Особенности литературного процесса 60-х – 2000-х гг. Периодика. Критика. Публицистика 5 страница

Так неужели все эти наши великие таланты и умы: Заболоцкий, Ахматова, Мандельштам, Пастернак, Даниил Андреев, - были таки­ми жертвами пропаганды, идиотами? И как можно говорить сего­дня, что всё это они написали против своей воли? Русская история попала в жесточайшие клещи идеологов прав человека, и они дела­ют всё, чтобы эту историю изуродовать до неузнаваемости.

Ю.П. Станислав Юрьевич, вы более 18 лет главный редактор «Нашего современника». Что Вам удалось сделать за это время, что вы привнесли в деятельность журнала? Что, быть может, не удалось сделать, и что вы планируете ещё сделать?

Ст.К. Сегодня денационализация культуры идёт жуткими темпа­ми, и вот то, что нам удалось удержать хотя бы маленький сектор, свободный от этой сознательной денационализации, на что бро­шено громадное количество сил, денег, воли всего Западного мира, - это важнейшее дело. Может быть, поэтому наш журнал сейчас имеет самую большую подписку. Значит, инстинктивно читатель понимает: здесь есть русская национальная жизнь. В чистом виде русская мысль, русское сознание, русское понимание истории в ли­тературе живы и, в первую очередь, в журнале «Наш современник». Нам удалось объединить писателей 60-80-х годов и тех, кто при­шёл в литературу во время перестройки...

В журнале продолжают традиции Вадима Кожинова наши заме­чательные публицисты: Ксения Мяло, Наталья Нарочницкая, Борис Ключников, Сергей Кара-Мурза, Александр Казинцев. Это всё рус­ское национальное достояние. Да, нам удалось спасти часть рус­ской национальной культуры, и это самое главное.

Ю.П. И что планируете сделать?

Ст.К. Россия, по словам Валентина Распутина, переварила идео­логию революционного коммунизма. Сегодня же нужно преодо­леть ещё более опасный соблазн - соблазн общества потребления. В России не получится общества потребления, у нас другая исто­рия, об этом говорил ещё Пушкин... Вот переварить эти новые либе- рально-демократические соблазны, которые туманят головы рус­ских людей, и выработать приемлемую генетическую националь­ную психологию жизни - вот как я определяю нашу задачу сегодня.

Ю.П. Когда я читаю патриотические журналы и газеты, у меня создается впечатление, что в то время, когда «иных времён татары и монголы» полонили Россию, остатки русского народа, его куль­турные представители: писатели, критики и т.д., - ведут между со­бою борьбу с большей энергией, чем с противниками. Когда закон­чится эта междоусобная брань, если закончится вообще, и что сто­ит за ней?

Ст.К. Знаете, Юра, здесь разные причины и разные стимулы. Мои разборки, например, надеюсь, всегда были серьёзными, не пу­стяковыми. Вот сейчас у меня выходит книга «Мои печальные побе­ды». Она, в сущности, посвящена этому. Вадим Валерианович Кожи­нов не раз высказывал мысль: бессмысленно обвинять во всём евре­ев, потому что большинство из них никогда не чувствовали себя русскими людьми. И для нас гораздо важнее наладить порядок в умах нас самих. Соблазнов здесь очень много. В книге «Мои печаль­ные победы» я публикую мою переписку с Татьяной Михайловной Глушковой, потому что на финишной прямой своей жизни она весь свой талант, темперамент бросила на то, чтобы развенчать «Наш современник», который как бы недостаточно бережно и внима­тельно относился к тому, что она пишет. Это не так. Мы её печатали достаточно часто, но не столь часто, как она хотела. И не всегда то, что она писала, нас устраивало, потому что Глушкова была челове­ком раздора, русского раздора...

Ю.П. Может быть, бабьего?..

Ст.К. Ну хорошо, только с русской присадкой. Когда она захоте­ла свести счёты с Вадимом Кожиновым не где-нибудь, а на страни­цах «Нашего современника», я ей отказал, потому что это была бы катастрофа для журнала, ибо Вадим со своими историческими ис­следованиями был основной фигурой, камнем в фундаменте ново­го «Нашего современника». И после моего отказа Глушковой после­довала целая серия статей о том, что Кожинов, Шафаревич, Куняев - «адвокаты измены». Без объяснений с Татьяной Михайловной нельзя было обойтись, так как у неё свои поклонники, она талант­ливый человек. Но, тем не менее, у Глушковой были изъяны душев­ного свойства, поэтому с ней необходимо было объясниться.

Или возьмём мои отношения с Глазуновым. Они были почти дружескими в 70-80-е годы. Мы дарили друг другу книги. Я у него бывал, но всё рухнуло, когда во времена объявленной свободы у Глазунова вдруг вырвалась наружу почти не скрываемая ненависть к русскому простонародью, которую он обосновал своим дворян­ским происхождением. В XX веке это не только смешно, но и глупо.

Кого Глазунов только ни написал в последние двадцать лет, на­чиная с Собчака и заканчивая каким-нибудь Котёлкиным, который раньше работал в Росвооружении, а сейчас пропал. Илья Сергеевич стал в полном смысле придворным живописцем. Ну ей-богу, это не достойно крупного русского художника - вот так подстраиваться под время и плевать в лицо русскому униженному простонародью с высоты якобы дворянского происхождения. Да ещё его любовь к тому образу мыслей, которые изложены в книге «Майн Кампф»... Я обязан был об этом написать. Как обязан был, допустим, защитить Кожинова от Валентина Сорокина или той же Татьяны Глушковой, от того же Глазунова. То есть я в таких случаях не нападаю, а защи­щаю последние незыблемые линии нашей обороны. Нельзя, чтобы последние камни из-под русского национального самосознания вышибли эти всплески сумасшедшей чёрной энергии.

Ю.П. Нет, такая критика мне понятна, она просто неизбежна. Я имел в виду другое: критику а-ля Глушкова или а-ля Бушин.

Ст.К. Владимир Бушин ради красного словца не пожалеет и от­ца. Он целую книгу написал, чтобы размазать многих: В.Распутина, С.Кара-Мурзу, меня... Ну и что? Останется один Бушин со своими книгами об Энгельсе. Это весь наш положительный итог развития за последние десятилетия?

Ю.П. В своих мемуарах в конце главы о Кожинове вы так акку­ратно пишете об отношении Вадима Валериановича к Богу. Какова роль веры, Церкви в вашей жизни?

Ст.К. Я исхожу из Достоевского. Как и он, я уверен: русский чело­век должен быть православным, таковым я и стремлюсь быть. И ес­ли бы у Христа была одиннадцатая заповедь, то она звучала бы, как у Достоевского: «Если Бога нет, то все позволено».

Вадим же был человеком глубокого, бесконечного ума. Вера у не­го, конечно, была, но он никогда на эту тему не говорил и даже стес­нялся, может быть, открывать эту часть своей души. Есть у него от­дельные фразы на эту тему: «русские как бы ни кичились своим ате­измом, все равно без веры жить не могут...». И почти легенда, а ле­генды на пустом месте не рождаются, - предсмертная фраза его: «...Все аргументы исчерпаны». Она очень много о нём говорит. Даже если бы он этого не сказал, то он наверняка так подумал. Вадим хо­тел всё аргументами делать, а не верой, собственным волевым уси­лием.

Ю.П. Станислав Юрьевич, какое место семья, дети, внуки зани­мают в вашей жизни?

Ст.К. Это та часть моей личной жизни, которая всегда со мной и которую я никогда не афиширую. В наше время многие этим зло­употребляют. Я считаю, та борьба, которую я веду, совершенно не­обходима для моих потомков: для моего сына, моих внуков, а их у меня трое, для правнука. И если я эту борьбу проиграю, то жить им придётся в гораздо худшем мире, чем жилось бы, если бы я, хотя бы морально, эту борьбу выиграл.

Ю.П. Юбилей - это время, когда человек неизбежно подводит какие-то предварительные итоги жизни. Что вы можете сказать о своих итогах?

Ст.К. Порой кажется, у меня не хватает сил везде успевать: пи­сать свои книги, заниматься журналом, общественной жизнью, по­литикой... Вот стихи я уже не пишу, потому что знаю: эта роскошь для меня уже недоступна. Именно роскошь, ибо стихи пишутся всем существом человеческим, всем опытом жизни, всем слухом, всем зрением, всем умом, всеми инстинктами. То есть, когда я в мо­лодости писал стихи, то включал все свои чакры. Сейчас же моя жизнь настолько растрёпана, что мне стыдно писать стихи, отдавая им маленькую часть своего существа. Нужно отдавать всё, а всё я сейчас отдать не могу, и поневоле у меня получаются повторы, ко­пии с того, что есть. У меня нет сейчас поэтического осмысления воздуха времени, эпохи. Но, слава Богу, я нашёл, быть может, не рав­ноценную замену, а нечто такое, что спасает меня от отчаяния. Это книга воспоминаний, литературных споров, поисков истины. Вот здесь не нужно витамина поэтического вдохновения. Достаточно всех других возможностей, которые у меня до сих пор сохрани­лись, и, быть может, это даже полезнее и нужнее и для меня самого, и тех, кто читает мои книги.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: