ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Болван 2 страница

Некоторое время оставшиеся в гостиной парни многозначительно переглядывались. Потом Бу нарушил молчание; негромко, едва перекрывая голос комментатора «Спорт-Центра», он заметил:

– Это она. Ну, та самая девчонка, которая была у Хойта вчера ночью. Нет, ну ни хрена себе! Знаете что? Он ведь до сих пор понятия не имеет, как эту козу зовут!

Шарлотта переводила взгляд с преподавателя, доктора Левина, на окна, оттуда на потолок, снова на окна и обратно на доктора Левина. Шла уже вторая неделя занятий, а загадки и противоречия жизни в Дьюпонте продолжали сыпаться на нее непрерывным потоком. Шарлотта уже смирилась с неизбежностью постоянных открытий и потрясений. Она поняла, что там, за высокой стеной Голубых гор, она жила, как куколка в коконе – совершенно иначе, чем живет большинство ее сверстников. Горный хребет стеной закрывал ее от сложностей и… странностей жизни в большом мире. Очень многое, происходившее здесь, в университете, Шарлотта продолжала воспринимать с большим удивлением и настороженностью.

Аудитория представляла собой просторную угловую комнату с двумя высокими окнами в готическом стиле и с витражными стеклами. Витражи были дробными, фрагментарными, на их площади уместилось огромное количество изображений каких-то святых, рыцарей и прочих персонажей, в которых можно было узнать героев старинных книг. Спроси ее кто-нибудь об этом, и Шарлотта сказала бы, что вон те двое сошли со страниц «Кентерберийских рассказов», а вот этот рыцарь… там наверху… больше всего похож на Дон Кихота верхом на верном Росинанте… Несмотря на всю роскошь окон, потолок привлекал, пожалуй, еще больше внимания. Он находился ужасно высоко над головами студентов и преподавателей. Шарлотта даже и представить себе раньше не могла, что подобное возможно в аудитории. Поверхность потолка в пяти или шести местах разделялась темными деревянными арками. В тех местах, где торцы балок упирались в стену, находились капители слегка выдававшихся из стен полуколонн. Они представляли собой вырезанные из дерева маски – довольно потешные физиономии, с преувеличенным усердием косившиеся на раскрытые деревянные книги, помещенные по воле фантазии резчика прямо у них под подбородками.

Такая роскошь резко контрастировала с обликом ведущего занятия доктора Левина. На прошлой неделе, впервые придя в класс, доктор Левин был облачен во фланелевую рубашку и простые брюки – ничего особенного, рубашка как рубашка, даже с длинными рукавами, и брюки как брюки – нормальной длины. Сегодня же утром он вырядился в рубашку с коротким рукавом, с точки зрения Шарлотты, чрезмерно выставлявшую напоказ его тощие волосатые руки, а также в джинсовые шорты, демонстрировавшие значительную часть еще более волосатых и к тому же заметно кривоватых ног. В общем, преподаватель выглядел как семилетний мальчик, который по мановению волшебной палочки внезапно стал взрослым и даже старым; по ходу этого превращения он вытянулся в длину, голова его облысела, зато все остальные части тела изрядно обросли даже не волосами, а чем-то вроде негустой шерсти. И вот теперь этот семилетний старичок, водрузив себе на нос очки с толстыми, как два кубика льда, стеклами, обращался к слушавшим его как минимум трем десяткам студентов Дьюпонтского университета.

Этот курс лекций назывался – естественно – «Современный французский роман: от Флобера до Уэльбека». В прошлый раз после вводной лекции доктор Левин объявил, что следующее занятие будет посвящено «Мадам Бовари» Флобера. И вот сегодня трансформированный семилетний старичок адресовался к аудитории, а Шарлотте происходящее казалось все более странным и непонятным.

Доктор Левин уткнулся носом в книгу в мягкой обложке, отчего сразу стал похож на те деревянные маски, что косились на страницы деревянных книг, исполняя при этом главное возложенное на них задание: служить подпорками балкам, поддерживающим потолок. Впрочем, в отличие от деревянных уродцев, доктор Левин время от времени отрывался от книжки, водружал на переносицу уползавшие на кончик носа под весом собственной тяжести очки и обращался к студентам:

– Давайте остановимся на первых страницах «Мадам Бовари». Вспомните вот эту сцену: мы оказываемся в школе для мальчиков… В первой же фразе говорится следующее. – На этот раз доктор Левин поднял очки на лоб, а книгу к подбородку, уткнувшись в нее близорукими глазами: – «Мы готовили уроки, когда в класс вошел директор, а за ним новый мальчик, еще не одетый в форму; школьный привратник с трудом втащил в дверь парту для новенького». И так далее и тому подобное… м-м-м… м-м-м… так, так… – Он по-прежнему держал книгу у самого лица – Вот: «В углу, почти скрытый от наших взглядов дверью, стоял деревенского вида мальчик лет пятнадцати, выше нас ростом…»

Опустив наконец книгу, доктор Левин в очередной раз вернул очки на переносицу, оглядел аудиторию и сказал:

– Надеюсь, вы заметили, что Флобер начинает книгу со слов «мы готовили уроки» и «выше нас ростом», представляя таким образом одноклассников Шарля Бовари неким коллективом и предлагая нам ознакомиться с общим мнением, сложившимся о новом ученике. Надеюсь, ваше внимание привлек тот факт, что в дальнейшем писатель не прибегает к повествованию от первого лица множественного числа, более того, через несколько страниц мы распрощаемся с одноклассниками Шарля, и ни один из этих мальчиков больше не появится на страницах книги. Может мне кто-нибудь сказать, с какой целью Флобер использует этот прием?

Доктор Левин внимательно оглядел аудиторию через свои бинокулярные очки. Молчание. Судя по всему, этот вопрос поставил всех в тупик, что немало удивило Шарлотту, для которой ответ был очевиден. Но поразило ее другое: доктор Левин зачитывал им фрагменты из классического французского романа по-английски – и это при том, что его курс был обозначен как лекции продвинутого уровня по французской литературе. Благодаря высокому баллу, полученному на выпускном экзамене по французскому языку, Шарлотта могла пропустить курс базового уровня и начать занятия в той группе, где большинство составляли старшекурсники, – и им он читал по-английски.

Шарлотта сидела во втором ряду. Она уже подняла было руку, чтобы ответить на вопрос, но в последний момент застеснялась: как-никак, она здесь новенькая, и к тому же за версту видно, что она первокурсница. Кто знает, не посчитают ли ее выскочкой. Наконец после долгой паузы одна из девушек, сидевшая в том же ряду правее Шарлотты, подняла руку.

– Это, наверное, для того, чтобы читатель ощутил себя одним из одноклассников Шарля? Ну, в том смысле, что учится с ним вместе. Вот здесь говорится, – девушка уткнулась в книгу и стала водить указательным пальцем по странице, – говорится: «Мы сели за парты, и урок начался». Он снова говорит здесь «мы». – Высказав это смелое предположение, студентка с надеждой посмотрела на преподавателя.

– Да, в общем-то это верно и даже относится к тому, о чем я спрашивал, – сказал доктор Левин, – но я хотел бы, чтобы ответ на мой вопрос прозвучал немного иначе.

Шарлотта была просто потрясена. Девушка – ну, та, которая пыталась ответить на вопрос преподавателя, – цитировала один из величайших французских романов в английском переводе – и при этом доктор Левин даже не придавал значения этому факту. Шарлотта быстро поглядела по сторонам и, к своему ужасу, убедилась в том, что ее соседка слева, как и сосед справа, держат перед собой… английские переводы книги. Невероятно! Нет, она, конечно, тоже читала роман в переводе, но это было давно, еще в девятом классе. Ознакомиться с творчеством Флобера ей посоветовала, естественно, мисс Пеннингтон. Узнав, что на ближайшей лекции по французской литературе будет анализ «Мадам Бовари», Шарлотта три дня подряд читала текст в оригинале. В целом язык Флобера показался ей четким, ясным и не слишком трудным для понимания, хотя в нем было использовано немало редких грамматических конструкций, разговорных оборотов, а также слов, обозначающих уже вышедшие из употребления предметы быта и детали одежды. За этими словечками Шарлотте пришлось полазать по словарям. Можно было бы, конечно, не обращать на них внимания, довольствуясь общим пониманием сюжета и персонажей, но она не могла себе этого позволить хотя бы потому, что Флобер, по ее мнению, уделял много значения точным и конкретным деталям, вкладывая в них большой смысл. В общем, за три дня Шарлотта проанализировала едва ли не каждую строчку, разобрала роман на фразы и слова, а потом собрала заново – и чего ради, спрашивается? Оказывается, больше никто, включая преподавателя, по-французски роман не читал. В голове у нее это просто не укладывалось. Да как такое вообще возможно?

Тем временем еще три девушки попытались ответить на вопрос доктора Левина. Каждая при этом тыкала пальцем в небо, и каждый последующий ответ оказывался еще дальше от того, чего ожидал преподаватель. Оборачиваясь, чтобы услышать отвечающих, Шарлотта невольно окидывала взглядом аудиторию. Она заметила одну деталь: несколько молодых ребят, сидевших в задних рядах, показались ей слишком… слишком крупными, что ли, особенно на фоне стандартных стульев с откидными столиками-подлокотниками. У них были крепкие шеи, большие руки, а ноги, казалось, вот-вот разорвут брюки – далеко не самого узкого покроя. Никто из этих парней ни разу не поднял руку и вообще никак не попытался вступить в диалог с преподавателем.

Шарлотта сама не поняла, почему так получилось, но ей вдруг стало стыдно за весь класс, и она решилась поднять руку.

– Да, слушаю? – спросил доктор Левин.

Шарлотта заговорила:

– Я думаю, автор использует этот прием, потому что на самом деле первая глава – это изложение жизненного пути Шарля Бовари до встречи с Эммой, с чего, собственно, и начинается основная сюжетная линия. В общем-то последние две трети первой главы – это довольно сухое изложение биографии героя, но Флобер явно не хотел начинать свой роман таким образом, – тут Шарлотта почувствовала, что первый порыв смелости прошел и она начинает краснеть, – и поэтому он старается привлечь внимание читателя реалистичной, яркой сценой со множеством деталей и подробностей. Это совпадает с основным смыслом главы – показать читателю, что Шарль как был простым деревенским парнем, так и останется им на всю жизнь, пусть даже и сможет стать врачом и чего-то добиться. – Она поглядела в книгу и зачитала показавшуюся ей подходящей цитату: – «Une de ces pauvres choses, enfin, dont la laideur muette a des profondeurs d'expression…», – она оторвалась от книги и посмотрела на доктора Левина, – «…comme le visage d'un imbécile».^[8] Таким образом, с самого начала книги Шарль предстает таким, каким мы – то есть другие мальчишки – видим его, а мы видим его так живо и так отчетливо, что на протяжении всего романа у нас в памяти остается образ того Шарля, каким он здесь появляется – безнадежного тупицы, бестолкового дурака.

Доктор Левин внимательно смотрел на Шарлотту и молчал. Ей показалось, что пауза затянулась секунд на десять-пятнадцать, хотя на самом деле времени, конечно, прошло намного меньше.

– Спасибо, – сказал преподаватель. Затем обратился ко всем присутствующим: – Это абсолютно точный ответ. Флобер никогда не навязывает нам своих взглядов, не пытается ничего объяснить, если у него есть возможность показать свою мысль наглядным сюжетным примером. Для того, чтобы проиллюстрировать или продемонстрировать что-либо читателям, ему нужна некая точка зрения, и как правильно отметила, – он повернулся в сторону Шарлотты, но сообразив, что понятия не имеет, как зовут девушку, просто сделал жест в ее направлении и подкорректировал свою фразу: – Как правильно было сказано…

Доктор Левин продолжал рассуждать в том же духе, позволив себе несколько раз в слегка завуалированной форме высказать похвалу ее интеллекту, но Шарлотта сидела с опущенной головой и так больше и не рискнула ни разу посмотреть на преподавателя. Щеки у нее пылали. На девушку вновь накатила волна хорошо знакомого чувства чувства вины. Все будет как всегда, весь класс, пришедший на эту лекцию, обозлится на нее, выскочку-первокурсницу, затесавшуюся в их компанию и чуть ли не на первом же занятии выставившую всех остальных полными идиотами.

Шарлотта не отрывала глаз от «Мадам Бовари» и старательно делала вид, что усердно записывает что-то в своем блокноте на спиральной пружине. Обсуждение романа шло своим привычным, по всей видимости, чередом: за каждым вопросом преподавателя в аудитории повисала тишина, и лишь после долгой паузы кто-нибудь пытался что-то высказать – на редкость примитивные и коряво сформулированные ответы. Постепенно обсуждение выродилось в простой опрос: доктор Левин спрашивал студентов уже только об основных сюжетных линиях. Отвечали практически одни девушки, хотя они составляли меньшую часть аудитории.

Вот доктор Левин задал очередной вопрос:

– В одиннадцатой главе Шарль, который еще не закончил обучение и не стал хирургом, идет на риск и соглашается сделать радикальную операцию по устранению плоскостопия у конюха по имени Ипполит. Операция проходит неудачно, это ставит крест на репутации Шарля и его дальнейшей карьере хирурга. Этот момент является поворотным в сюжете романа. Ну, может мне кто-нибудь сказать, что движет Шарлем, который прекрасно понимает, что находится далеко не на острие медицинской науки, но все же решает взяться за острый скальпель, – прошу прощения за невольный каламбур? Что заставляет его пойти на столь рискованный шаг?

Снова долгое молчание… Вдруг доктор Левин сказал внезапно удивленным голосом:

– Да! Мистер Йоханссен?

Шарлотта взглянула на преподавателя и увидела, что он показывает куда-то в глубь класса. Унылое лицо его просто сияло. Шарлотта обратила внимание, что впервые за все занятие доктор Левин назвал студента по фамилии. Она обернулась, желая увидеть этого прежде загадочно молчавшего мистера Йоханссена И как раз успела разглядеть, как сидевший в глубине аудитории высокий парень – нет, просто гигант – опускает поднятую руку. Его мощная шея белой колонной поднималась из ворота футболки, едва не разрываемой мускулистым торсом. Прическа у него была… не то чтобы «под горшок», а пожалуй, «под блюдце»: голова почти обрита со всех сторон, и лишь на макушке оставалась круглая шапочка короткого ежика светлых волос.

– Он так поступил, – задумчиво сказал великан, – потому что у него жена была ужасно амбициозная, тщеславная, и тут такое дело… в общем, ему пришлось…

– Ну ничего себе! Да наш Джоджо читал книжку! – Белого коротко стриженного великана перебил такой же Гулливер, только черный и сидевший на один ряд впереди. Он обернулся назад, так что взгляду Шарлотты предстал лишь черный наголо бритый затылок. – Парень книжку читал!

– Ни черта себе! – подхватил еще один чернокожий гигант с бритой головой, сидевший по соседству с белым. Оба черных великана изо всех сил хлопнули друг друга костяшками сжатых кулаков и торжествующе, словно застукали товарища за чем-то постыдным, воскликнули: – Офигеть можно!

К ним присоединился и третий чернокожий гигант:

– Давай-давай, Джоджо! Задай-ка всем жару! – Теперь все трое обменялись ударами кулаков. – Ну, что это там за Шарль, а? Никак у нас еще один «ученый» завелся?.. Обалдеть!

Все трое повернулись к белому великану – Джоджо – и протянули в его сторону сжатые кулаки, всем своим видом приглашая его присоединиться к своей шутке.

Белый гигант протянул было руку, чтобы приставить и свой кулак тоже, но в последний момент передумал. Улыбка, которая начала было расплываться на его физиономии, вдруг превратилась в кривую ухмылку, выражающую скорее недоверие и подозрительность. Он на всякий случай, словно желая уберечь себя от непредвиденных неприятностей, сложил руки на груди – будто спрятал кулаки подальше от посторонних рук, но потом снова заставил себя улыбнуться, давая приятелям понять, что его это все тоже очень забавляет.

– Ну хорошо, джентльмены, – просительным тоном обратился ко всей компании доктор Левин, – попробуем все-таки продолжить наше занятие. Спасибо… Итак, мистер Йоханссен, что вы говорили?

– Я-то? – переспросил мистер Йоханссен. – Что же это я говорил? Ума не приложу… – Он делал вид, что ищет внезапно ускользнувшую мысль. – А, ну да. Так вот, Шарль решился делать эту операцию… потому что жене его бабки были нужны, наверное, барахла какого-нибудь накупить хотела. Ну что, угадал? – Выпалив эту чушь, гигант расплылся в широкой довольной улыбке. Ощущение было такое, что ему доставляет огромное удовольствие выставить себя полным придурком.

На этот раз доктор Левин позволил себе сменить тон, и его слова прозвучали довольно холодно.

– Я так не думаю, мистер Йоханссен. По-моему, в книге ясно написано, что Шарль не стал назначать платы за эту операцию. – Преподаватель отвернулся от мистера Йоханссена и обвел взглядом аудиторию в поисках других поднятых рук.

Шарлотта была в шоке. Было абсолютно ясно, что парень собирался отвечать вполне серьезно и по делу, когда первый раз поднял руку. Да что там – он попал прямо в точку. Именно амбиции Эммы Бовари, страстно желавшей продвинуться вверх по социальной лестнице, были первопричиной этого поступка Шарля. Но парню не хватило пары секунд, чтобы выразить свою мысль. Стоило вмешаться его приятелям, как он с готовностью начал ломать комедию и разыгрывать из себя идиота.

Взгляд Шарлотты скользил по витражным окнам… по аркам, резным панелям, колоннам… Да нет, всё вроде по-прежнему, и Дьюпонтский университет со всей его роскошью и великолепием стоит на своем месте. Но то, что происходило сейчас в этой большой старинной аудитории, разум Шарлотты воспринимать отказывался.

После занятий она задержалась, чтобы попытаться поговорить с доктором Левином. Сделать это оказалось нетрудно. Никто из студентов не собирался донимать преподавателя дополнительными расспросами. Он стал засовывать бумаги в пластиковую папку с карманами. Эта школьная папка добавила еще один штрих к противоречивому облику мальчика-старичка. Все детские атрибуты не делали профессора внешне моложе – скорее наоборот, они подчеркивали то, что выдавало в нем уже далеко не молодого человека. Становились заметнее его сутулые плечи, впалая грудь, а явно не подростковая растительность на руках и ногах еще больше бросалась в глаза.

– Доктор Левин, извините…

– Да?

– Меня зовут Шарлотта Симмонс, я записалась на ваши лекции.

В ответ – сдержанная, суховатая улыбка.

– Я в курсе. Кстати, тут в Дьюпонте не принято, обращаясь к преподавателям, говорить «профессор» или «доктор». Ко всем обращаются просто «мистер» – или, соответственно, «мисс» или «миссис». Обращение «доктор» сохранилось только для докторов медицины.

– Прошу прощения… мистер Левин… я этого не знала.

– Ничего страшного. Впрочем, ничего страшного нет и в сложившейся традиции. Это просто еще одно проявление извращенного снобизма. Смысл в том, что если уж ты преподаешь в Дьюпонте, то, разумеется, имеешь докторскую степень. Так что это вошло в традицию. Впрочем, я вас, кажется, перебил.

– Сэр, я хотела спросить… в общем, мне тут кое-что не совсем понятно. – Голос ее звучал от волнения слабо и хрипло. – Я думала, что мы будем анализировать «Мадам Бовари», и, готовясь к лекции, я прочитала роман в оригинале, но сегодня я обратила внимание, что все остальные читают его по-английски.

Доктор Левин опустил очки со лба на переносицу, придержал их пальцем, чтобы они не соскользнули ниже, и мгновение внимательно смотрел на собеседницу.

– На каком вы курсе, мисс Симмонс?

– На первом.

– А, понятно. Высокий балл на вступительных тестах и право выбора продвинутых курсов.

– Да, сэр.

Тяжелый вздох. Впрочем, в следующую секунду Шарлотте показалось, что это был скорее вздох облегчения. Выражение его лица изменилось, и преподаватель улыбнулся ей усталой, но доверительной улыбкой.

– Милая девушка… Я знаю, что в наше время не принято так обращаться к студенткам – чтобы не оскорбить честь и достоинство женского пола, – но это неважно. Я хотел сказать: зря вы записались на мои лекции. Мой курс не для вас.

Эти слова застали Шарлотту врасплох.

– Но почему?

Мистер Левин поджал губы и даже покусал их. Подумав, он все-таки решился на некоторую откровенность:

– Если говорить абсолютно честно, то у вас слишком высокий уровень. Слишком хорошая базовая подготовка.

– Слишком высокий уровень?

– Видите ли, я разработал этот курс в соответствии с особыми требованиями университетской администрации. Он предназначен в основном для старшекурсников, которые… гм-м-м-м… ну, в общем, у которых проблемы с иностранными языками, с предметами гуманитарного цикла, да и вообще… с обучением как таковым. Но по некоторым причинам мы делаем все возможное, чтобы они набрали нужное количество часов по всем положенным дисциплинам и получили по ним зачеты. Как только вы ответили на мой первый вопрос, я сразу понял, что вы девушка очень умная и к тому же наблюдательная. Я думаю, вам не составило труда догадаться, кто те студенты, которые посещают этот курс.

У Шарлотты просто челюсть отвисла.

– А я так радовалась, что записалась на ваши лекции. Мне так понравилось название курса.

– Что ж… мне остается только извиниться. Я прекрасно вас понимаю. Жаль, что вас никто не предупредил. Если честно, я сам совершенно не в восторге от того, что мне приходится читать этот «спецкурс», но кое-кому это очень нужно. Лично я стараюсь убедить себя в том, что это общественно полезное дело. Общественная нагрузка, так сказать.

Джоджо некуда было торопиться после занятий. Следующая лекция только через час. Он всегда был рад большим перерывам между занятиями, потому что они давали возможность прогуляться по кампусу… и быть замеченным, почувствовать себя знаменитостью, которую узнают и которой выказывают восхищение буквально на каждом углу. Нет, сознательно Джоджо на это не рассчитывал. Скорее это уже стало своего рода зависимостью. Больше всего ему нравилось – а это случалось часто, – когда кто-нибудь из студентов, совершенно незнакомый парень или девчонка, встретившись ему по дороге из одного корпуса в другой, приветствовал звезду баскетбола возгласом: «Давай-давай, Джоджо!», широкой улыбкой и взмахом руки, словно отдавая честь старшему по званию.

Денек выдался что надо. В сентябре такое часто бывает: воздух ясный и сухой, солнечные лучи теплые, но не жаркие, можно гулять сколько хочешь, не опасаясь неприятных последствий даже для такой светлой кожи, как у него. На душе у Джоджо тоже было тепло. Еще бы: Трейшоун, Андре и Кёртис разыграли комедию так… словно он был одним из них. Они даже хотели удариться с ним кулаками. Немножко неудобно, конечно, вышло с преподом, этот мистер Левин малость обалдел от их выходки… но зато эти трое держались с ним на равных.

Фиске-Холл – здание, из которого он только что вышел после лекции по литературе, – стояло по правую сторону Большой площади. Это место со всех сторон обступали старомодные каменные постройки, фасады которых безошибочно опознавались любым человеком как «Дьюпонт», даже тем, кто видел их только на фотографиях. Ну, Дьюпонт – он и есть Дьюпонт. А башня университетской библиотеки и вовсе знаменита на всю страну… Вся лужайка Большой площади была сплошь испещрена сетью тропинок. Сейчас по ним сновали во все стороны студенты, торопившиеся на очередные занятия. Джоджо на миг остановился, прикидывая, куда пойти, чтобы получить побольше восхищенных взглядов и подобострастных приветствий… Он уже видел – или ему казалось, что видел, – как кто-то из студентов толкает локтем своих приятелей, втихаря показывая на него, возвышающегося над толпой в прямом и переносном смысле. Да, это ощущение действительно греет душу… Судя по всему, его значимость в жизни данного конкретного учебного заведения трудно переоценить. Пожалуй, не только сам Джоджо не был бы самим собой без Дьюпонта и его Большой площади, но и сам университет был бы другим без него… Надо же, какой отличный день. Баскетболист глубоко вздохнул, наполняя легкие прекрасным воздухом… Он раскрыл все поры своей кожи навстречу прекрасным солнечным лучам… Ждать оставалось недолго. Вопрос стоял так: не когда, а как скоро кто-нибудь из проходящих студентов отдаст ему честь и выкрикнет слова приветствия: «Давай-давай, Джоджо!»

Мимо него по направлению к библиотеке быстрым шагом прошла девушка – симпатичная девчонка со стройными ногами, красивыми икрами и длинными каштановыми волосами. Обогнав Джоджо, она даже не кивнула ему: как будто вообще не имела понятия, с какой знаменитостью свел ее на одной тропинке его величество случай. Джоджо успел оценить (положительно) то, что скрывали ее джинсовые шорты, как вдруг… э, постой-ка… да это же та самая девчонка с последнего занятия, умненькая такая. Он узнал ее по прическе. На эти длинные волосы Джоджо взглянул не раз во время лекции… С того места, где он сидел, ее лица все равно видно не было. Впрочем, умная она или нет, это его сейчас меньше всего волновало. На самом деле в ней было что-то очень милое и женственное. Каким-то образом это было заметно по всему ее облику. Нет, соблазнительной штучкой она вовсе не была. Ее даже вряд ли можно было назвать красивой в обычном понимании этого слова. Чем именно девушка привлекла внимание Джоджо, он и сам бы не мог сказать, но что-то в ней было такое… что отличало ее от других девчонок, причем в лучшую сторону. Она была похожа на картинку из книжки со старинными волшебными сказками: такая заколдованная злым волшебником или еще кем-нибудь молоденькая девушка, которой не суждено проснуться, пока ее не поцелует влюбленный в нее молодой человек. Такие девчонки прямо-таки светятся чистотой – хотя в наше время они выглядят от этого еще старомоднее. И вот эта заколдованная принцесса прошла мимо него, даже не обратив внимания на то, что едва не коснулась плечом одного из рыцарей, самых знаменитых в этом сказочном царстве.

Джоджо на своих беспредельно длинных ногах без труда догнал ее за два шага.

– Эй! Привет!.. Привет!.. Да подожди ты!

Она остановилась и обернулась. Джоджо подошел к ней и расплылся в привычной приветственно-победной улыбке. Подсознательно он ждал от незнакомки типичной реакции. К его удивлению, на ее лице так и не появилось привычной для девчонок глуповатой усмешки, и она даже не подумала восклицать: «Да ты же… Джоджо Йоханссен!» Девушка вообще ничего ему не сказала, никак не ответила на его приветствие и абсолютно не была польщена вниманием, проявленным к ее скромной персоне. Она взглянула на него, как… ну, как на незнакомого парня, который подошел к ней и поздоровался. На ее лице отразилась лишь легкая тень нетерпения: «Чего ради ты меня остановил?» Вслух же она не сказала ничего.

Улыбаясь еще шире, баскетболист представился:

– Я Джоджо Йоханссен… – И стал ждать ответной реакции.

Девушка продолжала молча смотреть на него.

– Я там в классе был. – Он махнул рукой в сторону здания, откуда они оба вышли… и снова стал ждать. Ничего. Абсолютно ничего. – Я хотел сказать, что ты… ты прямо классно соображаешь. Ты вообще, видно, здорово въезжаешь в эту тему! – Девушка не то что не поблагодарила за комплимент, но даже не улыбнулась в ответ. Вид у нее, как показалось Джоджо, стал немного недоверчивый, глаза были даже слегка испуганные. – Нет, я серьезно! Честно! А как этот очкарик, ну, препод наш порадовался, я уж и не говорю. – Все без толку; ни один мускул не дрогнул на ее лице, ни тени улыбки не возникло на губах. До него постепенно стало доходить, что фразы вроде «Я серьезно!» и «Честно!» вряд ли произведут впечатление на эту странную девчонку. Больше того, она наверняка прекрасно понимает, что все это пустая трата времени и подошел он к ней с единственной целью: завести короткий разговор, обычно начинающийся с формулы: «Может, где-нибудь перекусим вместе?»

Для всех членов баскетбольной команды это выражение было, пожалуй, единственной формулой вежливости и эвфемизмом, используемым взамен – или в преддверии – еще более прямого и откровенного вопроса: «Не хочешь взглянуть на мою комнату?», который, в свою очередь, тоже был всего лишь формальностью, выполнив которую, можно было смело положить руку ей на плечи и повести куда нужно. Джоджо вдруг живо представил себе Майка, который подходит к той самой пышноволосой блондинке и предлагает осмотреть его скромное жилище… нагло, вульгарно, но ведь заводит, черт возьми…

Девушка продолжала молча смотреть на него.

– Ну… что скажешь? Сходим куда-нибудь?

В первый раз она разомкнула губы.

– Я не могу. – С этими словами девушка повернулась и быстрым шагом пошла прочь.

– Эй! Да подожди ты! Ну прошу же, эй!

Она остановилась и снова оглянулась, вопросительно глядя на него. Джоджо попытался придать своему взгляду как можно больше теплоты, дружелюбия, понимания и даже – кто бы мог подумать! – нежности и негромко спросил:

– Не можешь – или не хочешь?

Она опять отвернулась, потом резко шагнула ему навстречу. Тоже негромким, слегка дрожащим голосом девушка спросила:

– Ты же знал ответ на вопрос, который задал мистер Левин, правда?

Джоджо просто онемел.

– Но почему-то ты решил свалять дурака.

– Ну… понимаешь… ты еще скажи…

Вновь хрипловатый тихий вопрос:

– А почему?

– Ну, знаешь, я хотел сказать… ют черт… да я и не собирался… – Джоджо еще продолжал усиленно ворочать мозгами, пытаясь подыскать подходящий, и главное, честный ответ, а незнакомка уже заспешила в сторону библиотеки.

Он окликнул ее:

– Эй, послушай! Увидимся на лекции на следующей неделе!

Девушка замедлила шаг, чтобы бросить через плечо:

– Меня там не будет. Я больше не буду слушать этот курс.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: