Но есть во мне невидимый никем

И мной сполна не вскрытый самородок.

Его цыганка на моей руке

Открыла за копеек, верно, сорок.

С тех пор я переполнен до верха

Известным самому лишь самомненьем.

И в том не вижу страшного греха,

Хоть в жизни и представлен только тенью.

LXVII

LXVIII

Как можно выразить всю прелесть

Весны, расцветшей в юных вишнях?

Сад – весь зеленый, сад – весь белый,

Хмельной, чарующий, затишный.

Каким душистым ароматом

Вся синь прозрачная нал`ита,

Как будто девы юной рядом

На грудях блузка приоткрыта.

Как пьянит молодость, весны ли,

Или прелестной незнакомки –

Слегка ирисами лесными,

И чуть душицы духом тонким.

Платочек, вышитый тобою,

Еще и осенью ненастной

Не будет мне давать покоя;

И это, верно, станет счастьем.

LXIX

LXX

Шло время; в жизни нашей славной

Нас гнули бури, штормы нас несли.

Что врать, и сладко было, и не сладко,

Любви стоянки и меня влекли.

Но надоело мне блужданье это…

Я плыл, ища не шумный, тихий порт.

Я знал: порт этот должен быть на свете.

Искал я счастье сердцу, не курорт.

Порой манили заводи глухие

И тишиной, и сладким пеньем птиц;

Русалки в камышах влекли полунагие,

Дымки вечерних, у воды, кострищ.

И был бы, право, счастьем я опоен,

Когда б стать сельским мельником пришлось.

Но мало было мне только покоя,

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: