СЛОЖНЫЕ СИНТАКСИЧЕСКИЕ КОНСТРУКЦИИ

ЗАНЯТИЕ № 10

СЛОЖНЫЕ СИНТАКСИЧЕСКИЕ КОНСТРУКЦИИ.

ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ В НИХ.

Сложные синтаксические конструкции – это сложные предложения с различными видами союзной и бессоюзной связи.

2. Сочинение и подчинение. Дверь я открыл неслышно, и в сенцах на лавке нашел то, что мне было нужно (К. Воробьев). , и ‚     3 что изъясн.     3. Сочинение и бессоюзная связь. Здесь же внизу, у земли, еще было сумеречно и сонно: густо синела под ногами первая снежная наметь, таинственно проступали опушенные морозной синевой ивняки, и в низинах синели припорошенные кочки (Е. Носов). : ‚, ƒ, и „. 4. Подчинение и бессоюзная связь. Всякий раз, когда только он мысленно встречался с рассветом, сердце просило смутное и несбыточное: дня не нужно было; вместо него могла бы сразу наступать новая ночь (К. Воробьев). : ƒ; „.     2 когда времени     5. Сочинение, подчинение и бессоюзная связь одновременно. За грядой прибрежных сопок высились далекие, золоченные солнцем горы, за неровную верхнюю линию гор опускался смеркшийся круг солнца, и спустя некоторое время после того, как лодка на полном ходу повернула у берега и понеслась к темнеющему на юге мысу, солнце ушло, и в том месте, где оно скрылось, повисла прозрачная нежно-червцовая завесь, к которой жадно тянулись уставшие в сумраке шторма глаза (Б. Агеев). 6 где определит. , ‚, и ƒ, и …           4 как изъясн.   7 которой определит.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

ЗАНЯТИЕ № 1

КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ

* * *

Село Воробьевка Золотухинского района широко известно как место, где последние 15 лет своей жизни жил и работал известный русский поэт XIX века Афанасий Афанасьевич Фет. Село расположено в 10 км от железной дороги Москва-Курск. Известно оно с 1650 года. По преданию, его название произошло от Воробьевых гор, откуда при Иване Грозном сослан был в Курск один московский боярин. Позднее Воробьевка переходит в род бояр Ртищевых, которые владеют ею около полутора веков. В 1877 году Воробьевка была куплена А.А. Фетом у одного из отдаленных потомков Ртищева. Переселившись в Воробьевку в 1878 году, А. Фет занимается благоустройством усадьбы, перестройкой каменного одноэтажного дома в двухэтажный, ремонтом теплиц, постройкой конного двора и т.д. Усадьба вытянута вдоль русла реки Тускарь на 550-600 метров. В центральной части усадьбы располагается комплекс зданий. Состояние насаждений Воробьевки в настоящее время неудовлетворительное. В центральной части усадьбы находятся четыре вяза в возрасте 140 лет, имеющие наибольшую историческую ценность, три дуба и два белых тополя в возрасте 100 лет.

Большую зону усадьбы занимают поляны. Они играют существенную роль в формировании ландшафта парка и образуют в северо-западной части усадьбы целую систему. Поляны разделены балками с водотоками. Стороны балок заросли черемухой, выше по склонам – заросли клена татарского. Поляны окаймлены крушиной, бересклетом, бузиной, барбарисом, черемухой. Кое-где встречаются липа и вяз.

В бывшем кабинете А. Фета в 1986 году силами областного краеведческого музея открыта комната-музей, посвященная жизни и деятельности А. Фета в воробьевский период.

(Из газет, 257 слов)

* * *

Трудно представить себе этот высокий дом, флигель, кирпичные постройки без лучистого рассветного солнца, отраженного в зеркальной глади безмолвной Тускари. А в бликах солнечных огней и в «лунном сиянии» встает перед нашим взором мудрый, вдохновенный, переполненный радостью бытия, наш лирический дерзновенный чародей – А.А. Фет.

Давно нет с нами виртуоза-стихотворца, предельно тонко и гибко чувствующего окружающий мир, но по-прежнему манит к себе тенистый угрюмый сад, в который сумел вдохнуть поэт живую силу, волнует трепет жизни в каждой травинке, в каждом дуновении ветерка.

«Воробьевский отшельник» создал свою лебединую песню «Вечерние огни» – гимн легендарному, все испытавшему в своей судьбе соловьиному Курскому краю.

Несмотря на грозный быт и непреходящие утраты, этот замкнутый благородный человек всегда носил в своей груди «огонь сильней и всей вселенной».

Мы обязаны сохранить в своих сердцах, передать из поколения в поколение восторг перед певучими, исполненными тепла и света фетовскими стихами.

В наше время – время сверхскоростей и приближения к другим планетам, честный человек жаждет сберечь непреходящие духовные ценности, сберечь гармонию души, образы красоты и «прозрачного слога». Читайте, друзья, стихи великого Фета, и вы увидите чудо земли, чудо жизни.

(По А. Алферовой, 175 слов)

ЗАНЯТИЕ № 2

КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ

* * *

Камердинер Илья провожал полицейского чиновника до порога. На площадке у лестницы, поравнявшись опять с часами, урядник шаркнул в сторону, как от привидения. Размашистые стрелки замерли в косой растопырке, пробили четверть. Когда за урядником захлопнулась дверь, тот вздохнул с такой жадностью, будто с его шеи только что сняли намыленную веревку. Шумно загребая мороз в квадратный рот, стал прихорашиваться, как побитый в драке петух. Увидев улыбающегося дворника, устыдился и зыристо зашарил глазами по барьеру веранды. Плети его не было видно. То ли сама свалилась в снег, то ли дворник по брезгливости спихнул ее держаком лопаты. Урядник, сердито поджав губы, поднял плеть и дважды секанул ею с полного плеча. Оставив косой след на сугробе, плюнул и живо зашагал по расчищенной тропке к своему коню, что стоял у въездных башен.

В промороженный сквозняками сиренник с малиновым шумом вновь ворвалась нарядная ватажка снегирей – и в саду вдруг зацвело от них спелой красотой. У оттаявшего окна, привалившись седой головой к косяку, стоял Лев Николаевич. Его спокойная рука лежала на плече Татьяны. Отец и дочь согласно любовались птичьей волей в саду и, наверное, мечтали о весне, которая непременно сменит зиму. На дворе морозно и тихо. Хлопотун дворник, сменив лопату на метлу, размашистым шагом пошел по тропке, разметая отметины каблуков урядника.

(По П. Сальникову, 200 слов)

* * *

Домой Матвей Егорович возвращался прежней дорогой. Кованые каблуки его сапог вязли и оскользались в мутном снежном месиве, подол шубы намок и отяжелел. За эти несколько часов, проведенных им в сельсовете, преобразился мир: полдневное солнце растопило туманную хмарь, и небо было теперь иссиня-зеленым, как родниковая глубина. Непрерывными слепящими бликами сверкали в полях ручьи и лужи, и в текучем знойном мареве дрожал неоглядный круг горизонта.

У крутого оврага, протянувшегося от реки до выгона, путь Матвею Егоровичу преградил сизый бурлящий поток. Прикинув его ширину и тоскующе поглядев на соломенный горб своей клуни, видневшейся издали, Матвей Егорович поплевал в свободную от бутыли руку, напружинил колени и прыгнул с непредполагаемой в себе резвостью. Он еще не коснулся ногами противоположного края потока, а уже знал, что упадет на четвереньки, и, выкинув вперед руки, не увидел бутыли с керосином. «Оборвалась, проклятая!» – падая, отметил он, но веревочное колечко на среднем и указательном пальце его левой руки было целым – оно только соскользнуло в рывке с горлышка бутылки.

Засунув руки в карманы шубы, Матвей Егорович зашагал по дороге, стараясь не думать о случившемся, и когда оглянулся назад, то над местом впадения потока в овраг изумленно увидел нарядный полукруг радуги, светившейся непорочно чисто и загадочно, словно сделали ее люди из своего несбывшегося счастья.

(По К. Воробьеву, 206 слов)

ЗАНЯТИЕ № 3

КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ

* * *

Признаюсь, за последнее время чтение книги Виталия Левченко и Тамары Гривы "Музеи и памятники Курской области" было самое захватывающее чтение: я как бы заново совершала открытие своей малой родины, узнавала ее богатейшую историю (помните знаменитое "А мои-то куряне – опытные воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны…" из "Слова о полку Игореве").

И благодарно откликалось во мне предположение курского ученого-филолога Исаака Баскевича, что Карельское поморье и Курщина чудесным образом соединены. Не случайно же в поморской былине об Илье Муромце и Соловье-разбойнике упоминаются исконно курские места, такие как речка Смородина, что протекает в моем родном Золотухинском районе, деревни Черная Грязь и Береза.

Знакомилась я по названному сборнику и с людьми, составившими гордость курской земли, – от преподобного Феодосия Печерского и духовного светоча православной Руси Серафима Саровского до наших современников.

В заслугу авторам следует поставить то, что они впервые в краеведческой литературе назвали имена земляков, известных в научном мире, но малознакомых массовому читателю. Это Б.П. Бабкин – крупнейший филолог, ученик И.П. Павлова, С.Г. Пушкарев – выдающийся историк русского порубежья, И.П. Чистяков – математик, профессор Московского университета, основатель дореволюционного журнала "Математическое образование".

В Курской области зарегистрировано более 500 памятников истории, боевой славы, культуры, архитектуры и природы. С наиболее значительными из них знакомят нас авторы.

Музеи называют хранилищами памяти. Только в одном областном краеведческом музее собрано более 150 тысяч экспонатов. А если к ним прибавить все, что хранится во всех музеях области, то получаются несметные сокровища.

(Из газет, 240 слов)

* * *

Первого августа Русская православная церковь чтит память преподобного чудотворца Серафима Саровского.

Прохор Машнин, будущий святой, родился в Курске в купеческой семье 19 июля 1759 года. Двадцатилетним юношей, сразу после освящения Сергиево-Казанского собора, построенного его родителями, ушел он в Саровский монастырь Нижегородской губернии, слава о котором доходила и до Курска.

С первого дня поступления в обитель Прохор воздерживался в пище, но себя не изнурял. Старцы вскоре благословили его оставить монастырь и удалиться в лес, где он построил себе шалаш и в нем предавался молитве.

Тринадцатого августа 1786 года он был пострижен в монахи, и имя ему нарекли Серафим, что значит "согревающий".

Пустынька, в которой он спасался, была в дремучем лесу на берегу речки Саровки. Здесь он устроил себе огород с пчельником, сам себе добывал пропитание.

Немало подвигов брал на себя преподобный Серафим: 1000 ночей он молился на камне в лесу, а днем – в своей келье. Три года провел в полном безмолвии.

Не прерывая обета молчания, он, вернувшись в монастырь, прибавил и подвиг затворничества, никуда из кельи не выходя и никого к себе не принимая. А после этого открыл двери своей кельи для всех нуждающихся в словах утешения. И потекла к нему вся Россия. И сегодня вновь тысячи паломников едут поклониться святому преподобному, который предсказал судьбу России: "Произойдет гибель множества верных отечеству людей, разграбление церковного имущества и монастырей, осквернение церквей Господних, уничтожение и разграбление богатства добрых людей, реки крови русской прольются. Но Господь помилует Россию и приведет ее путем страдания к славе…"

(Из газет, 240 слов)

ЗАНЯТИЕ № 4

КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ

* * *

В тот же день я уехал из города. До моего прошлогоднего озера было километров сорок по песчано-лесистому проселку, пустынному и диковатому. Стояла неважная для рыбалки погода, тихая, яркая и засушливая, но проселок был еще по-весеннему плотным и легким, и на опушках сосновых подлесков то и дело попадались колонии анемонов. Я остановился на своем прежнем месте. Тут сохранилось все в целости – обмелевший ровик и колышки для палатки, обуглившиеся рогульки для подвески котелка, голубая развеянная зола кострища, пологий травянистый спуск к озеру, заросший молодой "куриной слепотой", само озеро, кипящее по осокистым закрайкам, – наверно, нерестилась плотва. Я привез с собой для прикорма два целлофановых мешка с пареным горохом и пшеницей, а за наживкой пошел на тот конец озера, – там я знал бабку Звукариху, одиноко жившую в километре от деревни Звукаревки. Изба ее сидела на самом берегу озера под нависью старых ракит, и на ее крылечном конике алели три большие звезды из фанеры, приколоченные одна над другой, – неукорный знак живым о том, что Звукариха не дождалась с войны трех сыновей. Бабка кормила кур возле крыльца. Она успела загореть и обветриться с лица, – огород, где я обычно добывал червей, был вскопан и разделен на грядки, и там уже выметывал третий лист огуречник и щетинился лук. Я стал спиной к фанерным звездам и поцеловал ее трижды – в щеки и в лоб, и она заплакала, а я достал из сумки и положил ей в фартук килограмм дрожжей: сколько раз просила привезти еще в прошлом году.

(По К. Воробьеву, 230 слов)

* * *

Конец апреля в наших местах похож на бабье лето. Ласковой прохладой воздуха похож, лоснящимися дорогами, мотками паутины в полях и на выгонах, розовым светом утренних и вечерних зорь. В апреле и в августе у нас далеко проглядывается мир, километров на пятнадцать проглядывается, а дальше – там начинается тогда слепяще-синяя зыбь марева, таинственная, зубчато-текучая и манящая, как океан.

Вправо и влево от дороги в полях бесшумно елозили крошечные тракторы, а следом за ними рассыпным строем, то и дело кланяясь, ходили маленькие бабы, повязанные белыми платками, в белых чулках и передниках, и это делало их похожими на чибисок.

Я ехал предельно медленно и почти не управлял машиной, а впереди посредине дороги шел высокий старик с желтым, как бублик, отполированным посошком. Он шел степенно, прямо, не глядя по сторонам. На нем были зимняя шапка, рыжий поярковый пиджак с широким хлястиком, усаженным четырьмя золотыми офицерскими пуговицами, белые шерстяные чулки по самые коленки и новые калоши. Они трепетно посверкивали, будто из-под ног старика все время вспархивали и никак не могли улететь два грача. Я не мог объехать его – слева и справа росли зеленя, и ему нельзя было посигналить – он о чем-то думал, а может, просто шел и радовался новой весне. Сигналить тут было нельзя, и я притормозил и отпустил его метров на пятьдесят, потом хлопнул дверкой. Старик оглянулся, сошел с дороги и переложил посошок из левой в правую руку. Он стоял и ждал, пока я проеду.

(По К. Воробьеву, 260 слов)

ЗАНЯТИЕ № 5

КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ

* * *

О произведениях Е.И. Носова написано немало статей и книг, но глубокий интерес и искренняя любовь к повести "Усвятские шлемоносцы" побуждают меня взяться за перо, поразмышлять о том, что, может быть, осталось вне поля зрения моих коллег.

О сборах на войну, о душевном созревании вчерашних хлебопашцев, превращающихся в воинов, сказано много и убедительно, но есть в повести то, что роднит ее с книгами Можаева и Тендрякова о суровой правде 30-х годов. Идя по Усвятам вместе с мужиками, начинаешь чувствовать не только любовь к родной земле, но и боль. Откуда она? От жалости к малым и старым, от понимания, что не всем будет суждено вернуться в отчий дом. Отчего же еще? И тут исподволь понимаешь, что боль идет от ощущения той небогатой, трудной, несправедливой жизни, которой заставили жить усвятцев. Е. Носов не мог в 70-е так открыто, как Тендряков и Овечкин в неопубликованных рассказах, писать о коллективизации, но он дал понять, какой ценой война была выиграна, что все могло быть по-другому.

Вот спорят Касьян и Наталья, в каких сапогах идти на войну. Конечно, можно сделать акцент на любовь жены к мужу, но ведь страшное в другом. Единственной ценностью, которую отец хочет оставить семье на черный день, становятся новые сапоги. А Матюха Лобов и вовсе отправляется в поход в лаптях… Сидит он перед путем-дорогой, наяривает на гармошке, а автор как бы между делом замечает, что в "трудный 33-й год" Лобов вербовался на работу на три года, но "что-то там не то нашкодил, не то еще чего и отбыл за то три года сверх договора". Вполне понятно, что кроется за словами "не то еще чего".

У Касьяна душа болит по-настоящему. Все вокруг напоминает ему о предстоящей трудной жизни: пусты закрома, на конюшне нет овса, лошадей заберут на передовую; много прорех во дворе и в доме, про одежду и говорить нечего. Вот и рассуди: где тяжелей придется – на фронте или в деревне?

(По Т. Летапурс, 320 слов)

* * *

Время шло своим чередом. Каждодневно в нужные часы гудел заводской гудок. Работали казенную работу отец с матерью и мои дядья. Без малого износа своей дюжинной силушки ковал железо и мой дед, пока не грянула "священная". В первый же год войны на дальних и ближних фронтах сложили свои головы сыновья деда – все до единого. Как водилось на Руси, Ксенофонт Кондратович запил с горя, накликая и на себя скорую смертушку. Но не от вина помер дед. Оно его, сколько помню, никогда не брало. Сокрушила его со света злынь-тоска по родным сынам. За неделю до полной остановки сердца дед сходил в свою старую кузню и попросил молодых мастеров отковать ему крест.

…Я не хоронил любимого деда. Как некогда кувалдой был отбит кусок от старого точила, так и меня отшибла от дома война, надолго и лихо закрутив, будто песчинку, в бешенстве людской круговерти. Пройдя фронт и получив все, что отведено уцелевшему солдату, – ранение, контузию, медали, мне долго пришлось блукать по чужбинному белу свету в поиске своей судьбинной доли. Ушли мои лучшие годочки, а я так и не стал "казюком" – казенным рабочим. Но до сей поры, теперь уже со стариковской жизненной отметины, мне горько вспоминается дедовское точило. Все реже и реже, с панихидным чувством я наезжаю на родимый корень. Избы давно нет – снесли коммунальным бульдозером. Причину нашли важную: своей старинушкой она портила "державный" вид российской дороги, по которой в восьмидесятом надо было пронести в столицу олимпийский огонь, зажженный от главного Светила на потеху и диво живущим. Теперь на кровном корню растет лишь горюн-трава да светится лунным отшибком точильный песчаник, словно могильный камень над сгибшим гнездом из века работного рода. Под тем камнем – и совесть, и муки самых дорогих мне людей…

(По Г. Сальникову, 228 слов)

ЗАНЯТИЕ № 6

КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ

* * *

После того как здешние шквалистые ветры разгонят остатки льда и острова оденутся зеленью, сюда начинают частить нарядные многопалубные теплоходы. В распахнутые окна кают вдруг свежо и властно дохнет большой водой, и пассажиры посыплют на палубу любоваться Онегой, смотреть, как утонувшее солнце бежит где-то совсем близко за краем воды, будоража задремавшие облака и самую воду чуткими всполохами. В разгар белых ночей далеко видать окрест: и тихие всплески рыб, и призрачные гривы отдалившихся берегов, и то, как за кормой по огнистой засмиревшей глади тянется вспаханная кораблем фиолетовая дорога. Каютные люстры погашены, оставлены только сигнальные фонари на мачтах, приглушенно урчат мощные дизели, и кажется, будто корабль не просто плывет своим обычным рейсом, а осторожно пробирается в самое сердце чуткой северной ночи. И все парят позади бессонные чайки, летят за теплоходом от самой Вытегры или Петрозаводска, кружат молча, без обычного дневного галдежа, словно и они не решаются нарушить ночное таинство воды и неба.

А утром Онегу уже не узнать: очнулась, зашумела, заходила широкими размашистыми валами. Под засветлевшим ветром порывисто летят тугие грудастые облака. Они рождаются где-то в одной точке горизонта и, растянувшись через весь небосклон лебедиными вереницами, опять слетаются на другую сторону в плотно синеющую стаю. Облака обгоняют теплоход, тенями накрывают встречные острова, и уже различимо, как на одном из них встают нерукотворным дивом седоглавые храмы.

(По Е. Носову, 221 слово)

* * *

История любит повторения, как бы отказывая человечеству в умении извлекать уроки. В строю отряда Урио, насчитывавшем полтора десятка боевых единиц, находился и крейсер "Нанива", который десять лет назад потопил в тех же местах "Гаошан". В то лето тысяча восемьсот девяносто четвертого года в Чемульпо базировался в качестве стационера и "Кореец", который оказался невольным свидетелем расправы японцев с пароходом. Благодаря его докладу, переданному через сеульское посольство в Петербург, весь мир узнал о пиратском, как писали газеты, начале японо-китайской войны.

Похоже, так произошло и на этот раз. Вечером "Кореец" направился в Порт-Артур, но на выходе из гавани был обстрелян отрядом Урио. Таким образом "Кореец" опять первым узнал о начале военных действий Японии, теперь уже против России. Что касается официального уведомления о начале русско-японской войны, которую правильнее было бы назвать японо-русской, то оно было вручено командиру "Варяга" только на следующий день.

В этом уведомлении Урио требовал, чтобы русские корабли покинули Чемульпо до полудня, предупреждая, что в противном случае они будут атакованы прямо в порту. Руднев, обговорив ультиматум японцев с коллегами – командирами военных кораблей США, Франции и Италии, сделал вывод, что ждать от них активной помощи в защите статуса порта не приходится, поэтому стал готовиться к бою.

(По А. Харитановскому, 200 слов)

ЗАНЯТИЕ № 7

КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ

* * *

Может, только в Ракитном звенят потемки в хатах, когда засиневаются окна, когда все, кроме слушающего, спят. Звон похож на ветровое касание балалаечной струны, если знать, что такое балалайка. Но, может, это не во всех хатах так. Может, певучих тут только две – наша да вот дядина… Дядя Мирон спал на спине, умиротворенно покоя руки на груди, и я тихонько перелез через него. Дверь я открыл неслышно, и в сенцах на лавке нашел то, что мне было нужно, – ведра. Колодезь был внизу, под горкой.

Простор, в который я вышел, был устрашающе широк. Раньше от улицы к речке, справа и слева, в конец села, сбегали огороженные сады и конопляники. Теперь тут была целина, степь. В рассветной просини утра степь чуть-чуть розовела, пробивалась молодая трава. Под бугром залегал еще ночной полумрак, и голая речка блестела там сизо и холодно. За речкой, сходясь где-то с небом, полого возвышались черные поля.

Колодезь вековал на прежнем месте, тот же дубовый, позеленевший от времени сруб, то же дубовое корыто для водопоя лошадей, та же окостеневшая орясина журавля. И ни следа от купы темных вязов. При мне их ветви шатром нависали над колодцем, и летом невозможно было пройти мимо, чтобы не ухнуть в студеную преисподнюю.

Мне надо было припомнить тут многое, потом достать воду, поставить ведра на козырек сруба и снова что-либо припомнить. Любое. Мне надо было стоять спиной к селу и оглянуться на него в самый последний момент, когда уже нельзя будет не оглянуться и не увидеть свою хату. Но может, ее давным-давно нет и я зря тут ворожу с собой? И что лучше: чтобы она была цела или чтобы ее не было?

Этого я не знал…

(По К. Воробьеву, 237 слов)

* * *

Всю долгую жизнь тополь тянется к солнцу. Он протягивает ветви на восток, чтобы встретить светило в самые первые мгновения, как только оно окажется над краем земли. На юг простерто ветвей больше, чем в любую другую сторону, потому что в полуденные часы солнце очень щедро. Даже на заходе тополь не упускает момента воспользоваться последним теплом и светом. Но и северная сторона тоже во всеоружии. Дерево и туда простерло свои ветви на всякий случай, если солнце вздумает заглянуть с этого края. Каждый год он наращивает самые тонкие веточки новыми побегами, чтобы еще приблизиться к светилу. Он не выглядывает из-за заборов и сараев, он поднялся над всем этим, чтобы ничто не мешало видеть источник света и первым встречать его на восходе. Каждый год он старательно располагает свои листья так, чтобы ни один луч, упавший на него, не пролетел мимо в какую-нибудь прореху в его кроне. Он раскинул над собой такой шатер, что даже капля дождя не сможет упасть на землю, не задев листа. А чтобы случайная буря не разрушила вековой работы, год от года наращивает мощь ветвей и все глубже уходит корнями в землю. Ему еще многие десятилетия держать на себе свое обширное поднебесное царство.

Джомолунгма дремлет в тепле весенних лучей. Но жрецы Джомолунгмы уже готовятся к майскому обряду пробуждения. Этот день сопровождается большим фейерверком. Сейчас жрецы старательно начиняют взрывчаткой каждую почку для праздничного салюта. Все должно быть готово к условленному сигналу. Сигнал к торжеству пробуждения придет однажды тихой майской ночью, и жрецы подожгут фитили. Это будет большой праздник на вершине Джомолунгмы.

(По Е. Носову, 249 слов)

ЗАНЯТИЕ № 8

КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: