Тема 4. Вербальные преступления против личности 5 страница

В подобной коммуникативной ситуации свобода общения, порожденная кооперативным потенциалом шутки, придает тексту-иронии инвективный характер. Значительная дистанция между собеседниками порождает в критическом газетно-публицистическом выступлении дополнительные прагматические смыслы, несущие заряд инвективности в силу направленности на отрицательную оценку деловых качеств, профессиональной квалификации объекта текста. Сама насмешка в этом случае представляет собой «рыхлую смесь» фактов и оценочных суждений. Ср.:

«Народ так впечатлился увиденным, что посыпались вопросы… Типа, кто это такая шустрая. Уж не новая ли пассия Самого? Так вроде слишком уж молода… Когда разъяренной девице сделал замечание один из депутатов Зеленоградского районного Совета и попросил представиться, выяснилось: гром и молнии мечет пресс-секретарь областного суда… Глядишь, через пару лет она возглавит один из райсудов Калининграда» (КНК, июнь, 2004, №213, с.16).

Характер проявления отношения индивидов друг к другу определяется теми формами социокультурной коммуникации, которые существуют в данной стране в конкретно данное время. Моделируемое в публикации речевое поведение журналиста является нарушением коммуникативной свободы пишущей личности в силу сложившихся в социокультурной общности запрета на шутки в подобной ситуации. Насмешка в данном контексте предстает проявлением антигрупповой морали. Судебная система как гарант правосудия должна пользоваться доверием общественности. Приписывание представителям судебной власти неблаговидных черт характера и отношения, необоснованная их критика может подорвать доверие общественности к честности и добросовестности судебной системы как таковой.

Коммуникативная дистанция участников дискурса в данном случае обусловлена их социальным статусом: журналист независимой региональной газеты – представитель судебной власти региона. Инициация насмешки при подобных неоднозначных социальных позициях собеседников и явилась причиной затяжного информационного конфликта между ними.

Дистанция между автором и субъектом критического выступления может стать результатом того, что в их возрасте обнаруживается существенная разница. В современном обществе, представляющем собой систему осмысленных коммуникаций, проблема межпоколенного общения приобретает чрезвычайно актуальное звучание. С изменением условий социализации новых поколений, сменой ценностных ориентаций в обществе, нарастанием тенденций отчуждения приватных интересов молодых поколений от интересов всего общества количество деструктивных факторов в сфере межпоколенной коммуникации увеличивается, что способствует появлению глубоких разногласий в отношениях между поколениями.

В этой связи насмешливая тональность текста также способна нанести моральный вред старшему по возрасту объекту текста, унизить его достоинство и репутацию, что обусловлено спецификой психических и психологических характеристик каждой возрастной группы, спецификой мировоззрения, миропонимания, ценностных ориентаций, задающих общую направленность интересам и устремлениям личности, иерархию индивидуальных предпочтений и образцов. Ср.:

«В начале марта 2003 года 67-летняя (!) жительница г. Гусева Антонина Игнатьевна Могилина купила в местном зоомагазине этот самый злополучный корм. Который для попугаев. Имелся ли у нее попугай – история умалчивает. Доподлинно известно другое – хитроумная бабуля выбрала из корма … зерна конопли! И посеяла их для начала в цветочные горшки… Из 38 зернышек проросли все. К концу мая всходы заколосились – и пенсионерка заботливо высадила их на личном приусадебном участке в поселке Первомайское (34 куста бабушка-аграрий огородила полиэтиленовой пленкой, а еще 4 куста поместила на открытый грунт). Смелый инновационный опыт Могилиной прервали сотрудники Госнаркоконтроля…» (КНК, август, 2004, № 221, с. 12).

Подобная насмешка наносит ущерб идентичности объекта текста с окружающей средой, без которой не может быть построен образ мира человека. Очевидно, что собеседник рассматривает дискурс оппонента не только как возможность выражения собственной интенции, но и как форму невербального поведения. Интерпретируя данный дискурс, собеседник составляет мнение о себе. Старший по возрасту объект текста воспринимает анализируемую насмешку как оскорбление в силу того, что не принимает предписанные младшим по возрасту автором текста идентичности в окружающей среде. Противоречия социальной интеграции журналиста порождают социально-статусные основания появления барьеров в коммуникации со старшим по возрасту собеседником, связанных с соотносительным положением коммуникантов в социальной системе, обусловленным их социально-экономическим положением, образом жизни, общественной деятельностью, отношением к социальным ценностям, а также демографическими, культурологическими, профессиональными и т.д. характеристиками.

Участие насмешки в процессе социального познания предопределено существованием «отраженного» конфликта, который несет в себе информацию о ситуации и лицах, и используется в целях сатирического изображения актуального социального события. Рациональному осмыслению и имплицитному эмоциональному осуждению подвергаются явления, представляющие для автора публицистического текста и лиц, вовлеченных в этот текст, большую ценность, что наделяет текст определенной степенью инвективности. Наблюдать за тем, что делают, например, чиновники инстанций региональной власти, не включая в результаты этих наблюдений критику, насмешку и другие эмоциональные формы анализа, оказывается для журналиста невозможным, поскольку в противоречии оказываются общие социальные ценности. При этом в публикации часто имеет место смешение результатов наблюдений и их оценки, что и порождает инвективный эффект текста в целом.

Ирония сопровождается преувеличением, что провоцирует защитную реакцию со стороны субъектов текста, а не то понимание, на которое исходно рассчитывал журналист. Содержание публикации в большей мере определяет степень ее инвективности при освещении ситуаций и характеров, раскрывающихся в момент взаимодействия противоречий общественно-трудовых и нравственных процессов.

Инструментом насмешки предстает сатирический анализ нравственно-этических проблем, решение которых выявляет разницу в убеждениях журналиста и объектов текста, наиболее стабильных оценочных компонентах их картин мира. Когда дело касается ценностей и убеждений, авторское освещение острой социальной ситуации воспринимается объектом текста тоже как оскорбление, получающее свое выражение в речевой раскованности, имплицитной многокрасочности и эмоциональной остроте газетной публикации. Например:

«…Но простите, нас-то за «мнение» судят в хвост и гриву?! Если в какой-то публикации есть риторический вопрос или конструкция в сослагательном наклонении, или предположение… - все это вменяется нам в качестве утверждения. И требует тонны-другой документальных (не свидетельских!) доказательств. Логика Фалеева и К: Золотухину позволено то, за что регулярно они же судят Рудникова» (КНК, апрель, 2004, №207, с. 16).

В данном высказывании содержится прямая нацеленность на конкретное лицо, занимающее высокое положении в региональных судебных инстанциях, и оценка профессиональной деятельности этой личности, способствующая возникновению аффекта. Предметом иронии становятся деловые качества чиновника, его небеспристрастность в принятии судебных решений. Критический разбор ситуации, благодаря парадоксальности ее воспроизведения, позволяет полнее и глубже охарактеризовать суть противоречия. Подобная журналистская стратегия была воспринята объектом текста как оскорбление, нацеленное на дискредитацию его чести и достоинства.

Газетная ирония при реализации указанной стратегии все определеннее движется к большей рациональности и одновременно к сдержанности в применении художественно-образных средств, аллегорический намек сопровождается имплицитным, замаскированным обличением. Достигается это в единстве рационально-логического и эмоционального отражения актуальной социальной ситуации, в подчинении иронического анализа конкретным практическим задачам общества.

При определении инвектогенности иронической насмешки основную прагматическую роль играет содержание речи, экстралингвистические условия коммуникативного акта. Инвектогенный характер данных речевых факторов дает возможность оценить шутливый тон текста как недопустимый («неприличный»), дискредитирующий честь, достоинство и деловую репутацию объекта текста. К условиям, трансформирующим насмешку в оскорбление, можно отнести коммуникативную или иную дистанцию между оппонентами по дискурсу, имплицитно выраженная отрицательная оценка профессиональной деятельности личности, приводящая объекта текста к аффективному состоянию, общественному порицанию речевого поведения журналиста, что вызывает затяжной информационный конфликт.

Подобная стратегия журналиста характеризуется нарушением границ коммуникативной свободы, установленных социокультурным сообществом, поскольку представляет собой факт речевой агрессии, направленного на то, чтобы опорочить доброе имя лиц, занимающих в регионе высокое социальное положение. Конфликт убеждений и ценностей при этом является изоморфным реальному противоречию мнений между журналистом и объектом текста.

В дискурсе региональной прессы формой функционирования имплицитных речевых средств инвективного содержания выступают определенные жанры: фельетон, памфлет, пародия. В центре внимания данных жанров находятся факты негативной информации (факты, которые сами по себе несчастье, беда, кризис, конфликт, горе, катастрофа, крушение надежд и т.п. или оцениваются журналистом как таковые). В качестве темы данных жанров в региональной прессе избирается изображение определенной сферы жизнедеятельности социального организма. При этом журналиста интересуют вопросы внутренней политики и внутренних конфликтов в регионе, преступления должностных лиц и социальные аномалии. Объект текста использует механизм обработки подобных жанров, нежелательный для автора газетного текста, это механизм своеобразного контрсценария. Для текстов, ориентированных на воздействие, контрсценариями и предстает разного рода критика, рациональный анализ, а также воздействие, провоцирующее агрессию против автора.

При критическом освещении негативных, с точки зрения журналиста, сторон деятельности личности, занимающей высокое социальное положение, данные жанры в прагматическом плане являются наиболее оптимальными именно для имплицитного выражения оскорбительного смысла. Инвективный смысл подобных жанров является доказуемым только в одном из интерпретационных вариантах, что дает возможность журналисту избежать прямых оскорблений, за которые его можно привлечь к суду.

Отрицание оскорбительности, вменяемое объектом текста журналисту, при использовании данных жанров основывается на том, что их речевую канву образуют общеупотребительные слова, которые согласно литературным нормам не относятся к уничижительным. Однако прагматические условия их употребления порождают дополнительные (имплицитные) смыслы, несущие заряд инвективности в силу направленности на отрицательную оценку профессиональной квалификации и деятельности лица, занимающего в регионе значительный пост. Именно поэтому в данных жанрах наблюдается факт нарушения журналистом допустимого диапазона коммуникативной свободы.

Относительная автономность анализируемых речевых жанров обеспечивает для журналиста возможность варьировать их формы, в которых представлено авторское отношение к возникшей ситуации и способам ее позитивной трансформации, без чего вряд ли возможно говорить о какой-либо коммуникативной свободе вообще. Острота сложившейся в регионе ситуации социального конфликта оказывает сильнейшее влияние на выбор той или иной жанровой формы. Наши наблюдения свидетельствуют, что региональные журналисты все чаще прибегают к симбиозу жанров, синтезированию образов и ситуаций, понятий и концепций, что позволяет сделать авторское мнение более обоснованным, высветить противоречивость убеждений и ценностей. Чем выше значимость явления, ситуации для индивида или общества в целом, тем сильнее энергетический потенциал при ее жанровом воплощении.

Потребности критического анализа проблемных социальных ситуаций заставляют журналиста прибегать к «чистому» использованию средств различных газетно-публицистических жанров, что приводит к сращению их структур и появлению гибридных жанров – фельетон-статья, статья-пародия, сатирическая корреспонденция. Создающаяся подобным жанровым симбиозом ритм и аритмия повествования отражает развитие социального противоречия и процесс движения критической мысли.

В поисках новых средств интерпретации социальной действительности журналист региональной прессы все решительнее прибегает к речевому моделированию ситуации, в которой частное проявление произвола местных чиновников рассматривается как угроза функционированию общества в целом. Эмоциональный портрет обобщенного адресата в региональном газетно-публицистическом дискурсе намного ярче в силу имплицитно актуализируемой ценностной оппозиции «свои – чужие».

Поэтому в заключение критического повествования развязка отраженного социального конфликта совпадает с выводом, критическим обобщением. Критическое газетно-публицистическое выступление, как правило, заканчивается выводами, суммирующими все причинно-следственные аспекты острой социальной проблемы. Апелляция к читателю повышает эмоциональный модус публикации. Ср.: «Итак, мы снова напоминаем нашим читателям: бороться с судейским произволом можно и нужно. Пишите жалобы, приходите в Думу на процедуру согласования… не факт, что вам дадут слово…Надо пробовать. Пока наше с вами правосудие не стало «кривосудием» окончательно» (КНК, январь, 2004, №192, с.4);

«…может, судейским работникам в Калининграде следует сменить эмблему – и поставить вместо Фемиды двуликого Януса?.. Чтоб народ не очень-то обольщался… Судя по несметным откликам наших читателей, ставших жертвами судебного произвола – давно пора. Потому что произвол в Калининграде прогрессировал: теперь это беспредел» (КНК, апрель, 2004, №207, с.16);

«Честно говоря, у вас в Калининграде с квартирами такое сплошь и рядом происходит…При молчаливом согласии (а может и соучастии) правоохранных органов. Быть одиноким, пожилым и при квартире в Калининграде просто опасно» (КНК, январь, 2004, №193, с.10).

Так сливаются приемы сюжетно-композиционного построения и анализа – другими словами: форма газетной публикации и конфликтное содержание. Подобные сюжетно-композиционные особенности публикации, вне зависимости от того, содержат ли они конкретный адрес критики, предусматривают единство логического анализа и эмоционально-образного обобщения, придают журналистскому тексту потенциальный инвектогенный характер, что становятся основой затяжных информационных конфликтов в регионе между представителями местной власти и автором-журналистом. Как показывают примеры, эмоциональная наэлектризованность региональных газетно-публицистических дискурсов часто придает общему эмоциональному содержанию характер речевой агрессии.

Установка на восприятие шкалы ценностей, приемлемой для современного регионального сообщества в условиях фельетона-статьи и сатирической корреспонденции, как иллюстрируют примеры, создает особые условия для вербализации и заполнения семантической области «можно- нельзя» в газетном дискурсе. Более востребованным оказывается именно имплицитный способ вербализации семантики разрешения и запрета, который реализуется в бессубъектных синтаксических конструкциях констатирующего или прогнозирующего характера.

Жанровая гибкость фельетона-статьи, сатирической корреспонденции дают возможность журналисту «преодолеть» систему ограничений, накладываемых на его коммуникативную свободу социокультурными нормами, и при этом вызвать не только эмоциональное переживание субъекта текста, но и его интеллектуальное осмысление отраженных событий, то есть, в конечном счете, ответную реакцию «персонажей» своих публикаций. В этом случае журналисту удается избежать прямых оскорблений, за которые можно привлечь к суду. У данных жанров обнаруживаются большие прагматические возможности моделировать мир - иногда пря­мыми искажениями, иногда замалчиваниями, концентрацией одних фактов и игнорированием других.

На наш взгляд, выявление следствий, вытекающих из обсуждаемой здесь проблемы, предполагает поиск ответов на следующие вопросы.

1. Какие устойчивые приемы прагматического оформления высказываний, присущие данным жанрам, способствуют тому, что журналисту региональной прессы удается выдвинуть резкие обвинения своему оппоненту и в то же время избежать преследования в судебном порядке?

Анализируемые жанры прежде всего не предполагают таких высказываний, которые не соответствуют интенциональным и ценностным установкам, применяемым в сфере газетно-публицистического дискурса. Так, например, в ситуации регламентированного институционного дискурса по законам публицистических жанров не допускаются высказывания типа «Местные судьи берут взятки у наркоторговцев и принимают поэтому гуманные в отношении их судебные решения». Подобные высказывания не противоречат требованиям постулата релевантности (для журналиста естественно рассуждать о региональных судебных инстанциях), но подлежат ограничению в силу очевидного их несоответствия фундаментальной цели газетно-публицистического дискурса, вытекающей из этой цели ведущей стратегии речевого поведения пишущей личности (а именно стратегии позитивной презентации своего мнения). В связи с этим журналист моделирует ситуацию, в которой стержневая мысль представляется в имплицитном виде, через искусственную отвлекающую внимание интригу. В результате оказывается, что объекта текста интригуют не столько перипетии самого действия, сколько возможности использования ассоциативного мышления, разгадки социально-нравственного парадокса, активно включенного в общий контекст публикации, что и является яркой прагматической чертой анализируемых жанров. Ср.:

«На том же Западе гуманизма и демократии не в пример больше, чем у нас… однако с наркодилерами там почему-то не церемонятся. Сажают на двадцать-тридцать лет (с учетом всех смягчающих обстоятельств). То ли их судьи лучше наших понимают, что здоровье нации (да что здоровье… будущее!) – не шутка… То ли тамошние слуги Фемиды взяток не берут. Особенно у наркомафии…» (КНК, август, 2004, №222, С.16).

Если понимать данный текст в буквальном смысле, то в нем отрицается возможность прямого обвинения местных судей в неблаговидных поступках. Однако имплицитное его значение, формирующееся с учетом общего контекста публикации, именно таково. Но оно существует как одна из возможных форм интерпретации текста, что передает противоречивое представление о судьях. Речь идет здесь не о реальных судьях, а об их образе. «Журналист описывает не событие как таковое и не сценарий как таковой, а их психический образ… Событие выступает в сознании журналиста в виде образа события…» [Понятие чести и достоинства…, 1997: 52]. Автор рисует образ региональных судей и пытается посредством прагматики жанра фельетон-статья передать собственное негативное отношение к ним. При этом дискурсивный маркер «то ли» выявляет скрытую коммуникативную стратегию журналиста на осторожность, выражение неопределенного отношения к поднятой в публикации теме, ситуации в целом и ее действующим лицам.

Жанры фельетона-статьи и сатирической корреспонденции предоставляют возможность пишущей личности по заметному снижению на языковом (конвенциональном) уровне «агрессивного потенциала» деонтических, аксиологических и эмоциональных модусов высказываний. Эпистемика газетно-публицистического дискурса представляет собой сложное динамическое образование, опорной точкой которого предстает мнение журналиста, которое не предполагает верификации. Модальные компоненты высказывания «гармонизируют» языковые нормы с культурно-этическими, переводят высказывания с утверждениями о фактах в разряд высказываний, выражающих мнение. При этом сохраняется злободневный характер его фактического содержания.

Вот как, например, журналист выражает свое мнение о деятельности судей посредством модальных компонентов высказывания:

«Борис Саваков стоял как скала. Дескать, его оговаривают. В жизни никого он не бил ногой. Ни по спине, ни ниже… Мол, на самом деле бывшие коллеги-милиционеры…ищут повод, чтобы прервать его карьеру судьи…» (КНК, декабрь, 2003, №189, с.3);

«Тут Олифер осеклась. Видать, вспомнила, что суд – все-таки не частная лавочка…» (КНК, февраль, 2004, № 196, с. 20).

В рамках регионального критического выступления, созданного в жанре фельетона-статьи и сатирической корреспонденции, обнаруживаются ограничения на производство высказываний с деонтическими параметрами («должен», «обязан»). Подобные публикации не предлагают конкретных мер по устранению отмечаемых правонарушений со стороны субъекта текста. В единстве логического анализа публикации и ее эмоционально-образного обобщения данные модусные компоненты высказывания содержатся в контексте отмечаемого пишущей личностью факта, эпизода, случая. Вместе с тем, дискурсивные маркеры «дескать», «мол», «видать» выявляют скрытую коммуникативную стратегию пишущей личности на дискредитацию объекта текста, вводят аргументы, умоляющие его авторитет. Слова мол, дескать, видать выражают сомнительность, мнимость, отношение сообщения к его источнику, т.е. они указывают, что сообщение не является мнением пишущего, а получено из каких-либо источников, журналист же только пересказывает, передает полученные сведения.

Следовательно, анализируемые слова в приведенном контексте несут двойную нагрузку: во-первых, оно показывает, что сообщаемые в данном предложении сведения являются не мнением автора, а получены из неопределенного источника, во-вторых, употребляя их, автор показывает, что он сомневается в истинности полученных сведений. Такое в некотором смысле парадоксальное (с одной стороны, ссылаюсь на авторитетный источник, с другой - тут же ему не верю) употребление подобных слов может свидетельствовать о регулярно применяемой журналистами стратегии ухода из «зоны риска», когда автор текста, осознавая его потенциальную конфликтогенность, пытается обезопасить себя, употребляя подобного рода слова, дистанцируясь от сообщаемого. Это не устраняет подспудных трудностей, присущих данным жанрам. Трудности связаны прежде всего с определением баланса между остросатирической природой жанра и степенью скандальности, предосудительности фактов, которые излагаются журналистом региональной прессы.Другими словами, объект текста самостоятельно извлекает имплицитно выраженную линию исправления своего социального поведения, что усиливает конфликтогенность анализируемых жанров. Журналист навязывает объекту текста собственные размышления над сложившейся конфликтной ситуацией, что не может быть принято второй стороной.

В отдельных случаях журналист моделирует социально-психологические мотивы действий лиц, занимающих вышестоящие посты, имплицитно сигнализирующие о негативных оценках первого. Основная часть негативной информации оформляется в качестве авторских интерпретаций и обобщений чрезвычайно глобального характера, как будто основанных на фактах, касающихся действий объекта текста. Например:

«Члены коллегии просто онемели. Присутствующие в зале кандидаты в судьи потупились и втянули головы в плечи. В конце экспрессивной речи у Ильясовой вырвалось: «Я… выстраивала коллектив много лет… мне не нужны в этом коллективе интриги!» Тут все и стало на свои места. Действительно, у пожилой председательницы были все основания опасаться более молодой, представительной…и весьма опытной Обуховой. Да уж… Допусти такую в свой «выстроенный коллектив» - и неизвестно, удастся ли Ильясовой досидеть в теплом кресле председателя суда до пенсии» (КНК, апрель, 2004, №203, с. 3).

Излагая свое мнение о деятельности объекта текста и его ближайшего окружения, журналист фактически обвиняет юридическое лицо в злоупотреблении служебным положением. В связи с этим можно утверждать: негативная, порочащая объект текста информация, являясь составной частью комментария к тем фактам, о которых сообщается в публикации, воспринимается в качестве закономерных, логически оправданных выводов. Такая скрытая эмоциональная информация подается в утвердительной форме и не содержит прямых или имплицитных оскорблений, унижающих достоинство персонажа.

Подобные оценки понижают авторитет объекта текста, подрывают доверие к нему.

Таким образом, эмоциональный модус также содержится в конфликтогенном высказывании в скрытом виде. Они субъективно конструируются журналистом из «сырья» реальных фактов и диктуются противопоставлением экстралингвистических интересов участников конфликтного дискурса.

2. Насколько жесткой является соответствующая система социокультурных ограничений на коммуникативную свободу журналиста региональной прессы?В каких случаях разумно говорить о том, что такое-то высказывание в журналистском дискурсе невозможно, а другое предстает маловероятным?

Очевидно, что журналист призван избегать прямых инвективных актов в адрес объекта текста, подкреплять свою публикацию непроверенной информацией, «голыми» результативными фактами без их проработанного вывода из социально-психологического контекста, сложившегося в регионе. Зачастую журналист «добывает» только факты якобы противоправного поведения лиц, занимающих в регионе высокие посты. Данные факты, как правило, исключают истинные мотивы подобного поведения, поэтому журналист прибегает к субъективной реконструкции мотивировки, за которую его потенциально могут привлечь к суду. Журналистская деятельность автора газетного текста мотивируется стремлением по-особому концептуализировать окружающую действительность, авторизовать повествование, структурировать и актуализировать собственные коммуникативные интенции и категории оценки, а, следовательно, и значимые для усиленного воздействия на объект текста имплицитные смыслы.

В качестве эффективного обходного пути в этом случае и предстают публицистические жанры статьи-фельетона и сатирической корреспонденции, стилистико-прагматический потенциал которых и дает возможность пишущей личности заметно расширить свою коммуникативную свободу при субъективном расследовании фактов реальной действительности, выдвинуть против своей «жертвы» имплицитно выраженные обвинения, нередко приобретающие резкий характер.

Так, жанр сатирической корреспонденции предполагает сокрытие источника информации. Анализ публикаций из региональных СМИ показывает, что фактическая информация при этом целенаправленно переводится в разряд слухов, а реальные лица, заслуживающие, по мнению журналиста, резкого обвинения, не называются в публикации. Автора подобных публицистических выступлений достаточно трудно привлечь к гражданской и уголовной ответственности, поскольку настоящих имен и фамилий в статье не указывается, объекты текста могут лишь догадываться, что именно их деятельность получила в региональной газете критическую оценку. Например:

«Говорят, вовсе маленький городок П. утонул в войне за главное кресло губернии. В этой гонке никто не обращает внимания даже на тех кандидатов, которые собираются самим городком управлять. Какое там! Губерния – главнее городка! Злые языки болтают, что под эту гребенку даже борцов за трудовые права загребли. Им-то, беднягам, совсем туго приходится – недавно соглашение подписали, что будут во всем одну большую партию поддерживать. А она возьми да и выдвини в кандидаты старого противника всех профсоюзных движений и завоеваний! Теперь профсоюзы, хоть и плюются, а договор выполнять приходится: встречи в трудовых коллективах организуют, листовки разносят, агитируют. И правильно – уговор дороже денег! Одна у них надежда, что победит другой кандидат и не придется им потом краснеть, стоя на стелобаде у главного дома управления городком П., митингуя и привлекая к себе внимание того человека, за которого еще совсем недавно отдавали свои голоса». (КВ, 21.11. 2004).

Обороты «говорят», «злые языки болтают» неопределенно высвечивают источник критики объектов текста. Одновременно подобным образом журналист снимает с себя прямые обвинения в адрес претендентов за кресло мера, имплицитно намекает на псевдосочувствие со своей стороны к объектам критики. Публикация представляется таким образом, что журналист всего-навсего передает слух, за который он не несет личную ответственность. Однако данное газетное выступление наносит ущерб репутации объектов текста, поскольку передает порочащий слух, основанный на неточных сведениях. Даже позитивная информация в сатирической корреспонденции является одним из приемов создания иронии. Поэтому говорить всерьез о существовании позитивной информации в контексте данного жанра не приходится, более того, даже нейтральная информация, помещенная в такой контекст, закономерно приобретает ироническую составляющую.

Таким образом, в данном контексте фактически присутствуют недопустимые для газетной публикации речевые действия, поскольку они содержать инвективу и крайне резкую негативную оценку. Но совершение данных действий в рамках публицистического жанра сатирической корреспонденции сопровождается нейтрализацией их негативного характера, «вытеснение» этого характера в разряд имплицитных смыслов. В результате экспрессивные речевые акты оказываются завуалированными под констативные, что, в свою очередь, позволяет журналисту избежать явного выражения этических оценок «нравственно – безнравственно», «морально – аморально», являющихся аффективным компонентом социальной установки, не согласующимся с ценностными ориентациями объектов текста.

Жанр сатирической корреспонденции, другими словами, дает возможность пишущей личности реализовать иллокутивную составляющую своей коммуникативной свободы при соблюдении внешних ограничений на дискурсивную сферу региональных СМИ, то есть, в конечном счете, предстает как маскировочный коммуникативный ход. Знаковость коммуникации дает возможность журналисту конструировать так называемое символическое поведение, непосредственно связанное со строительством воображаемых миров, в которых символическое намного значительнее реального. Символическое поведение замещает реальность, действуя в строгом знаковом контексте и порожденном им хронотопе. Оно как бы адаптирует мир в соответствии с желаниями пишущей личности. В рамках газетной публикации мир утрачивает сопротивляемость и «лепится» автором по законам жанра сатирической корреспонденции.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: