ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Амели Нотомб Косметика врага 3 страница– Почему же она не убежала, пока вы ходили на кухню? – Я крепко держал ее за руку, а в другую руку я вложил ей нож. Я прижал лезвие к своему животу и сказал: «Ну, давайте». Она сказала: «Нет, такого удовольствия я вам не доставлю». Я сказал: «Сделайте это не ради меня, а ради себя». Она сказала: «Нет, повторяю вам, я не хочу вас убивать». Я сказал: «Ну хорошо, сделайте это без всякого желания, только чтобы доставить мне удовольствие». Она усмехнулась: «Лучше я погибну, чем доставлю вам удовольствие!» Я сказал: «Берегитесь, я могу поймать вас на слове». Она сказала: «Я не боюсь вас, вы сумасшедший!» Я сказал: «Вы понимаете, что раз уж этот нож появился, нам не обойтись без кровопролития. Чья-то кровь обязательно должна пролиться, моя или ваша». Она сказала: «Нет, не должна». Я сказал: «Нет, должна!» – и отобрал у нее оружие. Она все поняла, но было уже слишком поздно. Она попыталась вырваться из моих рук. Но тщетно. Она не отличалась крепким сложением. Я вонзил нож ей в живот. Она даже не вскрикнула. Я сказал: «Я люблю вас. Я только хотел узнать ваше имя». Она упала, лицо ее исказилось от боли, и она прошептала: «Какой странный способ знакомиться». Это была очень вежливая умирающая. Я сказал: «Так скажите же, как вас зовут!» Она сказала: «Я скорее умру…» Это были ее последние слова. От ярости я искромсал ножом ее лоно. Зря старался, она все равно победила: умерла, но так и не назвала своего имени. Текстор Тексель умолк. Потрясенный Жером Ангюст тоже молчал. Наконец его собеседник заговорил снова: – Я ушел и унес нож с собой. Так получилось, что я совершил идеальное преступление: никто, кроме жертвы, меня не видел, и я почти не оставил отпечатков, так что найти меня было невозможно. И, как видите, я по-прежнему на свободе. На следующий день из газет я узнал наконец ответ на мучивший меня вопрос. В знакомой мне квартире обнаружили труп женщины по имени Изабель. Изабель! Какое имя! Я был в восторге. – Он снова помолчал. – Эту женщину я знал лучше, чем кто бы то ни было на свете. Я ее изнасиловал – это уже немало; и я ее убил, а это больше, чем самая интимная близость. Но чтобы до конца разгадать ее тайну, мне не хватало только ее имени. Для меня это было самое мучительное. Я десять лет не мог с этим смириться и походил на читателя, который без конца с упоением перечитывает одну и ту же книгу, главную книгу своей жизни, но так и не знает ее названия. Помолчав, он продолжил: – Наконец-то я узнал название своего любимого шедевра: ее имя. И какое красивое имя! Все эти годы, признаться, я боялся, что даму моего сердца зовут Сандра, Моника, Раймонда или Синди. Уф, какое облегчение! У нее было восхитительное, музыкальное и чистое, как родник, имя. Имя – это уже кое-что, говорил несчастный Люк Дитрих. Я столько лет любил эту женщину и при этом не знал ее имени. Теперь я знал о ней все: я познал ее и в любви и в смерти, и я узнал ее имя. – По-вашему, это и есть «знать человека»? – с ненавистью произнес Ангюст. – По-моему, это значит любить человека. Никто так не знал и не любил Изабель, как я. – Разве так любят? – А кто ее любил больше меня? – Неужели вы такой придурок, что не понимаете, что любить человека – значит жить с ним, говорить с ним, спать с ним, а вовсе не уничтожать? – О-ля-ля! Кому нужны эти громкие слова! Сейчас я, конечно, услышу еще одну банальность: «Любить – это смотреть в одном направлении». – Заткнитесь! – Что с вами, Жером Ангюст? Вам плохо? – Да, мне стало плохо после всего, что вы тут порассказали. – Не стройте из себя оскорбленную невинность. Скажите спасибо, что я пожалел вас и опустил подробности. Черт возьми, до чего же чувствительны эти людишки, которые ни разу в жизни не убивали! – Вы знали, что двадцать четвертого марта тысяча девятьсот восемьдесят девятого года была Страстная пятница? – А я думал, вы неверующий. – Да, я неверующий. Но вы неслучайно выбрали этот день. – Клянусь, это чистое совпадение. – Я-то был уверен, что негодяй, совершивший это преступление, нарочно выбрал этот день. Я готов задушить вас за все, что вы совершили! – Чего это вы так убиваетесь из-за чужой женщины, которая умерла десять лет назад? – Хватит играть комедию. Давно вы меня преследуете? – Надо же, какой Нарцисс! Как будто я вас преследовал! – Сначала вы мне врали, что вам нравится приставать к чужим людям и мучить их своей болтовней. – Но это так и есть. – Допустим. Но зачем вам понадобилось мучить человека, чью жену вы зарезали? – Как? Так это вы были мужем Изабель? – Как будто вы этого не знали! – А я еще говорил о совпадениях! – Хватит притворяться! Десять лет назад вы убили женщину, которая была смыслом моей жизни. Но вам показалось этого мало, и вы решили окончательно уничтожить меня: для этого вы рассказали мне не только об убийстве, но и о том, как изнасиловали ее двадцать лет назад, о чем я даже не знал. – Какие же мужчины эгоисты! Если бы вы повнимательнее пригляделись к Изабель, вы бы поняли, что она скрывает что-то от вас. – Я догадывался, что она скрывает какую-то печальную тайну. Но она не хотела о ней говорить. – И вас это устраивало. – Избавьте меня от своих нравоучений. – Я по крайней мере не такой трус, как вы. – О да. Насилие, убийство – очень мужественные поступки, особенно если имеешь дело с молодой и хрупкой женщиной. – Почему же вы ничего не предпринимаете, если знаете, что я изнасиловал и убил Изабель? – А что я, по-вашему, должен делать? – Несколько минут назад вы сказали, что готовы задушить меня. – Так вы этого от меня ждете? – Да. – Не дождетесь! Я не доставлю вам такого удовольствия. Я вызову полицию. – Трус! Бедная Изабель! Вы не заслуживали ее! – Она еще меньше заслуживала, чтобы ее насиловали и убивали. – Я, по крайней мере, всегда иду до конца. А вы только и способны, что вызвать полицию. Месть с помощью посредников. – Я придерживаюсь таких же убеждений, как и моя жена. – Лживый прохвост! Изабель имела право отказаться от мщения, потому что была жертвой. А у вас такого права нет. Прощать может только пострадавший. – С чего вы взяли, что я вас прощаю? Но я не желаю творить правосудие собственными руками. – Вы просто трус, который прячется за красивыми словами! – Вы уже и так разрушили мою жизнь. И я не хочу из-за вас доживать свои дни в тюрьме. – Как вы все хорошо просчитали! Никакого риска! Подальше от опасности! Изабель, полюбуйтесь на своего любящего муженька! – Я против смертной казни. – Жалкий слюнтяй! С ним говорят о любви, а он витийствует, словно на трибуне. – Вам не понять, какое требуется мужество, чтобы выступать против смертной казни. – Кто говорит о смертной казни, недотепа? Что вы вообще об этом знаете, придурок? Уверен, что вы, конечно, всей душой против воровства, но если найдете чемоданчик, полный долларов, то не растеряетесь и с чистой совестью присвоите его себе. Никогда не упускайте своего случая, жалкий червяк! – Причем тут все это? Даже если я вас убью, моя жена не воскреснет. – Но ведь в глубине души или, вернее, кишок вам очень хочется убить меня. Так убейте! И вам полегчает! – Нет. – Что же течет у вас в жилах? Кровь или гнилая водица? – Месье, я не собираюсь вам ничего доказывать. Я иду за полицией. – И вы полагаете, что я буду вас здесь дожидаться? – Я успел вас очень хорошо рассмотреть. И подробно опишу ваш портрет. – Предположим, меня арестуют. Ну, и что дальше? Против меня – ни одной улики. Только мое собственное признание. Но, кроме вас, его никто не слышал. А я не собираюсь повторять его полиции. Короче говоря, у вас против меня ничего нет. – Но ведь десять лет назад вы оставили свои отпечатки. – Вы прекрасно знаете, что я ничего не оставил. – Но должно же было хоть что-то остаться на месте преступления: какая-нибудь мелочь, ваш волос или ресница. – В то время еще не умели делать анализ на ДНК. Так что не упрямьтесь, старина. Я не хочу оказаться за решеткой, и мне это явно не грозит. – Я вас не понимаю. Если вы жаждете наказания, то почему тогда отказываетесь от законного суда? – Я не верю в такое правосудие. – К сожалению, другого у нас нет. – Почему же? Отведите меня в туалет да убейте. – Почему именно в туалет? – Вы же не хотите, чтобы вас арестовала полиция. А там никто не увидит, как вы меня укокошите. – Если ваш труп обнаружат в туалете, то найдется немало свидетелей, которые видели, как вы приставали ко мне со своими разговорами. При вашей застенчивости вас трудно не заметить. – Меня радует, что вы уже всерьез обсуждаете саму вероятность подобного решения проблемы. – Чтобы доказать бредовость ваших идей. – Вы забываете самое главное: я не окажу вам никакого сопротивления. – Но мне все же непонятно: почему вы добиваетесь, чтобы я вас убил? Что вы от этого выиграете? – Несколько минут назад вы сами сказали, что я нуждаюсь в наказании. – Ну и что? – Что же тут непонятного? – Тут что-то не так. На земном шаре живет полным-полно преступников, которые стремятся избежать наказания. В их поведении больше логики. – Да, потому что они не чувствуют себя виновными. – Но вы уверяли, что вас не мучают угрызения совести за то, что вы изнасиловали мою жену. – Да, потому что мне это доставило удовольствие. Но убивать ее я не собирался. Поэтому меня мучает чувство вины. – А если бы это убийство доставило вам удовольствие, вас не мучило бы раскаяние? – Так уж я устроен. – Но это ваши проблемы, старина. Надо было подумать, прежде чем… – Откуда мне было знать, понравится мне убивать или нет? Ведь надо было сначала попробовать, чтобы в этом убедиться. – Вы так говорите, словно вам хотелось попробовать новое блюдо. – У каждого из нас свои моральные принципы. Я сужу обо всем по степени удовольствия, которое доставляет мне тот или иной поступок. Мы существуем только ради наслаждения, а потому цель оправдывает средства. Но преступление, которое не доставило блаженства, совершено впустую и мешает жить дальше. И, при всем желании, его невозможно оправдать. – А мнение жертвы вас не интересует? – Макс Стирнер, «Единственный в своем роде и его особенности» – слышали о таком? – Нет. – Ничего удивительного. Это теоретик эгоизма. Окружающие существуют только для того, чтобы доставлять мне удовольствие. – Блестящая мысль! Таких людей нужно изолировать от общества. – «Истинная нравственность пренебрегает нравственностью». Это уже Паскаль. Да здравствует янсенизм! – Самое ужасное, что для каждого своего садистского преступления вы находите интеллектуальное оправдание. – Если я столь ужасен, убейте меня. – Я не хочу вас убивать. – Откуда вы знаете? Вы же еще ни разу не пробовали. Может, вам понравится. – Не пытайтесь навязать мне свою мораль. Вы сумасшедший. – Если вы кого-то не понимаете, значит, он сумасшедший! Вам даже лень задуматься! – Только безумец способен требовать, чтобы я убил его, так как его мучает чувство вины. Вы только что говорили, что поведение сумасшедшего человека не поддается объяснению. Так вот ваша жажда наказания не поддается объяснению: она противоречит вашей морали законченного эгоиста. – Не скажите. Меня ведь еще ни разу не убивали. Может, это очень приятно. Нельзя судить о том, чего не довелось испытать. – А вдруг это неприятно? Ведь назад пути уже не будет. – Даже если это неприятно, то продлится совсем недолго. А потом… – Что потом? – Да то же самое: полная неизвестность, я же еще не умирал. А вдруг это здорово? – А если нет? – Друг мой, рано или поздно я все равно умру. Это же неизбежно. И спорить с этим так же бесполезно, как с доводами Паскаля о существовании Бога. В любом случае я выиграю и ничего не потеряю. – А жизнь? – Я уже знаю, что это такое. И могу с уверенностью сказать, что жизнь совсем не так хороша, как принято думать. – Почему же столько людей всеми силами цепляются за нее? – В этом мире у них есть друзья и любимые. А у меня никого нет. – Но вы хотите, чтобы именно я помог вам отправиться на тот свет? Ведь я презираю вас от всей души. – Вы сможете утолить вашу жажду мести. – Как вы ошибаетесь! Если бы вы пришли через два дня после убийства, я бы, конечно, не раздумывал ни минуты. Но вы появились десять лет спустя, и вам следовало предвидеть, что моя ненависть уже перегорела. – Если бы я заявился к вам через два дня после убийства, то угодил бы в лапы полиции. Я ждал десять лет, потому что между насилием и убийством тоже прошло десять лет. Перед вами преступник, у которого слабость к круглым датам. А вы знаете, какое сегодня число? – Сегодня… двадцать четвертое марта! – Вы помните, что случилось в этот день? – Я всегда это помню, а не только двадцать четвертого марта. – Я раздумывал, когда к вам лучше заявиться: в годовщину насилия, то есть четвертого октября, или двадцать четвертого марта, в годовщину убийства. Я решил, что мы с вами обойдемся без насилия. – Какое облегчение! – Убийство гораздо более вероятно. Я бы, конечно, хотел, чтобы все три даты совпали: вот это был бы класс! Раз в десять лет четвертого октября или двадцать четвертого марта! Увы, в жизни не все происходит так, как нам хочется. – Жалкий маньяк! – Вы сказали, что за десять лет ваша ненависть перегорела. Если хотите, я могу снова ее разжечь. – Зря стараетесь. Я все равно не стану вас убивать. – Это мы еще посмотрим. – Не надейтесь. – Слизняк! – Вас это нервирует, да? – Неужели вы оставите такое преступление безнаказанным? – А кто мне докажет, что это вы его совершили? Вы же больной и могли все это придумать. – Вы мне не верите? – Не верю. Вы можете наплести что угодно, но у вас нет ни одного доказательства. – Вот так поворот! Я могу вам подробно описать Изабель. – Вы этим ничего не докажете. – Тогда я приведу самые интимные подробности. – Это только подтвердит, что вы были с ней близки, но это не доказывает, что вы изнасиловали и убили мою жену. – Мне нетрудно доказать, что это я убил ее. Я могу очень точно описать, в каком положении вы нашли ее тело и куда я нанес ножевые раны. – Вы могли узнать эти подробности от убийцы. – Вы меня сведете с ума! – Вы и так сумасшедший. – С какой стати я буду признаваться в преступлении, которого не совершал? – Кто знает? Вы же сумасшедший. Может, только ради того, чтобы я вас убил. – Не забывайте: я прошу вас убить меня не просто так, а потому что меня мучает чувство вины. – Если бы это было так, вы бы не хвастались своим преступлением. Угрызения совести усугубляют вину. – Вы цитируете Спинозу! – Не только вы читаете книги, месье. – А я не люблю Спинозу! – Ну конечно. А я очень люблю. – Я вам приказываю: убейте меня! – Я не могу вас убить только за то, что вы не любите Спинозу. – Я изнасиловал и убил вашу жену! – Вы рассказываете это каждому встречному, кого вам удается заболтать в аэропорту? – Нет, вы единственный, кому я это рассказал. – Какая честь! Но я вам не верю: ваш номер слишком хорошо отработан. Вы профессиональный приставала. – Так вы не верите, что я выбрал вас не случайно? Но такой убежденный янсенист, как я, не попросит первого встречного убивать себя. Я прошу вас отомстить мне за то, что я изнасиловал и убил вашу жену. – Более чем сомнительный аргумент. – Да вы просто трус! Вы уговариваете себя, что я не убийца, только чтобы не убивать меня! – Искренне сожалею, но пока вы не представите мне хотя бы одного вещественного доказательства, я не смогу вам поверить. – Ясно, к чему вы клоните! Если вы получите хоть какое-нибудь вещественное доказательство, вы тут же сдадите меня полиции. Потому что без серьезной улики вы не можете заявить на меня. Не дождетесь, жалкий трусишка, никакого доказательства вы не получите. И если вы заявите в полицию, я буду все отрицать. Дело только за вами: или вы творите правосудие собственными руками, или нет. И зарубите это на своем носу. – Какое же это правосудие: мстить сумасшедшему, который выдает себя за убийцу? Вы уверяли меня, что убили и своего маленького одноклассника, предварительно помолившись Богу. Так что нетрудно догадаться, что вы за убийца. – А нож, которым была зарезана ваша жена! Откуда я о нем знаю? По-вашему, мне его сбыл по дешевке сам убийца? Почему вы боитесь правды? Ведь все так просто. – Да, все очень просто. Я приезжаю в аэропорт и узнаю, что мой рейс задерживают. Ко мне подсаживается какой-то тип и начинает молоть чепуху. Измучив меня своей болтовней, он между делом признается, что двадцать лет назад изнасиловал мою жену, а еще десять лет спустя убил ее. И вы хотите, чтобы я этому поверил? – В вашей версии много неточностей. – Вот как? – Когда вы узнали, что отправляетесь в деловое путешествие в Барселону и вылетаете двадцать четвертого марта? – Это вас не касается. – Не хотите сказать? Тогда я скажу. Два месяца назад вашему шефу позвонили из Барселоны и предложили новый рынок сбыта, а заодно пригласили принять участие в общем собрании акционеров этой фирмы, которое состоится двадцать четвертого марта. Вы-то хорошо знаете, что это был за каталонец, который звонил вашему шефу. Вы ведь знаете, что он такой же каталонец, как вы или я, да и звонил он из Парижа. – Как зовут моего шефа? – Жан-Паскаль Менье. Вы все еще мне не верите? – Это только доказывает, что вы мерзавец. А это и так известно. – Сверхдеятельный мерзавец, верно? – Скорее, информированный мерзавец. – Не только информированный, но и сверхдеятельный: с чего бы это вдруг задержали ваш рейс? – Что? Это тоже из-за вас? – Простофиля! До вас это только сейчас дошло? – Как вы этого добились? – Все было организовано по телефону, как и с вашим шефом. Из первого же автомата я позвонил и сказал, что в самолете установлена мина. Подумайте, сколько бед можно в наши дни натворить с помощью телефонного звонка! – Вы знаете, что только за это я могу выдать вас полиции? – Знаю. И если вам удастся ее убедить, что это сделал я, мне грозит крупный штраф. – Огромный штраф, милостивый государь. – И вам этого будет достаточно, чтобы отплатить мне за насилие и убийство своей жены? – Вы все предусмотрели, негодяй. – Я рад, что к вам возвращается здравый смысл. – Зачем вам понадобилось задерживать мой рейс? – А если подумать? Где еще можно поговорить по душам, как не в зале ожидания? Я искал место, где можно зажать вас в угол. И я его нашел. Поскольку вам предстоит лететь этим самолетом, вы уже никуда не сбежите. – Теперь я знаю, что все это вранье, и могу спокойно уйти. – Да, теперь вы знаете, что все это вранье. Но вы же не можете отпустить с миром человека, который разрушил вашу жизнь. – Почему же вы сразу мне об этом не сказали? Зачем было морочить мне голову своими кошачьими историями вместо того, чтобы сразу заявить: «Я убийца вашей жены»? – Такие вещи так не делаются. Я, знаете ли, ужасный формалист. Я действую в соответствии со строгими принципами янсенистской косметики. – Что-что? При чем тут женская косметика? – Какой же вы невежда! Косметика – это не пудра и румяна, а наука о мировом, система нравственных законов, определяющая порядок вещей в мире. Я же не виноват, что эстетики и специалисты по женской красоте присвоили себе это замечательное слово. С моей стороны было бы антикосметично сразу же выкладывать вам всю правду и ставить перед суровым выбором. Нужно было как следует вас подготовить и довести до нужной кондиции. – Скорее, вывести из себя. – Да, отчасти. Чтобы убедить человека совершить свою миссию, необходимо разбудить его нервную систему. Его нужно так разозлить, чтобы в нем закипела ярость. Вы пока еще слишком рассудочны. А я апеллирую к вашей подкорке. – Зря стараетесь! Я не позволю собой манипулировать. – Вы думаете, что я пытаюсь вами манипулировать, а я открываю вам ваш истинный путь, ваше косметическое предназначение. Я, как уже сказал, страдаю от чувства вины. Обычно преступникам не свойственно это чувство, но стоит ему проснуться, и они навсегда теряют покой. Виновный жаждет наказания, как река спешит воссоединиться с океаном. А оскорбленная сторона точно так же жаждет мести. Если вы, Жером Ангюст, откажетесь от мести, вы не до конца реализуете себя, не выполните возложенную на вас миссию, обманете свою собственную судьбу. – Если вам поверить, то вы только и мечтаете о наказании. – Да, так и есть. – Но это идиотизм. – Каждый из нас заслуживает своего преступника. – Было бы лучше, если бы вы были тупым скотом, который не испытывает потребности приставать к людям и часами оправдывать свои преступления. – Неужели вы бы предпочли, чтобы вашу жену изнасиловал и убил такой бульдозер? – Я бы предпочел, чтобы ее никто не насиловал и не убивал. Но раз уж такое случилось, да, я бы предпочел, чтобы это было тупое животное, а не такой псих, как вы. – Дорогой Жером Ангюст, повторяю: каждый из нас заслуживает своего преступника. – Отвратительная мысль! Как будто моя жена заслуживала подобной участи! – Речь идет не о вашей жене, а о вас. – Еще чище! Почему же вы тогда погубили ее, а не меня? – «Вы погубили»! Смешно слушать! – Смешно? Это уж слишком! Чему вы улыбаетесь, как кретин? Что тут смешного? – Да успокойтесь вы. – Как я могу успокоиться? Я не могу больше вас видеть! – Так убейте меня. Отведите меня в туалет и долбаните меня там головой об стену. И на этом все кончится. – Я не доставлю вам такого удовольствия, месье. Сейчас я позову полицию. Уверен, что она найдет способ, как вас прищучить. Десять лет назад еще не умели делать ДНК, но зато его делают теперь. Вы наверняка оставили что-то на месте преступления. Даже одного вашего волоса будет достаточно, чтобы уличить вас. – Прекрасная мысль. Зовите полицию. И вы полагаете, что я буду ждать вас здесь? – Вы пойдете со мной. – Неужели вы думаете, что я соглашусь на это? – Я приказываю вам идти со мной. – Смех, да и только! И каким же образом вы заставите меня идти вместе с вами? Судьбе было угодно, чтобы в эту минуту Жером увидел проходивших мимо двух полицейских. Он закричал: – Полиция! Полиция! Полицейские поспешили на крик, и одновременно сбежалась целая толпа зевак. – Месье, арестуйте этого человека, – обратился Ангюст к полицейским, показывая на сидевшего рядом с ним Текселя. – Какого человека? – спросил один из полицейских. – Да вот этого! – настаивал Жером, тыча пальцем в ухмылявшегося Текстора. Представители порядка недоуменно переглянулись между собой, а затем с немым вопросом уставились на Ангюста: «Он что, спятил?» – Ваши документы, месье, – потребовал один из них. – Что? – возмутился Жером. – Вы требуете у меня документы? Потребуйте их лучше у этого типа! – Ваши документы! – грозно повторил полицейский. Униженный и раздавленный, Ангюст предъявил паспорт. Полицейские внимательно изучили его, а затем вернули ему и строго предупредили: – На первый раз вам это сойдет. Но больше так не шутите. – Потребуйте документы у него! – продолжал настаивать Жером. – Скажите спасибо, что перед вылетом не подвергают антиалкогольному контролю. Полицейские ушли, оставив разъяренного Ангюста в полном недоумении. Все вокруг смотрели на него как на сумасшедшего. И тут снова захихикал голландец. – Ты, наконец, понял, что происходит? – спросил Тексель. – Кто вам позволил мне «тыкать»? Я с вами свиней не пас. Текстор расхохотался. Все вокруг слушали этот разговор и с любопытством наблюдали за происходящим. Ангюст вскочил и в бешенстве заорал на зевак: – А ну катитесь отсюда! И попробуйте только сюда сунуться! Я вам всем кости пересчитаю! Вид у него был такой свирепый, что все немедленно разошлись. А сидевшие поблизости пересели подальше. И больше уже никто к нему не приближался. – Браво, Жером! Здорово ты разбушевался! Я хоть и пас с тобой свиней, но таким тебя еще не видел. – Я запрещаю мне «тыкать»! – После всего, что мы с тобой вместе пережили, можешь мне тоже «тыкать». – Об этом не может быть и речи. – Но ведь я знаю тебя очень давно. Жером посмотрел на часы. – Менее двух часов. – Я знаю тебя всю жизнь. Ангюст впился глазами в лицо голландца. – Текстор Тексель – это псевдоним? Вы учились со мной в одной школе? – Разве ты не узнаешь своего маленького школьного товарища? – Нет, это было так давно. Вы, видно, очень изменились. – Как ты думаешь, почему меня не арестовала полиция? – Не знаю. Может, вы известная и влиятельная фигура. – А почему все вокруг смотрели на тебя как на сумасшедшего? – Потому что так повела себя полиция. – Ты так ничего и не понял. – А что я должен понимать? – Что рядом с тобой никого нет. – Если вы считаете себя человеком-невидимкой, то почему же я вас вижу? – Только ты один меня и видишь. Даже я себя не вижу. – Месье, мне надоели ваши дешевые фокусы, и хватит мне «тыкать». – Разве ты не имеешь право говорить «ты» самому себе? – Что-что? – Ты не ослышался. Я – это ты. Жером с ужасом взглянул на голландца. – Да, я – это ты, – повторил Текстор. – Я твоя часть. Ты эту часть не знаешь и стараешься ее не замечать, но она знает тебя лучше, чем кто-нибудь другой. – Зря я обращался к полиции. Вы же душевнобольной, и вас нужно отправлять в психушку. – Душевнобольной? Ты действительно живешь не в ладах с самим собой. Я уже столько раз пытался тебя просветить. Когда я рассказывал о внутреннем враге, я же намекнул, что не существую вне тебя, что это ты придумал меня. На что ты мне с великим апломбом ответил, что у тебя нет никакого внутреннего врага. Бедный Жером, как тебе не повезло! Тебе достался самый неуживчивый из всех внутренних врагов, то есть я. – Вы не я, месье. Вас зовут Текстор Тексель, вы голландец, и вы самый ужасный приставала в мире. – Почему эти замечательные качества не позволяют мне быть тобою? – Ваша идентичность, национальность, личная история, физические и психические характеристики – все это принадлежит только вам, и никому другому. – Знаешь, старина, ты не очень-то сообразителен и слишком поверхностно судишь о самом себе. Но это типично для человеческого мозга: концентрироваться на пустяках и упускать главное. – А для чего понадобились все эти россказни о кошачьей бурде и прочее вранье, не имеющее ко мне никакого отношения? – Тебе нужно было придумать меня совершенно не похожим на себя, чтобы поверить, что это не ты, не ты убил свою жену. – Замолчите! – К сожалению, уже не замолчу. Я и так слишком долго молчал. И последние десять лет молчать с каждым днем было все трудней. – Не хочу больше вас слушать! – Но ведь это ты заставляешь меня говорить. Сколько ты ни отгораживался от меня, больше не получается. Целых десять лет ты прожил, считая себя невиновным. Сегодня утром ты встал с постели и собрался лететь в Барселону. Ты мельком взглянул на календарь: двадцать четвертое марта тысяча девятьсот девяносто девятого года. Никакой тревожный звоночек не зазвонил в твоей голове. Это я напомнил тебе, что сегодня десятая годовщина твоего преступления. – Но я не насиловал свою жену! – Не насиловал. Но тебе очень хотелось ее изнасиловать, когда ты впервые увидел ее на кладбище Монмартра, двадцать лет назад. И ночью, во сне, тебе привиделось, что ты ее изнасиловал. Помнишь, в начале нашего разговора я сказал, что всегда поступаю так, как мне хочется. Я твоя часть, которая ни в чем себе не отказывает. Это я подарил тебе этот сон. Ни один закон не запрещает ночные фантазии. Некоторое время спустя ты на каком-то вечере снова встретил Изабель и заговорил с ней. – Откуда вы это знаете? – Потому что я – это ты, Жером. Тебе казалось очень забавным вести светский разговор с женщиной, которую ты изнасиловал во сне. Ты ей понравился. Ты нравишься женщинам, когда прячешь меня поглубже. – Нет, вы все-таки сумасшедший. И это вы убили мою жену, а теперь, чтобы обелить себя, пытаетесь свалить вину на меня. – Зачем же я потратил тогда столько часов, чтобы доказать свою вину? – Вы помешанный. А помешанные всегда ведут себя нелогично и непредсказуемо. – Не очень-то наговаривай на меня. Не забывай, что я – это ты. – Если это так, с какой стати я сделал вас голландцем? – Чтобы было проще дифференцироваться от самого себя. Я это уже объяснял. Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|