Вопрос. Отличие игры от других видов деятельности.

Вопрос.

При переходе истории от культурной фазы к цивилизационной «опыт» крушения Культа посредством его собственного порождения — Культуры — был воспроизведен столь аутентично, что впору обвинять историю в тривиальном самоплагиате. Если переход от Культа к Культуре, а затем и к квазикультуре был обусловлен распадом «Богочеловечности», то замена Культуры Цивилизацией вызвана разложением «человеко-социальности». Антропо-социальный субъект, укорененный одновременно и в родовую, и в социальную ниши Бытия, в состоянии был существовать в качестве иерархически организованной и относительно самостоятельной ментальной целостности лишь при соблюдении приоритетности в расширяющемся антропо-социальном мире антропного принципа над принципом социальным, человечности над социальностью. Человеку необходимо было одновременно персонифицировать и родовые, и социальные сущностные силы. Социальный субъект, обосабливаясь, по сути, от богоборческого антропо-социального ментального симбиоза, не мог не нести в себе человекоборческого начала. В итоге в этом антропо-социальном кентавре «социальное тело» заняло место «антропной головы». Антропо-социальный синкретизм, возникший на антисакральных основаниях, распался на внечеловеческий Социум и на социализированного Человека — его зависимую переменную. В переходный от Культуры к Цивилизации период, в эпоху «бури и натиска» — бесконечной череды реформаций, революций и войн — человеческое из «человеческой экзистенции» все более радикально вытесняется и замещается социальным.

Естественно, что Человек, отпавший от Бога, не мог долгое время удерживать под своим онтологическим контролем Общество, отпадавшее от него еще радикальнее. Человеку, попавшему в тотальную зависимость от общественных институций, уже было даже трудно себе вообразить, что еще в не столь отдаленные времена люди обладали более независимым существованием от публичной социальной жизни, от «жизни на миру», что сам мир воспроизводился лишь в качестве зависимой онтологической переменной от человеческой экзистенции.

По мере прогрессивного развития общества социальная жизнь становится бытием, все более «прикрывающим» и все менее «приоткрывающим» высшие смыслы человеческого существования. Социальная форма жизни оказывается, с одной стороны, процессом активного отчуждения от человека его космических и родовых сущностных сил в пользу акосмического и античеловеческого общества, а с другой — способом, каким человек активно присваивает отчужденные от него сущностные силы в форме разветвленной системы социогенных потребностей, все теснее привязывающих его экзистенцию к весьма далекому от человеческого добродеяния социальному долженствованию.

Изнанкой второго, или социального, «осевого времени» — этого «скачка» из царства Культуры в царство Цивилизации — явилось то, что в нем союз Человека с Обществом оказался всего лишь декларацией. Возникшая вокруг договора огромная масса «подзаконных актов» давала широкий простор процессу развертывания социальных структур и прежде всего таких, которые всемерно усиливали властные отношения, составившие основу функционирования и развития законнического общества, т.е. общества, где господствует уже и не Бог, и не Человек, а безразличный к ним обоим Закон.

вопрос. Отличие игры от других видов деятельности.

Определение понятия «игра» является одним из труднейших вопросов психологии, как человека, так и животных. Обратившись к словарям, можно встретить следующие ответы:

– это один из видов активности человека и животных, возникающий на определенной ступени эволюции животного мира.

– это деятельность, занятие детей и занятие, обусловленное совокупностью определенных правил, приемов, служащее для заполнения досуга, для развлечения, являющееся видом спорта (спортивные игры, военная игра).

– это вид непродуктивной деятельности, где мотив лежит не в результате её, а в самом процессе.

– это исполнение определенных ролей.

Главное отличие игры от деятельности другого вида состоит в том, что данный вид деятельности ориентирован не на столько на конкретный результат, сколько на сам процесс – правила, ситуацию, воображаемую обстановку. Результатом игры не становится производство какого-либо материального или идеального продукта.

Особенность игры состоит также в ее добровольном характере. Так, животное нельзя заставить играть путем положительного или отрицательного подкрепления. Условием возникновения игры служит комфортное состояние организма; отсутствие голода, жажды или неблагоприятных условий среды. Игровому поведению присущ высокий положительно-эмоциональный компонент – животным явно нравится играть. Так же и у детей. Ребенок не станет играть в случае, если не испытывает к данной игре интереса.

Таким образом, игровая деятельность – это явление, свойственное только тем представителям животного мира, в онтогенезе которых есть период детства. Главным отличием игры от других видов деятельности является ее «условный» характер, а также возникновение только в условиях эмоционального комфорта.

4 вопрос.

Эстетическая и игровая природа искусства. Художественная форма отражения и самовыражения; автопортрет общества. Основные функции искусства: эстетическая, компенсаторная, познавательная, коммуникативная, воспитательная. Имплицитное (внутреннее) выражение нравственной оценки. («Что художественно, то уже нравственно» (Белинский)). Диалогичность, исповедальность, эзотеричность искусства. Чувственно-эмоциональная насыщенность. Художественно-образная природа. Художественность — основной критерий искусства. Гений и талант. Философия и психология искусства. Кант о бескорыстности и незаинтересованности искусства. Прекрасное, возвышенное, трагическое, комическое, безобразное, ужасное в искусстве.

Процесс художественного творчества, жизненный опыт и личностный смысл художника — источник и цель творчества.

Игровой элемент в жизни Рима более ясно раскрывается в выражении “Хлеба и зрелищ!” - как выражении того, что народ требовал от государства. В эпоху Римской империи “на всей цивилизации лежит фальшивый внешний глянец. И религия, и искусство, и литература были призваны уверять, что с Римом все в порядке, его изобилие обеспечено, а победоносная мощь не вызывает сомнений”(21, С.171). Об этом говорят горделивые здания, Колонны, воздвигнутые в честь побед, триумфальные арки, алтари с их рельефами, стенная роспись в жилищах. Священные и мирские изображения в римском искусстве сливаются воедино. Во всем этом есть некоторая доля несерьезности, желание укрыться в идиллию, чем культура и выдает свой упадок. Её игровой элемент выступает явно на первый план, но он не обладает более никакой органической функцией в устройстве и событиях общественной жизни.

Об игровом элементе средневековой культуры Й. Хейзинга рассказывает в работе “Осень средневековья” (22). Средневековый мир полон игры, резвой, необузданной народной игры, полон языческими элементами, которые, утратив сакральное значение, превратились в чисто шуточные обряды, в помпезные и величественные рыцарские игры, утонченную игру куртуазной любви и великое множество иных форм. В большинстве случаев, прямая культуросозидающая функция всем этим игровым формам уже несвойственно, так как крупные формы в культуре: поэзию и обряды, философствование и науку, политику ведения войн - эта эпоха уже унаследовала из своего античного прошлого.

В эпоху Ренессанса и Гуманизма духовная атмосфера была наполнена игрой. Й. Хейзинга указывает, что “одновременно утонченная и при этом свежая и сильная устремленность к прекрасной и благородной форме - не что иное, как игровая культура”(21, С.174). Все великолепие Ренессанса - это радостное и торжественное облачение в наряды, порождаемого фантазией идеального прошлого. Ренессанс пробуждал два в высшей степени игровых вида образного воплощения жизни - пастораль и рыцарство - к новой жизни, а именно к жизни в литературе и в празднике.

Главная игровая составляющая XVII столетия это Барокко. С представлением о барокко связывается картина сознательно преувеличенного, намеренного выставляемого напоказ, заведомо надуманного. Формы искусства барокко были и остаются в полном смысле этого слова искусственными. (3). Склонность к утрированию, которая присуща XVII столетию, очевидно, может быть, понята лишь исходя из глубоко игрового содержания самого творческого порыва.

Подводя итог о XIX веке, можно свидетельствовать, что почти во всех явлениях культуры игровой фактор заметно отступает здесь на второй план. Как духовная, так и материальная организация общества были препятствием для сколько-нибудь явного воздействия этого фактора. Общество стало чересчур сознательно воспринимать свои стремления и интересы. Оно полагало, что уже выросло из своих детских одежд, стараясь воплотить в жизнь научные замыслы по достижению собственного земного благополучия. Идеалы труда, всеобщего образования и демократии едва ли не оставили место вечному началу игры.

Игровой элемент современной культуры.

Й. Хейзинга доказывает, что в современной культуре существует две тенденции: с одной стороны, в случае спорта - это игра, все более жесткая в своей серьезности, но при этом считающаяся игрой; в другом случае - серьезное занятие, вырождающееся в игру, но продолжающееся считаться серьезным. Но оба эти явления объединяет сильное агональное чувство, которое по-прежнему правит миром, хотя и в иных формах, чем раньше (например, коммерческая соревновательность).

Исследователь отмечает, что современная наука придерживаясь строгих требований точности и любви к истине, относительно мало доступна для игрового подхода и обнаруживает меньше игровых черт, чем в ранние годы её возникновения или в период её оживления, в период Ренессанса до XVIII века.

В общественной жизни происходит следующее: с одной стороны - речь идет о притворной игре (игровые формы используются для сокрытия намерений общественного или политического характера), с другой стороны, можно пойти по ложному следу, так как есть понятие, демонстрирующее видимость свойств игры (жажда грубых сенсаций, тяга к массовым зрелищам). Это явление Й. Хейзинга называет пуэрелизмом.

Поэтому игровой элемент культуры с XVIII века утратил свое значение в тех областях, где он чувствовал себя “как дома”. Современную культуру едва ли уже играют, а там, где кажется, что её все же играют, эта игра притворна. Так, в качестве примера автор обращается к внешней политике государств, где остается “мало поводов думать о сфере игры” (21, С.198). Но и здесь Й. Хейзинга, верный своей теории, отмечает, что утрачены лишь старые архаические элементы войны, но все же они остаются. Ведь “война, со всем тем, что её вызывает и ей сопутствует, неизменно оказывается опутанной демоническими сетями игры”(21, С.199).

Вопрос.

Раскрытие игровой концепции культуры, сформулированной Й. Хейзингом предполагает прежде всего определить, что автор вкладывает в понятие игры, в чем видит её характер и значение как явления культуры.

В первую очередь надо сказать, что игра, с точки зрения исследователя, гораздо старше культуры, так как понятие культуры предполагает человеческое сообщество, а животные “не дожидались появления человека, чтобы научить их играть”(21, С.21).

Игра переходит границы чисто биологической или чисто физической деятельности, так как уже в наипростейших формах, в том числе и в жизни животных, игра есть нечто большее, чем чисто физиологическое явление, либо физиологически обусловленное психическая реакция. Исследователь указывает, что в игре есть нечто, выходящее за пределы непосредственного стремления к поддержанию жизни. Как бы это не называлось, в любом случае, эта целенаправленность игры являет на свет некоторую нематериальную стихию, включенную в сущность игры.

К определению основных функций игры неоднократно обращались ученые различных специализаций (физиологи, психологи, философы, педагоги). Синтез этих теорий позволяет выделить следующие положения:

- игра - высвобождение избыточной жизненной силы;

- игра - инстинкт подражания;

- игра - удовлетворение потребностей в разрядке;

- игра - упражнение на пороге серьезной деятельности;

- игра учит себя ограничивать;

- игра поддерживает собственную индивидуальность (2,6,7,10,14,23)

Й. Хейзинга доказывает, что игра относится к области иррационального, так как игра простирается на животных и на человеческий мир, она не может быть обоснована никакими рационалистическими связями. Ведь укоренённость в рассудке означало бы, что её пределы - человеческий мир. Существование игры не связано ни с какой-либо ступенью культуры, ни с какой-либо формой мировоззрения “Игра, какова бы ни была её сущность, не есть нечто материальное”(21, С.23). Даже у животных она вырывается за границы физического существования. С точки зрения мира, мыслимого как детерминированный, то есть как чисто силовое взаимодействие, игра есть нечто избыточное. Лишь с вторжением духа, который сводит на нет эту детерминированность, наличие игры становится возможным, мыслимым, постижимым.

В игре мы имеем дело с такой функцией живого существа, которая полностью может быть столь же мало определена биологически, как логически или этически. Понятие игры остается в стороне от всех остальных интеллектуальных форм, в которых можно было бы выразить структуру духовной и общественной жизни.(4, С.48).

Всесторонне изучение феномена игры позволило Й. Хейзинге выделить следующие её признаки:

- игра - свободное действие: игра по принуждению не может оставаться игрой;

- игра не есть “обыденная” или “настоящая” жизнь. Игра - это выход из такой жизни в преходящую сферу деятельности с её собственными устремлениями. Всякая игра способна во все времена полностью захватывает тех, кто в ней принимает участие. Поэтому противопоставление игра - серьезность всегда подвержена колебаниям. Недооценка игры граничит с переоценкой серьезности. Характер игры не обусловлен посторонними интересами: не будучи обыденной жизнью, она стоит вне процесса непосредственного удовлетворения нужд и страстей. Она прерывает этот процесс, и располагается в сфере более возвышенной, нежели строго биологическая сфера процесса пропитания - спаривания - самозащиты;

- третий, отличительный признак игры - замкнутость, ограниченность. Она “разыгрывается” в определенных границах места и времени. Её течение и смысл заключены в ней самой;

- игра устанавливает порядок, она сама есть порядок - и этот порядок непреложен. Эта глубокая связь с идеей порядка есть причина того, почему игра в столь значительной мере лежит в области эстетического. Игра склонна быть красивой. Термины, которые применяются для обозначения элементов игры большей частью лежат в сфере эстетики: напряжение, равновесие, колебания, чередования, контраст, вариация, завязка и развязка, разрешение;

- следующий признак игры - напряжение. Именно элемент напряжения сообщает игре то или иное эстетическое содержание, ведь напряжение игры подвергает силы игрока испытанию: его физической силы, упорства, изобретательности, мужества, выносливости, а также духовной силы, так как он, обуреваемый желанием выиграть, вынужден держаться в рамках дозволенного;

- в каждой игре - своим правила. Ими определятся, что должно иметь силу в выделенном игрою временном мире. Правила игры бесспорны и обязательны, и не подлежат никакому сомнению, ведь стоит какому-либо игроку отойти от правил и мир игры тот час же разрушится;

- немаловажным признаком игры Й. Хейзинга признает то, что играющие создают новое сообщество - группу, которая сохраняет свой состав и после того, как игра закончилась;

- наконец, последняя отличительная черта игры - её обособленность, выраженная в таинственности. В подтверждении своей мысли Хейзинга приводит в доказательство игры первобытных народов, например, обряд инициации, окруженный таинственностью, недопущением женщин к участию в них и т.д. Также инобытие и тайна игры выражается в переодевании, когда надевшие маску, выражают совсем другое существо.

Таким образом, игра, с точки зрения игровой концепции культуры Й. Хейзинги, это некоторая свободная деятельность, которая осознается как “ненастоящая”, несвязанная с обыденной жизнью, но, тем не менее, могущая полностью захватить играющего; которая не обуславливается никакими ближайшими интересами (материальными или доставляемой пользой); которая протекает в особо отведенном пространстве и времени, упорядочена и в соответствии с определенными правилами, и вызывает к жизни общественные объединения, стремящиеся окружить себя тайной или подчеркивает свою необычность по отношению к прочему миру своеобразной одеждой и обликом (21, С.31-32).

Й. Хейзинга пытается определить границу между священным действие и игрою: игровое настроение по своему типу изменчиво - в любую минуту может вступить в свои права обычная жизнь. Совсем по-другому обстоит дело с настроением священных празднеств, прервать которые нельзя. И все же, священная игра, столь необходимая для блага общества, чреватая космическим видением и социальным развитием, всегда лишь игра, деятельности которой протекает вне и поверх сферы трезвой обыденной жизни с её нуждой и серьезностью.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: