Исследование Нового Завета

Тюбингенская школа

В начале прошлого века выступила со своими исследованиями по Новому Завету группа немецких протестантских богословов из университета г.Тюбингена. По названию этого города она получила в истории науки название Тюбингенской школы. Главой ее был Фердинанд Христиан Баур (1792-1860); его главное произведение - "Христианский гносис, или христианская философия религии в ее историческом развитии" - вышло в 1835 г.

В основе исследований Баура лежал один вопрос, имеющий

серьезнейшее значение: как относятся к Ветхому Завету различные книги

Нового Завета?

В течение некоторого времени происходил процесс отделения

первоначального христианства от иудаизма. Поэтому наиболее острым

богословским и тактическим вопросом, который должен был вызывать

разногласия и противоречия в религиозных книгах христианства, должен

был быть вопрос об отношении к иудейской религии, т.е. к Ветхому

Завету. Исследовав под этим углом зрения книги Нового Завета, Баур

пришел к интересным выводам.

Он обнаружил во всех книгах Нового Завета борьбу двух начал, двух

противоположных тенденций. С одной стороны, это тенденция к тому,

чтобы отделиться от иудейства, противопоставить Новый Завет Ветхому и,

в частности, освободить христиан от исполнения огромной массы обрядов,

установленных Ветхим Заветом. Эту тенденцию Баур связывает с именем

апостола Павла и называет ее паулинизмом. Ей, по его мнению,

противостоит в Новом Завете противоположная тенденция: не рвать с

иудаизмом и с Ветхим Заветом, требовать от верующих выполнения

ветхозаветной обрядности. Эта тенденция наиболее ярко обнаруживается

во всем, что связано с именем и деятельностью апостола Петра, на

основании чего Баур обозначил ее термином "петринизм".

Итак, Новый Завет представляет собой арену борьбы между

паулинизмом и петринизмом. Баур исходил из предположения, что на

начальных этапах существования христианства борьба паулинизма и

петринизма должна была быть особенно острой и что потом наступило

примирение между этими течениями. Если в данном произведении ясно

обнаруживается паулинистская или, наоборот, петринистская тенденция,

то его следует относить к ранним временам, т.е. к первому периоду

существования христианства. Если ни одна из этих тенденций не выражена

с достаточной ясностью, значит, данное произведение относится ко

времени, когда борьба между паулинизмом и петринизмом уже кончилась.

На основании общеисторических источников Баур пришел к выводу,

что борьба между паулинизмом и петринизмом в раннем христианстве шла

на протяжении всей второй половины I века и первой половины II века и

что примирение между ними произошло только к началу второй половины II

века. Исходя из этого, Баур нашел возможным датировать различные

произведения Нового Завета.

Самыми ранними из них он считал Апокалипсис и четыре послания,

приписываемые Павлу: два Послания к Коринфянам, Послание к Римлянам и

Послание к Галатам. В Апокалипсисе последовательно выдержана

петринистская тенденция, там еще господствует ветхозаветный иудаизм. В

указанных посланиях, которые, по мнению Баура, только и принадлежат

Павлу, последовательно выдержана антипетринистская тенденция. Значит,

все эти произведения следует относить еще к тому периоду, когда борьба

между паулинизмом и петринизмом была достаточно острой.

Что же касается евангелий, то Баур относит их к более позднему

времени. Самым ранним из евангелий он признал евангелие от Матфея. В

общем, считал он, это - еще еврейское евангелие, но его петринизм

выражен замаскировано и без особой воинственности, более того,

чувствуется, что оно переделано под влиянием тенденции к примирению.

Евангелие от Луки в своей основе является паулинистским, но и оно

видоизменено под примирительным углом зрения. Таким образом, оба эти

евангелия, будучи древней остальных двух, все же относятся к периоду

примирения, т.е. к середине II века н.э. Два других евангелия - еще

более позднего происхождения. Евангелие от Марка занимает нейтральное

положение между двумя борющимися направлениями, что же касается

евангелия от Иоанна, то оно представляет собой некое богословское

обобщение всех остальных. Видимо, оно составлялось уж после того, как

отгремели все грозы между паулинизмом и петринизмом.

Нельзя не указать на то, что все построение Баура несколько

односторонне. Взяв за основу своего анализа только один признак -

отношение Нового Завета к Ветхому Завету - он сузил возможности этого

анализа. Помимо того, в его теории есть некоторые натяжки. В

частности, уж если исходить из вопроса об отношении христианства к

иудаизму, то надо иметь в виду, что дело кончилось не примирением их,

а, наоборот, полным разрывом. Так что если использовать терминологию

Баура, то надо сказать, что паулинизм не примирился с петринизмом, а

победил его. В целом, однако, работа Баура, как и его последователей

из Тюбингенской школы, имела большое значение для раскрытия истории

Нового Завета.

Тюбингенцы совершенно верно установили, что в книгах Нового

Завета не того единства, которое могло бы дать церковникам основание

говорить о нем как о цельном произведении, проникнутом одним духом.

Борьба различных школ и направлений в Новом Завете - факт

неопровержимый и как раз тюбингенцами точно доказанный. Поскольку это

так, значит, ничего не остается от мифа о "богодухновенности"

новозаветных книг.

Точную характеристику сильных и слабых сторон Тюбингенской школы

дал Ф. Энгельс. Он писал о ней: "В критическом исследовании она идет

настолько далеко, насколько это возможно для {теологической} школы.

Она признает, что все четыре евангелия являются не рассказами

очевидцев, а позднейшими переработками утерянных писаний и что из

посланий, приписываемых апостолу Павлу, подлинными являются не больше

четырех и т.д. Она вычеркивает из исторического повествования как

невероятное все чудеса и все противоречия, но из остального она

пытается "спасти то, что можно еще спасти", и в этом очень ярко

проявляется ее характер как школы теологов... Но уж, конечно, все то,

что Тюбингенская школа отвергает в Новом Завете как неисторическое или

подложное, можно считать для науки окончательно устраненным"[К. Маркс

и Ф. Энгельс, О религии, стр.248.].

Из Тюбингенской школы вышел исследователь, оставивший еще более

заметный след в истории исследования Нового Завета. Это был Давид

Штраус (1808-1874).

Давид Штраус

Книга Штрауса "Жизнь Иисуса", вышедшая в 1835 г., одновременно с основной работой Баура, является одной из наиболее известных в мировой литературе книг по истории религии.

Как и Баур, Штраус не был безбожником, одно время он был даже

пастором протестантской церкви, но научная добросовестность побуждала

его рассматривать Новый Завет беспристрастно и трезво, в свете тех

исторических и филологических знаний, которые давала наука того

времени.

В конце XVIII и начале XIX века в исследованиях Библии получили

распространение методы так называемых рационалистов; наиболее

известным представителем этой школы был Паулус (1761-1851).

Рационалисты пытались объяснить евангельские чудеса естественным

путем. С их точки зрения, чудеса совершались согласно законам природы.

Например, если в евангелиях сказано, что Иисус ходил поверх моря, то

надо понимать, что он ходил по берегу, который значительно выше уровня

моря. Или, например, в евангелиях рассказывается, как Иисус накормил

досыта пятью хлебами и несколькими рыбками пять тысяч человек. Это

могло произойти, утверждали рационалисты, потому, что все

присутствующие по примеру Иисуса поделились друг с другом своими

запасами. Воскрешение мертвых рационалисты толковали как выведение

человека из состояния летаргии или обморока. Еще пример. Апостол Павел

в Деяниях слепнет от сильного света, которым сопровождалось явление

Христа. Ослепнуть, объясняют рационалисты, он мог от молнии. Но старец

Анания вернул пострадавшему зрение, прикоснувшись к нему рукой! И

здесь, с точки зрения рационалистов, нет никакого чуда: у стариков

руки бывают холодными, и прикосновение таких рук ко лбу или к глазам

могло уменьшить воспаление и вернуть человеку зрение.

При помощи подобных натяжек и всевозможных выдумок рационалисты

пытались сделать новозаветные повествования правдоподобными. С точки

зрения религии, эти попытки должны были быть признаны

неудовлетворительными и неправильными: если Иисус не творил чудес,

значит, он был не бог и не богочеловек, а только человек. Но они могли

в какой-то мере спасать авторитет Нового Завета в глазах людей,

пытающихся найти историческое зерно в описываемых там событиях, ибо

объяснение новозаветных сказаний естественными причинами сообщало им

некоторое правдоподобие.

Д. Штраус выступил против натянутых и надуманных объяснений

рационалистов. Он показал полную нелогичность этих объяснений. Или

евангелия и другие новозаветные книги являются достоверными

историческими источниками, рассуждал Штраус, и тогда то, что

рассказано в них, истинно, и не нужна вся эта масса натяжек, выдумок,

предположений о маловероятном стечении случайностей; или они не

являются достоверными историческими источниками, и тогда, значит, в

них много вымышленного, недостоверного, неистинного. Если принять

последний вариант, то незачем придумывать естественные объяснения для

чудес.

Штраус требовал подходить к евангелиям, как к человеческим

произведениям, и прежде всего выяснить их историю. Для этого надо

установить, что о них было известно в то время, когда они могли

возникнуть.

К концу II века церковью были признаны те четыре евангелия,

которые входят в канон сейчас. Штраус пытается выяснить, почему именно

четыре евангелия? Он приводит различные объяснение "отцов церкви",

вроде того, что существует, мол, четыре ветра или четыре страны света,

или, например, такое объяснение: "Слово, создавшее мир, царит над

херувимами; херувимы имеют четыре формы, и вот поэтому Слово дало нам

милостиво четыре евангелия".

Эту аргументацию Штраус называет странной и по-своему объясняет,

почему церковь выбрала в свое время четыре евангелия. К концу II века

эти евангелия пользовались наибольшей популярностью среди верующих,

они даже "затмили все остальные", и церковь, "жаждавшая единства

веры", признала именно их. Но что было известно о евангелиях в

литературе того времени?

Штраус нашел упоминания о евангелиях только в литературе II века,

в I в. о них никто не писал. При этом даже в литературе начала и

середины II века речь идет не столько о "существовании евангелий в их

современном виде", сколько "о существовании большей части материалов,

вошедших в их состав"[Д.Ф. Штраус, Жизнь Иисуса, т.I, М. 1907,

стр.76.]. С евангелием Иоанна дело обстоит в этом отношении хуже:

некоторые сведения о нем появляются только во второй половине II века.

"По отношению к трем первым евангелиям, вследствие наличности

промежутка в несколько поколений между описываемыми в них событиями и

их окончательной редакцией, должна быть признана возможность

добавления легендарного и баснословного элемента; по отношению к

четвертому (ев. Иоанна. - И.К.) более чем возможна, - прямо очевидна

смесь философской спекуляции и сознательных вымыслов"[Там же.].

И Штраус находит огромное количество этих вымыслов. Прежде всего,

как мы уже говорили выше, он признал вымыслами все рассказы о чудесах.

Но дело не только в чудесах. Он сопоставил между собой ряд мест

евангелий, где содержатся вопиющие внутренние противоречия, и сделал

вывод о том, что по меньшей мере часть этих текстов не может содержать

в себе историческую истину. Наименьшего доверия заслуживает евангелие

от Иоанна: во-первых, оно наиболее позднее по времени, во-вторых, в

нем меньше всего внимания уделяется фактической стороне. Штраус, как и

Баур, считал евангелие от Матфея первым, он отдавал ему предпочтение и

в отношении исторической достоверности.

Но даже и в этом евангелии он многое подвергает сомнению.

"Несмотря на...признаки относительной оригинальности, - говорит он, -

первое евангелие тем не менее представляет уже произведение из вторых

рук"[Там же, стр.111.]. Обратив внимание на то, что ряд рассказов в

евангелии от Матфея приводится дважды, Штраус пытался разъяснить

причину этого: "Единственным удовлетворительным объяснением этих

повторений может служить то, что автор, встречая одни и те же рассказы

в различных писаниях с некоторыми вариантами, принял их за

соответственное число различных рассказов. Это не делает много чести

его критической разборчивости"[Там же.]. Но это, во всяком случае,

свидетельствует о том, что рассказы, о которых идет речь, заимствованы

Матфеем из других источников.

Правда, указывает Штраус, далеко не во всех случаях материалы,

взятые Матфеем из разных источников, повторяют друг друга. Вот,

например, текст, рассказывающий, как Иисус посылает апостолов на

проповедь. Он запрещает им ходить не только к язычникам, но и к

самарянам. В "нагорной проповеди" он опять наставляет своих учеников -

не давать святыни псам и не метать бисер перед свиньями. Но в других

случаях Иисус, по Матфею, говорит прямо противоположное: "Идите,

научите все народы, крестя их во имя отца и сына и святого духа, уча

их соблюдать все, что я повелел вам"[Евангелие от Матфея, гл.XXVIII,

ст.19-20.]. Сопоставляя такого рода противоречия, Штраус объясняет их

тем, что здесь отражаются разные этапы истории самого евангелия. Но

это значит, что евангелия имели определенную историю своего развития,

а не вышли готовыми из рук их "богодухновенных" авторов.

Если евангелие Матфея, по мнению Штрауса, самое древнее и

достоверное, оказывается таким противоречивым, то тем более это можно

сказать об остальных евангелиях. И вот Штраус формулирует свой вывод о

происхождении евангельских книг: "Из всякого рода кратких и неполных

заметок составлялись более пространные евангелия, эти последние не

рассматривались как законченные произведения и время от времени

обогащались новыми вставками и новыми дополнениями. Эти добавления не

всегда согласовались с подлинными деяниями или словами Иисуса,

сохранявшимися до тех пор единственно в устном предании или скрытыми в

какой-нибудь книге, оставшейся случайно неизвестной предыдущему

евангелисту. Напротив, когда с течением времени начала обнаруживаться

тенденция, казавшаяся бесспорным последствием принципов христианства,

то сейчас же признавали, что Иисус должен был сказать или сделать

что-либо в этом смысле. Отсюда появились новые рассказы и новые

изречения Иисуса, которые распространялись сперва путем устного

предания, а потом перешли в евангелия. С каждым новым шагом

теологического сознания... евангелия подправляли. Их очищали от того,

что устарело и вело к соблазну. В них вводились соответствующие эпохе

добавления, соответствующие эпохе лозунги и девизы данной минуты.

Таким образом, церковь втягивается в непрерывное производство

евангельских речей и сентенций, пока движение не заканчивается

исключительным признанием наших синоптиков и первым укреплением

вселенской церкви"[Д.Ф. Штраус, Жизнь Иисуса, т.I, стр.112.].

Все сверхъестественное, занимающее такое большое место в

евангелиях, Штраус рассматривает как мифы. Науке, утверждал он, нет

никаких оснований усматривать в чудесах события, которые могли когда

бы то ни было происходить, ибо если допускать возможность чудес, то

вообще незачем исследовать историю: могло быть все, что угодно; зачем

же, спрашивает он, тогда проверять исторические источники,

сопоставлять их между собой, отсеивать достоверное от недостоверного и

т.д.?! И действительно, в этих рассуждениях Штрауса есть

неопровержимая логика. В самом деле, представим себе, что в

каком-нибудь историческом сочинении мы прочитали бы, как император

Наполеон встретился и беседовал с вавилонским царем Навуходоносором.

Единственное объяснение такого текста могло бы состоять в том, что

автор его сошел с ума или просто шутит над читателями. Но если

признавать возможность чудес, то отчего не допустить, что исторические

деятели, которых разделяет промежуток в два с половиной тысячелетия,

встретились и побеседовали? Исходить из возможности чудес - значит

вообще закрыть себе путь к научному решению вопроса.

Рационалисты становились на другой путь - тоже ненаучный: они

объясняли чудеса так, что истиной могло стать любое неправдоподобное

сообщение. При таком подходе к делу опять-таки теряется возможность

отделить достоверное от недостоверного.

Отказавшись от таких приемов, Штраус, как мы указывали, стал

исходить из того, что все неправдоподобное, все, противоречащее

истории и законам природы, может быть только мифом. В истории

духовного развития всех народов мифотворчество занимало большое место.

Огромное количество мифов создала религиозная фантазия древних греков,

древних восточных и многих других народов. Во всех этих мифах

фигурируют боги, полубоги, пророки, всевозможные герои; все они творят

чудеса, недоступные для обыкновенного смертного. Нет никаких оснований

выделять евангельские рассказы о Христе из массы мифов о других таких

же богах. Мифология есть мифология, связана ли она с именем Христа или

с именем любого другого персонажа, фигурирующего в мифах.

Штраус отвечает и на вопрос о том, кем придумывались религиозные,

в том числе евангельские, мифы. Не отдельные люди, считал он, сочиняли

их, а народ в целом, фантазия широких народных масс. Конечно,

первоначально тот или иной миф сочиняется отдельным человеком, но если

он признается массами, то, значит, в нем выразились какие-то созревшие

в массах настроения и стремления. Но возникновение того или иного мифа

всегда обусловливалось определенными конкретно-историческими

причинами.

Новозаветные мифы, по мнению Штрауса, возникли в результате

непрестанного ожидания мессии древними евреями. Умы из были так

подготовлены к появлению мессии, что, когда определенному человеку

стали приписывать мессианические качества, фантазия легко пошла по

этому пути. Материалом, питавшим ее измышления о мессии, являлись

ветхозаветные пророчества. Штраус находит почти для каждого момента

биографии Иисуса соответствующее пророчество в Ветхом Завете. Найдя

ветхозаветные источники евангельских мифов и показав, таким образом,

что эти мифы представляют собой как бы осуществившиеся в фантазии

ветхозаветные пророчества, он счел, что нашел и причины возникновения

этих мифов.

Согласно Штраусу, на основе евангельских рассказов можно

построить биографию Иисуса как человека, лишенную каких бы то ни было

элементов сверхъестественного. И он действительно построил такую

биографию, используя все, что можно, из евангелий и других

произведений Нового Завета, дополняя недостающее собственными

догадками и предположениями. В результате получилось жизнеописание

человека по имени Иисус, жившего в Иудее в I веке н.э. Никаких,

однако, серьезных оснований для такого жизнеописания Иисуса у Штрауса

не было.

Критика Штраусом Нового Завета сыграла большую роль в раскрытии

действительной истории Библии. Он показал, что новозаветные сказания

представляют собой собрание мифов, основанных в свою очередь на мифах

Ветхого Завета. Следующий важный шаг вперед в научном исследовании

Нового Завета сделал другой немецкий ученый - Бруно Бауэр (1809-1882).

Бруно Бауэр

Свое исследование ветхозаветных книг Бауэр начал с евангелия Иоанна. В 1840 г. он выпустил свою первую работу, посвященную Новому Завету, - "Критика евангельской истории Иоанна".

Как и Штраус, Бауэр решительно отверг ценность этого евангелия

как исторического источника. По мнению Бауэра, евангелие Иоанна не

дает никаких, мало-мальски точных, указаний относительно места и

времени описываемых в нем событий, плохо освещает события и факты,

сосредотачиваясь преимущественно на абстрактном философствовании.

Каков источник этого философствования? Бауэр устанавливает чрезвычайно

близкое сходство всего строя идей и мыслей евангелия Иоанна с

религиозно-философскими взглядами жившего в Египте еврейского философа

Филона Александрийского (20 г. до н.э. - 54 г. н.э.).

В сочинениях Филона Александрийского Бауэр находит в почти

готовом виде все богословие евангелиста Иоанна. Филон был иудеем, он

верил в бога Яхве и в истинность ветхозаветных сказаний, но эти

сказания он трактовал не буквально, а иносказательно, аллегорически.

Филон находился под влиянием греческой идеалистической философии,

поэтому его иудаизм по своему содержанию весьма сильно расходился с

традиционной религией Яхве, исповедовавшейся в Палестине. Бог для

Филона был некоей возвышенной сущностью, чрезвычайно удаленной от мира

и сносящейся с миром через ряд посредников - идей, которые

объединяются логосом, таинственным словом. У Филона Бауэр обнаружил

также и другие идеи первоначального христианства, нашедшие свое

выражение в евангелии Иоанна, например учение о прирожденной

греховности человека.

Отсюда Бауэр сделал вывод о том, что фактическим отцом

христианства был не кто иной, как Филон Александрийский, а евангелие

Иоанна - это религиозная популяризация философии Филона. Стало быть,

фигура Христа и сказания, связанные с ней, не имеют реального

исторического значения, это воплощенные в образах идеи филоновской

философии.

Искать историческое зерно первоначального христианства, как и

личности Иисуса, следует, по Бауэру, в синоптических евангелиях. Он

взялся за их исследование и в начале 40-х годов издал трехтомный труд

под заглавием "Критика евангельской истории синоптиков".

За несколько лет до появления работ Бауэра были опубликованы две

работы по истории евангелий, которые толкнули Бауэра на новый путь.

Это были книги немецких богословов Вейсе ("Евангельская история") и

Вильке ("Первоевангелист"), в которых первым из евангелий признавалось

евангелие не Матфея, а Марка. Вейсе и Вильке доказывали это чисто

лингвистическим путем - кропотливым изучением языка, которым написаны

евангелия. Бауэр же привлек исторические данные. В дальнейшем вывод о

том, что евангелие Марка является по времени первым из синоптических

евангелий, стал общепризнанным; подавляющее большинство исследователей

стоит теперь на этой точке зрения.

Если евангелие Марка появилось первым из синоптических евангелий,

то, значит, те его тексты, которые потом повторяются в евангелиях

Матфея и Луки, были просто переписаны из евангелия Марка. Но ведь,

помимо этих текстов, последние два евангелия содержат много таких

повествований, которых нет в первом. Следовательно, они были позже

прибавлены к первоначальному преданию. Откуда они взялись? Их выдумали

авторы евангелий. А поскольку это было возможно для евангелий Матфея и

Луки, рассуждал Бауэр, почему этого нельзя предположить и в отношении

евангелия Марка?

Предположение о том, что евангелия создали отдельные люди,

вытекало у Бауэра из его общих философско-исторических взглядов,

которые заключались в том, что главную роль в истории играет

"самосознание" отдельной личности, бросающей в массы свои идеи и

ведущей за собой массу. Эта точка зрения была противопоставлена

взгляду Штрауса. Не само собой, утверждал Бауэр, не постепенно, как

считал Штраус, в широких массах возникали и созревали евангельские

мифы; их придумывали сами авторы евангелий для того, чтобы объяснить и

обосновать те или иные положения христианского вероучения.

Были ли, однако, евангельские рассказы хоть в какой-нибудь мере

основаны на исторических фактах? Существовал ли сам Иисус, происходили

ли какие-нибудь связанные с этой личностью события, которые могли быть

потом раздуты и расцвечены фантазией евангелистов? На этот вопрос

Бауэр не давал определенного ответа. В первых двух томах своего

сочинения он допускал историческое существование Иисуса, хотя довольно

нерешительно, а в третьем томе он отверг его. Мы знаем об Иисусе,

говорит Бауэр, только то, что рассказывается о нем в евангелиях. А

евангелия оказываются продуктом вымысла, художественными

произведениями, созданными с определенными религиозно-назидательными

целями. И хотя синоптики дают больше фактов и более определенно

освещают их, чем евангелие Иоанна, но в одном отношении между ними

разницы нет: это художественные, а не исторические произведения, не

хроники, не летописи, в которых записываются происходящие на памяти

людей действительные события.

Не менее обстоятельному разбору подверг Бауэр в других своих

произведениях Деяния и Послания. Что касается посланий, то автором их

Бауэр считал многих людей. Был ли среди этих авторов сам апостол

Павел, которому церковь приписывает большинство посланий? Бауэр в этом

сомневается, он не уверен, что хоть одно из этих посланий написано

Павлом. Все они, как установил Бауэр на основании детального анализа,

написаны не раньше II века, а имя Павла им дали авторы, чтобы придать

посланиям особую авторитетность. В Деяниях Бауэр, как и его

предшественник Баур, глава Тюбингенской школы, видел произведение,

специально сочиненное для примирения иудаистского начала в

христианстве с греко-римским, или паулинистским.

В вопросе о роли иудаизма в возникновении христианстве, а значит

и об отношении Нового Завета к Ветхому, Бауэр выдвинул новую точку

зрения. Он заявил, что не иудаизм сыграл основную роль в возникновении

христианства и не евреи составляли основное ядро первоначальных

христианских общин. По мнению Бауэра, христианство явилось продуктом

греко-римского мира. Оно возникло не в Палестине, как учит этому

церковь, а в Риме и в Александрии - двух основных культурных центрах

того времени. Помимо Филона, о влиянии которого на возникновение

христианских представлений мы выше уже говорили, Бауэр придавал особое

значение влияние римского философа Сенеки. Анализируя послания, он

находил в них многочисленные следы непосредственного заимствования у

этого автора. Правда, близкое сходство посланий с сочинениями Сенеки

было уже давно замечено как историками, так и богословами. Энгельс

отмечает, что церковники пытались истолковать этот факт как результат

заимствования Сенекой своей философии у авторов посланий. Но Сенека

жил и писал за ряд десятилетий до того, как появились послания. Ясно,

что заимствование могло здесь быть только в одном направлении - от

Сенеки к авторам посланий.

Сообщения римских писателей Тацита (ок. 55 - ок. 120 г. н.э.) и

Светония (ок. 70 - ок. 160 г. н.э.) о том, что христианство пришло из

Иудеи, Бауэр считал недостоверным. Текст Тацита о том, что христиане

называют себя так по имени Христа, который был распят в Иудее в

царствование Тиберия (14 г. н.э. - 37 г. н.э.), он признал основанным

на выдумке. Последующие же сообщения о Христе, по его мнению, могли

быть заимствованы у Тацита.

Поскольку это так, то нет никаких оснований, утверждал Бауэр,

считать новозаветные произведения возникшими в Иудее и вообще имеющими

иудейское происхождение. Автор первого евангелия, легшего в основу

евангелия Марка, был, по мнению Бауэра, римлянином, выросшим в Италии

и создавшим евангельскую легенду из языческих материалов. Бауэр

считал, что евангелия только заключены в иудейскую рамку, но по

содержанию своему они отражают духовные запросы и стремления

греко-римского общества. И, конечно, утверждал Бауэр, для их

возникновения совершенно не требовалось, чтобы в Иудее определенного

периода произошли описанные в них события с Христом, как не

требовалось вообще исторического существования Христа.

На работы Бауэра о раннем христианстве и Новом Завете в свое

время обратил внимание Фридрих Энгельс, который много занимался

вопросом о новозаветных книгах и о первоначальном христианстве в

целом.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: