ЗАКОНЫ МЕЖЭТНИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ

Различные народности суть различные органы в целом теле человечества.

В. С. Соловьев

Обнаружено несколько главных регуляторов межэтнических отношений. Это: социальная дистанция, относительная величина статусов, групповые стереотипы оценок.

Сформулировано правило: чем меньше этническая дистанция между этносами (например, между русскими и украинцами), тем более существенными представляются различия между ними, и, наоборот, чем дальше дистанция (например, поляки и японцы), тем более значимыми становятся совпадения. При этом наиболее строгому контролю и регламентации при сравнениях подвергаются те сферы жизни, которым данная культура придает большее значение и ценность, т. е. в одном случае различиям, а в другом сходству. Этой закономерностью Фрейд с этнической дистанцией связал межгрупповую враждебность и внутригрупповую сплоченность. Он писал:

«Соседние, во многом близкие друг другу национальные общности, враждуют между собой, например, испанцы и португальцы, северные и южные немцы, англичане и шотландцы. Я назвал это «нарциссизм малых различий». Фрейд не раз отмечал: «Чем ближе взаимоотношения, тем напряженнее конфликт», из чего следует, что самыми Ожесточенными спорами являются споры между ближайшими культурами, так сказать, родственными.

Многие ученые считают, что страны со значительным языковым, религиозным и культурным разнообразием более устойчивы, у них больше шансов сохранить демократическую направленность в преобразованиях. Здесь напрашивается аналогия со сложной экологической системой. В биологии известно, что устойчивость экологических систем тем выше, чем выше их разнообразие. Искусственное упрощение, экосистемы "(например, за счет воздействия человека) приводит к «загрублению») внутренних ее связей, потоки (энергетические, материальные и т. п.) становятся менее дифференцированными, но зато более сильными, интенсивными, начинается массовое размножение вредных для экосистемы видов, нарушаются регулирующие обратные связи, и система рано или поздно разваливается, гибнет. Слишком простая, грубая система оказывается очень уязвимой при изменении условий существования. То же относится и к обществу, к отдельным коллективам. Вес общество можно рас­сматривать как некоторую сеть различных коллективов, залог устойчивости этой сети — в ее разнообразии.

Поэтому, говоря о роли дистанции, нельзя не отметить, что тенденция, поддерживающая различия, может рассматриваться как прогрессивная, поскольку, кроме этнической и моральной ценности, она спасает человечество от культурного однообразия, сенсорного голода. Унификация национальностей неизбежно ведет к исчезновению необычайного богатства и разнообразия нравов, верований и обычаев. В этом смысле можно до некоторой степени согласиться с тем, что в своих собственных глазах любое из множества обществ Земли с моральной убежденностью заявляет, что именно в нем конденсируется весь смысл и все достоинства, на какие способна человеческая жизнь. С этой точки зрения позиция истинного демократизма требует прежде всего умения ценить самобытные черты собственной национальной культуры, предполагая равную законодательную защиту каждого языка и каждой религии народов, проживающих на территории данного государства. Язык и религия — главные культурные завоевания человечества, и их ассимиляция ведет к культурному обнищанию и вырождению.

Объективная величина культурной дистанции усиливается и таким ситуативным фактором, как конкуренция (за рынки сбыта, территорию, политическое влияние и т. п.). Конкуренция подчеркивает, а кооперация затушевывает границы между группами. В данном случае причина взаимного неприятия — различие не только вечных ценностей, но и актуальных критериев, которое усугубляется и различием целей. При несовместимости не только ценностей, но и современных целей у народностей создаются предпосылки враждебности. Как установил Тэджфел, в таких ситуациях стремительно нарастает подчеркивание различий между группами в пользу собственной.

Относительная величина статусов народов, подчеркнутая в законодательстве, этических нормах или традициях приводит к росту националистических тенденций. Поэтому всякое возвышение одного народа над другим ведет к массе и индивидуальных деформаций, и политических спекуляций. Таким образом, ущемление, ведущее к осознанию своей незащищенности, обостряя национальное самосознание, формирует установку на поиск такой референтной группы, отождествление с которой не составило бы труда и помогло бы избавиться от опыта поражений. Действуя от имени группы, человек как бы освобождается от многих моральных ограничений. При этом каждому участнику стало легче, а общественные лидеры обретают реальную силу для реализации опасных по­литических замыслов. Однако незащищенность части членов общества не является конструктивным выходом из положения. Например, когда после завоевания Персии арабами последователей Зороастрниской религии изгоняли из страны и они просились на жительство в Индию, то правители индийских княжеств соперничали друг с другом из-за бежавших от преследований персов: каждый из них изъявил готовность поселить этот трудолюбивый и честный народ в своем княжестве. И, нужно заметить, выиграли те, кому удалось принять к себе беженцев.

Снижение влияния на поведение личности различных способов психологической защиты, порождающих нарастание в обществе агрессии, негативизма или глубокого отчаяния, может быть достигнуто за счет некоторых социальных мероприятий. К ним надо, прежде всего, отнести все делающие понятными критерии достижения личностная всех членов общества, независимо от групповой принадлежности. Обнаружено, что даже большие различия воспринимаются как справедливые, если прямо и открыто аргументируется причина их введения и необходимость такой, скажем, временной дискриминации. Различия в статусе должны быть гласными. Очень не желательно их маскировать, скрывать, замалчивать — напротив, они должны декларироваться. Достижение ре­зультата должно зависеть от личных усилий, а не от милости сильных мира сего. Когда статусные различия между группами признаются законными, справедливыми обеими сторонами (высокостатусной и низкостатуеными группами), эффект внутригруппового фаворитизма незначителен. Сомнения в законности и справедливости статусных различий приводит к резкому росту фаворитизма,

Так или иначе, важно, чтобы человек ощутил себя неотрывной частью коллектива, членом народного тела. Еще В. М. Бехтерев отмечал, что «невзгоды, пережитые вместе, объединяют людей сильнее, чем общее благополучие». Вместе с тем и общее веселье тоже сплачивает людей. Когда мы смеемся вместе с кем-то, мы чувствуем себя свободнее и ближе к ним. Смех не только создает общность его участников, но и направляет их агрессивность против постороннего. Когда человек не может смеяться вместе с остальными, он чувствует себя исключенным, даже если смех вовсе не направлен против него самого. Отсюда понятно значение для сплочения общих праздников и траурных церемоний.

Надо понимать, что сплочение достигается постепенно. На этом пути, прежде всего, желательно исключить агрессивную реакцию против инородцев. Тогда сгладить травмирующее психику восприятие различий помогает юмористическое к ним отношение. Как известно, достаточно большое расхождении в ценностях легче обнаруживается через акцентирование смехового барьера. Тогда формируется позиция, в соответствии с которой «их» понятия настолько чужды нам, что не столько возмущают, сколько смешат. Этот социальный барьер — один из эффективных механизмов отклонения чуждой инфрмации, но не агрессивный. Пока еще мы отклоняем принятие, но уже не боимся «их», поэтому одновременно это и первая стадия усвоения иного взгляда на «те» понятия и традиции.

Во многих этнических конфликтах сторонам удается спокойно договориться об областях согласия лишь после того, как будут ясно обозначены сферы их расхождения. Выражение согласия с оппонентом вовсе не означает, что различия подходов к проблеме исчезли. Оно просто создает ситуацию, когда оппонент убеждается в том. что изложенные им взгляды вполне понятны и можно расслабиться. Теперь, сосредоточившись па различиях, можно убедиться в том, что они не так уж значительны, как это представлялось вначале обеим сторонам.

Смягчить конфронтацию может формирование объединяющей платформы — чрезвычайно значимой и актуальной цели общего дела: преодоление последствий стихийного бедствия, борьбы за спасение окружающей среды, за признание равных прав за всеми религиями, за, мир и т. п., отражающей объективную потребность во взаимозависимости и взаимопомощи. Взаимодействие в ходе совместных действий порождает групповые психологические явления. (За счет достижения целей, высших по отношению к целям, сепаратным для каждой группы.) В поведении и чувствах людей происходят изменения, появляются коллективные представления, несвойственные человеку, когда он действует вне группы.

Ослабление бремени выбора. В условиях фундаментальных преобразований, происходящих теперь в жизни нашей страны, каждый ее гражданин вынужден принять для себя и своей семьи много «судьбоносных» решений. Каждый день надо принимать решение — как жить дальше? Не упустим из виду, что социализм облегчил жизнь многих людей тем. что внушил им, что наш строй самый лучший в мире и позволил им за счет чувства «законной гордости» приобщиться к этой благодати. Как, известно, при этом была обеспечена уверенность в завтрашнем дне. [Пусть это было. на самом низком уровне, но обеспечение: жилья, работы, пенсии, медицинскою обслуживания и т.д.] Все это избавляло человека от необходимости непрерывно и осознанно строить свою жизнь. Теперь демократия налагает очень тяжелое бремя: повседневный выбор и ответственность за него.

Непосильность требуемых усилий приводит многих к трагедиям и ухудшению психического здоровья. Поэтому чрезвычайно важно, чтобы общество помогало своим гражданам решать эти задачи, хотя бы в переходный период, позволяя им успешнее адаптироваться к новым условиям. Для этого прежде всего необходима избыточная. надежная, доступная и оптимистически построенная информация. Ведь так необходимо сосредоточить силы на снижении чувства неопределенности будущего, которое сейчас испытывает практически каждый член общества. Как известно, размытость законодательной и нравственной основы общества, неуверенность в завтрашнем дне ведет к разгулу анархии или рождает острое желание приоткрыть завесу грядущего. История предлагает множество примеров, показывающих, насколько в период разгула анархии люди с циничным равнодушием переносят деспотизм и тиранию. И коль скоро государство не отвечает на запросы общества в области надежности законов и критериев нравственности, то растет неопределенность, ведущая к реально наблюдаемому сейчас разгулу астрологии, экстрасенсов, барабашек и т. п., что наносит непоправимый урон нашей науке и мировоззрению молодежи.

Грановская P.M., Никольская И.М.

ЭТНОЦЕНТРИЗМ

Везде, где есть цивилизация и свет звезды планету греет, есть обязательная нация на роли тамошних евреев.

И. Губерман

Ключевым понятием для проблемы национального самосознания яв­ляется понятие этноцентризм. Этноцентризм предполагает отношение к себе, представителю данной этнической группы, как к центру вселенной, образцу, которому должны следовать все остальные люди. Свое проис­хождение этноцентризм ведет от эгоцентризма — одного из фундаментальных механизмов раннего этапа развития мышления. Эгоцентризм — это некая ограниченность детского мировосприятия, обусловленная тем, что начало системы координат ребенка еще жестко связано с ним са­мим, и поэтому он не в состоянии перенести себя мысленно на позицию другого и смотреть на мир его глазами. Для него существует только единственная точка зрения — его собственная, и он абсолютно не спо­собен посмотреть на что-то с иной. В случае этноцентризма ситуация социально аналогичная. Человек остается жестко связанным с обоб­щенной Моделью Мира своей этнической группы и не может восприни­мать окружающее с иной позиции. Поэтому этноцентризм предопределяет восприятие человеком культуры другого народа через призму свое культуры. Отсюда следует, что ценности, нравственные установки, за крепленные в культуре данной этнической группы, в значительной мере направляют и ограничивают понимание действительности для каждого члена этой группы. Под влиянием укрепившихся стереотипов своей культуры, при необходимости перейти от слов к делу, человек преспо­койно отбрасывает свои же рассуждения, логически такие безупреч­ные, и поступает иррационально, руководствуясь чувством, <<сердцем», и получает от своего поступка удовлетворение. И это противоречие (между словом и делом) обычно не колеблет словесно сформирован­ного мировоззрения.

Покажем роль этноцентризма на результатах исследования, в кото­ром представителей различных этнических групп попросили упорядо­чить нации по степени их популярности. Американцы и англичане сдела­ли это похожим образом: на вершину они поместили себя, ирландцев, французов, шведов и немцев; в центре расположили южных американ­цев, итальянцев, испанцев, греков, армян, русских и поляков; в основа­нии оказались мексиканцы, китайцы, индийцы, японцы, турки и негры. Совершенно очевидно, что японцы и китайцы провели бы упорядочива­ние совсем иначе. Уже из этого примера видно, насколько за счет втор­жения этноцентризма наше поведение кажется нам естественным и нор­мальным, когда мы смотрим на него сквозь призму своей культуры, но оно может казаться ненормальным или грубым носителю другой куль­туры. Можно ли корректировать подобную тенденциозность? До неко­торой степени, но это весьма трудный процесс. Как эгоцентризм ребен­ка преодолевается с его ростом, развитием и обучением, так и этноцент­ризм требует для преодоления специального воспитания и длительных усилий. Важно иметь в виду, что этноцентризм представляет из себя сложное образование, в котором сплавлены разнообразные психологи­ческие барьеры: подсознательные, осознаваемые стереотипы и соци­альные.

Многие эксперименты выявляют подобные деформации. Один из них — опрос о том, какие черты в наибольшей степени отличают пред­ставителей разных наций: немцев, итальянцев, американцев и т. п. Ана­лиз результатов подобных опросов показал, что среди людей одной нации наблюдается значительное согласие в отношении наиболее харак­терных черт другой. Так, институт Гэллопа провел опросы на центральной площади случайных прохожих в Афинах, Хельсинки, Йоханнесбурге, Копенгагене, Амстердаме, Дели, Нью-Йорке, Осло, Стокгольме, Берлине, Вене. Всем предложили 4 вопроса: У кого самая хорошая кухня? Где самые красивые женщины? Какой народ имеет самый высо­ки культурный уровень? У какого народа сильнее всего развита национальная гордость? Выявилось, что все опрошенные предпочитают свою кухню. При ответе на вопрос о женщинах они высказали такие предполо­жения: по мнению немцев — шведки, по мнению австрийцев — итальянки, по мнению датчан — немки. Остальным нравятся больше женщины своей страны. Культурный уровень выше всего, по мнению финнов, — в США и Дании, у остальных — в своей стране. Отвечая на вопрос о националь­ной гордости, почти все назвали Англию, только греки, индийцы и аме­риканцы назвали себя, а финны — шведов.

Обсуждая результаты этого опроса, можно сделать вывод: в принципе люди способны критически относиться к отдельным сторонам своей национальной культуры и положительно оценивать чужую, однако, чаще они этого не делают, и в этом источник непонимания между людьми различных культур. Оценка своего народа определяет и отношение к иностранцам. Тем самым, отправным пунктом подхода к чужим обыча­ям и нравам служит опыт своей этнической группы, национальная, обычно завышенная, самооценка. Отсюда следует, что этноцентризм — это под­ход, при котором критерии, сформированные в рамках одной культуры, используются в рамках другой, где исторически выработаны другие цен­ности. Так создается предвзятость и тенденциозность.

С этой предвзятой позиции свойства и привычки других народов, отличные от наших, могут выступать как неправильные, худшие по каче­ству или ненормальные. Известна смешная, но весьма симптоматичная история о том, что получилось, когда студентов разных национальнос­тей попросили написать эссе о слоне. Немец написал об использовании слонов в военном деле. Англичанин — об аристократическом характере слона. Француз — о том, как слоны занимаются любовью. Индус — о философских наклонностях слона. А американец сосредоточил свое внимание на том, как вырастить большего и лучшего слона. Можно ли решить, кто из них более прав?

Рассматривая этноцентризм, самое время задать вопрос: а может быть, он представляет собой отмирающий пережиток и вот-вот прекратит свое существование? Действительно, бытует представление, что развитие ци­вилизации ведет за собой стирание национальных различий и в XXI веке они вообще исчезнут, а вместе с тем будет разрушен и фундамент этноцентризма. Сторонники такой позиции ссылаются на такие факторы, как: общеевропейский рынок, стандартизация технических средств, рост влияния средств массовой коммуникации, возрастающая прозрачность государственных границ и единая валюта. Долгое время считалось, что все эти обстоятельства и особенно экспансия средств массовой информации обязательно приведут к сближению, смешению и нивелированию национальных особенностей.

Однако ситуация не столь однозначна. Обнаружилось двоякое влия­ние средств массовой информации и других экономических и политиче­ских факторов, стягивающих народы в единый массив. Постепенно ста­ло проясняться, что, кроме выравнивания и нивелирования различий, эти же факторы начали оказывать и противоположное воздействие — обостряя культурные особенности и стимулируя внутриэтническое сплочение. При этом стремление к национальному самоопределению вспыхи­вает одновременно во многих странах, т. е. подобные тенденции все больше проявляют себя. Так, ирландцы выделились из Великобритании, не пожалев сил на изучение своего древнего, почти забытого языка. В Испании обострилась ситуация с басками. Шотландия и Каталония пре­тендуют на автономию, несмотря на то, что последние 300 лет они не считали себя угнетенными. Фламандцы и валлоны, проживающие в Бель­гии, ведут борьбу за свое самоопределение. Типична в этом отношении история Квебека, провинции в Канаде. В нем череда прерванных связей со страной исхода, и достигнутое забвение ее представлялось оконча­тельным. Казалось бы, все ушло в прошлое, и вдруг взрыв — массовое движение за национальное самоопределение.

Что провоцирует вспышки национальных интересов? Создается впе­чатление, что при ассимиляции, вживании в новую культуру как бы сжи­мается некая пружина и растет внутреннее напряжение. Это напряже­ние связано с тем, что каждый шаг ассимиляции, требуя некоего разры­ва со старой традицией, сопровождается перестройкой части памяти, вытеснением в подсознание глубинных культурных потребностей, что и ведет за собой рост внутреннего дискомфорта. Ведь понятно, что чем больше люди помнят старые места и нравы, тем труднее им адаптиро­ваться в новой стране. Тогда, с целью удержания внутреннего равнове­сия, включаются механизмы психологической защиты и вытесняют в подсознание все мешающее «здесь и теперь». Однако проблема не исче­зает, просто болезнь загоняется внутрь и формируются глубинные оча­ги, непрерывно набирающие энергию для прорыва в сознание и опреде­ляющие последующую потенциальную нестабильность психики. И ког­да-то прорыв произойдет. Тогда и возникнут беспорядки, «непонятные ^и необоснованные» движения.

Путь к психическому здоровью пролегает через воспоминание и очи­щение старых очагов, возникших за счет когда-то вытесненных в подсознание проблем. А это означает, что надо помочь людям вспомнить свою историю, вернуться к истокам, иметь возможность в этнически единой и равноправной с другими группе изжить напряжение в демо­кратически настроенном окружении. Это говорит в пользу того, что национальные конфликты сами собой не рассосутся, и нужно искать способы смягчения национализма, который обостряется, когда притяза­ния одного народа исключают притязания других. Именно тогда возни­кает ситуация, для которой, в принципе, нет никакой необходимости: границы между различными жизненными стандартами, предусматрива­ющие, что принадлежность к какой-то нации гарантирует блага, недо­ступные представителям других наций.

Особую роль в борьбе за сохранение национальной самобытности имеет язык народа. Он определяет становление национального самосознания. Ведь слова на разных языках — это не разные обозначения одной и той же вещи, а видение ее с разных позиций. Как считал А. Потебня, народ­ность состоит не в том, что выражается языком, а в том, как выражается. Язык хранит в себе особую форму восприятия мира, присущую только этому народу. В языке проявляется дух народа, что и объясняет столь мощное стремление народов к сохранению родного языка. События по­следних десятилетий отчетливо указывают на особую роль своего языка в нормализации самооценки народа. Неудивительны поэтому те глубин­ные конфликты, которые возникают в связи с борьбой за признание своего языка и придания ему статуса государственного. Единение языка и земли придает силу каждому его представителю, предоставляя чело­веку и систему общения, и ориентации в мире, и убежище.

Чувство защищенности человека нарушается любыми формами не­равенства его народа. Известны две крайние стратегии реакции народа на угрозу своей культуре, языку, религии, которые известный историк А. Тойнби назвал «иродианская» и «зилотская». Когда в истории Из­раиля наступило время массированного давления Эллинизма на Иуда­изм, подход царя Ирода Великого отличался тем, что, признав непобе­димость превосходящего по силе противника, он считал необходимым учиться у завоевателя и брать у него все, что может быть полезным для евреев, если они хотят выжить в неизбежно эллинизируемом мире. Так­тика «иродиан» состояла в примеривании к себе новой культурной про­граммы и, способствуя телесному выживанию, постепенно растворяла евреев в чужой культуре и обрекала на потерю своей.

Приверженцами противоположной стратегии выступили «зилоты». Осознав, что открытого боя в столкновении с Эллинизмом им не выдержать, они посчитали, что спасти себя и свое будущее может только убежище прошлого, в религиозном Законе. Они направили свои усилия на соблюдение не только духа, но и буквы Закона в традиционном его понимании, не считая возможным отступить от него «ни на йоту», тре­бовали точного соблюдения традиций и сохранения их в неприкосно­венности. Их стратегия была архаична, поскольку пыталась заморозить ситуацию и тем самым замедлить развитие неприемлемых событий. Эта стратегия вела к тому, что завоеватель подчинял себе, угнетал и уничто­жал коренное население обитателей не духовно, так телесно.

Оба направления предлагали свою стратегию борьбы с врагом их культуры. Но при этом обозначились различные подходы к этой страте­гической задаче. Последовательное проведение в жизнь позиции «иро­диан», в конце концов, вело к самоотрицанию. Даже те иродианские деятели, которые посвятили себя распространению культуры цивилиза­ции агрессора, дойдя до определенных пределов, убеждались, что даль­нейшее продвижение по избранному пути чревато угрозой независимо­сти общества, за которое они в ответе. Тогда они начинали двигаться вспять — стремились сохранить какой-либо элемент своей принадлеж­ности к традиционной культуре: религию или память о былых победах своего народа. Аналогично и «зилоты» вынуждены были делать уступ­ки, чтобы не пасть первыми жертвами своей политики. Однако, и та и другая стратегия, как показывает история, не способна, сама по себе, затормозить победное шествие иной, более мощной культуры. Возмож­но, это является одной из причин того, что описанные противополож­ные установки имеют тенденцию в истории чередоваться. Для нас важ­но, что обе стратегии ведут к росту патриотизма и национализма.

Что роднит и что отличает эти базовые для данной темы понятия? Роднит их то, что и патриотизм, и национализм возрождается и укреп­ляется при угрозе порабощения, утраты национальной самобытности, появлении необходимости в национальной консолидации. Нарастающее при угнетении чувство тревоги и переживание опасности кристаллизу­ется в патриотизм и в национализм. При этом главным сплачивающим фактором выступает язык, позволяющий «своим» общаться без языко­вого барьера. Отличают их лежащие в основе чувства.

Какие чувства лежат в основе патриотизма? В Авесте первая глава ядевдата начинается так: «Сказал Ахура Мазда Спитаме Заратустре: «сделал всякую страну дорогой ее обитателям, хотя бы даже в ней и не было никаких прелестей». Затем разъясняется, что каждый человек воображает, что страна, где он родился и вырос, есть наилучшая и са­мая прекрасная страна. Таким образом, уже в VI веке до н. э. был понятен естественный корень патриотизма. Патриотизм — это прежде все­го любовь к своей земле и своему народу. Он усиливается гордостью за нравственные, культурные или научные достижения и подвиги своего народа. Патриотом движут любовь и интерес к своей собственной на­ции, которые выливаются в заботу о ее духовном и материальном благо­получии. Для него не характерно стремление к господству над другими нациями. Опирающийся на чувство национальной гордости патриотизм не предполагает национальную исключительность. Может иметь место уважение себя в ряду достойных: «Мы полны чувства национальной гордости, ибо великорусская нация тоже создала свою великую культу­ру, тоже доказала, что она способна дать человечеству великие образ­цы борьбы за свободу».

Национализм рассматривают иногда как гипертрофированную фор­му чувства национальной гордости, которая возникает, если любовь к своей нации не соразмеряется, не сочетается с уважением к достоинст­ву другой, если утверждается исключительность своего народа, оправ­дывается его эгоизм, кичливость. Тогда процветание, мощь и слава сво­его народа превращаются в критерии добра и зла. Человек начинает поклоняться своему народу и государству как идолу. В случае сдвига процесса к национализму общество поляризуется на своих — «мы» и чужих — «они». Тем самым начинает формироваться образ врага, а к нему и отношение соответствующее — нетерпимость. Существенное вли­яние на скорость оформления этого образа оказывает уровень угрозы национальной самобытности и независимости. При возникновении ре­альной угрозы почитаемым ценностям скорость возрастает за счет ра­дикального снижения критериев, при которых узнается образ врага. В этих условиях враг может быть выбран почти произвольно и быть как конкретным, так и абстрактным. «Эти» боши, гунны, эксплуататоры, тираны и т. д. годятся так же, как мировой капитализм, коммунизм, фашизм, империализм или любой другой «изм».

Так и получается, что национализм — это прежде всего ненависть к другому народу, которая поддерживается тем, что на группу, действи­тельно или мнимо ущемляющую «наши» интересы, переносится кристал­лизовавшийся образ «врага». В нем акцентируются все отрицательные черты и затушевываются положительные. «Враг» дегуманизируется, т. е., все связанное с «врагом» упрощается до примитива: «они» — звери, «они» — источник всех бед, «их» надо проучить, убрать, выселить, | посадить, убить. Выявлены существенные отличия между спецификой отношений внутри этнической группы и между ними. Отношения внутри характеризует товарищество и солидарность, а межгрупповые — не­терпимость, агрессия и сфабрикованность «образа врага», позволяю­щая дискриминировать чужих. Что их не утеснять, если им приписыва­ются физическая, психическая, моральная и эстетическая неполноцен­ность. Такие этнические предрассудки выступают как следствие защиты:

«кто не такой, как я, тот «пегий», а, следовательно, либо плох, либо слаб, либо еще что-нибудь у него не так. Имея в основе такое разру­шающее чувство, как ненависть, национализм приводит к глубинной деформации личности. Оппоненты «глохнут» и «слепнут» к аргумен­там друг друга, не допуская и мысли о будущем партнерстве. Установ­ка националиста ставит собственную нацию выше гуманности, выше принципов правды и справедливости. Им движет вовсе не любовь и интерес к своей собственной нации, а стремление к господству над другими нациями. С психологической точки зрения важно, что появле­ние образа врага смягчает состояние внутреннего конфликта, облегчая разрядку подсознательных очагов напряженности ущемленной лично­сти (например по типу проекции).

К последствиям деформации личности под влиянием национализма можно отнести особую неколебимость их позиций и полное отрицание иных подходов. Возникает совершенно особая невосприимчивость к ар­гументам рассудка и опыта. Она объясняется не силой их убежденнос­ти, наоборот, их убежденность сильна потому, что с самого начала они отворачиваются, снижая чувствительность и делая себя невосприимчи­выми к определенной информации. (По типу отрицания.) Обращение к механизмам психологической защиты позволяет понять мотивы этого, казалось бы, парадоксального поведения. Так, например, националист способен до стадии навязчивости повторять рассказы о непристойном поведении, о преступных поступках представителя некой нации. Эти повторы устойчивы потому, что они волнуют, удовлетворяя наклоннос­ти извращенные и потому вытесненные в подсознание, как желания са­мому совершить такие поступки. Теперь, относясь к кому-то как к вра­гу, он может насыщать эти потребности, не компрометируя себя перед своими, поскольку все свои недостатки и недостойные помыслы и по­ступки приписывает этим «подлым...», на которых и обрушивает свое презрение (по принципам проекции).

Обычно для того, чтобы стать в обществе кем-то значимым, само­реализоваться, необходимо трудиться всю жизнь, обладать характе­ром, накапливать знания, совершенствоваться. Но быть исключительно только «сыном своего народа» куда проще. Для этого достаточно с молоком матери усвоить родной язык. Принадлежность к национальной группе позволяет ощутить превосходство над теми, кто не принадлежит к ней. Тем более, что иногда сама возможность дать выход агрессии, направленной против «чужих», способствует врастанию в группу. По­этому нередко человек, испытывающий определенные ущемления, став националистом, обретает среду обитания. Он связывается с другими, придерживающимися сходных позиций, что и спасает его от самого страш­ного — изоляции как изгоя.

В новой группе, повинуясь общим целям и авторитарной власти, он избавляется от чувства одиночества и собственной ограниченности. Он утрачивает свою независимость, но обретает чувство безопасности и защищенности благодаря внушающей страх и благоговение силе, частью которой он как бы становится. Образуется стойкая референтная груп­па, обеспечивающая поддержку, сохранение хорошего социального са­мочувствия и прямой физической защиты. Она выступает и как зеркало, с помощью которого человек вынуждается непрерывно проверять свое соответствие требованиям окружающих. Под влиянием общения в этой группе повышенная национальная восприимчивость нормализуется. При наличии подобной аварийной группы психическое состояние неполно­ценности снижается и облегчается социальная фрустрация.

Национализм неразрывно связан с провозглашением в качестве об­разца, идеала лидера — авторитарной личности. Изменение критериев оценок «своих» и «чужих» извращает у националиста нормальные формы общения, порождая специфическую «ритуальную» коммуникацию. В этих ситуациях участники особым образом подчеркивают свою связь с данной группой. Например, важнее может быть сам факт выступления на данном мероприятии, митинге, а не его содержание. Тогда участие в «действии», выступлении может выполнять роль подтверждения своей принадлежности к группе, клятвы «на верность». Здесь один из источ­ников преследования отступников — он опирается на стремление не­прерывно демонстрировать единство своей группы. Ненависть к ним, моральное их осуждение, чаще всего связано не с различиями понима­ния некой платформы или содержания какого-то учения, но с самим фактом чьего-то сопротивления, оппозиции группе. Влияние авторитарной личности объясняется тем твердо установ­ленным фактом, что люди гораздо легче приходят к согласию на основе негативной программы — будь то ненависть к врагу или зависть к преуспевающему соседу, чем на основе программы, утверждающей позитив­ные ценности. Поэтому не удивляет, когда образ врага — внутреннего: спекулянты, инородцы; или внешнего: соседи, приверженцы иной веры, — непременное средство в арсенале любого диктатора. Здесь эксплуати­руются глубинные психические механизмы, допускающие сублимацию, т. е. перевод негативного чувства личной неполноценности в положи­тельное чувство национальной гордости. В этом способе снятия внут­ренней напряженности лежат истоки индивидуальных побуждений к на­ционалистическому образу мыслей, но есть и внешние — поддерживае­мые и подкрепляемые специальными политическими мероприятиями.

В этом случае национализм подстегивается осознанно. Не распола­гая средствами обеспечения населения экономическими и правовыми возможностями и желая сдержать его недовольство, политическая эли­та общества может содействовать достижению у людей удовлетворения своим положением за счет культивирования у них патологической гор­дости в принадлежности к данной этнической группе. «Даже если ты беден, все же ты представляешь собой нечто важное, поскольку принад­лежишь к самому замечательному народу в мире!» В таких обстоятельст­вах национальные чувства начинают играть компенсаторную роль, т. к. теперь именно в них человек ищет источник самоуважения. Это особен­но вероятно для лиц, потерпевших неудачу в карьере, неудовлетворен­ных личной жизнью или испытывающих трудности идентификации с какой-либо уважаемой группой. Исчерпав другие способы самоутверж­дения, человек может возгордиться тем, что он такой-то национальнос­ти. Чем больше эти чувства приобретают защитный характер, т. е. чем в большей мере они способствуют разрядке внутренних очагов напряже­ния, тем вероятнее, что разумные размеры национального достоинства перерастут в национализм.

Не только внутренние проблемы и внешние подстрекательства под­держивают национализм, но еще и страх оказаться в социальной изоля­ции. При этом педалируется зависимость, обусловленная родственными связями, которые держат человека в моральной зависимости от группы. В этом случае национализм эксплуатирует нравственные чувства, чтобы настроить человека против чужаков, с которыми группа находится в конфликте. Продолжительность и глубина подобной зависимости ведет к притуплению нравственного чувства настолько, что человек перестает замечать (и, соответственно, критиковать) нарушения морали внутри группы. Если бы подобные поступки допустили «чужие», он непремен­но бы их заметил и яростно протестовал.

Теперь становится понятным, что произойдет, если человек, находя­щийся в чужой этнической среде, мерит других на свой аршин, т. е. не учитывает сложившиеся в ней этнические установки и стереотипы. Тог­да его поведение недостаточно адаптивно, поскольку жестко фиксиро­вано установками и стереотипами его собственного этноса. Совершенно очевидно, что в этом случае можно прогнозировать межличностный конфликт на национальной почве. Для того чтобы конфликт не разви­вался, необходимо научить каждого проявлять искренний интерес к пред­ставителям другого народа, их культуре, ценностям, традициям и сте­реотипам поведения. Общение может быть построено по следующей схеме: в данной ситуации у нас принято поступать так, а как принято у вас? Тем самым предполагается, что полезно не только ориентировать партнера в обычных формах поведения, принятых у вашего народа, но и интересоваться правилами поведения у его народа, выражая при этом к нему свое положительное эмоциональное отношение и сопереживание.

В условиях межкультурного взаимодействия и общения лучше всего руководствоваться правилом: «Делай так, как делают другие. Делай так, как они любят, как им нравится». Это правило означает, что, попадая в чужую культуру, целесообразно поступать в соответствии с нормами, обычаями и традициями этой культуры, не навязывая своей религии, ценностей и образа жизни. Такая стратегия опирается на идею, которая провозглашает не просто равенство разных" культур, а особую ценность, значимость каждой культуры для всего человечества. Она показывает, что о культурах нельзя судить, опираясь на собственные представления, стереотипы, ценности, и нельзя ранжировать народы по степени их при­митивности или избранности. Народы просто отличаются друг от друга. Каждый создает свою уникальную культуру, которая позволяет ему существовать в этом сложном мире.

Баев А. В.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: