Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Амели Нотомб Косметика врага 3 страница




– Почему же она не убежала, пока вы ходили на кухню?

– Я крепко держал ее за руку, а в другую руку я вложил ей нож. Я прижал лезвие к своему животу и сказал: «Ну, давайте». Она сказала: «Нет, такого удовольствия я вам не доставлю». Я сказал: «Сделайте это не ради меня, а ради себя». Она сказала: «Нет, повторяю вам, я не хочу вас убивать». Я сказал: «Ну хорошо, сделайте это без всякого желания, только чтобы доставить мне удовольствие». Она усмехнулась: «Лучше я погибну, чем доставлю вам удовольствие!» Я сказал: «Берегитесь, я могу поймать вас на слове». Она сказала: «Я не боюсь вас, вы сумасшедший!» Я сказал: «Вы понимаете, что раз уж этот нож появился, нам не обойтись без кровопролития. Чья-то кровь обязательно должна пролиться, моя или ваша». Она сказала: «Нет, не должна». Я сказал: «Нет, должна!» – и отобрал у нее оружие. Она все поняла, но было уже слишком поздно. Она попыталась вырваться из моих рук. Но тщетно. Она не отличалась крепким сложением. Я вонзил нож ей в живот. Она даже не вскрикнула. Я сказал: «Я люблю вас. Я только хотел узнать ваше имя». Она упала, лицо ее исказилось от боли, и она прошептала: «Какой странный способ знакомиться». Это была очень вежливая умирающая. Я сказал: «Так скажите же, как вас зовут!» Она сказала: «Я скорее умру…» Это были ее последние слова. От ярости я искромсал ножом ее лоно. Зря старался, она все равно победила: умерла, но так и не назвала своего имени.

Текстор Тексель умолк. Потрясенный Жером Ангюст тоже молчал. Наконец его собеседник заговорил снова:

– Я ушел и унес нож с собой. Так получилось, что я совершил идеальное преступление: никто, кроме жертвы, меня не видел, и я почти не оставил отпечатков, так что найти меня было невозможно. И, как видите, я по-прежнему на свободе. На следующий день из газет я узнал наконец ответ на мучивший меня вопрос. В знакомой мне квартире обнаружили труп женщины по имени Изабель. Изабель! Какое имя! Я был в восторге. – Он снова помолчал. – Эту женщину я знал лучше, чем кто бы то ни было на свете. Я ее изнасиловал – это уже немало; и я ее убил, а это больше, чем самая интимная близость. Но чтобы до конца разгадать ее тайну, мне не хватало только ее имени. Для меня это было самое мучительное. Я десять лет не мог с этим смириться и походил на читателя, который без конца с упоением перечитывает одну и ту же книгу, главную книгу своей жизни, но так и не знает ее названия.

Помолчав, он продолжил:

– Наконец-то я узнал название своего любимого шедевра: ее имя. И какое красивое имя! Все эти годы, признаться, я боялся, что даму моего сердца зовут Сандра, Моника, Раймонда или Синди. Уф, какое облегчение! У нее было восхитительное, музыкальное и чистое, как родник, имя. Имя – это уже кое-что, говорил несчастный Люк Дитрих. Я столько лет любил эту женщину и при этом не знал ее имени. Теперь я знал о ней все: я познал ее и в любви и в смерти, и я узнал ее имя.

– По-вашему, это и есть «знать человека»? – с ненавистью произнес Ангюст.

– По-моему, это значит любить человека. Никто так не знал и не любил Изабель, как я.

– Разве так любят?

– А кто ее любил больше меня?

– Неужели вы такой придурок, что не понимаете, что любить человека – значит жить с ним, говорить с ним, спать с ним, а вовсе не уничтожать?

– О-ля-ля! Кому нужны эти громкие слова! Сейчас я, конечно, услышу еще одну банальность: «Любить – это смотреть в одном направлении».

– Заткнитесь!

– Что с вами, Жером Ангюст? Вам плохо?

– Да, мне стало плохо после всего, что вы тут порассказали.

– Не стройте из себя оскорбленную невинность. Скажите спасибо, что я пожалел вас и опустил подробности. Черт возьми, до чего же чувствительны эти людишки, которые ни разу в жизни не убивали!

– Вы знали, что двадцать четвертого марта тысяча девятьсот восемьдесят девятого года была Страстная пятница?

– А я думал, вы неверующий.

– Да, я неверующий. Но вы неслучайно выбрали этот день.

– Клянусь, это чистое совпадение.

– Я-то был уверен, что негодяй, совершивший это преступление, нарочно выбрал этот день. Я готов задушить вас за все, что вы совершили!

– Чего это вы так убиваетесь из-за чужой женщины, которая умерла десять лет назад?

– Хватит играть комедию. Давно вы меня преследуете?

– Надо же, какой Нарцисс! Как будто я вас преследовал!

– Сначала вы мне врали, что вам нравится приставать к чужим людям и мучить их своей болтовней.

– Но это так и есть.

– Допустим. Но зачем вам понадобилось мучить человека, чью жену вы зарезали?

– Как? Так это вы были мужем Изабель?

– Как будто вы этого не знали!

– А я еще говорил о совпадениях!

– Хватит притворяться! Десять лет назад вы убили женщину, которая была смыслом моей жизни. Но вам показалось этого мало, и вы решили окончательно уничтожить меня: для этого вы рассказали мне не только об убийстве, но и о том, как изнасиловали ее двадцать лет назад, о чем я даже не знал.

– Какие же мужчины эгоисты! Если бы вы повнимательнее пригляделись к Изабель, вы бы поняли, что она скрывает что-то от вас.

– Я догадывался, что она скрывает какую-то печальную тайну. Но она не хотела о ней говорить.

– И вас это устраивало.

– Избавьте меня от своих нравоучений.

– Я по крайней мере не такой трус, как вы.

– О да. Насилие, убийство – очень мужественные поступки, особенно если имеешь дело с молодой и хрупкой женщиной.

– Почему же вы ничего не предпринимаете, если знаете, что я изнасиловал и убил Изабель?

– А что я, по-вашему, должен делать?

– Несколько минут назад вы сказали, что готовы задушить меня.

– Так вы этого от меня ждете?

– Да.

– Не дождетесь! Я не доставлю вам такого удовольствия. Я вызову полицию.

– Трус! Бедная Изабель! Вы не заслуживали ее!

– Она еще меньше заслуживала, чтобы ее насиловали и убивали.

– Я, по крайней мере, всегда иду до конца. А вы только и способны, что вызвать полицию. Месть с помощью посредников.

– Я придерживаюсь таких же убеждений, как и моя жена.

– Лживый прохвост! Изабель имела право отказаться от мщения, потому что была жертвой. А у вас такого права нет. Прощать может только пострадавший.

– С чего вы взяли, что я вас прощаю? Но я не желаю творить правосудие собственными руками.

– Вы просто трус, который прячется за красивыми словами!

– Вы уже и так разрушили мою жизнь. И я не хочу из-за вас доживать свои дни в тюрьме.

– Как вы все хорошо просчитали! Никакого риска! Подальше от опасности! Изабель, полюбуйтесь на своего любящего муженька!

– Я против смертной казни.

– Жалкий слюнтяй! С ним говорят о любви, а он витийствует, словно на трибуне.

– Вам не понять, какое требуется мужество, чтобы выступать против смертной казни.

– Кто говорит о смертной казни, недотепа? Что вы вообще об этом знаете, придурок? Уверен, что вы, конечно, всей душой против воровства, но если найдете чемоданчик, полный долларов, то не растеряетесь и с чистой совестью присвоите его себе. Никогда не упускайте своего случая, жалкий червяк!

– Причем тут все это? Даже если я вас убью, моя жена не воскреснет.

– Но ведь в глубине души или, вернее, кишок вам очень хочется убить меня. Так убейте! И вам полегчает!

– Нет.

– Что же течет у вас в жилах? Кровь или гнилая водица?

– Месье, я не собираюсь вам ничего доказывать. Я иду за полицией.

– И вы полагаете, что я буду вас здесь дожидаться?

– Я успел вас очень хорошо рассмотреть. И подробно опишу ваш портрет.

– Предположим, меня арестуют. Ну, и что дальше? Против меня – ни одной улики. Только мое собственное признание. Но, кроме вас, его никто не слышал. А я не собираюсь повторять его полиции. Короче говоря, у вас против меня ничего нет.

– Но ведь десять лет назад вы оставили свои отпечатки.

– Вы прекрасно знаете, что я ничего не оставил.

– Но должно же было хоть что-то остаться на месте преступления: какая-нибудь мелочь, ваш волос или ресница.

– В то время еще не умели делать анализ на ДНК. Так что не упрямьтесь, старина. Я не хочу оказаться за решеткой, и мне это явно не грозит.

– Я вас не понимаю. Если вы жаждете наказания, то почему тогда отказываетесь от законного суда?

– Я не верю в такое правосудие.

– К сожалению, другого у нас нет.

– Почему же? Отведите меня в туалет да убейте.

– Почему именно в туалет?

– Вы же не хотите, чтобы вас арестовала полиция. А там никто не увидит, как вы меня укокошите.

– Если ваш труп обнаружат в туалете, то найдется немало свидетелей, которые видели, как вы приставали ко мне со своими разговорами. При вашей застенчивости вас трудно не заметить.

– Меня радует, что вы уже всерьез обсуждаете саму вероятность подобного решения проблемы.

– Чтобы доказать бредовость ваших идей.

– Вы забываете самое главное: я не окажу вам никакого сопротивления.

– Но мне все же непонятно: почему вы добиваетесь, чтобы я вас убил? Что вы от этого выиграете?

– Несколько минут назад вы сами сказали, что я нуждаюсь в наказании.

– Ну и что?

– Что же тут непонятного?

– Тут что-то не так. На земном шаре живет полным-полно преступников, которые стремятся избежать наказания. В их поведении больше логики.

– Да, потому что они не чувствуют себя виновными.

– Но вы уверяли, что вас не мучают угрызения совести за то, что вы изнасиловали мою жену.

– Да, потому что мне это доставило удовольствие. Но убивать ее я не собирался. Поэтому меня мучает чувство вины.

– А если бы это убийство доставило вам удовольствие, вас не мучило бы раскаяние?

– Так уж я устроен.

– Но это ваши проблемы, старина. Надо было подумать, прежде чем…

– Откуда мне было знать, понравится мне убивать или нет? Ведь надо было сначала попробовать, чтобы в этом убедиться.

– Вы так говорите, словно вам хотелось попробовать новое блюдо.

– У каждого из нас свои моральные принципы. Я сужу обо всем по степени удовольствия, которое доставляет мне тот или иной поступок. Мы существуем только ради наслаждения, а потому цель оправдывает средства. Но преступление, которое не доставило блаженства, совершено впустую и мешает жить дальше. И, при всем желании, его невозможно оправдать.

– А мнение жертвы вас не интересует?

– Макс Стирнер, «Единственный в своем роде и его особенности» – слышали о таком?

– Нет.

– Ничего удивительного. Это теоретик эгоизма. Окружающие существуют только для того, чтобы доставлять мне удовольствие.

– Блестящая мысль! Таких людей нужно изолировать от общества.

– «Истинная нравственность пренебрегает нравственностью». Это уже Паскаль. Да здравствует янсенизм!

– Самое ужасное, что для каждого своего садистского преступления вы находите интеллектуальное оправдание.

– Если я столь ужасен, убейте меня.

– Я не хочу вас убивать.

– Откуда вы знаете? Вы же еще ни разу не пробовали. Может, вам понравится.

– Не пытайтесь навязать мне свою мораль. Вы сумасшедший.

– Если вы кого-то не понимаете, значит, он сумасшедший! Вам даже лень задуматься!

– Только безумец способен требовать, чтобы я убил его, так как его мучает чувство вины. Вы только что говорили, что поведение сумасшедшего человека не поддается объяснению. Так вот ваша жажда наказания не поддается объяснению: она противоречит вашей морали законченного эгоиста.

– Не скажите. Меня ведь еще ни разу не убивали. Может, это очень приятно. Нельзя судить о том, чего не довелось испытать.

– А вдруг это неприятно? Ведь назад пути уже не будет.

– Даже если это неприятно, то продлится совсем недолго. А потом…

– Что потом?

– Да то же самое: полная неизвестность, я же еще не умирал. А вдруг это здорово?

– А если нет?

– Друг мой, рано или поздно я все равно умру. Это же неизбежно. И спорить с этим так же бесполезно, как с доводами Паскаля о существовании Бога. В любом случае я выиграю и ничего не потеряю.

– А жизнь?

– Я уже знаю, что это такое. И могу с уверенностью сказать, что жизнь совсем не так хороша, как принято думать.

– Почему же столько людей всеми силами цепляются за нее?

– В этом мире у них есть друзья и любимые. А у меня никого нет.

– Но вы хотите, чтобы именно я помог вам отправиться на тот свет? Ведь я презираю вас от всей души.

– Вы сможете утолить вашу жажду мести.

– Как вы ошибаетесь! Если бы вы пришли через два дня после убийства, я бы, конечно, не раздумывал ни минуты. Но вы появились десять лет спустя, и вам следовало предвидеть, что моя ненависть уже перегорела.

– Если бы я заявился к вам через два дня после убийства, то угодил бы в лапы полиции. Я ждал десять лет, потому что между насилием и убийством тоже прошло десять лет. Перед вами преступник, у которого слабость к круглым датам. А вы знаете, какое сегодня число?

– Сегодня… двадцать четвертое марта!

– Вы помните, что случилось в этот день?

– Я всегда это помню, а не только двадцать четвертого марта.

– Я раздумывал, когда к вам лучше заявиться: в годовщину насилия, то есть четвертого октября, или двадцать четвертого марта, в годовщину убийства. Я решил, что мы с вами обойдемся без насилия.

– Какое облегчение!

– Убийство гораздо более вероятно. Я бы, конечно, хотел, чтобы все три даты совпали: вот это был бы класс! Раз в десять лет четвертого октября или двадцать четвертого марта! Увы, в жизни не все происходит так, как нам хочется.

– Жалкий маньяк!

– Вы сказали, что за десять лет ваша ненависть перегорела. Если хотите, я могу снова ее разжечь.

– Зря стараетесь. Я все равно не стану вас убивать.

– Это мы еще посмотрим.

– Не надейтесь.

– Слизняк!

– Вас это нервирует, да?

– Неужели вы оставите такое преступление безнаказанным?

– А кто мне докажет, что это вы его совершили? Вы же больной и могли все это придумать.

– Вы мне не верите?

– Не верю. Вы можете наплести что угодно, но у вас нет ни одного доказательства.

– Вот так поворот! Я могу вам подробно описать Изабель.

– Вы этим ничего не докажете.

– Тогда я приведу самые интимные подробности.

– Это только подтвердит, что вы были с ней близки, но это не доказывает, что вы изнасиловали и убили мою жену.

– Мне нетрудно доказать, что это я убил ее. Я могу очень точно описать, в каком положении вы нашли ее тело и куда я нанес ножевые раны.

– Вы могли узнать эти подробности от убийцы.

– Вы меня сведете с ума!

– Вы и так сумасшедший.

– С какой стати я буду признаваться в преступлении, которого не совершал?

– Кто знает? Вы же сумасшедший. Может, только ради того, чтобы я вас убил.

– Не забывайте: я прошу вас убить меня не просто так, а потому что меня мучает чувство вины.

– Если бы это было так, вы бы не хвастались своим преступлением. Угрызения совести усугубляют вину.

– Вы цитируете Спинозу!

– Не только вы читаете книги, месье.

– А я не люблю Спинозу!

– Ну конечно. А я очень люблю.

– Я вам приказываю: убейте меня!

– Я не могу вас убить только за то, что вы не любите Спинозу.

– Я изнасиловал и убил вашу жену!

– Вы рассказываете это каждому встречному, кого вам удается заболтать в аэропорту?

– Нет, вы единственный, кому я это рассказал.

– Какая честь! Но я вам не верю: ваш номер слишком хорошо отработан. Вы профессиональный приставала.

– Так вы не верите, что я выбрал вас не случайно? Но такой убежденный янсенист, как я, не попросит первого встречного убивать себя. Я прошу вас отомстить мне за то, что я изнасиловал и убил вашу жену.

– Более чем сомнительный аргумент.

– Да вы просто трус! Вы уговариваете себя, что я не убийца, только чтобы не убивать меня!

– Искренне сожалею, но пока вы не представите мне хотя бы одного вещественного доказательства, я не смогу вам поверить.

– Ясно, к чему вы клоните! Если вы получите хоть какое-нибудь вещественное доказательство, вы тут же сдадите меня полиции. Потому что без серьезной улики вы не можете заявить на меня. Не дождетесь, жалкий трусишка, никакого доказательства вы не получите. И если вы заявите в полицию, я буду все отрицать. Дело только за вами: или вы творите правосудие собственными руками, или нет. И зарубите это на своем носу.

– Какое же это правосудие: мстить сумасшедшему, который выдает себя за убийцу? Вы уверяли меня, что убили и своего маленького одноклассника, предварительно помолившись Богу. Так что нетрудно догадаться, что вы за убийца.

– А нож, которым была зарезана ваша жена! Откуда я о нем знаю? По-вашему, мне его сбыл по дешевке сам убийца? Почему вы боитесь правды? Ведь все так просто.

– Да, все очень просто. Я приезжаю в аэропорт и узнаю, что мой рейс задерживают. Ко мне подсаживается какой-то тип и начинает молоть чепуху. Измучив меня своей болтовней, он между делом признается, что двадцать лет назад изнасиловал мою жену, а еще десять лет спустя убил ее. И вы хотите, чтобы я этому поверил?

– В вашей версии много неточностей.

– Вот как?

– Когда вы узнали, что отправляетесь в деловое путешествие в Барселону и вылетаете двадцать четвертого марта?

– Это вас не касается.

– Не хотите сказать? Тогда я скажу. Два месяца назад вашему шефу позвонили из Барселоны и предложили новый рынок сбыта, а заодно пригласили принять участие в общем собрании акционеров этой фирмы, которое состоится двадцать четвертого марта. Вы-то хорошо знаете, что это был за каталонец, который звонил вашему шефу. Вы ведь знаете, что он такой же каталонец, как вы или я, да и звонил он из Парижа.

– Как зовут моего шефа?

– Жан-Паскаль Менье. Вы все еще мне не верите?

– Это только доказывает, что вы мерзавец. А это и так известно.

– Сверхдеятельный мерзавец, верно?

– Скорее, информированный мерзавец.

– Не только информированный, но и сверхдеятельный: с чего бы это вдруг задержали ваш рейс?

– Что? Это тоже из-за вас?

– Простофиля! До вас это только сейчас дошло?

– Как вы этого добились?

– Все было организовано по телефону, как и с вашим шефом. Из первого же автомата я позвонил и сказал, что в самолете установлена мина. Подумайте, сколько бед можно в наши дни натворить с помощью телефонного звонка!

– Вы знаете, что только за это я могу выдать вас полиции?

– Знаю. И если вам удастся ее убедить, что это сделал я, мне грозит крупный штраф.

– Огромный штраф, милостивый государь.

– И вам этого будет достаточно, чтобы отплатить мне за насилие и убийство своей жены?

– Вы все предусмотрели, негодяй.

– Я рад, что к вам возвращается здравый смысл.

– Зачем вам понадобилось задерживать мой рейс?

– А если подумать? Где еще можно поговорить по душам, как не в зале ожидания? Я искал место, где можно зажать вас в угол. И я его нашел. Поскольку вам предстоит лететь этим самолетом, вы уже никуда не сбежите.

– Теперь я знаю, что все это вранье, и могу спокойно уйти.

– Да, теперь вы знаете, что все это вранье. Но вы же не можете отпустить с миром человека, который разрушил вашу жизнь.

– Почему же вы сразу мне об этом не сказали? Зачем было морочить мне голову своими кошачьими историями вместо того, чтобы сразу заявить: «Я убийца вашей жены»?

– Такие вещи так не делаются. Я, знаете ли, ужасный формалист. Я действую в соответствии со строгими принципами янсенистской косметики.

– Что-что? При чем тут женская косметика?

– Какой же вы невежда! Косметика – это не пудра и румяна, а наука о мировом, система нравственных законов, определяющая порядок вещей в мире. Я же не виноват, что эстетики и специалисты по женской красоте присвоили себе это замечательное слово. С моей стороны было бы антикосметично сразу же выкладывать вам всю правду и ставить перед суровым выбором. Нужно было как следует вас подготовить и довести до нужной кондиции.

– Скорее, вывести из себя.

– Да, отчасти. Чтобы убедить человека совершить свою миссию, необходимо разбудить его нервную систему. Его нужно так разозлить, чтобы в нем закипела ярость. Вы пока еще слишком рассудочны. А я апеллирую к вашей подкорке.

– Зря стараетесь! Я не позволю собой манипулировать.

– Вы думаете, что я пытаюсь вами манипулировать, а я открываю вам ваш истинный путь, ваше косметическое предназначение. Я, как уже сказал, страдаю от чувства вины. Обычно преступникам не свойственно это чувство, но стоит ему проснуться, и они навсегда теряют покой. Виновный жаждет наказания, как река спешит воссоединиться с океаном. А оскорбленная сторона точно так же жаждет мести. Если вы, Жером Ангюст, откажетесь от мести, вы не до конца реализуете себя, не выполните возложенную на вас миссию, обманете свою собственную судьбу.

– Если вам поверить, то вы только и мечтаете о наказании.

– Да, так и есть.

– Но это идиотизм.

– Каждый из нас заслуживает своего преступника.

– Было бы лучше, если бы вы были тупым скотом, который не испытывает потребности приставать к людям и часами оправдывать свои преступления.

– Неужели вы бы предпочли, чтобы вашу жену изнасиловал и убил такой бульдозер?

– Я бы предпочел, чтобы ее никто не насиловал и не убивал. Но раз уж такое случилось, да, я бы предпочел, чтобы это было тупое животное, а не такой псих, как вы.

– Дорогой Жером Ангюст, повторяю: каждый из нас заслуживает своего преступника.

– Отвратительная мысль! Как будто моя жена заслуживала подобной участи!

– Речь идет не о вашей жене, а о вас.

– Еще чище! Почему же вы тогда погубили ее, а не меня?

– «Вы погубили»! Смешно слушать!

– Смешно? Это уж слишком! Чему вы улыбаетесь, как кретин? Что тут смешного?

– Да успокойтесь вы.

– Как я могу успокоиться? Я не могу больше вас видеть!

– Так убейте меня. Отведите меня в туалет и долбаните меня там головой об стену. И на этом все кончится.

– Я не доставлю вам такого удовольствия, месье. Сейчас я позову полицию. Уверен, что она найдет способ, как вас прищучить. Десять лет назад еще не умели делать ДНК, но зато его делают теперь. Вы наверняка оставили что-то на месте преступления. Даже одного вашего волоса будет достаточно, чтобы уличить вас.

– Прекрасная мысль. Зовите полицию. И вы полагаете, что я буду ждать вас здесь?

– Вы пойдете со мной.

– Неужели вы думаете, что я соглашусь на это?

– Я приказываю вам идти со мной.

– Смех, да и только! И каким же образом вы заставите меня идти вместе с вами?

Судьбе было угодно, чтобы в эту минуту Жером увидел проходивших мимо двух полицейских. Он закричал:

– Полиция! Полиция!

Полицейские поспешили на крик, и одновременно сбежалась целая толпа зевак.

– Месье, арестуйте этого человека, – обратился Ангюст к полицейским, показывая на сидевшего рядом с ним Текселя.

– Какого человека? – спросил один из полицейских.

– Да вот этого! – настаивал Жером, тыча пальцем в ухмылявшегося Текстора.

Представители порядка недоуменно переглянулись между собой, а затем с немым вопросом уставились на Ангюста: «Он что, спятил?»

– Ваши документы, месье, – потребовал один из них.

– Что? – возмутился Жером. – Вы требуете у меня документы? Потребуйте их лучше у этого типа!

– Ваши документы! – грозно повторил полицейский.

Униженный и раздавленный, Ангюст предъявил паспорт. Полицейские внимательно изучили его, а затем вернули ему и строго предупредили:

– На первый раз вам это сойдет. Но больше так не шутите.

– Потребуйте документы у него! – продолжал настаивать Жером.

– Скажите спасибо, что перед вылетом не подвергают антиалкогольному контролю.

Полицейские ушли, оставив разъяренного Ангюста в полном недоумении. Все вокруг смотрели на него как на сумасшедшего. И тут снова захихикал голландец.

– Ты, наконец, понял, что происходит? – спросил Тексель.

– Кто вам позволил мне «тыкать»? Я с вами свиней не пас.

Текстор расхохотался. Все вокруг слушали этот разговор и с любопытством наблюдали за происходящим. Ангюст вскочил и в бешенстве заорал на зевак:

– А ну катитесь отсюда! И попробуйте только сюда сунуться! Я вам всем кости пересчитаю!

Вид у него был такой свирепый, что все немедленно разошлись. А сидевшие поблизости пересели подальше. И больше уже никто к нему не приближался.

– Браво, Жером! Здорово ты разбушевался! Я хоть и пас с тобой свиней, но таким тебя еще не видел.

– Я запрещаю мне «тыкать»!

– После всего, что мы с тобой вместе пережили, можешь мне тоже «тыкать».

– Об этом не может быть и речи.

– Но ведь я знаю тебя очень давно.

Жером посмотрел на часы.

– Менее двух часов.

– Я знаю тебя всю жизнь.

Ангюст впился глазами в лицо голландца.

– Текстор Тексель – это псевдоним? Вы учились со мной в одной школе?

– Разве ты не узнаешь своего маленького школьного товарища?

– Нет, это было так давно. Вы, видно, очень изменились.

– Как ты думаешь, почему меня не арестовала полиция?

– Не знаю. Может, вы известная и влиятельная фигура.

– А почему все вокруг смотрели на тебя как на сумасшедшего?

– Потому что так повела себя полиция.

– Ты так ничего и не понял.

– А что я должен понимать?

– Что рядом с тобой никого нет.

– Если вы считаете себя человеком-невидимкой, то почему же я вас вижу?

– Только ты один меня и видишь. Даже я себя не вижу.

– Месье, мне надоели ваши дешевые фокусы, и хватит мне «тыкать».

– Разве ты не имеешь право говорить «ты» самому себе?

– Что-что?

– Ты не ослышался. Я – это ты.

Жером с ужасом взглянул на голландца.

– Да, я – это ты, – повторил Текстор. – Я твоя часть. Ты эту часть не знаешь и стараешься ее не замечать, но она знает тебя лучше, чем кто-нибудь другой.

– Зря я обращался к полиции. Вы же душевнобольной, и вас нужно отправлять в психушку.

– Душевнобольной? Ты действительно живешь не в ладах с самим собой. Я уже столько раз пытался тебя просветить. Когда я рассказывал о внутреннем враге, я же намекнул, что не существую вне тебя, что это ты придумал меня. На что ты мне с великим апломбом ответил, что у тебя нет никакого внутреннего врага. Бедный Жером, как тебе не повезло! Тебе достался самый неуживчивый из всех внутренних врагов, то есть я.

– Вы не я, месье. Вас зовут Текстор Тексель, вы голландец, и вы самый ужасный приставала в мире.

– Почему эти замечательные качества не позволяют мне быть тобою?

– Ваша идентичность, национальность, личная история, физические и психические характеристики – все это принадлежит только вам, и никому другому.

– Знаешь, старина, ты не очень-то сообразителен и слишком поверхностно судишь о самом себе. Но это типично для человеческого мозга: концентрироваться на пустяках и упускать главное.

– А для чего понадобились все эти россказни о кошачьей бурде и прочее вранье, не имеющее ко мне никакого отношения?

– Тебе нужно было придумать меня совершенно не похожим на себя, чтобы поверить, что это не ты, не ты убил свою жену.

– Замолчите!

– К сожалению, уже не замолчу. Я и так слишком долго молчал. И последние десять лет молчать с каждым днем было все трудней.

– Не хочу больше вас слушать!

– Но ведь это ты заставляешь меня говорить. Сколько ты ни отгораживался от меня, больше не получается. Целых десять лет ты прожил, считая себя невиновным. Сегодня утром ты встал с постели и собрался лететь в Барселону. Ты мельком взглянул на календарь: двадцать четвертое марта тысяча девятьсот девяносто девятого года. Никакой тревожный звоночек не зазвонил в твоей голове. Это я напомнил тебе, что сегодня десятая годовщина твоего преступления.

– Но я не насиловал свою жену!

– Не насиловал. Но тебе очень хотелось ее изнасиловать, когда ты впервые увидел ее на кладбище Монмартра, двадцать лет назад. И ночью, во сне, тебе привиделось, что ты ее изнасиловал. Помнишь, в начале нашего разговора я сказал, что всегда поступаю так, как мне хочется. Я твоя часть, которая ни в чем себе не отказывает. Это я подарил тебе этот сон. Ни один закон не запрещает ночные фантазии. Некоторое время спустя ты на каком-то вечере снова встретил Изабель и заговорил с ней.

– Откуда вы это знаете?

– Потому что я – это ты, Жером. Тебе казалось очень забавным вести светский разговор с женщиной, которую ты изнасиловал во сне. Ты ей понравился. Ты нравишься женщинам, когда прячешь меня поглубже.

– Нет, вы все-таки сумасшедший. И это вы убили мою жену, а теперь, чтобы обелить себя, пытаетесь свалить вину на меня.

– Зачем же я потратил тогда столько часов, чтобы доказать свою вину?

– Вы помешанный. А помешанные всегда ведут себя нелогично и непредсказуемо.

– Не очень-то наговаривай на меня. Не забывай, что я – это ты.

– Если это так, с какой стати я сделал вас голландцем?

– Чтобы было проще дифференцироваться от самого себя. Я это уже объяснял.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных