Ирина Волчок ЧУЖАЯ НЕВЕСТА 2 страница

Глава 3 Оксана сунула дискету в пакет и выключила компьютер. В понедельник мальчики из отдела рекламы распечатают ее дипломную работу, а во вторник она ее отнесет. Защита в пятницу, так что возвращать «на доработку», надо полагать, не будут. Вот как она все хорошо рассчитала. А если что — придумает еще десяток страниц, что ей, жалко, что ли. И перегонит все другим шрифтом и другим форматом. Чтобы пачка листов была раза в два толще. Фигушки кто осилит дочитать до середины. Ничего, все защищаются, и она защитится. Страшновато вообще-то. Надо было послушаться Марка и сделать как все: настричь кусков из литературы-макулатуры, слепить все это под проходным названием, а в конце — список первоисточников страниц на двадцать. Но самолюбие заело. И-е-е-эх, дура ты, Ксюха. Не считая того, что ужасно умная. «Не считая того» — кто так говорит? Алексей так говорит. Леший. Друг Марка. Откуда у Марка такой друг? Тетя Надя рассказывала, как они у нее вместе жили сто лет назад. Учились на экономическом. Дрова пилили. Любили красивую девушку Ларису.Как-то странно все это. Оксана могла представить все это по отдельности. Марк учится на экономическом. Алексей пилит дрова. И любит Ларису. Марк женится на Ларисе, тоже вполне логично. Но Марка, пилящего дрова, или Алексея, сидящего в аудитории, Оксана представить себе не могла. И уж тем более — Марка, влюбленного в Ларису, пусть даже и очень красивую. Оксана вздохнула и потерла глаза кулаками. Поздно уже. Куда эти часы все время деваются? Ага, вот они. Но стоят. Опять завести забыла. Наверное, час ночи. Или два. Ну и что? Какая тебе разница, — упрекнула она себя за суетное любопытство. Чтобы сказать потом Лерке, что вот, мол, за пару часов закончила диплом печатать, да еще и по страницам разбросать успела… Хвастунишка. Дохвастаешься. Не защитишь — и красней тогда…Пойти в гамаке покачаться, что ли?Оксана надела халат, стянула волосы резинкой в хвост, сунула ноги в домашние шлепанцы и отправилась заниматься любимым делом — валяться в гамаке, привязанном за стволы двух старых яблонь, и мечтать о том, как она будет выбирать дом для бабушки и дедушки. Самый лучший дом. С самым роскошным садом. С самым удобным гамаком в том саду. Она будет приезжать в гости к бабушке и дедушке, валяться в гамаке и придумывать, что бы такое им еще подарить…В темноте она чуть не наступила на развалившегося в неположенном месте Буксира, споткнулась, потеряла шлепанец, наклонилась, шаря в траве, и сердито зашептала, отталкивая мокрый собачий нос:— Животное ты, вот ты кто! А если бы я тебе лапу отдавила? Небось, плакал бы, да? Небось, меня бы обвинил? А сам под ноги лезешь… Ну, кто ты после этого, я тебя спрашиваю! Отвечай немедленно, нечего мне тут коленку слюнявить…— Да не ответит он, — донесся из-под яблонь тихий низкий голос, в котором слышалась улыбка. — Он сегодня что-то неразговорчивый.Оксана замерла, вцепившись в шерсть на спине Буксира, от страха забыв дышать. И только через несколько секунд вспомнила, что в доме сегодня гость: ну да, это же Алексей, кто же еще здесь может быть, да и Буксир чужого не пропустил бы… Но коленки все еще дрожали, и она всхлипнула, с трудом переводя дыхание. Все это было очень похоже на тот случай — ночь, сад и чужой голос из темноты. Только собаки тогда с ней не было.— Ксюш, ты что это? Испугалась?Он вдруг оказался совсем рядом, его силуэт закрыл рисунок ветвей на фоне чуть светящегося неба, и на нее пахнуло жарким ароматом большого загорелого тела, какой-то сухой травы и ее любимых абрикосовых косточек.— Нет… немножко…Она с трудом выпрямилась, все еще дрожа, и неловко отступила, напоровшись голой ступней на какую-то колючку. Зашипела от боли сквозь зубы, непроизвольно схватилась за его протянутые к ней руки и вдруг поняла, что сейчас заревет.Главное — и он это понял. Замер на мгновенье, сжимая большими шершавыми ладонями ее локти, чертыхаясь шепотом сквозь зубы, а потом совершенно неожиданно подхватил ее на руки и понес… Куда? Оксана дернулась, пытаясь высвободиться, но он только крепче прижал ее к себе, бормоча что-то успокаивающее и даже укачивая, как ребенка. И тут же опустил в гамак, отошел на шаг в темноту, повозился там и вновь оказался рядом. В руке его снопиком слабого света вспыхнул электрический фонарик, и Алексей быстро мазнул лучом по съежившейся в гамаке фигурке.— Где? Покажи… Где поранилась? Чем? Как? О, господи… — в голосе его была такая тревога, что Оксана совсем перестала сдерживаться и откровенно заплакала, по-детски хлюпая носом и вытирая обильные ручьи слез длинными рукавами халата. Он тут же плюхнулся в гамак рядом с ней, обхватил ее большими сильными руками, поднял, посадил к себе на колени и крепко прижал к своей широкой твердой груди, гладя по голове и бормоча в ухо:— Ну, что ты, маленькая? Ну, что случилось? Ну, не плачь… Все будет хорошо, вот увидишь… Ну, что мне сделать? Ты только скажи…Оксана свернулась клубочком, вцепившись руками в его рубашку и уткнувшись мокрым от слез лицом в его широкое теплое плечо, и плакала в три ручья, и не могла остановиться, потому что она так давно не позволяла себе плакать… И потому, что ей никогда еще не попадалось такого подходящего для этой цели плеча. И потому, что было темно, и никто не видел ее покрасневшего носа и опухших глаз. И потому, что ей было уютно и спокойно в его объятиях.Он все гладил ее волосы, все шептал спокойные нужные слова, и она постепенно успокаивалась, затихала, впадая в оцепенение, — ни горя, ни страха, ни ожидания, одно большое теплое спокойствие с оттенком усталости.— Я устала, — сипло сказала она, отрываясь от его плеча и пытаясь освободиться из его теплых рук. — Я вообще никогда не плачу, а тут вдруг… Я, наверное, просто устала.Он тут же посадил ее рядом, выпустил из объятий и слегка качнул гамак.— Еще бы, — согласился он серьезно. — Днем — сельхозработы, ночью — сочинение диплома… Кто угодно устал бы.— А, ерунда все это, — отозвалась она слегка раздраженно и топнула ногой, качнув гамак. — Какая это работа… Я вообще устала. От всего. От жизни.— Это бывает, со мной сто раз так было… — Алексей не особенно задумывался над тем, что говорить. Ему просто хотелось, чтобы она сидела рядом. Ему хотелось слушать ее чуть осипший от слез голос, и угадывать в темноте ее прелестную заплаканную мордашку, и вдыхать волшебный запах ее волшебных волос. — Это со всеми так бывает. Кажется: ну все, никаких сил больше нет. А потом: раз — и вдруг все меняется. И опять жить интересно.— Интересно? — Оксана саркастически хмыкнула и шмыгнула носом. — Это что же такое должно измениться, чтобы жить стало интересно?В ее голосе слышалась горечь. И злость. Алексей помолчал, борясь с острым желанием опять взять ее на руки и укачать, как ребенка, вздохнул и сказал:— Ну, мало ли… Защита диплома, например.Она хмыкнула еще саркастичнее и еще сильнее качнула гамак.— Или, скажем, изменение семейного положения, — продолжал он там же ровным тоном. Она уперлась в землю пятками, затормозив движение гамака, и буркнула:— Поздно уже. Я спать хочу.— Или, например, крупный выигрыш, — не обращая внимания на ее слова, продолжал Алексей.Она опять качнула гамак и подтянула ноги, устраиваясь рядом с ним теплым уютным комочком.— Вам тетя Надя сказала?— Нет, Марк.— А-а… И что мне теперь делать? — В ее голосе слышался искренний интерес.— Знамо дело, что, — авторитетно ответил Алексей. — Потратить все поскорей, чтобы голова не болела.— А на что? — Она даже наклонилась к нему, пытаясь в темноте увидеть его лицо.— Да на что хочешь! Ведь ты же хочешь чего-нибудь?— Я хочу дом купить. Бабушке и дедушке, — мечтательно сказала Оксана. — Самый лучший.— Со всеми удобствами? — озабоченно поинтересовался Алексей.— Со всеми, — решительно подтвердила Оксана. — Но за городом. И чтобы сад был. Большой. Или даже огромный. Это дорого?— Безумно дорого. Миллиона на два потянет.— Ух, здорово, — обрадовалась она. — Тогда я еще хочу лошадь, собаку и пистолет.— Лошадь у меня есть, — похвастался Алексей. — А собак аж четыре штуки, не считая бродячих. Все бродячие всегда почему-то возле моего дома пасутся.— А пистолет есть? — затаив дыхание, шепотом спросила Оксана.— Охотничье ружье есть. Старинное. Отец подарил.— Ружье — это тоже хорошо, — задумчиво сказала она. — А почему тебя Лешим зовут?Алексей не удивился внезапному обращению на ты, но волна горячей радости обдала его с такой силой, что он даже дыхание задержал и зажмурился.— Почему? — Она еще ближе наклонилась к нему, задев его плечом.— Потому что я в лесу живу, — хрипло сказал Алексей. — Потому что я дикий человек, нецивилизованный. Серый и неграмотный. Небритый и нестриженый. И таким желаю предстать.Оксана тихонько засмеялась, совсем так же, как смеялась, когда слушала Жванецкого. Алексей положил руку ей на плечи, слегка притянул к себе и, наклонившись, близко заглянул в лицо. Почувствовав, как она вдруг вся сжалась, быстро чмокнул в нос и отпустил. Оксана вздохнула, опять коротко засмеялась и с интересом спросила:— Ты все мои косточки съел?— Что? — удивился он. — Какие косточки? А-а… абрикосовые. Нет, не все. Половину тебе оставил. Я щедрый.Она опять вздохнула и сказала теплым голосом:— Знаешь, мне кажется, я тебя тыщу лет знаю.— Это ты такая старая? — ужаснулся Алексей, утопая в новой волне горячей радости.— Не считая того, что я такая мудрая, — гордо сказала Оксана. — По-моему, вот-вот светать начнет. Или мне так кажется? — Она вдруг ахнула, резко наклонилась вперед и свалилась на землю. Не успел Алексей испугаться, как она засмеялась, завозилась под гамаком и встала. — Буксир, скотина бестолковая… Чуть до смерти не напугал. Тапку мою нашел, принес и на ногу мне надеть хотел. Не на ту!— Действительно, бестолочь, — согласился Алексей. — Я бы обязательно на ту ногу надел. Я умный.— Ты правда умный, — подтвердила Оксана. — Даже удивительно, откуда у Марка такой… — Она вдруг замолчала, вздохнула и сказала скучным голосом: — Я же просплю все царствие небесное. Мне завтра постирать нужно, книги библиотечные собрать, починить кое-что… И еще в этот китайский кабак неизвестно в чем идти. Ужас какой-то… Пойдем спать, да?— Пойдем.Алексей поднялся, взял ее за руку и повел в дом, хотя никакой необходимости в его руководящей деятельности не было — уже и правда светало. Не считая того, что Оксана, судя по всему, могла бы найти дорогу и сама, даже в полной темноте.На внутренней закрытой веранде они остановились, улыбнулись друг другу и разомкнули руки.— Спокойной ночи, — сказал Алексей, не двигаясь с места.— Где ночь? Какая ночь? Не вижу никакой ночи, — сказала Оксана, тоже не двигаясь с места.— Виноват. Исправлюсь, — покаялся Алексей. — Спокойного утра.— То-то… — Оксана потерла кулаками припухшие от слез глаза и сладко зевнула. — И впредь чтобы не повторялось. Спокойного утра.Они опять улыбнулись друг другу и разошлись в разные стороны: он — в отведенный ему гостевой закуток на застекленной веранде, она — в свою крошечную темную комнатку, пропахшую абрикосовыми косточками.Марк говорил, что абрикосовые косточки пахнут синильной кислотой. В первый раз при мысли о том, что она нарушает очередной запрет Марка, Оксана не ощутила чувства вины или страха, ставших уже привычными за последние месяцы. Она вообще ничего не ощутила, если не считать легкого раздражения и внезапной необъяснимой жалости к этому взрослому, серьезному, надежному, красивому, богатому, преуспевающему… — что там еще? — человеку. Ее жениху. А она — его невеста. Свадьба почти через месяц. В душе шевельнулось знакомое чувство паники, но тут же она вспомнила, что Леший будет здесь еще целых две недели, и мгновенно уснула.

Глава 4 Оксана проснулась в таком радостном настроении, в каком она просыпалась много-много лет назад, когда все у нее было хорошо, когда ее любили папа и мама, когда она была их светом в окне, когда каждый новый день начинался с ожидания праздника. Она полежала в темноте, соображая, с чего бы ей было так весело, и тут же вспомнила прошлую ночь и свою истерику при свидетелях. Ну, при одном свидетеле, но все равно… Фу ты, стыд какой! Сколько лет даже в подушку не ревела, а тут — нате вам, в чужую манишку. Точнее — плечо. Да еще не чье-нибудь плечо, а плечо Лешего. Как она теперь ему в глаза смотреть будет?— Как я в глаза людям смотреть буду? — вдруг донесся сердитый голос тети Нади. — Ты вообще думаешь, что говоришь?— Тише, Ксюшку разбудишь.Это голос Алексея. Он улыбается. По его голосу всегда слышно, когда он улыбается. Тетя Надя сбавила тон, и они о чем-то заспорили на кухне. Интересно, о чем? Не слыхать. Шепчутся, ее будить не хотят.Оксана подхватилась с узкого жесткого диванчика, который служил ей постелью, накинула халат, краем сознания отметив, что от халата неуловимо пахнуло чужим запахом, и босиком пошлепала в кухню, где за монументальным дубовым столом совершенно ручной работы сидели нос к носу Алексей и тетя Надя, энергично шепча что-то в лицо друг другу и время от времени размахивая перед носом собеседника руками.— Что за шум, а драки нет? — строго спросила Оксана. У нее получилось бы гораздо строже, если бы голос не был таким сонным. — Кто у кого игрушку отнял? Кого в угол ставить?Они оба тут же обернулись к ней, заулыбались при виде ее розовой мордашки под копной встрепанных, неровно выгоревших кудрей, криво запахнутого на тоненькой фигурке фланелевого халата шестьдесят какого-то размера, подпоясанного куском веревки с висящей на ней бельевой прищепкой, ее смуглых босых ног — на одной ноге уже светлеющий синяк, на другой — совсем свежая царапина, — привычно переглянулись и одновременно засмеялись.— Вы чего смеетесь? — Оксана шлепнулась на табуретку и уцепила с тарелки самый толстый ломоть ветчины. — Вы надо мной смеетесь?Она набила ветчиной рот и, не вставая, повернулась к буфету в поисках чашки.— Не вертись на табуретке, когда-нибудь так грохнешься — костей не соберешь, — проворчала тетя Надя, пряча улыбку, поднялась, достала из буфета большую фаянсовую кружку и поставила ее перед Оксаной. — И не садись на угол, сколько раз повторять. Семь лет замуж не выйдешь. И умылась бы хоть…— Не больно-то и хочется, — ответила Оксана, наливая в кружку кипяченой воды из большого стеклянного кувшина, в котором кипяченую воду студили специально для нее.— Чего тебе не хочется? — Алексей поймал ее взгляд и не отпускал его своими серьезными горячими глазами. — Умываться или замуж?Ее глаза вдруг помрачнели, ярко-малиновые губы сжались, а тонкие коричневые бровки сошлись на переносице. Но ответила она тем же мягким сонным голосом:— Я умывалась уже. Совсем недавно, перед сном.— Опять ночью в гамаке качалась? — догадалась тетя Надя. И объяснила Алексею: — Все время с Буксиром вдвоем по ночам в гамаке сидят. Не понимаю, что в этом хорошего.Алексей открыл было рот, но Оксана опередила его:— А вот Леший понимает. Понимаешь, да? — Она вопросительно глянула на него, и он важно кивнул. Оксана тоже кивнула и объяснила тете Наде: — Он ночью тоже в гамаке качался.— Ну-у-у?! — преувеличенно изумилась тетя Надя, остро глянув на Алексея, и тут же отвела глаза. — Еще один полуночник на мою голову. Но он-то хоть проснулся рано, а ты вон дрыхнешь до полудня.— Как до полудня? — Оксана испуганно вскинула густые лохматые ресницы и замерла, не донеся чашку до рта. — Уже полдень? Ужас какой-то… Ничего не успею! Да еще этот китайский ужин, чтоб он провалился…— Во, тетка Надька тоже, видать, китайскую кухню не любит, — печально вставил Алексей. — Не хочет идти в ресторан в качестве моей дамы.Тетя Надя в сердцах плюнула и отвернулась к плите, без всякой надобности поправляя крышку на кастрюле с кипящим бульоном. Оксана непонимающе смотрела то на нее, то на Алексея, потом вдруг обрадованно ахнула, засияла, схватила тетю Надю за руки и, заглядывая ей в лицо, заворковала льстивым голосом:— Тетечка Надечка, ну пойдем с нами, а? Ну, пожалуйста, ну, миленькая, ну, пойдем! Мы там недолго будем, как надоест — так и уйдем. Леш, скажи ей, ведь правда? Тетечка Надечка, ну, я умоляю!— И эта туда же, — рассердилась тетя Надя, пытаясь освободиться. — Отстань от меня! Оба совсем рехнулись.Оксана вскочила, опрокинув табуретку, подхватила необъятные полы своего халата и со стуком ахнулась на колени, обхватив тетю Надю за ноги и уткнувшись лицом ей в подол. Она не переставала что-то неразборчиво бормотать жалобным голосом, и тетя Надя пришла в крайнее замешательство. Наверное, ни разу в жизни тетка Надька так не терялась, отметил Алексей с удовольствием. Но Ксюшка-то какова! Он с восхищением смотрел на фигурку, умоляюще прильнувшую к ногам окаменевшей тетки Надьки, и сам уже был готов встать на колени рядом с Ксюшкой для полноты драматического эффекта. Но тут Оксана подняла лицо, и Алексей увидел ее умоляющие глаза.— Теть Надь, для меня это очень важно, — серьезно сказала Оксана и потерлась подбородком о теть Надины колени. — Если бы вы только знали… Пожалуйста, пойдемте! Пожалуйста, а?..Алексей ясно видел, до какой степени Ксюшка жаждет согласия тетки Надьки. И та видела. Мягко толкнула Ксюшку в лоб ладонью, освобождаясь от ее хватки, и буркнула расстроенно:— Сбрендила девка… Сроду я по ресторанам не ходила, а на старости лет попрусь! Да мне и не в чем.— Так и я ни разу не ходила, — привела веский аргумент Ксюшка. — И мне не в чем. А вот вам как раз и есть в чем!Она вскочила и ветром умчалась в свою комнату, откуда сейчас же донеслись грохот, стук, гром и Ксюшкино веселое чертыхание.— Ой, сбрендила девка, — повторила тетя Надя и растерянно глянула на Алексея. — А все ты со своими дурацкими идеями. Что вот мне теперь делать-то с вами?— Все, теть Надь, — обреченно сказал Алексей. — Теперь уже ничего не поделаешь с нами. Придется тебе с нами в кабак идти.— Ужас какой-то, — начала было тетка Надька с Ксюшкиной интонацией.И замолчала, с открытым ртом уставясь Алексею за спину. Он оглянулся, ожидая увидеть бог знает что, судя по выражению лица тетки Надьки — не меньше, чем летающую тарелку. Из своей комнаты вышла Оксана, неся в высоко поднятых руках пластиковый прозрачный мешок на вешалке. Под пластиком мерцала дорогой тканью какая-то одежда.— Ты чего это? Ты это к чему? — забормотала тетя Надя, и Алексей опять отметил то, чего не видел у нее никогда раньше, — панический страх.— Леш, помоги, — Оксана подошла к нему, Алексей встал, и она вручила ему вешалку с испугавшим тетку Надьку нарядом. Оксана ловко стащила мешок, и Алексей увидел роскошный брючный костюм цвета топленого молока. Шелковый, наверное… Он в этом не понимал. Но то, что костюм роскошный, — это понимал даже он.— Вот вы в чем пойдете, — решительно сказала Оксана, и Алексей потерял дар речи. А уж чего ожидать от тетки Надьки…— А ты в чем пойдешь? — неожиданно деловито спросила тетка Надька, и Алексей потерял способность мыслить.— В бабушкином платье, — сказала Оксана, и Алексей почувствовал, что теряет способность стоять без посторонней помощи.— Во Маркуша обрадуется, — ехидно хмыкнула тетка Надька. — А че, я согласная. Имеем право повеселиться раз в жизни или как?— Я тоже хочу повеселиться раз в жизни, — робко встрял Алексей. — Мне кто-нибудь объяснит?— Мы все идем в китайский кабак. — Оксана глянула на него сияющими глазами, и он тут же заулыбался. — Тетя Надя — в моем брючном костюме. Я — в бабушкином свадебном платье. А ты в чем?— А мне все равно, — лихо сиганул в омут Алексей. — В чем скажешь. Только у меня с собой барахла немного. Зато три галстука есть. Один лучше другого.— Ладно, выберем что-нибудь, — пообещала Оксана. — Теть Надь! Я в ванную первая, у меня волосы долго сохнут. Потом — вы. Потом — Алеша. Леш! Повесь костюм в теть Надиной комнате. Вытащи все свои вещи, я потом посмотрю. Теть Надь! Найдите бежевые тапочки — те, которые я привозила. Нечего их без толку хранить, вы их сегодня наденете. Леш! Вынь большое зеркало из своего шкафа и принеси сюда, вот в этот угол. Теть Надь! Вы не знаете, куда я бисерные серьги дела?Все это Ксюшка говорила, одновременно допивая свою кипяченую воду, сдергивая с веревки, натянутой на открытой веранда, большое махровое полотенце, открывая кран над ванной, включая колонку, влезая на табуретку, чтобы достать с верхней полки буфета пакет с какой-то сухой травой, и еще миллион каких-то дел, но за всем Алексей не успевал следить. Он стоял, держа вешалку с костюмом на вытянутых руках, и обалдело вертел головой, стараясь не упустить из виду мелькавшую туда-сюда Ксюшку.— Эй, командир, — окликнул он ее, когда она уже потопала в ванную. — Я забыл, кто мне спинку-то потрет?— Все вопросы — к тете Наде, — строго сказала Ксюшка, закрывая за собой дверь. И уже из-за двери крикнула: — Теть Надь! Назначаю вас своим заместителем по оргвопросам и по всем остальным вопросам, связанным с вопросами развивающихся товарищей… а также граждан, господ и братьев по разуму. Да, к вопросу о братьях по разуму: кто сегодня Буксира кормил? Небось, зверь так и ходит голодный? Ну, ничего доверить нельзя, все самой приходится…Она еще что-то говорила, но плеск воды и шум душа заглушали слова. Алексей стоял все в той же позе посреди кухни и тихо смеялся, не отрывая взгляда от двери ванной.— Эй, — привел его в чувство ехидный голос тетки Надьки. — Ты чего это распоряжения не выполняешь? Велено повесить костюм в моей комнате и вывалить твое барахло всем на обозрение. И Буксира накормить.— Это превышение власти, — возмущенно сказал Алексей. — Использование служебного положения в личных целях. Насчет кормежки Буксира прямых указаний не было.— Кто у нас зам по всем вопросам? — возразила тетка Надька, ведя его к себе в комнату и показывая, куда вешать костюм. — А зам — это, можно сказать, половина начальника. Я начальник — ты дурак.— Ты — полуначальник, — возразил Алексей.— Ну, Лешик, обижаешь… Если я полуначальник, стало быть, ты — полудурок?Как он любил болтать с теткой Надькой вот так, не на тему, просто куда кривая разговор вывезет. Они болтали так еще четырнадцать лет назад, оба искренне наслаждаясь неожиданными зигзагами беседы, испытывая глубочайшую благодарность друг к другу за умение не обижаться на сознательное ехидство и нечаянную резкость, дружно развлекаясь стараниями Марка постичь смысл их безудержного трепа. Правда, Марк недолго старался. Старайся, не старайся, а моча не «Шанель» номер пять, как говорила в таких случаях тетка Надька.— Тетка Надька, — строго сказал Алексей, угрожающе пошевелив бровями на «полудурка». — Знаешь ли ты, что ты самая замечательная тетка Надька на всем белом свете?— А то! — с удовольствием согласилась она. — А вот в Ксюшкин костюм влезу — и буду самой замечательной не только на всем белом свете, но и в его окрестностях! — Она хихикнула, прищурив один глаз и забавно сморщив нос. — А с Маркушей-то что будет, нет, ты только представь!— На раз в маразм впадет, — мечтательно предположил Алексей.— Да в маразм он еще в третьем классе средней школы впал, — отмахнулась тетка Надька. — Нынче что-то особое будет, попомни мои слова.— А Ксюшка замуж за него собралась, — с неожиданной для себя бессильной яростью сказал Алексей. — Ну, куда ты-то смотрела?— Ой, Лешик, поосторожней ты с Ксюшкой… — Тетя Надя вдруг посерьезнела и подняла на него тревожные глаза.— Да ты что?! — рассердился Алексей. — Что ты обо мне такое думаешь, бессовестная ты тетка?— Ничего я о тебе не думаю. Надо мне о тебе думать, как же… Я о тебе и так все знаю… — Тетя Надя потерла ладонями лицо и протяжно вздохнула. — О-ох-хо-хо… Дело не в тебе, Лешик. Все дело в Ксюшке. Знаешь что, пойдем-ка в сад, пока Ксюшка купается. Она в ванне всегда по часу сидит, успеем поговорить.

Глава 5 Вот, значит, как. Вот, значит, почему Ксюшка по ночам плачет. И ведь не понял ничего, дурак такой. Ну да, маленькая девчонка, здоровая, красивая, да еще и черт знает какие деньжищи при ней — что, мол, ей-то на жизнь обижаться? Во дурак-то. Один ты, козел, в жизни настрадался. Да что все твои неприятности по сравнению с бедой этой девочки?Алексей закрыл глаза и сжал зубы, представив, как должна была испугаться Оксана прошлой ночью, когда он оказался рядом с ней в темноте, в саду, да еще за руки стал хватать… И как она окаменела, маленькая, когда в гамаке он обнял ее за плечи. Хорошо хоть хватило ума не лезть с нежностями, совсем все испортил бы…— Щенки эти как поняли, что им с девкой не сладить, так бить ее принялись. Ногами. — Тетя Надя рассказывала тусклым голосом, не глядя на него, крепко сжимая на коленях сомкнутые в замок руки. — Два ребра сломали, ключицу, одну рану зашивать пришлось… От синяков вся черная была… Мне бабка ее все рассказала, когда прошлый раз приезжала. Если бы не отец — на всю жизнь, поди, искалечили бы ребенка. Или вовсе убили бы, сволочи пьяные… Отец как раз со смены шел, он у нее машинистом был. Прям через садик тот и шел, и услышал что-то, даже и не знал, что эти падлы его дочку пытают. Налетел на них, да обоих сразу и сшиб. Он сильный мужик был, молодой совсем, сорока еще не было. Ксюшка без памяти была, а тут очнулась и позвала: папа, мол, помоги подняться. Ну, он как ее узнал, так этих щенков задохлых сгреб, да лбами-то и стукнул. Кинул обоих через забор, а Ксюшку на руки — и домой, подъезд-то ихний — вот он, через двор перейти, метрах в двадцати всего. «Скорая» приехала — он сам о тех подонках вспомнил, показал, где их оставил. Один к тому времени очухался уже, смыться хотел, да с вывихнутой ногой не больно-то смоешься. «Скорая» уж сама милицию вызвала, те — протокол писать, то, се… Все как положено. Ксюшку — в больницу сразу, мать с отцом, конечно, с ней, отец вообще двое суток от нее ни на шаг не отходил, выгнать его из палаты пытались, так он — ни в какую. Хоть, говорит, стреляй, не уйду. Я, говорит, нянечкой здесь буду работать бесплатно, пока дочка не поправится. И ведь работал: мыл, мел, судна таскал. Да… А на третий день за ним милиция пришла, прямо в больнице и арестовала. За бандитское нападение на тех сучков. Один из них, кто постарше, сыном какой-то шишки оказался. Его папаша вовсе отмазал — сотрясение мозга, мол, было, тяжелая травма, зона для здоровья очень вредная. Ну, не знаю, как там получилось. Второго, однако, посадили. Вроде ненадолго — ему восемнадцати тогда еще не было. А отец Ксюшкин в тюрьме умер, до суда еще. Она из больницы только вышла, а на следующий день им сказали, что он умер. Сердечная, мол, недостаточность, во как. И хоронили его в ее день рождения. Ей тогда как раз шестнадцать исполнилось.Алексей сидел за вкопанным в землю столом, уткнувшись лбом в некрашеную шершавую столешницу, закрыв голову руками — как под бомбежкой. Тетя Надя долго молчала, вздыхала, покашливала, потом протянула руку и непривычно робко коснулась его головы:— Ну, чего ты, а? Ладно уж, все прошло, зря я тебе, наверное…Алексей поднял голову, минуту смотрел на нее невидящим взглядом, потом сказал спокойно и даже отрешенно как-то:— Я их убью.Тетя Надя положила свои теплые ладони на его каменно сжатые на столе кулаки и криво усмехнулась:— Нет, Лешик. Опоздал. Этот-то, папин выродок, после того и года не прожил. Сам подох, да и подох-то как, тьфу, прости, господи… Собственной блевотиной по пьяни захлебнулся. А второго еще через год в зоне пришибли.— Мало им, — все также спокойно сказал Алексей. — У падали еще родня осталась. Кто у этой… блевотины отец?Тетя Надя встала, перегнулась через стол и сильно похлопала Алексея ладонями по щекам. Села, посмотрела в его возвращающиеся к жизни глаза и сухо сказала:— Я тебе зачем все это говорила? Я тебе все это говорила, чтобы ты о Ксюшке думал. А ты о чем думаешь?— Ксюшка… О, господи… — Алексей закрыл ладонями лицо и передернул плечами, как от озноба. — Как же она пережила все это?— Да не пережила она еще, вот в чем беда, — с досадой сказала тетя Надя. — О чем я тебе и толкую. Тогда-то совсем плохо было, так плохо, что девку даже лечить хотели… Ну, у этих, у психических… Она в школу перестала ходить, на улицу совсем не выходила, да и дома ничего не делала — сидела просто так или лежала. Даже книжек не читала и телевизор не смотрела. Ну, дед с бабкой — отцовы, не материны — к себе ее забрали, в деревню, они где-то под Курском живут. Там она потихоньку оживела, может, к матери и вернулась бы потом, да мать через год опять замуж вышла. Ксюшка и не захотела возвращаться. Школу в деревне закончила. Бабка у нее в той школе раньше учительствовала, так договорилась, чтобы экзамены сразу, чтобы тот год, что Ксюшка пропустила, не пропал. Как это называется? Экстер… Ну, ты знаешь. Ей разрешили, она во всех классах отличницей была. А потом в Москву поехала и сразу на журналистику поступила. С тех пор все в Москве. Училась, работала. Не хочет она у своих стариков деньги брать, а с матерью они что-то не очень дружатся. Теперь она к матери не вернется, наверное. А работала, чтобы на дом деду с бабкой заработать, вот глупенькая… С работами тоже не все слава богу. В Маркушином банке — это у нее пятое место. На всех прежних, бывало, чуть только попривыкнет — какой-нибудь кобель непременно приматываться начнет. А она этого на нюх не переносит, знамо дело, в детстве уже напуганная. Поверишь, с ножом ходила! Вот ведь беда… У Марка в банке тоже один сучок полез, так она его стулом чуть не пришибла. Шуму было!.. Ксюшка опять уходить собралась, да Марк добился, чтоб того поганца уволили. Ксюшка и осталась. Маркуша — первый начальник, который к ней без рук… — Тетя Надя замолчала с открытым ртом, тараща глаза от внезапного озарения. — Слушай! А ведь и правда! Вот тебе и почему она замуж за него собралась… Она же, дуреха, решила, что раз этот манекен ее за коленки не хватает, значит — приличный человек. Да еще и заступился за нее, этого… стулом травмированного выгнал. Вот какое дело, я думаю. Она его не боится.— Как же, не боится! — фыркнул Алексей. — Она вон только думала, что Марк на обед заявится, и то уже сама не своя. Как замороженная.— Да нет, Лешик, тут дело другое. Вообще-то она всегда такая. Как замороженная. Сама своя она только со стариками своими да со мной вот еще. Да со зверьем всяким. А при чужих — как неживая. Как какой-нибудь компьютер ихний.— А при Марке? — напряженно спросил Алексей.— И того хуже… — Тетя Надя раздраженно передернула плечами. — При Марке она вообще как выключенный компьютер.— А при мне? — Алексей сам удивился, услышав свой сдавленный голос.Тетя Надя помолчала, пожевала губами, с непонятной печалью глядя на него, и нехотя ответила:— Тебя Ксюшка за чужого не держит. Я даже удивляюсь… Я тебе про нее к чему рассказала-то? Ты, Лешик, хороший, я знаю. Ты нарочно никого не обидишь. Но ведь мужик — он и есть мужик. Мужик такого иногда наворочает! И не со зла, и не сглупа, а с того только, что мужик. Ты не сердись, Лешик, но я-то вижу, как…— Эй, двоечники, прогульщики, сачки и халявщики! — донесся с веранды жизнерадостный Ксюшкин голос. — Всех уволю без права переписки! Бульон почти выкипел. Буксир стащил со стола колбасу, цыплята доедают печенье. Теть Надь! Я ванну сполоснула, вам погорячей наливать?Тетя Надя смотрела через плечо Алексея, и лицо ее светлело, глаза улыбались, руки успокаивались. Алексей сидел ссутулившись, обхватив себя за плечи, и боялся оглянуться. Его заживо сжирало огромное, острое, непереносимое чувство вины. Ни разу в жизни он не испытывал ничего похожего.— Не дрейфь, Лешик, — тихо буркнула тетя Надя, быстро глянув на него. Потом поднялась и пошла к веранде. — Ксюш! Теперь Леший в ванну полезет, он сильно грязный. А я потом, под душиком. Щас мы с тобой пока фрак ему придумаем…Алексей стоял под холодным душем до тех пор, пока его коричневая кожа не приобрела фиолетовый оттенок. Мудрая тетка Надька, добрая тетка Надька — загнала его в ванную, чтобы не оставлять перед Ксюшкиным взглядом сразу. Ему нужно было время, чтобы хоть чуточку прийти в себя. И под ледяным душем он постепенно пришел в себя. Не считая того, что он уже никогда не будет собой прежним.Алексей растерся жестким, как терка, полотенцем, натянул за неимением банного халата белые слаксы и вышел из ванны, с интересом прислушиваясь к голосам, доносящимся с веранды.— Да что ты, — убедительно ворковал голос тетки Надьки. — Такой хороший костюм, солидный. Дорогой, видать.— Ни в коем случае, — категорично возражала Ксюшка. — В сером костюме будет Марк.— Откуда ты знаешь? — начала тетя Надя, чихнула и засмеялась. — Правда… В чем же Маркуше еще и быть. Что ж теперь, Лешику голому идти, что ли?— Я согласен, — сказал Алексей, выходя на веранду, где уже громоздилась огромная раскладная гладильная доска, а на плетеном кресле горой лежал его незамысловатый гардеробчик.— Ну, еще бы, — с легкой ехидцей пропела тетя Надя. — Такому красавцу — и одеваться!— Правда, — подтвердила Ксюшка, улыбаясь Алексею и откровенно разглядывая его с ног до головы. Вдруг она хлопнула себя ладонью по лбу и обрадовано ахнула: — Все, придумала! Снимай штаны.— Зачем? — удивился Алексей. — Не, я, конечно, согласен и голым пойти, но до вечера еще время есть. Может, я пока в штанах побуду?— Снимай, снимай! — Ксюшка уже деловито суетилась, вытягивая на веранду хвост удлинителя и включая утюг. — Ты в этих штанах в кабак пойдешь. И в коричневом пиджаке. Жаль, бежевой рубашки нет. Ну, ничего, можно и в белой.— Я в коричневом пиджаке по грибы хожу, — сообщил Алексей неуверенно.— Ничего, разок в ресторан сходишь, грибы не обидятся… — Ксюшка копалась в его шмотках на кресле, и Алексей поймал себя на том, что это ему приятно. Интересно. Сколько он себя помнил, он терпеть не мог, когда трогают его вещи.— А ведь и бежевая рубашечка есть, — неожиданно сказала тетя Надя. — Помнишь, Леш, ты в прошлый приезд крышу чинил? Рубашку снял, да на чердаке и забыл. А она бежевая. Я ее тогда же и постирала, и погладила, и в шкаф повесила. Щас принесу.Тетя Надя ушла за рубашкой, Алексей, прихватив шорты, ушел в свой закуток переодеваться, а Ксюшка застелила гладильную доску свежей простыней и разложила на ней полотняный пиджак бронзового цвета, в котором Алексей однажды действительно ходил по грибы. В шампиньоновую теплицу своего хорошего приятеля Юргена Пампеля, когда был у него в гостях на ферме под Франкфуртом-на-Майне. Ему ужасно хотелось рассказать это Ксюшке, но он не решился. Он скромный.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: