Сцена - монолог в одном действии

Действующее лицо:

Иван Иванович Нюхин, муж своей жены, содержательницы музыкальной школы и женского пансионата.

Сцена представляет эстраду одного из провинциальных клубов.

Нюхин (с длинными бакенами, без усов, в старом поношенном фраке, величественно входит, кланяется и поправляет жилетку). Милостивые государыни и в некотором образе милостивые государи. (Расчёсывает бакены.) Жене моей было предложено, чтобы я с благотворительною целью прочел здесь какую-нибудь популярную лекцию. Что ж? Лекцию так лекцию – мне решительно всё равно. Я, конечно, не профессор и чужд учёных степеней, но, тем не менее, все-таки я вот уже, не переставая, можно даже сказать, для вреда собственному здоровью и прочее, работаю над вопросами строго научного свойства, размышляю и даже пишу иногда, можете себе представить, учёные статьи, то есть не то чтобы учёные, а так, извините за выражение, вроде как бы учёные. Между прочим, на сих днях мною написана была громадная статья под заглавием: “О вреде некоторых насекомых”. Дочерям очень понравилось, особенно про клопов, я же прочитал и разорвал. Ведь всё равно, как ни пиши, а без персидского порошка не обойтись. У нас даже в рояле клопы… предметом моей сегодняшней лекции я избрал, так сказать, вред, который приносит человечеству потребление табаку. Я сам курю, но жена моя велела читать сегодня о вреде табака, и, стало быть, нечего тут разговаривать. О табаке так о табаке – мне решительно всё равно, вам же, милостивые государи, предлагаю отнестись к моей настоящей лекции с должностною серьёзностью, иначе как бы чего не вышло. Кого же пугает сухая, научная лекция, кому не нравится, тот может не слушать и выйти. (Поправляет жилетку.) Особенно прошу внимания присутствующих господ врачей, которые могут почерпнуть из моей лекции много полезных сведений, так как табак, помимо его вредных действий, употребляется также в медицине. Так, например, если муху посадить в табакерку, то она издохнет, вероятно, от расстройства нервов. Табак есть, главным образом, растение… когда я читаю лекцию, то обыкновенно подмигиваю правым глазом, но вы не обращайте внимания; это от волнения. Я очень нервный человек, вообще говоря, я глазом начал подмигивать в 1889 году 13-го сентября, в тот самый день, когда у моей жены родилась, некоторым образом, четвёртая дочь Варвара. У меня все дочери родились 13-го числа. Впрочем (поглядев на часы), ввиду недостатка времени, не станем отклоняться от предмета лекции. Надо вам заметить, жена моя содержит музыкальную школу и частный пансион, то есть не то что бы пансион, а так, нечто вроде. Между нами говоря, жена любит пожаловаться на недостатки, но у неё кое-что припрятано, этак тысяч сорок или пятьдесят, у меня же ни копейки за душой, ни гроша – ну, да что толковать! В пансионе я состою заведующим хозяйственною частью. Я закупаю провизию, проверяю прислугу, записываю расходы, шью тетрадки, вывожу клопов, прогуливаю женину собачку, ловлю мышей… Вчера на моей обязанности лежало выдать кухарке муку и масло, так как предполагались блины. Ну-с, одним словом, сегодня, когда блины были уже испечены, моя жена пришла на кухню сказать, что три воспитательницы не будут кушать блинов, так как у них распухли гланды. Таким образом, оказалось, что мы испекли несколько лишних блинов. Куда прикажете девать их? Жена сначала велела отнести их на погреб, а потом, подумала и говорит: “Ешь эти блины сам, чучело”. Она, когда не в духе, зовёт меня так: чучело, или аспид, или сатана. А какой я сатана? Она всегда не в духе. И я не съел, а проглотил не жевавши, так как всегда бываю голоден. Вчера, например, она не дала мне обедать. “Тебя говорит чучело кормить не для чего…” Но, однако (смотрит на часы), мы заболтались и несколько уклонились от темы. Будем продолжать. Хотя, конечно, вы прослушали бы теперь романс, или какую-нибудь этакую симфонию, или арию… (Запевает.) “Мы не моргнём в пылу сраженья глазом…” Не помню уж, откуда это… Между прочим, я забыл сказать вам, что в музыкальной школе моей жены, кроме заведования хозяйством, на мне лежит еще преподавание математики, физики, химии, географии, истории, сольфеджио, литературы и прочее. За танцы, пение и рисование жена берёт особую плату, хотя танцы и пение преподаю тоже я. Наше музыкальное училище находится в Пятисобачьем переулке, в доме № 13. Вот почему-то, вероятно, и жизнь моя такая неудачная, что живём мы в доме №13. И дочери мои родились 13-го числа, и в доме у нас 13 окошек… Ну, да что толковать! Для переговоров жену мою можно застать в всякое время, а программа школы, если желаете, продаётся за 30 коп. за экземпляр. (Вынимает из кармана несколько брошюрок.) И вот я, если желаете, могу поделиться. За каждый экземпляр по 30 копеек! Кто желает? (Пауза). Никто не желает? Ну, по 20 копеек! (Пауза). Достаточно. Да, дом №13! Ничто мне не удаётся, постарел, поглупел… Вот читаю лекцию, на вид я весел, а самому так и хочется крикнуть во всё горло или полететь куда-нибудь за тридевять земель. И пожаловаться некому, даже плакать хочется… Вы скажите: дочери… Что дочери? Я говорю им, а они только смеются… У моей жены семь дочерей… Нет, виноват, кажется, шесть… (Живо.) Семь! Старшей из них, Анне, двадцать семь лет, младшей семнадцать. Милостивые государи! (Оглядывается.) я несчастлив, я обратился в дурака, в ничтожество, но в сущности вы видите перед собой счастливейшего из отцов. В сущности это так должно быть, и я не смею говорить иначе. Если б вы только знали! Я прожил с женой тридцать три года, и, могу сказать, это были лучшие годы моей жизни, не то чтобы лучшие, а так вообще. Протекли, они одним словом, как один счастливый миг, собственно говоря, черт бы их побрал совсем. (Оглядывается.) Впрочем, она, кажется, ещё не пришла, её здесь нет, и можно говорить все, что угодно… я ужасно боюсь… боюсь, когда она на меня смотрит, да, так вот я и говорю: дочери мои так долго не выходят замуж вероятно потому, что они застенчивы, и потому, что мужчины их никогда не видят. Вечеров жена моя давать не хочет, на обеды она никого не приглашает, это очень скупая, сердитая, сварливая дама, и потому никто не бывает у нас, но… могу вам сообщить по секрету… (Приближается к рампе.) Дочерей моей жены можно видеть по большим праздникам у тетки их Натальи Семеновны, той самой, которая страдает ревматизмом и ходит в этаком желтом платье с черными пятнышками, точно вся осыпана тараканами. Там подают и закуски. А когда там не бывает моей жены, то можно и это… (Щелкает себя по шее). Надо вам заметить, пьянею я от одной рюмки, и от этого становится хорошо на душе и в то же время так грустно, что и высказать не могу; вспоминаются почему-то молодые годы, и хочется почему-то бежать, ах если бы вы знали, как хочется! (С увлечением.) Бежать, бросить все и бежать без оглядки… куда? Все равно куда… лишь бы бежать от этой дрянной, пошлой, дешевенькой жизни, превратившей меня в старого, жалкого дурака, старого, жалкого идиота, бежать от этой глупой, мелкой, злой, злой, злой скряги, от моей жены, которая мучила меня тридцать три года, бежать от музыки, от кухни, от жениных денег, от всех этих пустяков и пошлостей… и остановиться где-нибудь далеко- далеко в поле и стоять деревом, столбом, огородным пугалом, под широким небом, и глядеть всю ночь, как над тобой стоит тихий, ясный месяц, и забыть, забыть… О, как бы я хотел ничего не помнить!…Как бы я хотел сорвать с себя этот подлый, старый фрачишко, в котором я тридцать лет назад венчался… (срывает с себя фрак) в котором постоянно читаю лекции с благотворительною целью… Вот тебе! (Топчет фрак.) Не нужно мне ничего! Я выше и чище этого, я был когда-то молод, умен, учился в университете, мечтал, считал себя человеком… Теперь не нужно мне ничего! Ничего бы, кроме покоя… кроме покоя! (Поглядев в сторону, быстро надевает фрак.) Однако за кулисами стоит жена… Пришла и ждет меня там… (Смотрит на часы.) Уже прошло время… Если спросит она, то, пожалуйста, прошу вас, скажите ей, что лекция была…что чучело, то есть я, держал себя с достоинством. (Смотрит в сторону, откашливается.) Она смотрит сюда… (Возвысив голос.) Исходя из того положения, что табак заключает в себе страный яд, о котором я только что говорил, курить ни в каком случае не следует, и я позволю себе, некоторым образом, надеяться, что эта моя лекция “о вреде табака” принесет свою пользу. Я все сказал. Dixi et animam levavi! (Сказал и душу облегчил!) (Кланяется и величественно уходит).

Приложение 20

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: