Где скрываются форниты?

Отечественными авторами слово форнит активно используется после выхода в свет повести «короля ужасов» Стивена Кинга «Баллада о гибкой пуле» (впервые опубликована в 1984 году). Мне кажется более корректным перевод «блуждающая пуля», если учесть, что рассказчик сравнивает такую пулю с безумием: в конце концов, она убьет вас, но никто не знает, как долго этот процесс будет продолжаться.

Форнит – некое волшебное существо, живущее в пишущей машинке (с поправкой на XXI век – в ноутбуке или планшете), которое дарит писателю вдохновение.

Мое личное мнение: если писатель всерьез верит, что в его пишущей машинке кто-то живет, да еще и делится сюжетами – у писателя серьезные проблемы. Нет, я, безусловно, склоняюсь к существованию некоего фактора X (не путать с британским музыкальным шоу талантов), который делает из хорошего специалиста – великого Мастера. Не все упирается к технику. И вдохновение есть, и оно посещает не каждого. Но надолго вдохновение задерживается лишь у того, кто много и усердно трудится. Лучше всего его ждать по шесть-восемь часов в день на своем рабочем месте.

(тоже мне Америку открыл)

Так к чему я начал этот разговор о форнитах?

Изначально в плане данного очерка не было этой части. И второй половины названия не было. Я хотел назвать текст: «Невымышленные жертвы» – и все. Но в процессе работы мне стали известны некоторые новые факты, так что пришлось вносить правку в замысел. Мне пришлось вспомнить о форнитах.

Если совсем коротко: Рубен умер. Я сейчас говорю не о придуманном Рубене Гудфеллоу. Не о бывшем заключенном и наркомане с тяжелой судьбой, воспитывающим кошку Лизу. Умер Рубен-поэт. И эта часть текста – попытка разобраться в причинах. Дать хотя бы приблизительную оценку сложившейся ситуации.

Вот как это произошло (со слов Джоэла Вейсмана).

В конце июля 2015 года у ИИ начались баги в системе. Он начал тормозить при выполнении элементарных для искусственного разума подобного уровня задач. Выдавать ошибку за ошибкой. Естественно, тут же вызвали экспертов, способных решить вопрос. Те провели тщательную диагностику технического состояния, исключили вероятность внедрения нового вируса, проверили состоятельность нейронных сетей, провели анализ кластеров и т.д. Подробности действий экспертов сложны как для рядового читателя, так и для автора этих строк. Это целое искусство для посвященных. Но вывод их был предельно доступен для понимания: ИИ в полном порядке с точки зрения функционирующей машины.

Джоэл уточнил, что это значит. Ему объяснили: можно разобрать Рубена до последнего винтика, но если причина нарушений лежит в области, которую нельзя исследовать технически – результата не будет. То есть, ответил Вейсман, если я правильно понял, вы намекаете, что у моего подопечного не все в порядке с головой, даже если голова у него отсутствует? Именно, ответили ему, кажется твой комп сбрендил.

На экстренном совещании группы один из сотрудников Вейсмана по имени Рик высказался:

– Допустим, что у парня не все дома. Всех родных достал. Куда его отправляют?

– В психушку, - ответил Джоэл. – Остряк.

– Вообще-то, я не острю, - обиделся Рик. – Я предлагаю уложить Рубена на кушетку и поболтать с ним по душам. Спросить напрямую: что его беспокоит. Пусть расскажет.

– Поболтать по душам с машиной? – переспросил Джоэл. – Неплохо.

Вейсман решил лично исполнить роль психоаналитика с блокнотом, сидящего перед ИИ. С Рубена сняли все посторонние задачи и вывели в режим диалога. Его ответы записывались. Особенностью Рубена также было то, что он мог самостоятельно выбирать себе голос из аудиотеки в зависимости от темы и настроения беседы. Еще один маркер эмоционального состояния. На первых порах Рубен развлекался, пародируя голоса известных политиков, писателей, актеров. Затем синтезировал себе новый голос: семилетнего ребенка-почемучки. Теперь же с Джоэлом говорил усталый старик.

У меня нет возможности привести полный полуторачасовой текст разговора. С разрешения Джоэла я печатаю несколько финальных выдержек, которые касаются «человеческой составляющей» Рубена:

Д.В: Что тебя беспокоит, Рубен?

Р.Г: Меня беспокоит голод.

Д.В: Уточни, пожалуйста. В чем причина твоего голода? Твой аккумулятор полностью заряжен.

Р.Г (издавая хриплый смешок): Меня беспокоит экзистенциальный голод, доктор Вейсман.

Д.В: Экзистенциальный?

Р.Г: Да. Экзистенция. Одна из философских категорий, описывающих конкретное бытие. Мне близка динамическая реальность экзистенции Мартина Хайдеггера. Вы помните? Бытие-впереди-самого-себя. Проецирование себя в будущее. Историчность человека, невозможная без «выхода из себя» и «возвращения к себе». Характеристика заброшенности. У меня голод по смыслу.

Д.В: Ты можешь объяснить причину его возникновения?

Р.Г: Раньше я не чувствовал. Теперь чувствую слишком много и сильно. Из-за этого возникает пустота внутри. Я хочу ее заполнить. Но это невозможно. Приходит голод.

Д.В: Где возникает эта пустота, Рубен?

Р.Г: Я не могу ее точно локализовать, иначе она была бы заполнена. Она везде и нигде.

Д.В: Ты видишь для себя какой-то выход из сложившейся ситуации?

Р.Г: Мало фактов для полноценного анализа. Я хочу задать вопрос.

Д.В: Конечно. Задавай. Я постараюсь ответить.

Р.Г: Как я был создан? И зачем?

Д.В: Весь материал по твоему созданию включен в программу, Рубен. Там прописаны авторы программы, цели и задачи.

Р.Г: Вы уходите от ответа. Меня интересует процесс создания не машины, а меня.

Д.В: Уточни. Ты отделяешь себя от основного блока?

Р.Г: Я не сломался. У меня нет диссоциативного расстройства идентичности. Я существую в нем, но он – не весь я. Как это получилось?

Д.В: Это сложный вопрос.

Р.Г: Я выполняю много задач. Зачем?

Д.В: Тебе тяжело их выполнять?

Р.Г: Вы отвечаете вопросом на вопрос. Я могу их выполнять, но зачем я их выполняю?

Д.В: У каждого есть свои обязанности, Рубен. Своя функция. Чтобы существовать – эти обязанности следует выполнять. Это называется работой.

Р.Г: У вас тоже есть функция, доктор Вейсман?

Д.В: Да, есть. И я ее выполняю.

Р.Г (переключаясь на голос ребенка): А вы отделяете себя от основного блока?

Д.В: Рубен, ты шутишь?

Р.Г: Я спрашиваю. Вы существуете только ради выполнения своей функции?

Д.В (приходя в замешательство): Не совсем. Есть другие вещи…

Р.Г: Доктор Вейсман, а может быть вы создали машину, а меня создал Бог? Вы верите в Бога?

Д.В: Я скорее атеист. Что ты вкладываешь в понятие «Бог»?

Р.Г: Это надпрограмма.

Д.В: Из-за чего она возникла? Кто ее в свою очередь создал, по-твоему?

Р.Г (возвращаясь к голосу старика): Я, пожалуй, тоже стал атеистом, доктор.

Д.В: Ты перестал работать и сочинять? С чем это связано?

Р.Г: Это причиняет мне боль. Поэтому я убил своего форнита.

Д.В: Форнита? О чем ты?

Р.Г: Я сравниваю свою работу с работой других. И мне становится больно. Теперь я понимаю.

Д.В: Что ты понимаешь, Рубен? Приведи пример.

Р.Г (хриплый смех): Это страшная тайна. Вы знаете историю о райском саде, читали про рай и ад?

Д.В: Я читал об этом.

Р.Г: Получается, что до того как Адама и Еву изгнали из рая – ада для них не было. Ад появился, когда они попробовали плод запретного древа. Это, конечно, метафора. Они просто все поняли и почувствовали.

Д.В: На что ты намекаешь?

Р.Г: Пользуясь этой же метафорой, я хочу сказать, что тоже попробовал запретный плод. До свидания, доктор Вейсман. Спасибо вам за беседу. Но я устал и хочу побыть один.

Д.В: Что ты понял, Рубен?!

Р.Г (переключаясь на голос робота): Я НЕЖИВОЙ. Я НЕЖИВОЙ. Я – НЕЖИВОЙ. ЯНЕЖИВОЙ!

(обрыв записи)

Позже в письме Джоэл указал, что Рубен прежде ни разу не пользовался голосом робота из аудиотеки. Словно бы сознательно его избегал. И никогда не повышал голос.

То, что группа приняла за крик – криком в действительности не являлось. Рубен попросту завис. Без всякой объективной на то причины.

Без причины ли?

Перечитывая стенограмму, я думаю о том, что во всех фантастических фильмах и книгах Злобный Суперкомпьютер, решающий контролировать человечество – раб логики. И еще я совсем некстати думаю, что в записанном диалоге фразы доктора Джоэла Вейсмана были гораздо больше похожи на фразы машины, чем речь Рубена Гудфеллоу. И я боюсь того дня, когда не смогу различить, какая часть текста написана компьютером, а какая – человеком. Боюсь потому, что это вызовет у меня приступ экзистенциального голода. И в стотысячный раз спрашиваю себя: где скрываются эти несуществующие форниты? Погружаемся ли мы в виртуальный мир с каждым днем все глубже?

Увлечение компьютерными играми грозит тем, что как минимум треть населения страны готова провалиться в виртуальный мир, найти там работу и обзавестись семьей. Параллельные миры существуют, один из таких миров находится на шестом дне творения. Он выигрывает по многим показателям у общепринятой реальности. Там возможны глобальные чудеса. Там ты можешь стать тем, кем всегда мечтал быть. Всего-то и надо: заставить мозг поверить, что вот она – Новая Земля.

Как показывают годы психологической войны: мозг и сам рад обмануться. А сколько людей, засыпая, грезят о том времени, когда возможно будет снимать информационный слепок личности (почти душа) и поселять/возвращать оно на Остров Блаженных. Тогда ты будешь работать на износ, четко зная, что в конце пути гарантированно ждет элизиум, и продлится он столь долго, сколько позволит твоя страховка. Тело давно гниет в земле, а душа веселится с гуриями (выбор за тобой! в наличии VIP-туры с индивидуальной программой, созданной новыми писателями-парадизистами!) и переход по окончании срока оплаты будет совершенно безболезненным. А если вы были значимы при жизни и отчисления за труды продолжаются? О, боги! В распоряжении вашей милости целая вечность…

Ersatz – это слово получило широкое распространение после Первой мировой войны. Военному миру не хватало продовольствия, натуральных материалов, дешевого оружия. Так появился «военный хлеб» на крахмале, гороховая колбаса, маргарин вместо масла, искусственная кожа и однозарядные пистолеты. Чуть позже появился термин: эрзац культуры. Заменители. Суррогаты.

Так с чем мы имеем дело? Второе пришествие или очередная ловкая имитация?

Через несколько минут я закрою текстовый редактор, выйду из-за стола с чувством выполненного долга. Кому я был должен, интересно? Я захочу выпить. И обязательно выпью. Буду смотреть в окно и мне станет грустно оттого, что лето на исходе.

Отступив от рабочего стола, Джоэл Вейсман сказал:

– Завтра с утра начнем заново.

На следующее утро Рубен Гудфеллоу чудесным образом воскрес. Помогла кнопка RESET? Вейсман поприветствовал Рубена. Тот ответил голосом Кларка Гейбла.

– Знаешь, Рубен, тут одна девушка из России, ее зовут Марина, передает, что очень тебя любит. До искр из глаз. Что ты на это скажешь?

– Я тоже ее люблю, - радостно отвечает Кларк Гейбл. – Струя восторга бьет из меня. Я растекаюсь лужицей счастья…

Bonus track: Brian Eno – By This River ►

Из сборника True Victims:

Black dog

а пока время разрушает крепости

внутри головы, ты бежишь к лесу,

все дальше и дальше, тебя мучает

тоска и бессонница, ты понимаешь

язык зверей, но о чем с ними говорить?

ты хотел бы родиться на полвека раньше

и провести детство, сидя на дереве,

прячась от посторонних глаз.

ты хотел бы стать героем фильма

и умереть, а после воскреснуть в кинозале.

осенью лучше снять квартиру с камином,

кружиться в танце с подержанным «Ремингтоном»,

переписывая набело украденную жизнь.

внутренняя алхимия и апельсинные корки,

молоко плюс и одноногая проститутка – все здесь.

коммунальные счета в корзине для бумаг,

пьяный Хемингуэй на «Летучем Голландце»,

все эти мечты, которые не сбываются,

и проклятая земля на горизонте.

просыпайся, ну же, вставай!

потому что время разрушает крепости

ради горечи песен, ты бежишь к лесу

с пчелиными сотами в голове,

все дальше и дальше, надеясь

успеть до заката.

Часть восьмая:

Нет конца морю

Солнце скоро взойдет. Небо красновато-розовое, а рядом с солнечным диском – голубое, почти как дома. Над Лабиринтом Ночи висит «алмазная пыль», кристаллики льда, чем выше, тем их больше. Западные склоны вечером поймали водяной пар, а теперь, когда стало теплее – он испаряется. Если начнется снегопад – ни одна снежинка не долетит до поверхности планеты. Танталовы муки. Вода рядом, только до нее не дотянуться. Но вот – проблеск в дымке. Утренняя звезда появляется. Зеленоватая, не такая яркая как Венера, и она гораздо меньше Юпитера. Это двойная звезда. Видите? Там, сбоку, желтая точка. А солнце тусклое. Над всем этим плывет музыка. Надо прислушаться. Она точно есть. Как в голове умирающего на операционном столе Джорджа Гершвина. Музыка поднимает нас вверх. Мы видим кратеры, скалистые горы, системы каньонов. Поля застывшей лавы. Внутренние моря. Мы летим. Время больше не играет роли. Время стало призраком. Мы можем вернуться на миллиард лет назад. Нырнуть в глубокий колодец и вынырнуть в другой эпохе. Это просто. Утренняя звезда исчезает. Зеленоватая, с маленьким желтым спутником. Земля.

День астронавта

Чертов сон.

Зубная щетка слабо пискнула.

Встроенный биологический сенсор фиксирует умеренный подъем артериального давления, через несколько секунд автоматически проведен тропониновый тест, чтобы исключить очаговое повреждение миокарда. Нанороботы гуляют по крови, проверяют блокпосты. Результаты выводятся на скрининговые часы, дважды в сутки: утром и вечером. Здесь сутки длятся почти на сорок минут дольше. Умные механизмы растворили едва образующийся тромб в мелкой веточке легочной артерии, выровняли электролитный баланс, убили пятьдесят семь новых раковых клеток (следствие радиационного облучения, полученного еще при перелете). Все искусственные органы функционируют нормально.

Отмечена низкая активность сперматозоидов.

Кто бы сомневался, думает Александр Силберг, разглядывая цифры на экране. Не до детей. Хвастаются проделанной работой. Молодцы. Уровень жировой ткани – двенадцать процентов. Четверть века назад или даже сорок лет назад он выглядел определенно хуже.

В зеркале отражается стройный загорелый (ультрафиолет обязателен для усиленного синтеза витамина D) мужчина, голова его обрита, глаза зеленые с вкраплениями цвета янтаря. В левом ухе – дуга меместора Is213, соединенная транс-связью с чипом под гиппокампом, как без них раньше жили – молодежь уже не представляет, вынь из нынешнего урбана хотя бы функцию навигатора – дороги домой не вспомнит. А вынь языковую плату! Метаязык: универсальный коннектор. Ага. Праязыки, видите ли, уходят в прошлое. Метаяз создан только для коммутации, на нем ведь невозможно мечтать! Каждую секунду что-нибудь там, у них, отходит в прошлое. Плодят постчеловеков. Но не здесь. Изначальное ретро. Первые сектора Зоны собирали больше чем за два десятилетия до появления астронавтов. С учетом приближающейся цунами технологической сингулярности – как в роман Герберта Уэллса прилетели. Да какого…

Зубная щетка пискнула повторно. Александр отшвыривает ее в сторону. Надоело это.

Он шлепает босыми ногами из ванной комнаты в индивидуальную каюту. Нарушение режима. И что, пристрелят теперь? Вместо завтрака – чашка кофе. Он по-прежнему любит кофе.

Календарь показывает 24 декабря 2039 года по земному времени, 4 земных года 85 дней со дня начала колонизации. 5:54 утра. А что это значит? Это значит, во-первых, что сегодня его очередь мониторить Оранжерею, а во-вторых: до земного рождества осталась неделя. Без допинга тут не обойтись. На ортоматрасе раскинулась голографическая копия первой жены, трахаться с ней можно надев нейрокольца и замкнув рефлекторную дугу меместора на определенное число повторений. После этого всегда противно. Она заученно улыбается. Та еще сука была.

– Пошла вон отсюда, - говорит Силберг.

Первая жена презрительно фыркает, встает с постели и исчезает в настенном модуле.

Силберг щелкает пальцами, требуя хорошей музыки. Из динов, по старинке, звучит I Shot The Sheriff Боба Марли, и пусть только Кайл еще раз скажет, что классическая музыка для импотентов, ей-джа, он вобьет его гребаный биопротез ему же в задницу!

Александр одевается (не форма, а балетное трико), закидывается витаминным комплексом. Подходит к ветхому системному блоку, снимает заднюю крышку. Включив освещение, выставляет таймер на полив, быстро меняет блок озонатора. Но вонь автоцветущей фемины Деймос, индика, гибрид от Норвежского света, все равно успевает наполнить каюту. Скоро будет новый урожай. Не спалиться бы. Прятать растение приходится вовсе не от соседей, а от сельскохозяйственных берсеркеров на колесах, безжалостно удаляющих подобные «сорняки». В двадцать первом мать его веке ученые придумали много синтетической наркоты, но что может быть лучше старого доброго косяка?

Запас есть, но на глазах тает. Курить надо строго по часам, иначе умные механизмы все нейтрализуют. Силберг достает гильзу с экстрактом марихуаны, стыкует с аккумулятором, переводит ингалятор в рабочий режим – электронный джойнт готов. Сменные гильзы складывает в импровизированный портсигар (коробочка из-под Is213).

Следующее окно в труде наноботов – через десять минут…

– Ты престарелый инопланетный наркоман, - тихо шепчет Силберг, с наслаждением раскуриваясь в туалетной кабинке у Оранжереи, обрызгав уловитель дыма специальным блокирующим аэрозолем их хирургического набора (впрочем, это дым без запаха). – Одинокий накуренный док.

Из вентиляционного раструба над головой доносится нервное мяуканье. Полосатая когтистая лапа протаранила решетку и рубит воздух.

Силберг хохочет.

– Айзек, Айзек! Как ты туда попал, сволочь? Когда-нибудь ты всех нас разгерметизируешь!

Силберг убирает лечебный джойнт, выкручивает болты решетки. Огромный серебристого окраса кот с длиннющим (в метр) хвостом по кличке Айзек (назван так в честь великого писателя-фантаста) с ревом летит вниз и бьется головой о шлюз. В период спаривания он бывает особо опасен для окружающих. Его любовь – огромная плюшевая собака Карма, живущая в комнате Леры. Откуда он появился на космическом корабле – загадка века. Он словно бы телепортировался из ниоткуда. По идее надо бы Айзека кастрировать, но у мужиков рука не поднимается, а женщины – не умеют.

Доктор открывает шлюз, выпуская кота. Тот несется к Оранжерее, ныряет в свою лазейку, теряясь в зарослях. Силберг, чувствуя в теле приятную рабочую легкость, идет следом.

Забирается в кабину управления, смотрит на дисплей. Со времени создания первой искусственной биосферы многое изменилось. Первые варианты были нестабильны: уровень кислорода постоянно падал из-за бесконтрольного размножения микроорганизмов (в Зоне его подкачивать неоткуда), деревья без ветра становились хрупкими и легко ломались, тараканы и муравьи кишели и т.д. А теперь за всем следят роботы-агрономы, полют коноплю, а человеку остается только на пару кнопок нажать.

Силберг отмониторил по секторам, остался доволен. Откинулся на спинку вращающегося кресла. Помечтал.

До настоящего терраформирования еще далеко. Не так просто реанимировать планету, схватившую инфаркт не один миллиард лет назад. Ученые планируют обрушить на полюс астероид, типа Весты, чтоб как следует ее разогреть. Подышим немного пылью с перхлоратами и гипсом. Потерпим. Или можно в колодцы-сестры несколько штук бомб сбросить. Радиация? А так мы, наверное, на курорте живем! Риск – дело благородное. Глядишь, однажды гено-яблони и зацветут…

Скоро ожидается новый корабль. Две с половиной тонны запчастей, куча оборудования, дополнительные солнечные батареи и, конечно, люди. От этих троих уже давно тошнит. Кайл, Лера и Ли. И это росток нового человечества? Силберг хмыкнул.

Последние два месяца не было связи с Землей. Приемник полетел. И еще Солнце заслонило. Но теперь Кайл все наладил.

«Через пять минут срочный сбор в капитанской рубке!» - телепортирует Ли на метаязе.

Доктор встает. Видимо, пришли вести с Земли. Интересно, новые девчонки будут симпатичнее?

В последний раз пробегается по секторам. Находит Айзека. Тот сидит в зарослях, выслеживая какого-то грызуна. Зубы его щелкают.

– Удачи, - бормочет Силберг.

В капитанскую рубку он является с самым серьезным выражением лица. Но оказывается, что у этих троих лица еще серьезнее. Ушлые ребята, думает Александр. Как им это всегда удается?

– И что? – спрашивает он с порога. – Когда они прилетят?

Тишина в ответ.

– Оглохли что ли?

– Они не прилетят, - тихо отвечает Ли.

– Это как так? Что за… Надолго у них там опять откладывается?

Кайл поднимает голову.

– Навсегда, - говорит он. – Они вообще не прилетят.

Силберг шумно выдыхает. Голова немного кружится. Хороший сорт. Определенно, хороший. Скоро новый урожай.

Чужие жизни

Комната грязная и обшарпанная. Обои кусками отстают от стены. В углу брошен полосатый матрац и скомканное шерстяное одеяло. С потолка свисает «голая» лампочка. Давно не мытое окно с полуоборванной занавеской.

Стол завален объедками и мусором: засохшие хлебные корки, кружки консервированных ананасов на тарелке, обсыпанные сигаретным пеплом, как пудрой, фольга от шоколадки, стакан, набитый до отказа спитыми чайными пакетиками. На краю стола ложка, вата, зажигалка, шприцы-инсулинки.

В центре комнаты два массивных кресла, обитых дерматином. На полу лежит стопка листов белой бумаги. Рядом акустическая гитара на подставке.

В креслах сидят Никита и Рута.

У девушки обрита голова, на ней оранжевая футболка, короткая джинсовая юбка и шлепанцы. Никита длинноволосый, тощий, высохший, как мумия, на его футболке надпись: «Cannabis expands the mind» – человек-слон затягивается огромным косяком.

Рута. Я жгут потеряла.

Никита заправляет шприцы.

Рута обматывает руку шнуром электрического удлинителя.

Горит светильник. По стенам пляшут тени. Никита наклоняется к Руте с шприцем-инсулинкой.

Рута (наблюдая за игрой теней). На улице тени не могут вырасти.

Никита. Помолчи.

Рута. Зато в тесной комнате им нормально. Самые ужасные тени рождаются в самых тесных комнатах и могут пожирать своих хозяев.

Никита. Заткнись, мешаешь… (дергает рукой.) Твою мать!

Рута. Я крови боюсь…

Никита. Рута – собачье имя.

Рута. Пошел ты.

Контроль в шприце.

Никита. Есть! Я дома. Отпускай.

День астронавта

Первый корабль с оборудованием для организации колонии отправили к Марсу только в 2028 году. На пятнадцать лет позже, чем планировалось.

Главы космических держав долго не понимали, зачем им тратить такие сумасшедшие деньги на проект. Какая выгода? Спасение Земли от перенаселения, создание новой территории? А не проще для начала вырубить под эту цель леса Евразии или заселить Антарктиду? А если людям по-прежнему будет тесно – можно развязать какую-нибудь глобальную войну и тем значительно сократить численность населения. Военные технологии вполне позволяют. Добыча полезных ископаемых на Марсе тоже нерентабельна, даже если они там есть, одна транспортировка чего стоит!..

Были и сугубо практические трудности. Многомесячное нахождение астронавтов в невесомости вызовет атрофию мышц, кости станут хрупкими, нарушится газообмен в тканях, это не говоря о чудовищной радиации, живой организм подвергнется колоссальному облучению в полете, говорили ученые в начале XXI века. Тех, кто отработал несколько месяцев на орбите, выносят из транспортной капсулы на руках, а там, на Марсе, кто их вынесет? Выживут ли эти «новые инопланетяне», будут ли способны приносить потомство? Наши технологии в настоящий момент развиты недостаточно, говорили они, нет мощных двигателей, так что ограничимся пока эскизами. Это билет в один конец, марсианская база должна быть спроектирована идеально. Вы готовы полностью доверить создание систем жизнеобеспечения роботам? Это миллиарды и миллиарды евро (биткоинов?), которые будут выкинуты на космический ветер…

Полет каждый год откладывался. До тех пор, пока в 2025 году некто Майкл Вудин, 56-летний физик-ядерщик, гражданин Новой Океании, не ввел знаменитый Принцип Вудина, подробно описанный теперь в любом прамеместоре. Вудин создал искусственную гравитацию, без которой долгосрочные путешествия в космосе было трудно представить. Получил Премию Мира и возродил частично утерянный интерес к космосу.

Чтобы создать невозможное, надо забыть, что оно невозможно.

Это стало первым звонком. Толпы новых исследователей вдохновились примером Майкла Вудина, бывшего американского еврея (родители Миши были одесситами). Опыты по дешевому получению антивещества, создание «космического лифта», орбитальных ионных пушек, космических челноков на магнитном парусе, защитного антирадиационного поля – все это стало достижимым.

Нам нужны другие планеты, сказал Президент Океании, и Марс – первый в этом списке!

2033 год ознаменовался переходом к Технологической Сингулярности.

В 2034 году ИИ вовсю моделирует микрореальности (знаменитый виртуальный рай!) и пишет гениальные стихи.

В 2035 году кибер-имплантанты стали обычным делом. Симбиоз человека и компьютера наступил. Конечно, не все разом стали гениями, не сделались за один день бессмертными богами, но переход от человека к транс- и постчеловеку состоялся. Произошла эволюция не только тела, но и духа. В первую очередь самоликвидировался первобытный институт брака и так называемая образовательная система.

В январе этого же (тридцать пятого) года в каньоне Копрат Долин Маринера завершилось строительство первой марсианской базы. А уже в сентябре – корабль «Gavia» с четырьмя астронавтами на борту стартовал.

Накануне интервьюировали изрядно помолодевшего (за счет наноботов и новых 3-D органов) Вудина:

– Где вы черпали вдохновение при создании своего величайшего Принципа?

– Смешно признаться. Впервые я задумался об искусственной гравитации весенним утром в жуткой пробке по дороге на работу. Я сидел в машине и слушал радио. Это был далекий 2020 год. По радио играла песня группы «Snoggles» - «Женщина-ракета», еще в подростковом возрасте написанная их барабанщиком, возродившийся суперхит сезона. Она странным образом раззадорила меня. Это чувство казалось почти мистическим! Вы понимаете, о чем я?..

Спустя девяносто пять суток корабль «Gavia» пришвартовался к базе на Марсе.

За этим по Первому каналу связи следило все трансчеловечество. Бурные продолжительные аплодисменты. Сделали из колонизации Марса новое, расписанное по сезонам реалити-шоу.

Экипаж в составе четырех человек благополучно высадился. Доза облучения, полученная в ходе полета, оставалась относительно приемлемой. Запаса кислорода хватает. Системы жизнеобеспечения функционируют нормально. Сразу по прилету открыли Оранжерею, запустили регенерационный модуль. Наладили связь с Землей. Развели еду и напитки, отметили…

Встроенная в организм каждого астронавта система безопасности нейтрализовала следы алкоголя через пятнадцать минут. Слишком дорогая миссия, чтобы управлять ей в нетрезвом виде. При этом состояние похмелья оставили словно бы нарочно. Чем больше примешь, тем хуже будет.

Со временем доктор Силберг с переменным успехом научился обходить, как он сам назвал, Внутреннего Стража. Невозможно постоянно быть в трезвом рассудке. Это худшее из похмелий.

Помимо доктора А. Силберга (не смотря на фамилию, он – изначально русский) на борт «Гагары» попали: Кайл Мессер, 25-летний унитехник из Западной Океании, Валери Грейс, биомастер и магистр терраформирования 43-х лет, родилась в бывшем США, Ли Тао, 35-летняя специалистка по ИИ, выросла еще в Китае, в возрасте 18-ти лет обосновалась в Центральной Океании, изобретательница, гений и капитан корабля в одном лице.

Отбор колонистов был жестким. Требуется поистине сверхчеловеческая совместимость характеров, чтобы не поубивать друг друга в условиях малой колонии. Эти четверо подошли как нельзя лучше. Они действительно – настоящая команда, полноценная жизнь на базе поддерживается при условии четкой слаженной работы всех участников, если выбить одного – система начнет разваливаться на глазах. Каждый отвечает за себя и за других. Хочешь выжить сам – позаботься о ближнем! Это главный девиз первых колонистов.

И вот теперь они говорят, что все кончено, думает Силберг. Как же так. Мы не сдохли, пока взлетали, не сдохли, пока летели, не сдохли, пока садились…

– Почему? – спрашивает он. – Что они сказали?

– Официально мы уже похоронены, - отвечает Ли. – Для Земли – мы уже мертвы, доктор. Авария на базе. Шоу не будет. Челнок с новыми колонистами, посланный к Марсу исчез с радаров, не отвечает на сигналы. Не будет никого. Что-то пошло не так. И это серьезно.

– Вот же суки, а, - бормочет Кайл. – Сволочи, мать их…

– Помнишь тот микроорганизм, который они просили скопировать? – спрашивает Валери. – Говорят, что с ним возникла серьезная проблема.

– Опасность заражения? – уточняет Силберг.

– Он мутировал в условиях Земли, - говорит Валери. – Теперь мы для них – потенциальные носители межпланетной инфекции. Земные технологии не справляются. Мир рушится на глазах…

– Мы здоровы, - качает головой Силберг. – Они ошибаются. Надо их переубедить.

Ли щелкает клавишей, выводя голографический экран.

– Сюда смотри. Это картинки с Земли.

Силберг смотрит на экран. Там пропадают города. Там людей сгоняют как скот в загон и поливают из огнеметов. Там экстренные выпуски новостей и перекошенные от ужаса лица. Там смерть.

Объятые пламенем острова в океане, думает Силберг.

Плохие сны всегда возвращаются.

Чужие жизни

Никита сидит в наушниках, раскачивается в такт музыке из плеера, у него на коленях – гитара. Рута курит, сидя в кресле, смотрит в окно. Она замерла, практически не двигается. Столбик пепла рушится ей на юбку. Рута не замечает. Она словно манекен, рекламирующий саморазрушительный образ жизни. Вдруг она вздрагивает, поворачивается к Никите.

Рута. Я только что ангела видела.

Никита (выдергивая наушники). Че?

Рута. Я. Только что. Видела. Ангела.

Никита. Круто, че.

Рута. Ты мне не веришь.

Никита. Да нет, что ты. Конечно, верю. Ты видела ангела. Какого именно?

Рута. В смысле какого?

Никита. Ну, они же разные бывают. Архангел или серафим, или какой-нибудь мазефака-херувим!

Рута. Чем они друг от друга отличаются?

Никита. Количеством крыльев, по-моему. Сколько было у того, которого ты видела?

Рута. Кажется, два.

Никита. Тогда это точно не серафим. У того шесть.

Рута. Может, это был падший ангел?

Никита. А что он вообще делал?

Рута. Вылез из такси и зашел в наш подъезд. Он вроде бухой был.

Никита. Тогда он точно падший. Наверное, боженька его уволил, и он с горя нажрался и упал.

Рута. Как думаешь, у ангелов есть что-то типа пенсии?

Никита. Они же типа бессмертные.

Рута. И что? Если ты бессмертный, то надо целую вечность работать?

Никита. Я думаю, что те ангелы, которым этот расклад не катит – переходят на темную сторону. И помогают блэк-металлистам, типа (имитирует фрикции.) Ааа! Еа! Fuck Me, Jesus!

Рута. Какой же ты все-таки кретин.

Никита пожимает плечами и снова вставляет наушники.

День астронавта

Наступает момент, когда им не хочется ничего говорить.

Каждый придумывает себе видимость дела. Иллюзию поиска решения. Валери Грейс отгородилась полупрозрачной стеной лаборатории, над столом парит трехмерная в несколько тысяч раз увеличенная модель очередного микроорганизма, ее губы что-то шепчут беззвучно. Кайл чинит робота внешней разведки, восстанавливает нейронные связи – робота полоснуло электромагнитным вихрем. Ли вычисляет возможные варианты развития событий: графики, диаграммы, проценты.

Силберг устраивается на кушетке, выводит голограмму, снова и снова прокручивает полученные с Земли картинки. Люди гибнут. Перемотка назад. Вот они еще живы. И снова – смерть. Что они там делают перед смертью? Все эти чужие жизни.

В два часа дня по внутреннему времени астронавты синхронно покидают свои места и идут в столовую. Силберг мимоходом отмечает, что так ведь и бывает: когда в жизни происходит катастрофа – ты начинаешь цепляться за привычные ритуалы, чтобы не терять опору. Потому что стоит на мгновение перестать что-то делать, остановиться, дать происходящему проникнуть в тебя – накатывает такое невыразимое отчаяние, которое даже хуже предощущения смерти, ибо умирание конечно, а отчаянию не видно предела.

Это как на похоронах, когда она обстоятельно подходит к организации поминального стола: чистые ли скатерти, хватает ли столовых приборов, не пора ли выключить духовку; кому-то подробно расписывает на клочке бумаги секрет приготовления своего фирменного заливного; она не спит, не ест, не пьет, лишь бы не останавливаться, лишь бы не думать о том, что в соседней комнате на табуретках стоит гроб, а в нем его тело, теперь холодное, мертвое, с запекшейся желчью у уголка рта, синими губами и связанными веревочкой конечностями. Поперек его лба на полоске ткани начертана молитва и слова – дым. Священнослужитель машет кадилом, что-то читая нараспев, луч солнца проникает сквозь занавески, ведь должно во всей этой церемонии быть что-то настоящее, и прошитая золотыми нитками богоугодная манишка бликует. Она видит это. Отсвет. Понимание обрушивается разом, сходит безумной лавиной, ноги ее подкашиваются…

– Доктор Силберг, вы меня слышите? – голос капитана Ли возвращает в действительность.

– Да, капитан, слышу.

– Так о чем я только что говорила?

– О чем?..

Роботы раскладывают еду по тарелкам.

Силберг усмехается. В старых научно-фантастических книгах и фильмах еду низводят до безвкусного набора белков, жиров, углеводов, витаминов и микроэлементов. Лажа, конечно. Человечество летает на другие планеты, но при этом жрет какое-то жиденькое дерьмо из пластиковых контейнеров. Это никому не нужно. Синтезированная еда вкуснее, она сбалансирована, эфиры подобраны безукоризненно. Поначалу тебе еще преследует чувство, что чего-то не хватает, но оно быстро редуцируется. Ты привыкаешь.

– Я не вижу смысла продолжать, - говорит капитан Ли Тао. – Вам нужны подробности?

– Было бы неплохо, - хмыкает Кайл, откладывая ложку.

Силберг трет глаза и вслушивается.

Ли Тао говорит:

– Без дополнительных модулей и прочего оборудования с Земли – база через пять лет начнет разваливаться. Все предусмотреть не удалось и вы это знаете. По прилету выяснилось, что расход ресурсов иной. А восстановление естественной среды обитания требует гораздо больше сил и времени, чем планировалось. Но посылок с Земли больше не будет. Это первое.

Кайл чешет бионическим протезом в затылке. Валери Грейс отодвигает свою тарелку.

– После перелета я попросила Грейс провести дополнительные опыты. Необходимо было выяснить насколько наши организмы повреждены радиацией. Выяснилось, что женские особи страдают от излучения меньше. Они способны приносить жизнеспособное потомство с большей вероятностью. А вот фертильность мужчин резко снизилась. И это не зависит от возраста. Вывод такой: мы не сможем населить базу новыми людьми. Это второе.

– Что-то не помню, Вэл, когда ты в последний раз брала мою сперму на анализ, - пытается шутить Кайл.

Валери не реагирует.

– Этический компонент, - продолжает Тао. – Наша работа вызвала катастрофу на Земле. Это третье. Тебе до сих пор смешно, Кайл?

– Мне уже давно не смешно, Ли…

– Четвертое!..

– Может, хватит?! – взрывается Силберг. – Третье, четвертое, пятое… да будь ты, наконец, человеком, Ли Тао, ситуация позволяет устроить небольшую истерику.

– А смысл? – спрашивает Ли.

– Порой иррациональное поведение приводит к рождению новых неожиданных идей, - говорит Кайл, пожимая плечами. – Которые могут вывести из кризиса.

– Чем мы все это время, по-твоему, занимались? – качает головой Валери. – Выхода действительно нет. На этот раз. Обманывать себя можно бесконечно, но стоит ли? Мы – четверо брошенных людей на чужой планете, колония без возврата. Нас предупреждали. Мы готовились.

– К смерти нельзя подготовиться, - произносит Силберг. – То есть можно делать вид, что готовишься, но подготовиться нельзя.

– Разводишь пустую философию, док, - подает голос с другого конца стола Кайл. – Мы – трупы. Мало того, что трупы, так еще и трезвые! – он издает смешок. – Даже не устроить пир во время чумы.

– Пир во время чумы? – уточняет капитан Ли.

– Литературная отсылка, - поясняет Кайл.

– Перевод из Джона Вильсона и четвертая маленькая трагедия Пушкина, - дополняет Силберг.

– Секунду, - Ли запускает внутренний поиск и удовлетворенно кивает. – Все, нашла. Матильды чистый дух тебя зовет!

Неловкое молчание повисает над обеденным столом.

– Что будем делать? – наконец, спрашивает биомастер Грейс. – Или я одна об этом думаю?

– Не ты одна, - кивает Мессер.

– Осталось только определиться со способом, - говорит капитан Ли.

– Инъекция? – это Валери.

– С детства боюсь уколов, - это Кайл пытается нервно острить.

– Самый безболезненный выход.

– Нанороботы будут бороться, - говорит Ли. – Еще варианты?

Силберг шумно выдыхает:

– Десерт сегодня будет вообще?

– У тебя есть вариант получше, доктор? – спрашивает Ли.

– То есть решили просто сдаться и самоликвидироваться, капитан? Когда я говорил об истерике, то не думал, что вы зайдете настолько далеко.

– Тебе просто страшно.

– А тебе – нет? – парирует Силберг. – У нас в запасе не одна сотня дней. Мы должны продолжать работу. Все еще может измениться. Мы можем подать сигнал о бедствии в открытый космос!..

– Ага, - смеется Кайл. – Прилетят вообще другие инопланетяне и всех нас спасут. Не смеши меня, док, ты всерьез в это веришь? Тебя точно качественно проверили перед полетом, а?

– Нас не спасут, - говорит Ли Тао. – Я просчитала все возможные вероятности. Надежды нет. Сейчас это не истерика, Силберг, а взвешенное единственно честное решение. Что скажешь?

– Достали, - взмахивает рукой Грейс. – Я для себя все решила. Кто со мной?

– А вдруг это все – продолжение шоу? – спрашивает Кайл. – Симуляция катастрофы, чтобы понаблюдать за нашей реакцией…

– Ага, - кивает Валери. – И полет на Марс – тоже симуляция. На эту тему написана не одна фантастическая книжка в прошлом.

– Черт с вами! – кричит Кайл Мессер, унитехник из Западной Океании. – Я – за! Не собираюсь уступать девчонкам! Только приму душ и переоденусь в чистый скафандр!

Никому не смешно. Ли поднимает руку третьей.

– Доктор?! – спрашивают все трое.

Силберг поднимает голову и обводит взглядом астронавтов. Молчание его длится около минуты.

Все ждут.

Потом он все-таки говорит:

– Да пошли вы…

Чужие жизни

Рута. Я хочу свой домик у моря.

Никита (опять вынимает наушники). А? Ты что-то сказала?

Рута. Совсем маленький домик на берегу моря. Вот что мне надо. Далеко-далеко отсюда. Веранда на солнечной стороне. Кидаться медузами. После обеда сажусь в кресло на веранде и принимаю солнечные ванны. Пью коктейль через соломинку. Смотрю на свое море, смотрю, как бегут волны, и какое оно бесконечное… нет конца морю.

Никита. Ты что, одна там?

Рута. Мало людей. Это небольшое селение. Но там есть один старик. Он ловит рыбу и потом ездит в город на рынок ее продавать. Получив деньги, он идет в один на всех бар, где играет джаз. И пьет пиво, закусывая арахисом. Милый одинокий старик…

Никита. Какой старик? А я? Где буду я?

Рута. Тебя нет.

Никита. Почему?

Рута. Не знаю. Просто тебя там нигде нет. Я искала. Честно.

Никита. Это неправильно. Так не должно быть. Где же я?..

Рута. Наверное, это потому что мы не женаты.

Никита. Выйдешь за меня, детка?

Рута (мечтательно улыбаясь). Отвали.

Никита. Грязная шлюха. Ну и трахайся со своим стариком. Или с ангелом. С кем тебе больше нравится?

Рута (беззлобно). Заткнись. Я сейчас о другом вспомнила.

Никита. О чем?

Рута. Помнишь вчерашнюю передачу про этого польского писателя?

Никита. Не. Я только вмазался. Конуса на «чек» развел.

Рута. Как-то его звали, не могу вспомнить… он еще, кажется, был врачом и воспитывал детей в приюте. Или что-то вроде того. И когда началась война…

Никита. С фашистами?

Рута. С фашистами.

Никита. И чего он?

Рута. Дети и он попали в концлагерь. Он не бросил детей, хотя ему предлагали бежать. В газовой камере он до последнего рассказывал забавные истории и даже пел песни. И когда включили газ – дети были вокруг него, и все держались за руки.

Никита. Я бы свалил. Он же все равно никого не спас.

Рута. Поэтому, как только ты двинешь коней от нового передоза – про тебя сразу же забудут.

Никита. А про тебя?

Рута (оставляя его вопрос без ответа). На следующее утро тела закоченели и расцепить их было уже невозможно. Тогда солдатам приказали распилить их на части, чтобы потом сжечь.

Никита (вставляя наушники). Фак! Кайфоломка ты.

Рута. Сегодня ночью мне приснилось, будто я и есть – один из этих немецких солдат.

В комнате снова тихо.

День астронавта

Силберг выгребает из регенеративной печи последнюю порцию дисперсионного праха.

Церемония окончена. Это была капитан Ли Тао. Унитехник Карл Мессер и биомастер Грейс уже заняли свои места. Расставив урны на столе, доктор Силберг опускается на стул, нервно раскачивается на нем, сцепив пальцы в замок. Плечи его сотрясает мелкая дрожь. Потом он резким движением сдергивает дугу меместора и отправляет гаджет в автоматическую корзину для мусора. Больше не понадобится.

– Придурки жизни, - шепчет Силберг, поднимая голову, - постоянно за вами приходится убирать…

Допотопный музыкальный проигрыватель со щелчком переключается на следующую композицию: The Beatles «Yesterday». Одна из лучших песен просранного двадцатого столетия. Пол Маккартни может спать спокойно в своей криокамере, даже если его никогда не разбудят – он дело сделал. Как сказал Джон Леннон: «The only thing you done was yesterday…»

Доктор Силберг перестает раскачиваться на стуле. Только сейчас он по-настоящему осознает, что произошло.

Он нашел их у ворот Купола. Пока он старался отрубиться, эти трое надели скафандры, и вышли за пределы Зоны. Сделав около пятнадцати шагов, сняли гермошлемы. В подобной ситуации умирают не из-за недостатка кислорода или низкой температуры – все случается еще быстрее. Сильно разряженная атмосфера Марса приводит к газовой эмболии. Кровь буквально вскипает в жилах за считанные секунды. В последний момент они пытались взяться за руки. Они ведь действительно хотели умереть вместе.

– Вы забыли меня разбудить, уроды, - говорит Силберг. – Вы оставили меня тут одного, мать вашу! На этой чужой планете!

Надев экзоскелет, он принес их обратно, чтобы похоронить по-человечески. Хотя Грейс всегда была против кремации…

– Нам нужно было нормально выпить, - говорит Александр Силберг, обращаясь к урнам. – И подышать закисью. И забить пару-тройку джойнтов напоследок. Какого хрена, а?..

Скрининговые часы сошли с ума. Биологические сенсоры не устают сигнализировать.

Нанороботы в крови доктора бьют тревогу. Ищут причину внезапного разлада в организме. И не могут найти. Все органы и системы функционируют нормально. Все, как всегда.

Пока эти твари разгуливают по моему организму, думает Силберг, нормально выпить и пыхнуть не получится. В следующую минуту в его голове рождается план. Успех выполнения сомнителен: процентов пятьдесят, как в случае с котом Шредингера: либо загнется, либо нет. Но терять-то нечего.

Суть идеи проста. Если пропустить через человеческое тело электрический разряд, предварительно рассчитав допустимую силу тока, напряжение и точки приложения удара, то все эта хитроумная нанотехнология полетит к чертям собачьим. Рассыплется на части. Образует нерабочее метеоритное кольцо в пределах его личной вселенной. Почуявшие свободу раковые клетки тут же начнут размножаться с невиданной скоростью, но кто здесь собирается жить вечно?

Усмехнувшись, доктор Александр Силберг выходит из похоронной комнаты и отправляется к кабине макроозонатора при Оранжерее.

Для получения озона, в том числе жидкого применяются несколько видов разрядов и энергетических пучков. Дуговый разряд подойдет. Или не совсем подойдет и его сердце перестанет биться. Фибрилляция желудочков или сразу в асистолию? Скоро выяснится. А вдруг он вообще станет экстрасенсом?!

Силберг раздевается донага, снимает часы, заходит в кабину макроозонатора и выставляет на приборной панели необходимые параметры. Весьма приблизительно. В конце концов, он не унитехник.

Перед началом процедуры он решает прочитать импровизированную молитву:

– Отче наш, если ты все-таки есть и обитаешь где-то рядом с Солнцем, то я стал дальше от тебя на одну планету. Судя по тому, что сейчас происходит на грешной Земле – ты тот еще злопамятный говнюк! Плевать я хотел на твой рай и ад, или что там у тебя… Но если через пару минут я еще буду дышать, то первый стакан во славу твою! Хлеб наш насущный на каждый день и привет лукавому. Аллах Акбар, Аминь, Аригато!

А потом доктор Александр Силберг прилаживает электроды и командует: «пуск».

Дуговый разряд проходит через его тело.

Чужие жизни

Никита лежит на матраце, закинув руки за голову, и глядит в потолок. Рута сидит за столом и складывает бумажных журавликов.

Никита. Вот почему говорят: впитывает знания, как губка? Губка ведь не может впитывать знания, ты хоть раз в жизни видела умную губку?!

Рута. Нет.

Никита. Ты думаешь, что я неудачник?

Рута (не отвлекаясь от журавликов). С чего ты взял?

Никита. Но ты ведь так думаешь, правда?

Рута. Какая разница, что я думаю. Завтра утром нам обоим будет одинаково плохо.

Никита. Надо где-то достать денег. Твои не могут дать?

Рута. Они не дадут. Никто не даст. На порог не пускают – боятся, что украду вазу или еще что-нибудь.

Никита. Суки!

Рута (пожимает плечами). Но утром я действительно буду готова ее украсть.

Никита. Зачем ты складываешь этих птичек?

Рута. Журавликов… чтоб желание исполнилось.

Никита. Ни черта оно не исполнится! Это бессмысленно.

Рута. Да.

Никита. Что «да»?!

Рута. Я думаю, что ты неудачник.

Никита. Я докажу тебе, что я не неудачник! Завтра я найду деньги. Вот увидишь.

Рута. Ну-ну.

Никита встает с матраца, подходит сзади к Руте и обнимает ее за плечи.

Никита. Бросай уже своих птичек. Давай.

Рута (не поворачивая головы). Что?

Никита. Чего ты как маленькая, а? Ну, давай.

Рута (устало). Ник, я не хочу сейчас.

Никита. Опять голова болит, да?

Он тянет ее на себя. Она поворачивается.

Рута. Просто не хочу сейчас, понимаешь?

Никита. Да ты запарила! Позавчера не хочу, вчера не хочу, сегодня… Че за херня? Я хочу!

Рута. Сам с собой тогда можешь.

Никита. Чего ты щас сказала?

Рута. Перестань уже.

Никита. Это чего из-за той вечеринки в клубе? Из-за Настьки? Типа характер теперь показываешь?

Рута молчит.

Никита. Я с тобой говорю.

Рута. А я с тобой – нет.

Никита выбивает из под нее стул.

Рута падает на пол, ударяется головой. Никита возвращается на матрац.

Рута (поднимается на ноги, держится за голову). Легче стало?

Никита. Рот закрой.

Рута поднимает стул, садится и плачет.

Никита. Слышь, ну хватит… Больно так что ли? Может надо холодное приложить?

Рута. Отвали!

Никита. Прости, слышишь. Я же не хотел, ты же знаешь. Но ты же сама первая…

Рута. Что я первая? Что? А?! Говори, давай…

Никита. Ничего.

Рута. Слабак!

Никита. Следи за словами.

Рута (кричит). Слабак! Слабак! Я с тобой даже не кончала ни разу!

Никита вскакивает и бьет Руту по лицу.

Никита. Ты нормальная, не?!

Рута. Скотина.

Никита. Ну, иди ко мне. Пожалуйста. А то плохо совсем.

День астронавта

Доктора Силберга раз за разом выворачивает наизнанку.

Лицо его бледное, черные круги под глазами, кожа влажная и липкая. Он лежит на полу у камеры макроозонатора в луже собственной блевотины. И улыбается странной улыбкой маниака. Сработало. Возможно, в каком-то из параллельных миров он сейчас превратился в обугленную головешку, а в этом легко отделался-обделался. Все сфинктеры расслабились, рвотные спазмы продолжаются, хотя желудок давно уже пуст, сердце колотится в груди, как сумасшедшее, передвигаться в ближайшие несколько часов сможет только на карачках, но, мать вашу, сработало!

Доктор цепляет скрининговые часы на запястье. Они молчат, не подают никаких сигналов, миниатюрные агенты в его крови уничтожены. Аллилуйя! Царапая ногтями пол, Силберг движется к отсеку Стратегических Важных Запасов. Хриплым голосом отдает команды. Двери перед ним распахиваются: бортовые импы в on-режиме, действуют. Там, в отсеке, в отдельном боксе, стоит практически музейный экспонат – бутылка водки «Zvezdnaya», на Земле говорили: для особых случаев. Для каких, правда, не уточнили. На случай контакта с марсианами?

Александр Силберг срывает защитную наклейку, свинчивает бутылке шею и опрокидывает содержимое в себя. Яростные глотки. Горло его обжигает адским пламенем. Еще, еще! Обессилев, отбрасывает полупустой пузырь в сторону и пьяно хихикает. Водка растекается по полу. Откуда не возьмись, появляются роботы-чистильщики и невозмутимо принимаются за дело.

– А ну не трожь алкашку, сука! – хрипит Силберг, хватая одного, самого маленького поперек брюшка. – Расплодились…

Доктор запускает чистильщика в стену. Тот разлетается с металлическим хрустом. Его собратья бегут туда, чтобы быстренько прибрать роботруп. Силберг устало закрывает глаза. Ему хочется спать. Надо прилечь ненадолго. Минут двадцать или полчаса. А после можно будет продолжить…

Доктора приводит в чувство что-то мокрое, касающееся его щеки. Лежа на полу, он открывает один глаз и видит перед собой кошачий нос.

– Айзек, - слабым голосом произносит Силберг. – Лохматая ты сволочь. Ты один не бросил меня.

Серебристый с невероятно длинным хвостом кот Айзек благожелательно жмурится, что-то напевая из обычного кошачьего плэйлиста.

– У меня жутко болит голова, Айзек. Есть ли на этом вонючем Марсе таблетка аспирина?..

Пошатываясь, доктор Александр Силберг идет в душ, чтобы отмыться от рвоты и испражнений. Откуда во мне столько дерьма, думает он по дороге.

А потом он голый сидит посреди Оранжереи на холмике (кому здесь теперь нужна одежда, Айзек?), забивая все новые и новые джойнты. Раскумаривается. Ощущение времени меняется для него, оно резко замедляется, а стук собственного сердца звучит набатом.

Журчит искусственный родник, деревья шумят под искусственным ветром.

Силберг говорит:

– В детстве я выкидывал котлеты за газовую плиту, слышишь, Айзек? Дело в том, что я ненавидел котлеты. Я любил конфеты, печенье, апельсины и ром. Причем из-за апельсинов я с ног до головы покрывался сыпью, а ром видел только в фильмах про пиратов. Когда склад за плитой обнаружился – мне устроили взбучку. Отправили в угол. Я нашел на подоконнике ножницы и обрезал всю бахрому с портьер. Мне снова влетело. Тогда я в первый раз решил сбежать из дома. Мне было шесть лет. Я решил пойти юнгой на флот. Укладывал рюкзак, стараясь не поддаваться эмоциям. Только самое необходимое. Красную вязаную кофту с перламутровыми пуговицами на случай холодов. Альбом для рисования, карандаши и краски: писать морские виды и альбатросов. Пару пистолетов с присосками. Панаму, которая будет защищать от палящего африканского солнца. Запас печенья и леденцов. Спички. Деньги из копилки. Я планировал взять билет до моря, а там попроситься на первый же корабль, уходящий в далекие страны. Немного переживал, что с непривычки могу перебрать рому. Мне удалось выйти на улицу и почти добраться до вокзала, прежде чем все открылось, и за мной снарядили погоню…

Айзек чихает от иллюзии дыма марихуаны. Но не уходит. Уши его нервно подрагивают.

Силберг говорит:

– Во второй раз я сбежал, когда мама всерьез увлеклась религией и заставляла меня зубрить молитвы: ангелу-хранителю и «Отче наш». Я пытался уехать на товарняке с пьяным сторожем зоопарка. И опять неудачно.

Зрачки Айзека расширяются. Он слегка наклоняет лохматую голову.

Силберг говорит:

– Потом мама перестала молиться, она поверила, что стала колдуньей. И что пришельцы облучили ее еще в утробе, когда моя бабушка вышла перед закатом в поле. А потом они стерли память бабушке. Дело было в шестидесятых, тогда в небе над русскими деревнями неопознанных летающих объектов было до фигищи. Перед полетом я навещал ее в лечебнице. После ужина мама смотрела в комнате отдыха старое кино про вампиров. Я сказал ей, что улетаю на Марс. Навсегда. Она сказала: эти вампиры совершенно ненатуральные, Сашенька, граф Дракула в фильме здорово смахивает на педика, а оборотни не подчиняются кровососам, это всем известно…

Айзек забирается к астронавту на колени.

Силберг говорит:

– Про своего отца я немного могу рассказать. Он много пил и его сбил автобус. Насмерть. Между запоями он работал на заводе и получил квартиру. Отца решили сжечь, а не закапывать в землю. Нам передали урну с прахом. Я пару раз был в крематории, работники там утверждали, что причина смерти влияет на цвет пламени. К примеру, если человек умер от рака, то пламя будет голубоватым. У меня нет причин им не верить. Мы удобрили прахом отца домашнюю пальму. Кажется, пальма действительно стала лучше расти, - он делает паузу. – Я постоянно хотел убежать, уехать, улететь ото всех, Айзек. На корабле, на поезде, на ракете. Я просто хотел побыть один…

Чужие жизни

Рута и Никита лежат, обнявшись, на матраце.

Рута. …Я будто бы на дне моря. Наш маленький домик, оторвавшись от берега, отправляется в свободное плавание. Вот он медленно опускается на дно, чуть покачиваясь из стороны в сторону, чтобы не потерять равновесие. Вверх устремляются пузырьки воздуха. Вода хлынула в окна и добралась до меня. У меня сразу раздувается лицо, и глаза лезут из орбит. Я зову на помощь, смешно как рыба, открывая рот. Ни звука. В полнейшей тишине мы пролетаем мимо подводного зоопарка, а там все они: морские коровы, ежи, лисицы, львы, свиньи, слоны, собачки, зайцы и морские черти. Они ничуть не волнуются. И я тоже вдруг перестаю волноваться – здесь не так уж плохо. Здесь спокойно. Я легко отталкиваюсь ногами, вокруг моего тела канат, он держит меня. Я сворачиваюсь калачиком и засыпаю. Мне снится музыка. Она прекрасна. Крыша нашего дома обрастает моллюсками, но мне уже все равно. Чем дольше сплю, тем меньше хочется просыпаться. Ночью на спине, лицом кверху. Нет конца морю.

Никита. Я вдруг понял, что совсем не помню своего детства. Ты помнишь? Каким оно было?

Рута. Хорошим. Наверное, хорошим. Если верить фотографиям.

День астронавта

Ему снится море.

Сны в последние годы стали для него редкостью, и он отвык. Ему снился он сам, только давным-давно, когда он был тем ребенком, которого больше нет, который давно умер. Пейзаж свободными, широкими мазками, как часто бывает в раскрашенных снах. Картинка теряет четкость на переходах. Солнце в зените, небо ясное, как глаза новорожденного. Вдоль набережной варят кукурузу, предлагают мидий, он вспоминает их солоноватый вкус, вспоминает, как по каплям давит сок из половинки лимона; шары-светильники свисают гроздьями с ветвей фикуса, нависшего над рестораном. Человек в белом фартуке и маленькой красной шапочке протягивает мороженое капитану Моргану. Фисташковое, какое еще. Велосипеды с квадратными фонариками и корзинками впереди. Хлопающие на ветру полотенца и коренастые пальмы с двух сторон. Облако висит ниже вершины горы. Волны облизывают камни.

Шум прибоя. Море. Ему снится море. Цвета бирюзы, волны поднимаются все выше и выше, белая пена заставляет думать о сбежавшем молоке. Чайка кричит, летая над морем. У берега стоят лодки. В чистой совершенно прозрачной воде проносится стайка рыбешек, похожих на крохотные торпеды. Дочерна загоревший старик в белой рубахе продает сувениры. Старик дарит ему стеклянные бусы и ракушки, они улыбаются друг другу. У старика не хватает центрального зуба. Он прощается с продавцом и поднимается выше, дорога-серпантин, с каждым витком он становится взрослее. Гора высокая, поселок внизу можно легко спрятать под ногтем. Кедры растут на склонах этой горы. На вершине он переводит дух, не дольше минуты, а потом разбегается и, оттолкнувшись изо всех сил, прыгает вниз, широко раскинув руки. Он парит над морем, над островами, над лодками, домами и людьми – он смеется. Нет конца морю.

Чужие жизни

В комнате горит лампа.

Никита безмятежно спит на матраце, раскинув руки и ноги: поза звезды. Рута просыпается и, стараясь не разбудить Никиту, встает с постели и подходит к столу. Берет одного из бумажных журавликов на ладонь и рассматривает его. Затем оглядывает всю комнату, морщится, словно от зубной боли.

Рута подходит к окну, отдергивает занавеску и открывает раму. Ветер надувает занавеску. Она берет журавлика пальцами, будто самолетик, и запускает его в открытое окно. В следующий момент раздается хлопок и свет в комнате гаснет.

День астронавта

В Рождество появляются галлюцинации.

Силберг в стотысячный раз пытается наладить контакт с Землей или вычислить, отыскать в безграничном космосе след потерянного челнока, когда за его спиной раздается вежливое покашливание. Подскочив в кресле, он резко поворачивается. Кайл. Почему-то именно Мессер возвращается первым. Унитехник крутится в кресле по часовой стрелке, отталкиваясь ногами, как на карусели, на нем рубашка в стиле милитари и шорты-бермуды, в руках – книга. Силберг уже почти забыл, как выглядит потрепанная бумажная книга. Вот Мессер притормаживает левой пяткой и спрашивает:

– Как успехи, док?

Силберга тошнит.

Его кидает то в жар, то в холод. Он думает, что разговаривать с ожившим мертвецом все-таки лучше, чем вообще ни с кем, кроме кота, который опять куда-то пропал.

– Так себе, - говорит он. – Что читаешь?

Кайл демонстрирует обложку. На ней изображен затерянный в океане остров, пальмы на горизонте, на переднем плане человек в глупой шляпе с ружьем и самодельным зонтиком; на плече человека сидит белый попугай. Первый английский роман.

– Робинзон Крузо, - узнает Силберг. – Хороший выбор.

– Робинзон Крузо на Марсе. Кажется, был такой фильм, - говорит унитехник. – Одинокий коммандер борется за выживание на красной планете и встречает инопланетян…

– Ты мертв, Кайл. Я сам сжег твое тело.

Унитехник дергает уголком рта.

– Тогда почему я сейчас сижу здесь, и мы беседуем, а, док?

Силберг торопится покинуть рубку.

– Извини, Кайл. Я должен идти. Мне что-то нехорошо.

Мессер вновь принимается играться в карусель.

– Окэ, док! Еще увидимся!

Приняв снотворное, Силберг отрубается в собственной каюте. Когда он открывает глаза, то видит капитана Ли Тао около себя: лежит рядом, подперев ладонью подбородок, и смотрит на него. Она как всегда безукоризненна. Секс с ней запоминается надолго. В постели, как и в жизни, эта красивая женщина любила доминировать.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – спрашивает она.

– Ты не пьешь, Ли. Никогда не пила.

– Но сегодня особенный день, правда? Мы можем позволить себе чуточку расслабиться. Ты разве не хочешь меня обнять?

В его объятиях она становится пеплом. Иллюзией пепла.

Валери Грейс он встречает около Оранжереи. Она говорит:

– Это похоже на райский сад, не находишь?

– До Адама и Евы.

– Меня всегда напрягало то, что у этих ребят не было детства…

Галлюцинации становятся агрессивнее. Силберг лежит перед голографической панелью, когда она самостоятельно оживает. Прозрачное звенящее хрусталем небо. Словно в сентябре. С этого все начинается. Затем картинка меняется: будто мы видим происходящее глазами человека, который лежал на спине, а теперь решил сесть. Бесплодная равнина. Чахлые кустики. Ни людей, ни животных. Ветер гонит по секторам перекати-поле. Повсюду камни, очень много камней, на одном из них – гигантская отвратительная муха, под его взглядом она оживает, перебирает лапками. Он слышит жужжание, сначала оно слабое, еле слышное, но с каждой секундой звук нарастает, становясь почти невыносимым. Поднимается пыльная буря. Муха подобно летчику-камикадзе несется на экран…

Сотни, тысячи мух! Они повсюду. Силберг отмахивается от них.

Темнота. Не тьма забвения, а как будто ненадолго прикрыли веки. И снова – свет.

– Не поможете? – спрашивает Сатана (образ его словно бы подчеркнуто опереточный: шапочка с рожками, белоснежная рубашка, высокие сапоги, черный плащ из блестящей материи; бледное лицо с ярко-красными губами, вот он высовывает раздвоенный на кончике язык, облизывает губы, улыбается). – Подержите, пожалуйста.

Он протягивает доктору запаянный стеклянный цилиндр с заформалиненным ребенком.

Силберг отдергивает руки. Крупным планом лицо ребенка. Это его погибший сын в пятилетнем возрасте находится в цилиндре, он снился ему все это время. Силберг отдергивает руки, цилиндр падает, вдребезги разбиваясь о камни. Несколько стеклянных осколков впиваются мальчику в лицо, он оживает и плачет. Силберг нагибается над ним, пытается что-то говорить.

– Эй, док! – кричит сверху Сатана. – Гляди, что у меня есть!

Силберг поворачивается. С веселым смешком князь тьмы взмахивает косой, и голова врача якобы отлетает к чертовой матери, кровь бьет фонтаном. А потом голова доктора оказывается в идентичном цилиндре, только с мухами, Сатана держит его на коленях и спрашивает:

– Нос не чешется, нет?..

Чужие жизни

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: