла больного на "голгофе". Приспособление для растяжки суставов и позвоночника было нехитрым, но эффективным: "пермяк" облегченно вздохнул, когда к тросам у ног и головы подвесили груз. Петр Григорьевич теперь был на подхвате у профессионального лекаря. На сей раз воды в чане было чуть на донышке. Больного сначала намазали серой, иловатой грязью, похожей на сапропель, затем обсыпали измельченной травой и обложили свежей пихтовой лапкой, оставив открытым только лицо. Пчеловод подбросил дров в огонь, а Ольга погрузила в парящий чан длинный стеклянный термометр. Метод лечения был невиданный - смесь знахарства с физиотерапией и бальнеологией, но, похоже, не раз проверенный. Пасека, кроме всего, служила еще курортной лечебницей.

Русинов уже ничему не удивлялся, лишь спросил, выдержит ли у больного сердце при такой смеси приемов и средств. Ольга рассмеялась, мельком глянув на "рыбака", самоуверенно заявила:

- Это сердце выдержит! Посмотрите на кардиограмму! Русинов взял ленту кардиограммы и вспомнил Авегу в день солнечного затмения...

- Интересно, - проронил он, разглядывая линии самописца, хотя в кардиологии разбирался очень слабо. - А в историю болезни можно заглянуть?

- Историю болезни? - Она как-то легкомысленно пожала плечами. - Это же частная практика, индивидуальный подход...

- Мы никаких историй не ведем, - пришел на выручку пчеловод. - Главное, на ноги человека поставить. Ну, пошли обедать!

Русинов и не надеялся, что в этой "лечебнице" можно увидеть какую-нибудь бумагу, кроме кардиограммы. И по тому, как "лекари" смутились, стало ясно, что "пермяка" никогда бы не положили в больницу: скорее всего, у него, как и у Авеги, не было никаких документов. Но даже если бы они были, его бы все равно не показали посторонним врачам, чужим людям. "Мелиоратор" - человек на нелегальном положении и как бы для окружающего мира не существует. Стоило ему появиться тут, как вокруг него завертелась вся жизнь - пришел на ночную встречу еще один "несуществующий" - Виталий Раздрогин, откуда-то привезли профессионального врача. А Петр Григорьевич с утра знал, что доставят "пермяка", и готовил ему чан. Этот слепой "пермяк" откуда-то вышел, причем довольно неожиданно для тех, кто сейчас обихаживал и пользовал его. Пчеловод, Ольга и даже Раздрогин были всего лишь подручными, своеобразной обслугой; главное же лицо - он, явившийся из ниоткуда...

Неужели это еще один член экспедиции Пилицина, пропавшей в двадцать третьем году? Ведь указывал же экстрасенс Гипербореец на фотографии, кто жив, а кто нет!

И если Ольга - совсем молодая женщина и молодой врач - так ловко управляется с необычным методом лечения, значит, лечит уже не первый раз и знает, что лечит и кого.

После обеда Петр Григорьевич сразу же побежал к чану, чтобы подменить дежурившую возле "пермяка" Ольгу. Русинов нарочно ел медленно и задержался за столом. Она вошла в избу - уже без халата, в джинсах и легкой кофточке, гибкая и подвижная, привычно скользнула между резных столбов к столу, где стоял ее обед, заботливо приготовленный хозяином пасеки. Чувствовалось, что она тут не первый раз и ей все знакомо. Пища, как и вчера, оказалась пресной, и Ольга, не пробуя, посолила и салат из огурцов, и наваристый, томленный в печи борщ.

- Приятного аппетита! - сказала она весело и принялась за еду.

- Вам тоже, - откликнулся Русинов и поймал себя на мысли, что любуется ею.

- Кстати, а как зовут вашего больного?

- Дядя Коля, - просто ответила она.

- А по отчеству? Неудобно как-то... дядя Коля!

- Не знаю! - засмеялась Ольга. - Я его с детства помню. Дядя Коля, и все... Он с моим отцом дружил.

- Вы отсюда родом! - удивился Русинов. - Из какого же села?

- Конечно! - призналась она и охотно объяснила:

- А родилась знаете где? Название скажу вам, упадете! Гадья! Слыхали?

- Слыхал. Это на Колве?

- Да... Зато места у нас там! И река такая красивая!

- И название хорошее, - продолжил Русинов.

- Ну уж!..

- Знаете, как переводится?

- Змеиное место! - простодушно сказала она. - Там у нас змеи! Выползут и на камнях греются.

- Ничего подобного! Гадья значит "глубокая, бурная, стремительная",пояснил Русинов.

- Не может быть! - не поверила она. - У нас все говорят - змеиная... Хотя река у нас там в самом деле бурная.

- Не верите - спросите у дяди Коли, - посоветовал Русинов. - Он должен знать.

- Нет, он приезжий, - сообщила Ольга. - Навряд ли...

- А как ваше имя переводится, знаете?

- Ольга? - задумалась она. - Ну, наверное, "святая". Русинов откровенно рассмеялся и тронул ее длинную сухую ладонь.

- Святая - это хорошо! Но если точно, то у вас подходящее имя. "Бродящий хмельной напиток"!

- Первый раз слышу! - изумилась она. - Это с какого же языка? Со шведского? Или норвежского?

- Нет, с русского.

- Как интересно! Ну-ка, объясните! - потребовала она.

- Все просто: "ол" - "хмельной напиток из ячменя". "га" - "движение", - с удовольствием сказал он, чувствуя как Ольга заражается разгадыванием языка.

- А Гадья?

- "Га" - вы уже знаете, - спокойно объяснил он. - А "дья" - "бурный, взбешенный". "Дьявол" буквально переводится как бешеный бык.

Ольга неожиданно хитровато прищурилась и спросила:

- Откуда вам все это известно? Вы же - врач-психиатр? Или это шутка?

- Не шутка, - признался Русинов. - Я однажды увлекся языком и окончил МГУ. Правда, заочно, филологический. А попутно еще выучил четыре языка, - уже похвастался он.

- Кто же вы на самом деле?

- Пенсионер! - засмеялся он. - Вольный человек. Приехал рыбу ловить. Петр Григорьевич, кстати, тоже не только пчеловод.

- Это Петр Григорьевич! - с уважением произнесла Ольга. - А как вам удалось так рано оказаться в пенсионерах?

- Я служил, - нехотя сказал он. - Полковник в отставке...

- Еще и полковник? - усмехнулась она, и Русинов ощутил недоверие. - Не скажешь, глядя на вас...

- Но ведь я полковник медицинской службы, - поправился Русинов и понял, что отпугнул ее. Возникший было интерес мгновенно угас, и Ольга, торопливо прибравшись на столе, заспешила к больному: пора было снимать его с "голгофы".

- Не возьметесь полечить мне невралгию? - спросил он, больше для того, чтобы выправить нелепо прерванный разговор.

Она была не такой восторженной девочкой, как показалось при знакомстве. Откуда-то в этом легком, бродящем напитке появился старый хмель сарказма.

- Ах, у вас еще и невралгия? Интенсивная зарядка и бег трусцой,посоветовала она и скрылась за дверью.

Русинов смотрел ей вслед через окно. Это резкое ее отчуждение вызывало досаду и одновременно как бы подчеркивало, что здесь не любят людей, у которых нет четко определенного положения. Если ты врач - то уж врач, а тут действительно такой букет. Скорее всего, Ольгу насторожила всеядность Русинова, больше характерная для Службы, чем для открытого и честного человека. Значит, "мелиораторы" не жалуют Службу, и это уже неплохо. Но кто они сами?..

Сейчас Ольга передаст весь разговор Петру Григорьевичу и, возможно, "пермяку" - дяде Коле. Если они знают, кто такой Русинов и зачем приехал сюда, такими откровенностями их не смутишь. И насторожатся, если держат его здесь, чтобы присмотреться и выяснить истинные цели. Для верности надо бы завтра утром без предупреждения съездить в Ныроб и дать телеграмму Ивану Сергеевичу. А потом посмотреть на их реакцию.

А полечиться на "голгофе" было бы совсем не плохо...

Он достал из машины легкую титановую лопату, которые несколько лет назад на Урале продавались за копейки, и, не скрываясь, отправился к плесу: все рыбацкие причиндалы он оставил там, припрятав в укромном месте. Да теперь и не было смысла отводить глаза рыбалкой. Пусть видят, что он приехал рыть землю, а значит, что-то искать. Так скорее можно понять, кто они, эти совершенно разные люди, но как бы повязанные невидимой условностью, одним общим делом, к которому никого не подпускают. Вот если бы разговорился дядя Коля. Но вряд ли: Авега умер и за много лет почти ничего не сказал...

Русинов взобрался на крутой береговой склон, нашел свою разметку и начал копать. Он не сказал Ольге, что после филологического ему пришлось закончить еще один факультет - исторический и специализироваться на археологии. Правда, поступил без экзаменов и сразу на третий курс. И вот теперь, имея три диплома, звание полковника, степень доктора наук, он копал землю, прекрасно понимая, что ни уникальное для его бывшей профессии образование, ни диссертации, ни знания никому, кроме него самого, не нужны. Как, впрочем, и эти раскопки. Ему нравилось, что Институт перестал гоняться за кладами и сокровищами, точнее, почти перестал и постепенно перепрофилировался на проблемы исчезнувшей арийской цивилизации. Разумеется, в высших структурах партийной власти находилось множество оппонентов, которые объявляли эту тему запретной, по крайней мере, еще лет на сто. Гитлер и фашистская Германия, а особенно Отечественная война как бы наложили черную мету на существование целой цивилизации. Свастика - знак света - стала черным символом человеконенавистничества. Дошло до того, что в музеях стали прятать далеко в запасники полотенца с вышивками двухсот-трехсотлетней давности, на которых был изображен этот знак. Упоминание о Северной, нордической расе стало признаком национализма, фашизма, а память об арийском происхождении подавляющего большинства народов мира была вытравлена либо растворена в религиях и идеологиях, угодных сегодняшнему дню.

Однако независимо от сиюминутных догм и воззрений родственные народы продолжали тянуться друг к другу, и этим притяжением управлять было невозможно. Потому всю тысячелетнюю историю, воюя с немцами, Россия хоть и побеждала Германию, но никогда не забивала насмерть своего противника, не присоединяла к себе ее территории и не ассимилировала народа. Иначе бы постепенно разрушилось и исчезло спасительное многообразие арийского мира. То же самое сохранилось в отношении шведов, французов, поляков. И потому же русские люди всегда будут плакать, глядя индийские фильмы, переживать за судьбу мусульманских народов Ирака, Ирана, арабов Египта и Палестины. Это притяжение лежало вне сферы политики, религии, идеологии, поскольку относилось к духовным связям космического порядка - единству древней цивилизации и представлялось в виде дерева, с одним неразделимым корнем.

А корень этот питался соками Северной земли, и где бы ни прижились побеги дерева, прародиной ариев все равно остался Север, и поэтому в Индии существует легенда, что боги живут здесь, в стране холода, и они высоки, беловолосы и голубоглазы: Сканди - бог войны, Кама - бог любви...

Прикрываясь, по сути, исследованиями по проекту "Валькирия", Институт работал над изучением вопросов арийской цивилизации и успел лишь обозначить их. Несмотря на то что руководили в основном "спасенные" генералы, у них хватало ума и способностей не мешать поискам, и Служба, курировавшая Институт, неожиданным образом проникалась к его деятельности и не писала в своих отчетах об ученых-крамольниках. Да и на самом партийном верху кто-то умело сдерживал запретителей, ибо наверняка понимал важность работы. Мир давным-давно оказался разделенным на две цивилизации - Западную и Восточную, прямо противоположные друг другу. И эта дуалистическая концепция поддерживалась всеми силами и средствами, хотя изначально не могла существовать в мире Триединства. Между Западом и Востоком были славянские народы во главе с Россией, которые унаследовали арийскую цивилизацию, поскольку никогда не покидали ее ареала рассеивания и оставались в ее космическом Пространстве. Она, Россия, была не похожа ни на Запад, ни на Восток, хотя в разные времена тот или иной полюс стремился притянуть ее к себе, захватить в свою орбиту. У Великой, Белой и Малой Руси было свое, Северное притяжение, и потому она оставалась непонятной ни для Запада, ни для Востока. Напротив, она сама притягивала к себе множество других народов, блуждающих между магнитными полями цивилизаций, и постоянно оказывала значительное влияние на соседей.

И теперь, чтобы уравновесить взаимодействие сил в мире, следовало пересмотреть существующую концепцию и восстановить гармонию Триединства. А это значит признать весь славянский мир как Третью, Северную цивилизацию. Только в этом случае можно было остановить дисбаланс, грозящий мировой катастрофой. Запретители видели в этом возрождение "коричневых" идей на российской почве и шарахались как черти от ладана. Русинов подозревал, что закрытие Института в годы перестройки произо-шло именно по этой причине, ибо те, кто запрещал, оказа-лись у политического руля. Вместо объединения славян началось их еще большее разделение, а развал государствен-ности в России показывал, что в этой, очередной, схватке за влияние в мире победили дуалисты. А Институт очистили от космических, "коричневых" заморочек и, переделав его в совместные фирмы, отправили искать золотого тельца.

Россию теперь изо всех сил тянули в орбиту Запада, совершенно не учитывая законы взаимодействия космических тел и вряд ли подозревая, что существующая, несмотря ни на что, Северная цивилизация при тесном сближении с Западной может образовать ту критическую массу, которая разорвет мир. Предпоследний реформатор Петр 1 при всей своей горячности все-таки был дальновидным геополитиком, знал, что такое Россия, и не пытался столкнуть с места стороны света, а довольно ловко снимал пенки с Запада, пусть даже пополам с накипью...

"Сокровища Вар-Вар" давно уже перестали быть для Русинова просто сокровищами - золотом и самоцветами. Их существование было бы веским доказательством прав "земленаследия" России на Северный мир. И независимо от того, есть Институт или нет его, нужно это нынешним реформаторам или нет, он должен был копать, поскольку через два-три года смущенная магнитными полями российская стрелка компаса успокоится и вновь укажет на Север, в страну полунощную.

Русинов отрывал скрытый мореной культурный слой. Чем ниже он спускался к воде, пробивая в береге узкую траншею с отвесной стеной, тем больше становилось работы. Гравий пошел крупнее, а спрессованная морена жестче. Он садился на перекур и, когда вставал, ощущал пока еще легкие прострелы в шее и позвоночнике: упомянув о невралгии, он словно пробудил ее и уже по опыту знал, что завтра утром придется покряхтеть, чтобы встать с постели.

К закату Русинов добрался до крупных валунов - это означало, что морене приходит конец. Ему очень хотелось добыть в этот день хотя бы щепоть чернозема, но валуны лежали плотно, словно посаженные на раствор, и без лома шевелить их было невозможно. Русинов бросил лопату и услышал громкий в вечерней тишине гул машины и, когда взбежал на берег, в просвете между деревьями заметил мелькание "Патроль-нисана", осторожно ползущего по проселку на другой стороне реки. Глядя на ночь, Петр Григорьевич куда-то уезжал! Или увозил кого-то?! Русинов схватил рюкзак и скорым шагом направился к дому.

Ольга хлопотала возле чана, а в банном окошке горела свеча.

- Где же ваш улов? - с прежней веселостью спросила она: от прошлого отчуждения не осталось и следа.

- Сегодня мне не повезло, - признался Русинов. - Но я прикормил место.

- Ужин не заработали, - вздохнула Ольга. - Придется кормить вас в долг.

- Сделайте милость, - улыбнулся он. - Я так устал... Где же Петр Григорьевич?

- В Соликамск поехал, - бросила она между делом.

- В Соликамск?

- Да... За лекарствами.

- Не ближайший свет...

Ольга вошла в баню, оставив дверь приоткрытой: для дяди Коли на полке была устроена постель под марлевым пологом, непроглядным при свете свечи. На столе, приставленном к лавке, стояла пустая посуда - видимо, дядя Коля только что поужинал. Ольга забрала ее, глянула под полог:

- Все хорошо, дядь Коль?

- Да, сегодня лучше, - отозвался он глухим голосом. - Петя уехал?

- Ага! Ну, спокойной ночи!

- Запусти ко мне собаку, - вдруг попросил дядя Коля. - Мне веселее будет.

- Прибегут - запущу, - пообещала она и вышла. Горы еще светились в розовом закатном солнце, но в долине потемнело, так что в избе стояли сумерки. На пасеке не было электроники, хотя под потолком во всех комнатах висели лампочки и в углу, за резными столбами, стоял телевизор.

- Как тут можно зажечь свет? - спросил Русинов.

- Включить электростанцию, - сказала Ольга. - Только я не знаю, где ключ... Он летом живет без света. Хорошо, мы бы телевизор посмотрели!

Русинов осмотрел вешалку у двери, подергал ящики хозяйственного шкафа за печью и нашел какой-то ключ, висевший возле рукомойника.

- Этот?

- Может, и этот. - Ольга собирала на стол при свете свечи. - Надо попробовать...

Они вышли во двор, и Ольга указала на дверь рубленого хлева в самом углу. Ключ подошел, и Русинов оказался в тесном, оббитом оцинкованным железом закутке, где стояла электростанция "УД-4". Сделано все было по-хозяйскивыхлопная труба выведена на улицу, и бензиновый бак стоял там же, на стенах - аккуратная проводка и распределительный щит. В закутке была еще одна внутренняя дверь, запертая на навесной замок. Это было странно - дом Петра Григорьевича вообще не запирался, даже щеколды не было, а тут бронированный хлев... Русинов хорошо знал эти переносные станции, быстро разобрался и запустил двигатель. Под потолком засияла лампочка в защитном плафоне. Взгляд притягивался к внутренней двери: что он там прячет? Зачем туда проведен толстый кабель, рассчитанный на большую нагрузку? Для освещения хватило бы простого провода. Мастерская с деревообрабатывающим станком у Петра Григорьевича располагалась на повети...

Он вернулся в избу, где горели лампочки и мигал экран телевизора.

- Ладно, господин полковник, вот теперь вы ужин заработали! - счастливо сказала Ольга.

- Рад стараться!

За ужином Русинов смотрел на нее, а она - в телевизор. Не хотелось верить, что Ольга входит в компанию "мелиораторов" либо служит им. Современная, красивая девушка, у которой разгораются глаза при виде какой-нибудь рок-группы, и таинственный "пермяк" дядя Коля, вокруг которого теперь вертится вся жизнь на пасеке... Ему хотелось разговорить ее, однако Ольга влипла в экран. Русинов походил по избе, рассматривая столбики, и случайно обнаружил еще один ключ, висящий на боковой стороне шкафа. Вряд ли на пасеке еще что-нибудь запиралось, кроме этих двух дверей в хлеву. Он незаметно снял его и положил в карман. Конечно, нехорошо открывать замки в чужом доме, но слишком неравные условия игры, которую ему тут предложили: о нем знают всё, он же - почти ничего об этих людях. И пока нет хозяина, надо успеть побольше увидеть.

Тем временем музыкальная программа закончилась, и Ольга, спохватившись, позвала собак и побежала проведать дядю Колю. Русинов немедленно вошел в сарай, где трещала электростанция, вставил найденный ключ в пробой замкаподошел! Он распахнул дверь, оббитую железом, и в нос ударил тяжелый и стойкий запах кислоты. Выключатель оказался справа от двери...

Здесь был настоящий аккумуляторный цех, по размерам и мощности годившийся для хорошей автобазы. У стены на длинном железном верстаке, покрытом резиной, стояло десятка полтора аккумуляторов, причем больших, используемых на танках и комбайнах. Еще штук двадцать аккуратно стояли вдоль стены, возле железного чана, где, видимо, их промывали. А в углу, на деревянных стеллажах, лежали новые, в импортной упаковке. Тут же были оплетенные бутыли с кислотой и дистиллированной водой. Над верстаком, прикрученное к стене, висело модное многоканальное зарядное устройство с гроздьями проводов. Русинов заглянул под верстак, где что-то белело, и разглядел десятка три щелочных аккумуляторов, применяемых для шахтерских ламп...

Он быстро выключил свет и затворил дверь. Сбавил обороты двигателя электростанции, выровнял напряжение в сети. На пасеке любили свет! Зимой пчеловоду делать нечего, потому, наверное, и открыл аккумуляторный цех. Шофер лесовоза привозит и отвозит продукцию, и весь леспромхоз доволен. Частная предпринимательская деятельность. Только уж больно далеко от Ныроба! Хотя, с другой стороны, удобно прятаться от налоговой инспекции... Но какой дурак возит ему на зарядку шахтерские аккумуляторы? Из шахт Верхнекамского бассейна - слишком далеко, да и на каждой шахте есть свои аккумуляторные.

Русинов открыл свою машину, включил печку, радиоприемник и портативный вулканизатор: за ночь аккумулятор сядет. А завтра еще выдернуть центральный провод зажигания и погонять стартером, чтобы уж посадить окончательно. Потом он заглянул в избу, повесил на место ключ и сел к телевизору. Ольга была уже на крыльце.

- Как самочувствие дяди Коли? - спросил он.

- Вколола димедрол, может, уснет. - Ольга устроилась возле телевизора: шла примитивная и глупая передача "Выбери меня". Ведущий-сводник пыжился изо всех сил, чтобы развеселить публику.

- У него плохой сон?

- Две недели не спит...

- Оля, позвольте мне его посмотреть? - попросил Русинов. - Это по моей части.

- Нет, это не по вашей части, - отрезала она. - Сниму боль в суставах будет спать как миленький.

- Вы что, не доверяете мне? - улыбнулся он. - Может, диплом показать?

- Я-то и доверила бы, да он не согласится, - объяснила она.Привередливый - невозможно. Раньше его мама лечила, теперь я.

- Мама тоже врач?

- Фельдшер.

- А папа?

Ольга обернулась к нему и сказала с предупреждающей угрозой:

- А папа у меня - милиционер! Участковый!

- Вот как! - засмеялся Русинов. - А мы сейчас не на его участке?

- Нет, он в Гадье живет. Что, испугались?

- Конечно, испугался: с детства милицию боюсь.

- Папа очень строгий, - с любовью сказала она. - Его все слушаются и боятся.

Если дядя Коля дружил с отцом Ольги, значит, имел документы и был личностью известной. Но почему же он так похож на Авегу?! И почему к нему приходит без вести пропавший разведчик Виталий Раздрогин?

- Оля, а вы помните Владимира Ивановича? - решился спросить Русинов.

- Это кто? - Она наморщила лоб.

- Соколов.

- Не знаю, - сказала Ольга. - Не слышала... А кто он?

- В этих краях жил, мой знакомый, - пояснил Русинов. - А Авегу помните?

- Авегу помню! - вдруг с интересом воскликнула она, и у Русинова перед глазами зашатались столбики. - Но вы-то откуда его знаете?

- Видите, оказывается, у нас есть с вами общие знакомые! - не скрывая торжества, произнес Русинов. Ольга его радость поняла по-своему:

- Это ни о чем не говорит, господин полковник. На вас дурно действуют такие передачи!

Она выключила телевизор: здесь работала всего одна программа. Русинову хотелось немедленно расспросить ее об Авеге, но Ольга снова очужела и, по виду, не намеревалась больше вести разговоры. Можно было спугнуть ее, а потом уж никогда не поправить отношений. Хотя тот интерес, что возник в ее глазах при упоминании Авеги, продолжал существовать.

- В таком случае я пошел спать! - заявил Русинов. - Кстати, передача очень хорошая. Когда люди встречаются - всегда хорошо. Спокойной ночи!

Он пошел в свою палатку. От счастья и какого-то мальчишеского азарта хотелось прыгать. Авегу здесь знали! Наконец-то отыскался первый человек, который помнил его! Владимира Ивановича Соколова Ольга не знала, но Авега был ей знаком. Значит, он отсюда, из этих мест. Но почему же никто не откликнулся, когда объявляли на него розыск? Даже Ольгин отец, работник милиции, участковый! К нему-то уж точно попадал плакат с портретом Авеги...

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: