Письма, письма, письма...

В «большой тройке» передачи (Ворошилов, Стеценко, Андреева) редактор Валентина Андреева заве­дует «почтовым ящиком» клуба. Она присоединилась к творческой группе Ворошилова в 1983 году, в самом зените популярности передачи, и ей не пришлось изведать тех мытарств, которые выпали на долю основателей телеклуба «знатоков». Зато ей досталось другое: на нового редактора хлынул такой поток пи­сем, что она, вкупе с десятью своими разборщиками, едва не захлебнулась в нем.

За первые семь лет существования передачи поч­та «ЧГК» выросла в сотни раз, а к приходу Вали общее число полученных писем достигло почти двух миллионов — такого не знала (и до сих пор не знает) ни одна телепрограмма.

Команда Ворошилова — а создавалась она до­брых два десятка лет — вообще состоит из незамени­мых людей. Каждый необходим на своем месте. И в этой «команде незаменимых» Андреева — одна из тех, на ком держится передача.

Свой путь на телевидении Валя начала в Ленин­граде, сразу после окончания школы. В семнадцать лет, поступив на заочное отделение факультета журналистики ЛГУ, она стала помрежем. На студии до­бросовестную девушку гонял туда-сюда всякий, кому не лень. Впрочем, спустя два года она уже работала младшим редактором. И вот что любопытно: в пере­даче «От 14 до 18» ей дали работу с письмами, кото­рую она вскоре прямо-таки возненавидела.

— Но ведь у Ворошилова вы тоже работаете именно с письмами,— заметил я.

— Ну, это небо и земля! — ответила Валя.— Дело ведь не в письмах, а в том, для чего они были нужны там и для чего — здесь. Почта ленинградской пере­дачи, по правде сказать, как и сама передача, была до безобразия банальной. Письма приходили двух типов: юные спрашивали «кем быть?», а взрослые клеймили подростков за не ту музыку, не те прически и штаны. Выручало только одно: писем бывало не более пятисот в месяц. А в «Что? Где? Когда?» их десятки тысяч! Как видите, там были просто крохи. Но мне и этих «крох» вполне хватало: я так невзлюбила письма, что сама даже перестала их писать.

...Наблюдая Андрееву, я пришел к выводу, что она относится к тем людям, для которых самая желанная свобода — это работа. Причем такая, которая захватывает их полностью. Наверное, из-за этого там, в Ле­нинграде, ей все время хотелось бросить постылую телевизионную почту и уехать — хоть на край света. На край света, в Норильск, ее вскоре и пригласили. Собралась мгновенно. Коллеги, узнав о ее решении, крутили пальцем у виска: «Куда ты прешь? К медведям?»

— Не разочаровались?

— Что вы, это было прекрасно! Город молодой — средний возраст жителей двадцать восемь лет. В мо­лодежной редакции местного телевидения нас было всего пять человек. Объем вещания — пять часов в месяц. А это — море работы. И так — четыре года.

— А почему уехали из Норильска?

— Вышла замуж, а у мужа кончился срок конт­ракта, и он возвращался в Москву. Я ехала с ним без всяких надежд и перспектив. Кому я нужна в этой Москве? Искала работу целый год, билась, как рыба об лед. И тут мне предложили идти работать... к Во­рошилову! Позвонила подруга и сказала «В «Что? Где? Когда?» есть место администратора. Пойдешь?» У ме­ня аж дух захватило. А она сама тут же начала отговаривать: «Смотри, Ворошилов замучает!» Ну уж нет, решила я, ни за что не откажусь. Владимир Яковлевич назначил мне собеседование. Как потом выяснилось, он сказал: «Если у нее в глазах хоть что-то есть, этого достаточно». Первое впечатление от него — очки. Огромные. А вопросы были очень простые. Кроме, пожалуй, одного. Он спросил: «Как вы относитесь к передаче? Что вам не нравится в ней?» Я сказала, что передачу люблю. Я, и правда, так любила эту игру, что пошла бы к Ворошилову работать даже курьером. А на вопрос ответила, что в последний раз мне не понравился сам Вороши­лов — он просто измочалил «знатоков» своими при­дирками. Теперь-то я знаю, зачем это делается — та­кова режиссура игры. Но тогда я была прямо в яро­сти: ведь он шестерку, где играл мой любимец Сере­жа Ильин, довел просто до белого каления! Так я ему и сказала. И, к моему изумлению, именно это и реши­ло мою судьбу. Дома я себя кляла: «Дура! Кто тебя за язык тянул?» А он, оказывается, остался очень до­волен моим ответом. Поздно вечером вдруг позвонил мне и сказал: «Завтра же выходите на работу».

— В чем заключалась ваша работа?

— Главное — доставать всякие уникальные пред­меты.

...Я уже слышал, что администраторам, работа­ющим с Ворошиловым, то и дело приходится пускать­ся в головоломные розыски. Так была найдена пятикилограммовая чугунная медаль «За пьянство», на­стоящий «суворовский» рубль, ставший первой сол­датской медалью. Вопрос о плодах кофе и какао не включали в игру, пока администратор не «заказал» их в теплице Ботанического сада... И уж кому, как не Валентине Андреевой, знать, какой ценой достаются нужные для игры предметы.

— Когда Ворошилов хочет использовать сильный вопрос,— продолжает Валя,— для него не существует никаких резонов. Например, передача идет в марте, а нужны осенние цветы — живые хризантемы. «Обес­печьте!»— требует он. Больше ему ни до чего нет дела — вынь да положь! А как? Не буду описывать все подробности, но за день до съемки эти хризан­темы мне прислали на самолете из Барнаула. Ближе не нашлось... Или вот еще: нужен живой бобер. Суну­лась в Московский зоопарк — оба больны. А в Ленин­градском зоопарке всего-то один бобер, боятся да­вать напрокат.

— И как же вышли из положения?

— Достала! Поехала по заповедникам — в Воро­нежском, слава Богу, повезло.

— А для чего он понадобился?

— Это был очень красивый вопрос. Появляется перед «знатоками» живой бобер, рядом с ним — так­са. Вопрос: «Скажите, какое в этом логическом ряду должно быть третье животное?»

— Ничего не понимаю!

— А вот «знатоки» сразу догадались, что речь идет о талисманах зимних Олимпиад. Это было впе­чатляющее зрелище: такса, чемпион Москвы по охоте на бобров, отчаянно лаяла на своего соседа, а он метался по клетке, свирепо грыз прутья и пытался их раздвинуть.

— Все хорошо, что хорошо кончается. Ну а если бы не удалось выполнить задание, которое вы полу­чили от Ворошилова?

— Такого просто не бывает! Не может быть...

— В жизни бывает все. Ну, предположим... И что тогда?

— Величайший скандал и позор! И дело даже не в страхе перед Ворошиловым, как многие думают. Эфир срывается, понимаете? Но дело опять же не только в этом. Главная заслуга Ворошилова заключается в том, что все мы постоянно находимся в состоянии азарта. Игра идет и на экране, и в жизни — за кадром. «Знаток» обязан на глазах у всех ответить на любой вопрос. Вот так и мы в своей работе. Зрители нас не видят, но и у нас есть свои вопросы, на которые мы обязаны ответить. Эту атмосферу постоянного преодоления препятствий и создает в нашей группе Ворошилов. Он ищет и берет для подготовки передачи людей азартных. Ему нужны помощники с душами игроков — нормаль­ный человек просто не выдержит такого напряжения!

— Скажите, если бы вас пригласили в другое, более спокойное место на телевидении — ушли бы?

— Уже приглашали. И на больший оклад, и на должность, так сказать, более солидную. Не пошла.

— Но ведь здесь, в «Что? Где? Когда?», вы чуть ли не на побегушках. От такой работы можно с ума сойти!

— Привыкла. Так же, как привыкла к тому, что в группе Ворошилова ни один человек (и он в том числе) не работает «от сих до сих». Мы не по должностной инструкции работаем, а делаем то, что нуж­но. Вам Наташа Стеценко не рассказывала, как мы с ней в доме на улице Герцена перед каждой пере­дачей туалет мыли?

— Нет... А это еще зачем?

— Дом был очень старый, с никуда не годной сантехникой. Мы арендовали его у МГК ВЛКСМ. В до­говоре фигурировала уборщица, но ее никто никогда не видел. Вот нам и пришлось...

— Вы ведь работали в этом доме дней пятьде­сят — шестьдесят в году, не больше. Что же, все остальное время хозяева дома жили в грязи?

— Вероятно, так и жили. Не знаю, пользовались ли они туалетом, но запах оттуда шел такой... Мы с Наташей надевали резиновые перчатки до локтя, респираторы и принимались за дело. А перед фина­лом 1985 года случилось ЧП: стоял лютый декабрь, и еле дышавшая отопительная система замерзла. Передачу тогда спасли Лена Бяпко, ассистент режис­сера Таня Дмитракова и директор группы Сережа Курда: всю ночь лежали на животе под мини-сценой и отогревали батареи кипятком!

— Как вы привыкали к характеру Ворошилова?

— Вначале с ума сходила. Случались истерики. Мы и теперь с ним, бывает, ругаемся, но... Есть тут очень важное обстоятельство: я чувствую, что необходима. Кроме того, с Ворошиловым безумно инте­ресно работать. Потом я очень люблю весь наш кол­лектив. И уже не могу понять, то ли мне интересно работать, потому что я люблю этих людей, то ли я их люблю за то, что мне с ними так интересно.

...Я снова думаю о том, что люди, столь самоотвер­женно и талантливо делающие эту передачу, дейст­вительно совершенно незаменимы. И хотя в жизни каждый человек по-своему незаменим, нужны все-таки определенные условия, чтобы это проявилось. Ворошилов умеет создавать такие условия.

А Валентина Андреева тем временем продолжает рассказывать:

— Господи, как же я его вначале ненавидела! Не как человека. Я его ненавидела за то, что он на каждом шагу доказывал мне, что я не умею работать. У меня тогда еще было много всяких беспочвенных амбиций. Но рядом с его блестящей работой мои амбиции выглядели просто смешно. К счастью, я бы­стро это поняла. А, поняв, как-то сразу успокоилась. Мне стало ясно, что я на правильном пути в своей жизни. А ведь доходило до обмороков — от злости! Приходила домой и била посуду.

— Посуда в таких случаях отличное средство,— замечаю я.— Особенно для людей, которые не умеют плакать.

— Говорят, что Ворошилов — прирожденный те­лережиссер. А он, прежде всего, гений организации. Он людей режиссирует. Допустим, я горы своротила, у меня все в порядке, и я ужасно довольна собой. А он вдруг делает замечание и попадает, как в десят­ку, туда, где и в самом деле прокол. Мне уже хоте­лось самой себе поставить памятник, но, оказывает­ся, есть-таки козявка. И именно в эту козявку он и ткнет пальцем. А ведь у него не одна я... Поразительная наблюдательность!

— Но спасибо-то говорит?

— Редко. Зато уж после этого три дня летаешь, как на крыльях.

— А как вы попали в «большую тройку»?

— Освободилось место редактора для работы с письмами и вопросами, вот и все. И вскоре я убеди­лась, что моя прежняя должность администратора по сравнению с новой, редакторской — просто детский сад. Когда я начала заниматься зрительскими воп­росами, тут только и поняла, как мало знаю и помню. Мне к тому же особенно «повезло»: в первый же месяц новой работы пришло восемьдесят тысяч пи­сем — абсолютный рекорд!

— Как же вы управляетесь с таким потоком? Ведь мало прочесть все письма, мало отобрать луч­шие — нужно еще проанализировать почту в целом.

— Мне помогают разборщики, есть у нас такая внештатная должность. Правда, найти подходящих людей — дело очень сложное. Для этого нужно самой посидеть на разборке. И я, прежде чем стать редак­тором, месяц разбирала почту. Читая первый мешок, то хохотала, как ненормальная, то впадала в уныние.

— Почему?

— Зная вопросы, которые разыгрывались в пе­редачах, я была уверена, что в клуб «знатоков» пишут главным образом эрудиты, интеллектуалы. А оказалось... Десятки лет наших людей развлекали всякие массовики-затейники. Отсюда и примитивнейшие воп­росы, от которых просто челюсти сводит: «Как зовут Плюшкина?», «Какой самый крупный водопад в ми­ре?», «Какое отчество у Татьяны Лариной?», «Сколько колонн у Большого театра?» Поразило меня и то, как много безграмотности в этой почте: невероятное количество грамматических ошибок, запятых во многих письмах нет вообще, о стиле уж и говорить не прихо­дится. Вот вам и всеобщее среднее образование! А ведь среди наших корреспондентов немало людей и с высшим образованием... Правда, теперь стало приходить больше писем, отпечатанных на машинке, без единой ошибки, с тщательно расставленными зна­ками препинания. Это радует. Но у большинства нет ни малейшей культуры эпистолярного жанра: пишут на почтовых бланках, на клочках бумаги, пишут ка­рандашом, жутким почерком...

— Мне кажется, из того, что вы рассказали, сле­дует еще один вывод: как же мы не уважаем друг друга! Причем часто даже и не подозревая об этом.

— Не уважаем — еще что! Пусть простят меня дорогие пенсионеры, но как же некоторые из них терзают нас! Особенно ветераны войны. Мы относимся к ним с большим почтением, но это же не значит, что каждый их вопрос обязательно должен быть использован в игре. А бывает, и нередко: не включили в передачу вопрос — тут же летят про­тестующие письма на телевидение, затем в цент­ральные газеты, в Министерство культуры и прочие высокие инстанции.

— Когда говорят о команде телезрителей, вероят­но, все-таки имеется в виду другая часть вашей ауди­тории. Что это за люди?

— Люди, конечно, совсем разные, но что обраща­ет на себя внимание — потрясающий энтузиазм. Ино­му человеку лень матери письмо написать, а тут он готов послать за тридевять земель тяжеленную по­сылку — и это при наших-то очередях на почтах! Вот столяр придумал вопрос: «Как нужно настилать доски для пола?» — и шлет ящик этих досок, чтобы нам не затрудняться. Шлет, не догадываясь, что, если уж мы живого бобра на передачу привезли, то доски для пола как-нибудь достанем… Однажды пришла здоро­венная коробка, причем не очень тяжелая. Нам, ко­нечно, интересно, что там. Сбежалась вся редакция. Вскрыли — и женщины чуть не попадали в обморок: в коробке лежит череп коровы! Для иллюстрации к вопросу: «Зачем корове рога?» А другой зритель прислал... кирпичи. Он каменщик, придумал вопрос насчет кладки... Едва дотащила.

— У вас что же, нет грузчиков?

— Какие грузчики? Да притом в редакции работа­ют в основном женщины. Каждую неделю езжу в бли­жайшее к телецентру отделение связи и забираю сразу штук двадцать посылок.

— Говорят, у вас такая огромная почта потому, что все хотят что-то выиграть. Это верно?

— Желание выиграть свойственно людям. Думаю, однако, что уровень «Что? Где? Когда?» сегодня уже настолько высок, что многим важен не столько выиг­рыш, сколько сама возможность участвовать в острой интеллектуальной борьбе, испытать себя. «Знатоки» пользуются теперь такой популярностью, что люди присылают им — просто так, в подарок — и дорогие книги, и бутылки коньяка, и уральские самоцветы... Один телезритель хотел даже подарить целую биб­лиотеку. С трудом отговорили.

— Прежде чем письма попадают в руки Вороши­лова, они тщательно фильтруются. Вы уже упоминали о разборщиках. Расскажите о них подробнее.

— Это энтузиасты. Когда-то, на заре существова­ния клуба «Что? Где? Когда?», их было много. Но с каждым годом найти таких людей становится все труднее.

— А в чем причина?

— Нужно разобрать тысячи писем, пока отыщешь крупицы оригинальных идей. Люди устают, раздража­ются и, в конце концов, уходят. Вообще усталый и раз­драженный человек крайне вреден в нашем деле. Его захлестывает поток писем, и он начинает плыть по течению, теряет остроту восприятия. Необходимо постоянное сопротивление этому потоку, чтобы не ука­чало. Изо дня в день, из месяца в месяц ты читаешь, читаешь, читаешь почту. И нередко наступает момент, когда человека заклинивает, и он просто пере­стает отличать оригинальные вопросы от стандарт­ных. Иногда предлагает в работу целую гору, а в ней, увы, ничего заслуживающего внимания. Узнав об этом, сдается: «Больше не могу!» И мы честно отвеча­ем: «Спасибо, но больше и не надо».

— А какова оплата разборки?

— Долгое время была — копейка за письмо. За разборку тысячи писем платили десять рублей! По­этому, сами понимаете, приходили к нам только те, кому это интересно. Ради одного лишь приработка на такую работу вряд ли согласишься. Была у нас, к при­меру, студентка-психолог — ее наша почта интересо­вала с профессиональной точки зрения. Ведь на этих письмах можно диссертации защитить! Однажды по­звонил инженер-изобретатель, спросил, чем он мог бы помочь. Мы пригласили его в разборщики, но он не выдержал потока серости. И так многие: вначале предлагают свою помощь, а потом уходят. Иные про­сто не чувствуют вопросов. Тут надо обладать инту­ицией.

...Из рассказа Валентины Андреевой я понял, что разборщиком в «Что? Где? Когда?» может стать в принципе любой человек, независимо от профессии, если он обладает разносторонними знаниями, желез­ным терпением и добросовестностью. И еще — если он влюблен в игру и, как говорит Ворошилов, «чув­ствует вопрос животом». Такие люди здесь на вес золота, хотя платят им отнюдь не золотом.

— Сегодня пришла на работу,— говорила мне Ан­дреева,— лежит партия писем от Людмилы Ивановны и записка: «Валя, здесь, может быть, и полный бред, но не могла выбросить — кажется, что-то есть. Вдруг подойдет?»

Инженер-химик Людмила Ивановна Чикушева, как я узнал, установила своеобразный рекорд: семь лет подряд изучает почту клуба. Недавно вышла на пенсию и целиком переключилась на эту работу. После всего, что я услышал о Людмиле Ивановне, мне захотелось с ней познакомиться. Тем более, что меня пригласили на совещание «большой трой­ки», которая помимо всего прочего должна была обсуждать вопросы из арсенала Чикушевой. Но пре­жде чем отправиться к Людмиле Ивановне, я про­читал один любопытный документ — «Памятку раз­борщикам». Приведу отрывок из этой памятки:

«...письма сдаются в отдельных конвертах с по­метками «Отзывы о передаче», «На участие в отбо­рочном туре», «Претензии». Четвертая группа писем, с грифом «Вопросы на конкурс», требует предельно тщательного отбора и анализа.

Вопросы и возможные ответы на них должны содержать полезную информацию для широкого зрителя, давать возможность игрокам использо­вать свои знания, свое умение сопоставлять фак­ты, анализировать ситуацию, проявлять находчивость и сообразительность, фантазировать, применять метод «мозгового штурма». Таким образом, вопро­сы на точное знание не могут участвовать в конкур­се. Особое внимание надо обращать на те вопросы, которые несут в себе социально значимую инфор­мацию...

Обязательно указываются отсутствие в письме ис­точника информации и фотографии автора.

Конверты используются в эфире! Поэтому вскры­вать их необходимо аккуратно.

Открытки и письма, не вошедшие ни в одну из указанных групп, сжигаются. Категорически запре­щается использование их как макулатуры.

Выполненная разборщиком работа сдается редак­тору-референту В. А. Андреевой».

...Первое, что бросилось мне в глаза, когда я при­шел к Людмиле Ивановне Чикушевой — стоявший на полу огромный мешок. Извинившись за вольность, приподнял его — пуда полтора. Полтора пуда писем!

— Сколько здесь?

— Тысячи четыре,— ответила она.— Было шесть, две тысячи уже разобрала. Нашла с десяток тем и вопросов. Завтра их будет обсуждать «большая тройка».

— Как думаете, что-нибудь используют?

— Если пойдет хоть один вопрос, даже не на передачу, а в отборочный тур,— буду считать удачей.

— Так мало?

— Ну что вы — мало! Мы подсчитывали: в среднем на десять тысяч писем приходится один по-настояще­му остроумный и красивый вопрос.

Валентина Ивановна проводит меня в свой каби­нет. Я ожидал увидеть и там горы писем, но вижу лишь чистый рабочий стол, а на стеллажах — книги, книги...

— Занимаясь этой работой, уже не один год,— продолжает она,— я сделала вывод: интеллектуаль­ный и художественный уровень «Что? Где? Когда?» повышается, а средний уровень писем все больше отстает от передачи.

— Мне казалось, что за время своего существова­ния передача прибавила нам страсти, азарта.

— Безусловно! Но большинство зрителей все-таки смотрит ее пассивно, воспринимает лишь как зрели­ще. И потом многие все еще не улавливают, что именно требуется от желающих участвовать в этой игре.

Чикушева вынимает из ящика стола пачку писем. Тут и образчики «игрового китча», и просто унылые вопросы, в которых, по выражению Ворошилова, «нет шампанского» — легкости, внутренней свободы, под­линного интереса к жизни. «Назовите полное имя Пеле и Пикассо»,— незатейливо просит автор. «Назо­вите всех генералиссимусов»,— предлагает другой. А мальчик из четвертого класса прислал и вовсе неприличную загадку: «Голова овечья, а ж... челове­чья. Кто такой?» — спрашивает он вполне серьезно.

— От таких «шедевров» ужасно устаешь,— гово­рит Людмила Ивановна.— Однако хороший вопрос мо­жет снять самую тяжелую усталость.

Она откровенно гордится своими находками. Живо рассказывает, как откопала для «знатоков» вопрос о Третьяковке. Звучал этот вопрос так: «Назовите первую и последнюю картины, приобретенные Треть­яковым, сюжеты которых оказались пророческими в его жизни». Восхищается и своим остроумным кор­респондентом и «знатоками», с блеском разгадавши­ми непростую загадку.

— А экранизацию чеховской «Свадьбы» виде­ли?— неожиданно спрашивает Людмила Ивановна. И, получив утвердительный ответ, вдруг предлагает: — В таком случае попробуйте ответить на один заме­чательный вопрос, который был прислан лет пять назад. Помните Жениха — Эраста Гарина? Он говорил, глядя на танцующих: «Выделывает кренделя, как Спиноза». Скажите, при чем тут Спиноза?

— Мне, знаете, сегодня как-то не до «мозгового штурма»,— пытаюсь я уклониться. Но Людмила Ива­новна и не ждет от меня ответа. Ведь на этом вопросе погорела лучшая шестерка «знатоков». А от­вет был таков: оказывается, не Спиноза, а Эспиноза — имя популярного английского танцора того вре­мени.

— Впрочем, ответ оказался не совсем верным, и в результате мы получили сотни возмущенных пи­сем от телезрителей, болевших за «знатоков». Они писали: просмотрев Балетную энциклопедию, не на­шли там никакого Эспинозы.

— Они были правы?

— И да, и нет.— Людмила Ивановна достает с пол­ки Балетную энциклопедию.— Давайте посмотрим. В самом деле, нет тут никакого Эспинозы. Но... зато есть Эспиноса, из семьи знаменитых английских танцовщиков второй половины прошлого века.

— Однако нелегкое у вас хобби! — замечаю я.

— Это не хобби! — возражает Людмила Иванов­на.— Работу разборщика в игре «Что? Где? Когда?» я считаю своей второй профессией. А иногда мне даже кажется, что именно здесь я нашла свое настоящее призвание.

— Если это не хобби, а работа, то когда же вы отдыхаете?

— На самой передаче! Если в передаче звучит вопрос, «высеченный» мной из горы писем, радуюсь несказанно.

Из передачи от 2 декабря 1978 года. Ведущий:

— Сегодня в банке клуба «Что? Где? Когда?» че­тыре тысячи писем с вопросами от телезрителей. Отвечают на них студенты московских вузов.

На полке — призы: книги из серии «Эврика» изда­тельства «Молодая гвардия». За игровой стол усажи­ваются будущие филолог, журналист, химик, конст­руктор... Шестерка Андрея Каморина.

Ведущий продолжает:

— Эти ребята впервые встретились и познакоми­лись в нашем клубе. И сами решили, что будут играть вместе, одной командой. А играть они будут до первого поражения.

В двух раундах шестерка Каморина одерживает победу. Начинается третий раунд. Ведущий:

— Это письмо пришло из Новгорода от Николая Николаевича Кускова. Покажите, пожалуйста, пленку к письму номер 3002.

На экране телевизора, стоящего в углу, идут кад­ры: Людмила Гурченко исполняет танец в телевизион­ном фильме «Небесные ласточки».

— Николай Николаевич Кустов спрашивает «зна­токов»: «В каком ритме написана эта мелодия и где родина этого музыкального стиля?» Вопрос понятен? Минута!

Переворачиваются песочные часы. «Знатоки» бур­но обсуждают ответ. Сквозь узкую горловину часов сыплются последние песчинки.

Андрей Каморин:

— Мы считаем, что была исполнена мелодия в стиле блюз.

— Ответ неправильный! Людмила Гурченко испол­няла танец боса-нова, а родиной этого музыкального стиля является Южная Америка. Вы уступаете место шестерке химика Андрея Ершова, а приз отправляет­ся в Новгород.

...Это было единственное поражение Андрея Ка­морина как капитана команды. Но командой проиг­равшую шестерку можно было назвать все-таки лишь с натяжкой, ибо в то время (и вплоть до конца 1980 года) играли тройками. Перед тем как сесть за иг­ровой стол, тройки «знатоков» по желанию объединялись, выбирая во временной импровизированной ше­стерке капитана.

И еще на одно весьма существенное правило сто­ит обратить внимание (оно сохранялось в клубе вплоть до 1986 года). Команды играли на вылет: не ответил на вопрос — уступи место другим. Героем игры, состоявшейся 2 декабря 1978 года, стала ко­манда Сергея Ершова. Ей удалось победить в четы­рех раундах подряд. Но и она, в конце концов, проиг­рала телезрителям, не ответив на вопрос учителя биологии из Бийска, приславшего снимок зуба мамон­та со словами: «Что это за предмет и сколько ему лет?»

Но, пожалуй, самое выдающееся событие в пере­дачах 1978 года — непосредственное участие в игре Владимира Ворошилова. С этого времени он стано­вится постоянным ведущим «Что? Где? Когда?», и игра приобретает новое качество.

1978 год остался в истории клуба одним из рекорд­ных по числу игр — девять. «Урожайнее» были только два последующих года: 1979-й (одиннадцать игр) и 1980-й (десять).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: