ТИПЫ РОМАНТИЧЕСКИХ ГЕРОЕВ

РОМАНТИЗМ

В современной науке о лит-ре романтизм рассматривается в основном с двух точек зрения: как определенный художественный метод, основанный на творческом преображении действительности в искусстве, и как литературное направление, исторически закономерное и ограниченное во времени. Более общим является понятие романтического метода. На нем мы и остановимся.

Как мы уже говорили, художественный метод предполагает определенный способ постижения мира в искусстве, то есть основные принципы отбора, изображения и оценки явлений действительности. Своеобразие романтического метода в целом можно определить как художественный максимализм, который, являясь основой романтического миропонимания, обнаруживается на всех уровнях произведения – от проблематики и системы образов до стиля.

В романтической картине мира материальное всегда подчинено духовному. Борьба этих противоположностей может принимать различные обличия: божественное и дьявольское, возвышенное и низменное, истинное и ложное, свободное и зависимое, закономерное и случайное и т.д.

Романтический идеал, в отличие от идеала классицистов, конкретного и доступного для воплощения, абсолютен и уже поэтому находится в вечном противоречии в преходящей действительностью. Художественное мировосприятие романтика, таким образом, строится на контрасте, столкновении и слиянии взаимоисключающих понятий. Мир совершенен как замысел – мир несовершенен как воплощение. Можно ли примирить непримиримое?

Так возникает двоемирие, условная модель романтического мира, в котором реальность далека от идеала, а мечта кажется неосуществимой. Часто связующим звеном между этими мирами становится внутренний мир романтика, в котором живет стремление от унылого «ЗДЕСЬ» к прекрасному «ТАМ». Когда их конфликт неразрешим, звучит мотив бегства: уход от несовершенной действительности в инобытие мыслится как спасение. Именно это происходит, например, в финале повести К.Аксакова «Вальтер Эйзенберг»: герой чудесной силой своего искусства оказывается в мире мечты, созданном его кистью; таким образом, смерть художника воспринимается не как уход, а как переход в другую реальность. Когда возможно соединение реальности с идеалом, появляется идея преображения: одухотворение материального мира при помощи воображения, творчества или борьбы. Вера в возможность осуществления чуда живет и в 20 веке: в повести А.Грина «Алые паруса», в философской сказке А.де Сент-Экзюпери «Маленький принц».

Романтическое двоемирие как принцип действует не только на уровне макрокосмоса, но и на уровне микрокосмоса – человеческой личности как неотъемлемой части Вселенной и как точки пересечения идеального и бытового. Мотивы раздвоенности, трагической разорванности сознания, образы двойников весьма распространены в романтической лит-ре: «Удивительная история Петера Шлемиля» А.Шамиссо, «Эликсир сатаны» Гофмана, «Двойник» Достоевского.

В связи с двоемирием особое положение занимает фантастика как мировоззренческая и эстетическая категория, причем ее понимание не всегда следует сводить к современному пониманию фантастики как «невероятному» или «невозможному». Собственно романтическая фантастика часто означает не нарушение законов мироздания, а их обнаружение и в конечном итоге – исполнение. Просто эти законы имеют духовную природу, а реальность в романтическом мире не ограничена материальностью. Именно фантастика во многих произведениях становится универсальным способом постижения действительности в искусстве за счет преображения ее внешних форм при помощи образов и ситуаций, не имеющих аналогов в материальном мире и наделенных символическим значением.

Фантастика, или чудо, в романтических произведениях (и не только) может выполнять различные функции. Кроме познания духовных основ бытия, так называемая философская фантастика, при помощи чуда раскрывается внутренний мир героя (психологическая фантастика), воссоздается народное мировосприятие (фольклорная фантастика), происходит прогнозирование будущего (утопия и антиутопия), это и игра с читателем (развлекательная фантастика). Отдельно следует остановиться на сатирическом разоблачении порочных сторон действительности – разоблачении, в котором фантастика зачастую играет немаловажную роль, представляя в аллегорическом свете реальные общественные и человеческие недостатки.

Романтическая сатира рождается из неприятия бездуховности. Реальность оценивается романтической личностью с позиций идеала, и чем сильнее контраст между существующим и должным, тем активнее противостояние человека и мира, утратившего свою связь с высшим началом. Объекты романтической сатиры разнообразны: от социальной несправедливости и буржуазной системы ценностей до конкретных людских пороков: любовь и дружба оказываются продажными, вера – утраченной, сострадание – лишним.

В частности, светское общество являет собой пародию на нормальные человеческие отношения; в нем царят лицемерие, зависть, злоба. В романтическом сознании понятие «свет» (аристократическое общество) часто оборачивается своей противоположностью – тьма, чернь, светское – значит, бездуховное. Для романтиков вообще не характерно использование Эзопова языка, он не стремится скрыть или приглушить свой язвительный смех. Сатира в романтических произведениях часто предстает как инвектива (объект сатиры оказывается настолько опасным для существования идеала, а его деятельность настолько драматичной и даже трагичной по своим последствиям, что смеха его осмысление уже не вызывает; при этом нарушается связь сатиры с комическим, поэтому возникает отрицающий пафос, не связанный с высмеиванием), прямо выражающая авторскую позицию: «Это гнездо разврата сердечного, невежества, слабоумия, низости! Спесь становится там на колени перед наглым случаем, целуя запыленную полу его одежды, и давит пятою скромное достоинство… Мелочное честолюбие составляет предмет утренней заботы и ночного бдения, лесть бессовестная управляет словами, гнусная корысть поступками. Ни одна высокая мысль не сверкнет в этой удушливой мгле, ни одно теплое чувство не разогреет этой ледяной горы» (Погодин. «Адель»).

Романтическая ирония, так же как и сатира, непосредственно связана с двоемирием. Романтическое сознание стремится в прекрасный мир, а бытие определяется законами мира реального. Жизнь без веры в мечту для романтического героя бессмысленна, но мечта невоплотима в условиях земной действительности, и поэтому вера в мечту бессмысленна тоже. Осознание этого трагического противоречия выливается в горькую усмешку романтика не только над несовершенством мира, но и над самим собой. Эта усмешка слышится в произведениях немецкого романтика Гофмана, где возвышенный герой часто попадает в комические ситуации, а счастливый финал – победа над злом и обретение идеала – может обернуться вполне земным мещанским благополучием. Например, в сказке «Крошка Цахес» романтические влюбленные после счастливого воссоединения получают в подарок чудесное имение, где растет «отменная капуста», где пища в горшках никогда не пригорает и фарфоровая посуда не бьется. А в сказке «Золотой горшок» (Гофмана) уже само название иронически приземляет известный романтический символ недостижимой мечты – «голубой цветок» из романа Новалиса.

События, из которых складывается романтический сюжет, как правило, яркие и необычные; они являются своеобразными вершинами, на которых строится повествование (занимательность в эпоху романтизма становится одним из важнейших художественных критериев). На событийном уровне ярко прослеживается абсолютная свобода автора в построении сюжета, причем это построение может вызывать у читателя чувство незавершенности, фрагментарности, приглашение к самостоятельному заполнению «белых пятен». Внешней мотивировкой экстраординарности происходящего в романтических произведениях могут служить особые места и время действия (экзотические страны, далекое прошлое или будущее), народные суеверия и предания. Изображение «исключительных обстоятельств» направлено, прежде всего, на раскрытие «исключительной личности», действующей в этих обстоятельствах. Характер как двигатель сюжета и сюжет как способ реализации характера тесным образом связаны, поэтому каждый событийный момент является своеобразным внешним выражением борьбы добра и зла, происходящей в душе романтического героя.

Одно из достижений романтизма – открытие ценности и неисчерпаемой сложности человеческой личности. Человек осознается романтиками в трагическом противоречии – как венец творения, «гордый властелин судьбы» и как безвольная игрушка в руках неведомых ему сил, а иногда и собственных страстей. Свобода личности предполагает ее ответственность: совершив неверный выбор, нужно быть готовым к неизбежным последствиям.

Образ героя часто неотделим от лирической стихии авторского «я», оказываясь или созвучным ему, или чуждым. В любом случае автор-повествователь в романтическом произведении занимает активную позицию; повествование тяготеет к субъективности, что может проявляться и на композиционном уровне – в использовании приема «рассказ в рассказе». Исключительность романтического героя оценивается с нравственных позиций. И эта исключительность может быть как свидетельством его величия, так и знаком его неполноценности.

«Странность» персонажа подчеркивается автором, прежде всего, при помощи портрета: одухотворенная красота, болезненная бледность, выразительный взгляд – эти признаки давно стали устойчивыми. Очень часто при описании внешности героя автор использует сравнения и реминисценции, как бы цитируя уже известные образцы. Вот характерный пример такого ассоциативного портрета (Н.Полевой «Блаженство безумия»): «Не знаю, как описать Адельгейду: она уподоблялась дикой симфонии Бетховена и девам-валькириям, о которых певали скандинавские скальды… лицо… было задумчиво-прелестно, походило на лицо мадонн Альбрехта Дюрера… Адельгейда казалась духом той поэзии, который вдохновлял Шиллера, когда он описывал свою Теклу, и Гете, когда он изображал свою Миньону».

Поведение романтического героя также свидетельство его исключительности (а иногда – исключенности из социума); часто оно не вписывается в общепринятые нормы и нарушает условные правила игры, по которым живут все остальные персонажи.

Антитеза – излюбленный структурный прием романтизма, которые особенно очевиден в противостоянии героя и толпы (и шире – героя и мира). Это внешний конфликт может принимать различные формы, в зависимости от типа романтической личности, созданной автором.

ТИПЫ РОМАНТИЧЕСКИХ ГЕРОЕВ

Герой – наивный чудак, верящий в возможность осуществления идеалов, часто комичен и нелеп в глазах здравомыслящих. Однако он отличается от них своей нравственной цельностью, детским стремлением к истине, умением любить и неумением приспосабливаться, то есть лгать. Таков, например, студент Ансельм из сказки Гофмана «Золотой горшок» – именно ему, по-детски смешному и нескладному, дано не только открыть существование идеального мира, но и жить в нем, и быть счастливым. Счастьем воплощенной мечты награждена и героиня повести А.Грина «Алые паруса» Ассоль, умевшая верить в чудо и ждать его появления, несмотря на издевательства и насмешки.

Герой – трагический одиночка и мечтатель, отвергнутый обществом и осознающий свою чуждость миру, способен на открытый конфликт с окружающими. Они кажутся ему ограниченными и пошлыми, живущими исключительно материальными интересами и поэтому олицетворяющими некое мировое зло, могущественное и губительное для духовных устремлений романтика. Часто этот тип героя соединяется с темой «высокого безумия», связанной с мотивом избранничества (Рыбаренко из «Упыря» А.Толстого, Мечтатель из «Белых ночей» Достоевского). Наиболее острый характер оппозиция «личность – общество» приобретает в романтическом образе героя-бродяги или разбойника, мстящего миру за свои поруганные идеалы («Отверженные» Гюго, «Корсар» Байрона).

Герой – разочарованный, «лишний» человек, не имевший возможности и уже не желающий реализовать свои дарования на благо общества, утратил прежние мечты и веру в людей. Он превратился в наблюдателя и аналитика, вынося приговор несовершенной действительности, но не пытаясь изменить ее или измениться самому (лермонтовский Печорин). Тонкая грань между гордостью и эгоизмом, осознанием собственной исключительности и пренебрежением к людям может объяснить, почему так часто в романтизме культ одинокого героя смыкается с его развенчанием: Алеко в поэме Пушкина «Цыганы», Лара в рассказе Горького «Старуха Изергиль» наказаны одиночеством именно за свою нечеловеческую гордыню.

Герой – демоническая личность, бросающая вызов не только обществу, но и Творцу, обречен на трагический разлад с действительностью и самим собой. Его протест и отчаяние органически связаны, поскольку отвергаемые им Красота, Добро и Истина имеют власть над его душой. Герой, склонный избирать демонизм в качестве нравственной позиции, тем самым отказывается от идеи добра, поскольку зло рождает не добро, а только зло. Но это «высокое зло», так как оно продиктовано жаждой добра. Мятежность и жестокость натуры такого героя становятся источником страдания окружающих и не приносят радости ему самому. Выступая как «наместник» дьявола, искуситель и каратель, он сам иногда по-человечески уязвим, ибо страстен. Не случайно в романтической лит-ре получил распространение мотив «влюбленного беса». Отголоски этого мотива звучат в лермонтовском «Демоне».

Герой – патриот и гражданин, готовый отдать жизнь на благо Отчизны, чаще всего не встречает понимания и одобрения современников. В этом образе традиционная для романтиков гордость парадоксально соединяется с идеалом самоотверженности – добровольного искупления коллективного греха одиноким героем. Тема жертвенности как подвига особенно характерно для «гражданского романтизма» декабристов (персонаж поэмы Рылеева «Наливайко» сознательно выбирает свой страдальческий путь):

Известно мне – погибель ждет

Того, кто первым восстает

На притеснителей народа.

Судьба меня уж обрекла,

Но где, скажи, когда была

Без жертв искуплена свобода?

Подобное мы встречаем и в думе Рылеева «Иван Сусанин», таков и горьковский Данко. В творчестве Лермонтова также распространен этот тип.

Еще один из распространенных типов героя можно назвать автобиографическим, так как он представляет осмысление трагической участи человека искусства, который вынужден жить как бы на границе двух миров: возвышенного мира творчества и обыденного мира. Немецкий романтик Гофман как раз по принципу совмещения противоположностей построил свой роман «Житейские воззрения кота Мура вкупе с фрагментами биографии капельмейстера Иоганесса Крейслера, случайнр уцелевшими в макулатурных листах». Изображение обывательского сознания в этом романе призвано оттенить величие внутреннего мира романтического композитора Иоганна Крейслера. В новелле Э.По «Овальный портрет» живописец чудесной силой своего искусства отнимает жизнь у женщины, портрет которой он пишет, – отнимает, чтобы дать взамен вечную.

Другими словами, искусство для романтиков – не подражание и отражение, а приближение к истинной реальности, лежащей за пределами видимой. В этом смысле оно противостоит рациональному способу познания мира.

В романтических произведениях большую смысловую нагрузку выполняет пейзаж. Буря и гроза приводят в движение романтический пейзаж, подчеркивая внутреннюю конфликтность мироздания. Это соответствует страстной натуре героя-романтика:

…О, я как брат

Обняться с бурей был бы рад!

Глазами тучи я следил,

Рукою молнии ловил … («Мцыри»)

Романтизм противостоит классицистическому культу разума, считая, что «есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». На смену чувству (сентиментализм) является страсть – не столько человеческая, сколько сверхчеловеческая, неуправляемая и стихийная. Она возвышает героя над обыденностью и соединяет его с мирозданием; она открывает читателю мотивы его поступков, а нередко становится оправданием его преступлений:

Никто не создан целиком из зла,

И в Конраде благая страсть жила…

Однако если байроновский Корсар способен на глубокое чувство вопреки преступности своей натуры, то Клод Фролло из «Собора Парижской Богоматери» В.Гюго становится преступником из-за безумной страсти, разрушающей героя. Такое амбивалентное понимание страсти – в светском (сильное чувство) и духовном (страдание, мучении) контексте характерно для романтизма, и если первое значение предполагает культ любви как открытия Божественного в человеке, то второе напрямую связано с дьявольским соблазном и духовным падением. Например, главному герою повести Бестужева-Марлинского «Страшное гадание» при помощи чудесного сна-предупреждения дается возможность осознать преступность и гибельность своей страсти к замужней женщине: «Это гадание открыло мне глаза, ослепленные страстью; обманутый муж, обольщенная супруга, разорванное, опозоренное супружество и, почему, как знать, может, кровавая месть мне или от меня – вот следствия безумной любви моей!!!»

Романтический психологизм основан на стремлении показать внутреннюю закономерность слов и деяний героя, на первый взгляд необъяснимых и странных. Их обусловленность открывается не столько через социальные условия формирования характера (как это будет в реализме), сколько через столкновение сил добра и зла, поле битвы которых – сердце человека. Романтики видят в душе человека соединение двух полюсов – «ангела» и «зверя».

Таким образом, человек в романтической концепции мира включен в «вертикальный контекст» бытия как важнейшая и неотъемлемая часть. От личного выбора зависит его положение в этом мире. Отсюда – величайшая ответственность личности не только за действия, но и за слова, и за мысли. Тема преступления и наказания в романтическом варианте приобрела особую остроту: «Ничто в свете не забывается и не исчезает»; за грехи предков будут расплачиваться потомки, и неискупленная вина станет для них родовым проклятием, которое определит трагическую судьбу героев («Страшная месть» Гоголя, «Упырь» Толстого).

Таким образом, мы обозначили некоторые существенные типологические черты романтизма как художественного метода.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: