Памятная записка парижским друзьям о сущности и цели метода 1 страница

Я уже давно ищу слова, которыми смог бы просто, но точно выразить, что же в сущности представляет собой мой метод. Я не нашел этих слов, их еще нет у меня, и причина ясна. Разработка метода не закончена, я еще не знаю его во всем объеме, во всех связях; я знаю его только в отдельных звеньях. Правда, эти отдельные звенья все теснее и теснее смыкаются друг с другом, и вытекающие из них последствия приходят во все более близкое соприкосновение, вступают во все более тесную взаимную связь. Метод в его различных частях близится к своему завершению. Но то, что приближается к цели, еще не достигло цели, и о том, что по-настоящему не закончено, я не могу сказать, чем оно будет, когда будет действительно закончено.

Не могу я обещать миру больше того, что имею. После моей смерти он получит больше, чем я даже могу себе сейчас представить. Но при жизни вряд ли смогу говорить о своем труде иначе, как о сне, в котором представления еще не приобрели того предметного содержания, которое в совершенной гармонии созревает в душе человека при полном ее бодрствовании. Сейчас мне кажется, что мой метод в основном базируется на организации последовательного ряда искусственных приемов, имеющих целью общее и гармоническое развитие природных задатков человеческого ума. Своеобразие метода заключается в сущности в том, что в процессе обучения откладывается на более поздний срок применение всех вообще искусственных приемов, которые не вытекают непосредственно из наших еще не сформировавшихся природных задатков, а соответствуют более высокому уровню развившихся из этих задатков способностей. Применение этих приемов должно быть отложено до тех пор, пока природные задатки, являющиеся основой всех искусственных средств, сами собой разовьются и будут доведены до уровня, на котором они просто, легко и гармонично сомкнутся с искусственными приемами обучения.

Сделав квадрат основным средством для развития первых понятий о числе и форме, метод не только создал благодаря этому фундамент наглядности для абстрактных понятий о времени и пространстве, чего эти понятия в качестве основы для обучения детей никогда не имели, но он сделал больше: он, безусловно, дал этим понятиям наиболее простую и плодотворную основу наглядности, которую человеческий ум в состоянии был найти для этой цели. Метод, несомненно, создал для этих понятий единственный фундамент наглядности, который может быть воспринят человеческим разумом.

Далее на фундаменте этой основы основ искусства педагогики метод создал последовательные ряды подчиненных приемов обучения, которые исходят как в отношении числа, так и формы из наивозможно простой, из простейшей единицы и переходят затем непрерывно, не оставляя никаких пробелов, от одной простейшей единицы к другой, никогда в своем продвижении вперед не заходя далее этого. Метод создал азбуку наблюдения, которая таким путем делает для глаза ребенка восприятие соотношения самых запутанных пропорций таким же простым, как и восприятие соотношения его десяти пальцев. Благодаря этому метод тесно объединил также и в обучении основы отношений мер и чисел, которые в человеческом сознании представляют одно и то же. Сделав это, метод поднял развившуюся по определенным законам способность к наблюдению у человека до всеобъемлющей силы искусства, благодаря которой умственные способности человека, безусловно, также неизмеримо усилятся, разовьются и, я бы сказал, по существу умножатся.

Подняв на орлиных крыльях нашу способность наблюдения в сферу воображения и этим самым предоставив этому важнейшему дару нашего ума новый, неизмеримый, никому доселе неведомый простор для воздействия на "tabula rasa", ребенка, метод в то же время железной уздой удерживает воображение от опасных блуждений, приковывая его к формам по существу математическим, которые, подобно извечно незыблемым утесам, преграждают путь опасным уклонениям силы воображения. Таким образом, он ведет ребенка к истине и ни к чему иному, кроме нее, привести не может.

Подобно тому как метод использует изначальный материал всякого образования - время и пространство - в качестве основного средства, чтобы привести людей к четким понятиям, то есть к истине, он в тех же целях использует великую особенность человеческого рода - язык. Как при сообщении понятий числа и формы, так и при обучении языку метод исходит из того принципа, что необходимо отложить на возможно более поздний срок применение всех искусственных приемов обучения, которые еще пока не соответствуют нашим не вполне созревшим природным задаткам, а лишь впоследствии будут непосредственно вытекать из достигнутого путем воздействия искусственных приемов более высокого уровня развития природных задатков. На этом уровне они уже сами собой, легко, просто и гармонично смогут вступать во взаимодействие с искусственными приемами обучения. Придерживаясь этого принципа и в преподавании родного языка, метод, совершенно отбрасывая в сторону книжный язык, дает возможность ребенку обучаться речи, следуя по пути, по которому ведет человеческий род природа, когда она развивает в человеке это его важнейшее свойство - дар речи. Язык, правда, по самой своей природе не может вечно подчиняться законам педагогического искусства, базирующегося на математических принципах. Но самое существенное свойство педагогического приема, который вытекает из подобных воззрений и принципов, таково, что оно приносит этот свой дух во все остальные связанные с ним средства обучения. Природа его такова, что он оказывает решающее влияние не только на подчиненные ему, но и на самостоятельно существующие рядом с ним приемы обучения.

В части обучения родному языку метод является по существу не чем иным, как последовательным рядом искусственных приемов, обеспечивающих повторение индивидом того же пути, по которому шло естественное развитие речи у всего человеческого рода. При обучении родному языку, точно так же как и при обучении числу и форме, метод по существу является во всех случаях не чем иным, как закреплением единства чувственного образа единичного предмета с его наименованием. Придерживаясь этого закрепления единичного в познании ребенка как в чувственном восприятии, так и в наименовании его (опять-таки точно так же, как и при обучении понятиям о числе и форме), метод без всяких перерывов переходит от ближайшего к ребенку предмета ко все более от него удаленным, каждый раз выискивая среди более удаленных предметов только тот, который больше всего схож и всего ближе по своим признакам к предыдущему.

Все различие в принципе этого непрерывного продвижения вперед между обучением форме и числу, с одной стороны, и обучением языку - с другой, заключается в следующем. Исходным моментом числа и формы является точка, продвижение которой в бесконечность происходит по одному-единственному радиусу, тогда как в обучении языку исходный момент этого продвижения можно сравнить с центром окружности, расширяющейся по многочисленным радиусам. В последнем случае непрерывное движение вперед можно рассматривать с двух точек зрения:

1) непрерывности продвижения вперед по единичному радиусу,

2) спиралеобразной формы продвижения по всем радиусам.

Не упуская из виду этих двух точек зрения и придерживаясь принципа полной гармонии между используемыми словами и всей той массой чувственных представлений, на которых вообще и в частности базируется употребление этих слов, метод приводит людей как с помощью учения о языке, так и учения о форме и числе к познанию точных понятий, то есть к истине, и только к истине. Таким образом, побуждая, как правило, мысль к высокому взлету человеческого гения, метод в то же время уверенно руководит ею. Этим достигается гарантия того, что он служит только истине, ведет человека только к ней, пробуждает в нем интерес только к существующему в действительности. Повторяю, ни по своему существу, ни по своим формам мой метод не может дать человечеству ничего, кроме истины.

Как свет только одним своим присутствием убивает тьму, как истина одним своим существованием уничтожает заблуждение, так и метод одной своей сущностью уничтожает причины, вызывающие там, где его нет, безумие и заблуждение, разрушительно действующие на род людской.

Чтобы смягчить самонадеянную дерзость своих убеждений, а главным образом для того, чтобы осветить основные понятия, из которых исходит мой метод, я должен детально коснуться нескольких разъясняющих мою точку зрения положений.

Дикарь, которым руководит только природа, проходит без поддержки и изолированно от какого бы то ни было искусственного воздействия как раз тот самый путь, который начертан моим методом. Он не знает никаких произвольных цифровых обозначений; он знает только предметы, которые можно сосчитать, и он считает их. В течение ряда столетий в его сознании существуют их реальные соотношения задолго до того, как он узнает цифры, при помощи которых может выразить эти соотношения. И проходит еще много столетий, прежде чем он сможет представлять себе скрывающиеся под произвольными цифровыми обозначениями реально существующие соотношения предметов.

То же самое относится к соотношению единиц измерения. Природа не знает ни фута, ни дюйма, ни сажени, короче говоря, она не знает никаких произвольных обозначений какого бы то ни было соотношения мер. Во всяком случае, несомненным является то, что человечество может прийти к признанию и употреблению какой бы то ни было произвольной единицы измерения только через внутреннее осознание всеобщего реального соотношения всех форм измерения, основа которых заложена и не может не быть заложена в самой душе человека.

Итак, совершенно очевидно, что мой метод в смысле постижения понятий числа и формы является не чем иным, как воспроизведением естественного хода развития природы и первоначально заложенных в природе человека сил. Именно благодаря ему выдвигается на первый план по сравнению с любым производным средством вычисления и измерения глубокое осознание реально существующих соотношений, свойственных нашей природе и лежащих в основе любых форм вычисления и измерения.

Результаты применения метода очень значительны. Метод, с одной стороны, сохраняет во всей могучей силе естественный ход развития сознания человека; с другой стороны, подкрепляет его всеми средствами, которые дает ему в руки педагогическое искусство. При этом (преимущественно при помощи результатов, которые приносит применение квадрата как исходной формы всех понятий о соотношении числа и меры) он достигает того, что закладывает в самом сознании ребенка основу для более отвлеченных и общих понятий о всех соотношениях числа и меры еще задолго до того, как окажется возможным подвести ребенка к употреблению условных обозначений числа и меры. И точно так же как ребенок простым зрительным восприятием непрерывно следующих друг за другом рядов правильно разделенных квадратов может быть подведен к глубочайшему осознанию подлинной сущности самых сложных дробных отношений, так и при помощи одного только зрительного восприятия непрерывных рядов разделенных углов и диагоналей он может быть подведен к глубокому осознанию содержания понятия площади разделенных диагоналями четырехугольников задолго до того, как мыслимо думать об овладении ребенком собственно наукой, которая в значительной степени основывается на осознании этого понятия.

Следует еще прибавить, что в выработке искусственных навыков у глаза и руки метод идет по этому же пути и имеет такую же силу воздействия. Откладывая употребление линейки и циркуля до тех пор, пока не будут вызваны к жизни и развиты в ребенке силы, способствовавшие изобретению линейки и циркуля, метод, как правило, поднимает тем самым навыки ребенка до такой высокой степени искусства, которой люди, когда-либо при обучении пользовавшиеся линейкой и циркулем, никогда не смогут достигнуть. Учитывая вышесказанное, мы сможем до некоторой степени справедливо судить о преимуществах метода в отношении сообщения понятий числа и формы.

Рассмотрим теперь преимущества метода в части обучения родному языку.

Дикарь не знает ни числа, ни формы, но обретает их сам, абстрагируя эти понятия из окружающих его несосчитанных и неизмеренных предметов, об избытке или недостатке которых, их ширине и высоте он тем не менее получает твердое представление только через их наблюдение. Точно так же он не владеет и сформировавшимся языком. Потребовались тысячелетия, чтобы начала складываться членораздельная речь. И много тысячелетий потребовалось, чтобы человек перестал быть дикарем и оказался п состоянии усовершенствовать ее.

С этой же точки зрения нужно подходить к ребенку. Требуется время, требуются годы, пока ребенок подойдет к началу формирования Своего языка; он должен перестать быть ребенком в собственном значении этого слова, чтобы оказаться в состоянии пользоваться языком во всей его полноте.

В точности по этому пути идет и метод, тем самым устраняя бесконечное количество вредных последствий, которые проистекали из того, что с ребенком говорили на книжном языке раньше, чем он осваивал живую человеческую речь.

О, век наш! Когда ты это делал, ты на самом деле притуплял чувственные восприятия ребенка, придавая ему дряхлость старости раньше, чем он мог насладиться впечатлениями своей юности. Ты фактически покрывал "tabula rasa", которой можно уподобить невинный ум ребенка и которая предназначена богом воспринимать мир таким, каков он есть в действительности, грязным налетом слов, не оставляющим уже в уме ребенка места для тех впечатлений, которые он естественным образом должен был получать от мира. Своим книжным языком ты в течение ряда лет вводил ребенка в мир призрачных понятий, которые придавали в его уме пустым, лишенным всякой предметной основы словам мнимую и призрачную значимость, в результате чего убивалась та реальная значимость, которой должны были обладать в его сознании сами вещи. Короче, век наш,- об этом громко свидетельствует весь наш опыт, и я говорю это тебе с тем чувством удовлетворения, которое дает завершенный опыт испытания противоположного метода,- своим скороспелым применением книжного языка ты заложил основу той поверхностной самонадеянности, которой, как правило, подвержено современное поколение нашего континента.

В этом отношении метод возвращает процесс обучения от применяемых нами по существу пагубных упражнений к тому положению вещей, которое предшествовало их применению. Метод создал последовательные ряды речевых упражнений, которые, исходя из наименования единичного предмета, подолгу задерживаются на определении отношений числа и формы означенных предметов. Затем, уже после того как ребенок научится легко и без задержки выявлять и называть все прочие признаки этих первых, предложенных его вниманию предметов, речевые упражнения распространяются, подобно радиусам окружности, во все стороны, выискивая другие предметы, которые своими бросающимися в глаза свойствами поясняют сущность целого ряда схожих между собой предметов. Это приводит к тому, что метод в результате внесения основы наглядности в учение о времени и пространстве получает возможность не только подвести ребенка к границам знания, но и дать ему глубоко проникнуть в существо математических и других смежных наук. Точно так же и в области обучения родному языку как благодаря самому своему существу, так и вытекающим из этого существа средствам метод не только ведет ребенка к границам, но и далее - в самую сущность всех знаний, являющихся результатом тщательного ознакомления со всеми родами и видами предметов, которые становятся ясными и понятными для ребенка путем наглядного восприятия и наименования их.

Дело заключается в следующем. Если я, например, задержу внимание ребенка на наблюдении и наименовании всех характерных признаках коровы, собаки, кошки, мыши на срок достаточно длительный, чтобы все эти признаки с неизгладимой силой запечатлелись в сознании ребенка, то я незамедлительно могу присоединить к тому, что ребенок уже знает по тому разделу обучения, к которому относится корова, собака и т. п., всех других животных, относящихся к этому же разделу. Когда затем на первых уроках чтения я сделаю для ребенка привычными (путем многократного чтения слов) названия целого ряда важнейших млекопитающих, тогда мне останется только перенумеровать (перечислить) животных под общей рубрикой млекопитающих, прежде всего включив туда под № I животных собачьей породы, под № 2 - кошачьей, № 5 - породы грызунов, под №7 - породы рогатого скота и т. д. Затем обозначить каждое животное (название которого уже сделалось для ребенка привычным во время упражнений по чтению) цифрой, соответствующей его классу, Таким образом, ребенок будет не только точно знать, бегло просматривая номенклатуру этого раздела естественной истории, к какому классу принадлежит любое незнакомое ему млекопитающее, название которого он прочитал, но будет иметь твердое отчетливое представление о всех тех характерных признаках, на основании которых животное зачисляется именно в этот класс.

Таким образом, благодаря отказу от употребления книжного языка в обучении ребенка и возврату на тот путь, по которому шло естественное формирование речи в природных условиях, благодаря прочному закреплению за каждым словом наглядного предметного содержания, которое и легло в свое время в основу этого слова, метод достигает того, что ребенок уже с первых шагов обучения родному языку не только подходит к границам всех знаний, но углубляется в самое существо их. Метод добивается того, что ребенок, находясь еще в том возрасте, когда о собственно научном руководстве не может быть и речи, когда он пользуется своим родным языком не как сформировавшимся, а весь еще живет в предметных зрительных восприятиях,- только постепенно сам по себе подымается к познанию этого языка именно в тех рамках, в которых сама природа вела человеческий род к окончательному сформированию человеческой речи.

Хотя разработка этого раздела метода продвинулась еще не так далеко, как разделы обучения понятиям числа и формы, по тем не менее она приближается к своему завершению; скоро последовательные ряды педагогических приемов этого раздела метода предстанут такими же отчетливыми и глубоко разработанными, как и последовательные ряды других приемов обучения.

Теперь представим себе успех этих мероприятий. Представим себе ребенка, обученного по моему методу, как это действительно имеет место в Бургдорфе, в качестве достоверного факта, причем не в единственном, а в убедительно большом числе и притом при совершенно неодинаковых обстоятельствах и различных условиях. Представим себе далее, что он обладает благодаря моему методу таким линейным глазомером и такой твердой рукой, каких никогда, ни в прежнее время, ни теперь, не добивался ни один математик, пользующийся линейкой и циркулем. Представим себе, что он, руководствуясь моим методом, одним только осознанием соотношений частей квадрата и без всяких познаний в арифметике разбирается в самых запутанных соотношениях чисел с такой быстротой, за которой не в состоянии уследить искушенные в этом деле банкиры. Вообразим себе, как этот ребенок определяет площадь лежащих перед ним треугольников на основе соотношения их оснований, причем без всяких искусственных правил, исключительно только в результате зрительного восприятия и с такой быстротой, которая не под силу никакому математику. Представим себе, как наш ребенок, руководствуясь зрительным восприятием, тем фундаментом наглядности, который мой метод снабдил абстрактные понятия о времени и пространстве, элементарно (то есть без применения какого бы то ни было искусственного приема обучения, не опирающегося непосредственно на наши еще не подвергавшиеся педагогическому воздействию природные способности) осваивает основы всех математических знаний. И наконец, вообразим себе, как направляет его мой метод обучения родному языку, через который красной нитью проходит необходимость возвращения вспять к тем формам, в которых сама природа способствовала развитию речи у человека.

Я требую строгого соблюдения основного принципа метода - откладывать применение всех искусственных приемов обучения, которые непосредственно не вытекают из еще не сформировавшихся окончательно природных способностей, а являются лишь последующим результатом их созревшей уже силы, на возможно более отдаленный срок, пока природные задатки сами собой не образуются и не разовьются до такого уровня, на котором всякий искусственный прием преподавания легко и опять-таки сам собой сольется с ними. Благодаря соблюдению этого принципа ребенок при обучении родному языку также уже с первых шагов в приобретении навыков речи и чтения получает возможность не только подойти к границам, но и проникнуть в самую сущность этих знаний. И если мы обо всем этом подумаем, то сможем предвидеть, хотя бы в первом приближении и еще несколько туманно, куда может и должно привести человеческий род соблюдение основных принципов, на которых покоится мой метод.

Результаты применения моего метода не являются случайными. Они являются необходимым следствием как принципов, из которых исходит метод, так и приемов обучения, которые он для этой цели употребляет. Пока человеческая природа остается такой, какая она есть, до тех пор все основные принципы метода и употребляемые им приемы должны приносить успех. Число, форма и слово охватывают все элементы обучения. Кто может правильно определить предмет в отношении числа и формы, а также отчетливо сформулировать прочие его свойства, тот обладает достаточными знаниями об этом предмете.

Если, таким образом, метод может достаточно удовлетворительно и всесторонне развить способность человеческого ума правильно определять в каждом предмете отношения числа и меры и в то же время точно объяснить прочие его свойства, то он, очевидно, не только закладывает безусловные и всеобъемлющие основы всякого человеческого познания, но также, очевидно, приводит в процессе обучения, как правило, к точным понятиям, то есть к истине, и только к истине.

Какие бы правильные и далеко идущие выводы ни вытекали из всего вышесказанного, мы не должны скрывать от себя, что в целом предлагаемый мною метод обучения является только элементарным развитием наших умственных способностей и с этой точки зрения представляет собой только часть всестороннего элементарного образования, которое одно только и может во всей завершенности своих взаимосвязей принести человечеству плоды такой зрелости, о которой мой метод хотя и позволяет уже догадываться, но полностью обеспечить ее людям не может.

Человеку необходимо не только знать истину, но он должен еще быть в состоянии делать то, что является правильным, и желать делать это.

Этот неопровержимый принцип делит элементарное образование людей в основном на три части:

1. Элементарное интеллектуальное образование, целью которого является правильное всестороннее и гармоническое развитие умственных задатков человека, обеспечивающее ему интеллектуальную самостоятельность, и привитие ему определенных развитых интеллектуальных навыков.

2. Физическое элементарное образование, целью которого является правильное гармоническое развитие физических задатков человека, дающее человеку спокойствие и физическую самостоятельность, и привитие ему хороших физических навыков.

3. Нравственное элементарное образование, целью которого является правильное всестороннее и гармоническое развитие нравственных задатков человека, необходимое ему для обеспечения самостоятельности нравственных суждений, и привитие ему определенных нравственных навыков.

Но если мы себе теперь зададим вопрос, к чему ведет отдельно взятое интеллектуальное, отдельно взятое физическое и отдельно взятое нравственное образование, то увидим, что каждое из них перестает быть элементарным именно потому, что взятое в отдельности и в таком раздельно существующем от других двух видов образования виде только и может привести именно туда, куда ведет и не может не привести всякое одностороннее, рутинное воспитание, потому что такое воспитание не является элементарным образованием - ему недостает всестороннего, гармонического соответствия человеческой природе. И та самостоятельность, которую дает человеку каждый из этих трех взятых в отдельности видов образования, ни в какой мере не является истинной человеческой самостоятельностью, а является лишь кажущейся, шарлатанской самостоятельностью простофили в умственном, нравственном и физическом отношении (Verstandes,- Herzens - und Кorpernarren).

Эти троякие жертвы нашего эгоизма и самовлюбленности имеют, правда, много всяких разновидностей. Человек с шарлатанским, односторонним умственным образованием, обладающий неизмеримым запасом знаний, может представляться миру светочем науки и в то же время быть в своем собственном доме невеждой, человеком никчемным, совершенно непригодным в своем кругу для выполнения непосредственных обязанностей, устройства счастья своих ближних и т. д. и т. п. У себя дома он может быть ангелом, а за пределами своих стен взирать на образованнейшего бюргера, незнакомого с его системой, ни больше ни меньше как на какого-нибудь мужлана. Такой человек может пренебрегать своей женой и ребенком и даже дойти до того, что будет считать себя достойным той вершины литературного искусства, которой он достиг, хотя в то же время он не пожелает ничем поступиться в своей жизни, не двинет ни одним пальцем, чтобы заложить в массах основы разума, справедливости и тех навыков, которые во веки веков были, есть и будут единственным базисом выросших на здоровой основе национальной литературы и национального мастерства.

Но тут мы имеем дело еще с лучшими последствиями одностороннего развития умственных способностей; в этом заблуждении мы находим следы высочайшей чистоты устремлений и результаты высоких заслуг. Люди, которые таким образом используют односторонность развития своего ума, редко встречаются. Они для меня священны; они все же приносят пользу, хотя, несомненно, бесконечно меньшую, чем та, которую могли приносить, если бы, обладая такой же чистотой помыслов и такими же высокими достоинствами, не страдали односторонностью развития. Тем не менее они все же приносят пользу, и пользу существенную; но таких людей мало, и делают они хотя и хорошее дело, но дают гораздо меньше того, что могли дать и дали бы, если бы не были ограничены этой односторонностью развития.

Большинство же наших односторонне развитых людей рассудка (Verstandesmenschen), большая часть наших интеллектуально развитых шарлатанов и эгоистов (Verstands-Egoisten) не только не делают доброго дела, но в неизмеримо большей степени творят зло; необузданную силу интеллекта в соединении с безграничной бесчувственностью сердца ко всему доброму и с безграничным развитием звериной жажды насилия они употребляют для захвата и удержания всего, что служит их эгоизму, льстит ему, не считаясь при этом ни с правдой, ни со справедливостью.

Безгранично широкое распространение среди всех сословий нашло такое направление развития умственных способностей людей, которое можно характеризовать только как одностороннее развитие бессердечного, эгоистического животного начала в человеке. Среди всех сословий имеется неправдоподобно большое количество обладающих разумом хищников (Verstandsbestien). Однако закон преследует только тех хищников, которые живут в лесу. Между тем гораздо большую опасность представляют обладающие разумом хищники, которых вскармливает, защищает и растит закон. Да, да! Именно их-то и вскармливают, защищают, растят гражданские, военные, финансовые и сословные законы.

Несомненно, что наличие у нас такого бесчисленного количества обладающих разумом хищников является повсюду результатом той совершенно ни с чем не соразмерной свободы, которая представляется нашим порочным государственным устройством этим хитроумным и могущественным людям в их действиях, направленных против правды, справедливости и нашего слабого правопорядка. Это они превращают имеющиеся в стране неравенство дарований и сил, которое при мудром и справедливом законодательстве было бы благословением для страны, в проклятие, ибо они пожирают любовь к людям. Да, это они, вырывая из сердца человека любовь, вкладывают на ее место, вскармливают и развивают в нем презрение к людям, проникнутый бесстыдством и разбойничьим духом холодный эгоизм и в десятки раз облегчают бюргеру возможность добиться богатства, уважения и власти путем хитрого предательства, бессердечности и насилия по сравнению с тем, чего он может добиться противоположными поступками и качествами. Нечего жаловаться на человеческую природу! Нет и тысячу раз нет! В этом отношении повинны не свойства напрасно обвиняемой человеческой природы, а, как это пи печально, повинна в том все еще недостаточно разоблаченная порочность общественного устройства, в результате которой святыня человеческой природы повсюду - от деревенских хижин до самого трона - оказывается во власти обладающих разумом хищников.

И всегда эти обладающие разумом хищники от самого трона до городских и сельских жилищ представляют смертельную угрозу справедливости, законности и человеческому счастью в той мере, в какой их грубость, насильственные действия, предательство и бесстыдство находят поблажку и защиту в организованном грубом насилии и бесстыдном предательстве со стороны государства.

Наряду с обывательским тупоумием, выражающимся в однобокости правовых установлений, и сатанинской односторонностью, с которой более высокий интеллект по-звериному применяется в жизни общества, существует еще экономическая односторонность в использовании высокоразвитого интеллекта, а именно направленность всех умственных способностей на получение экономической выгоды.

Если людей первого типа я называл умственными простофилями, людей второго типа - прохвостами, то третьих я называю "разумными ослами" (Verstandesesel), потому что они все свои умственные и душевные силы перечеканивают в крейцеры и пфенниги и каждодневно нагружают себя этой ношей, пока не потеряют человеческой души и все их чувства не уподобятся ощущением осла, для которого все замкнуто в одном круговороте - наесться чахлой травки, чтобы иметь силы тащить ношу, и тащить ношу, чтобы иметь возможность наесться чахлой травки.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: