О роли института Карнеги

Учитывая отрицательную роль, которую сыграли частные фонды в финансировании исследований эволюций человека сейчас может быть полезным обсудить их мотивы и деятельности. Институт Карнеги и Джон К. Мэрриам — это превосходный предмет изучения. В Десятой главе мы изучим роль фонда Рокфеллера в финансировании раскопок пекинского человека.

Институт Карнеги был основан в январе 1902 года в городе Вашингтоне и после получения разрешения Конгресса в 1904 году он начал свою деятельность. Институт управлялся советом из 24 опекунов и исполнительным комитетом, который собирался в течение года. Он был разделен на 12 отделений научных исследований, в том числе это был отдел экспериментальной эволюции. Институт финансировал также Вильсоновскую обсерваторию, ту самую, где впервые было произведено систематическое исследование, которое привело к идее о том, что мы живем в расширяющейся вселенной. Таким образом, институт Карнеги был активно вовлечен в две области: эволюция и идея большого взрыва, которая лежит в основе научного космологического видения и который вытеснила прежняя религиозная космология.

Важно отметить, что для Эндрю Карнеги и других, подобных ему, импульсом к благотворительной деятельности, которая традиционно была направлена на общественное благосостояние, религию, больницы и образование, теперь стали научные исследования, лаборатории и обсерватории. Это отражает то доминирующее положение, которое наука со своим взглядом на мир и в том числе на эволюцию стали занимать в обществе и, в частности, в умах самых богатых и влиятельных членов этого общества, многие из которых видели в науке лучшую надежду для человечества.

Джон К. Мэрриам, президент института Карнеги верил, что наука «сделала большой вклад в построении основных систем философии и религии», и в этом контексте нужно рассматривать его поддержку экспедиции фон Кенигсвальда. У такого фонда, как институт Карнеги были средства для использования науки, чтобы оказывать влияние на философию и религию. Это делалось путем избирательного финансирования отдельных областей в науке и публиковании полученных результатов. «Количество дел, которые можно инвестировать, ограничено, — писал Мэрриам, — но деньги тратятся на дела, которые принесут наибольшую пользу в развитии знания. Знания ради блага всего человечества в наше время».

Вопрос в эволюции человека удовлетворял этому требованию. «Протратив значительную часть своей жизни на углубленное изучение истории жизни, — сказал Мэрриам, — я полностью пропитался идеей о том, что эволюция, или принцип продолжающегося роста и развития — это одна из самых важных истин, которые можно достичь на основе всего знания.»

Палеонтолог по образования Мэрриам по вере был христианином, но его христианские убеждения определенно были ничем по сравнению с научными. «Мой первый контакт с наукой, — говорил Мэрриам в своей речи в 1931 году, — произошел тогда, когда я вернулся домой из школы и сказал маме, что наш учитель 15 минут говорил, что дни творения описаны в „Бытии“, — это долгие периоды творения, а не дни, в которых 24 часа. Мама и я провели консультацию — она была пресвитерианкой — и решили, что это была страшнейшая ересь. Но семя было посеяно. Я вернулся к этой позиции через несколько десятилетий. Сейчас я осознаю, что те элементы науки, которые рассматривают творение представляют собой нетронутую и неизменную запись того, что сделал Творец.»

Обойдясь без описаний творения, каким оно представлено в священном писании, Мэрриам сумел превратить эволюцию Дарвина в разновидность религии. В своем обращении, произнесенном в Университете Джорджа Вашингтона в 1924 году Мэрриам сказал об эволюции: «Ничто так не способствует поддержке нашей жизни в духовном отношении, ничто не кажется таким необходимым, как то, что заставляет нас с нетерпением ожидать продолжающийся рост и развитие.»

Он придерживался того мнения, что наука откроет перед человеком возможность занять место Бога в проведении этого будущего развития. «Исследования — это те средства, которыми человек будет помогать своей собственной дальнейшей эволюции, — сказал Мэрриам в 1925 в адресе Совету опекунов института Карнеги.» И он продолжил: «Я верил, что если бы перед ним [человеком] встал выбор между дальнейшей эволюцией, направляемой каким-то далеким от нас Существом, которое бы просто проносило его через текущие события; или как альтернативу можно было бы выбрать ситуацию, при которой эта внешняя сила закрепляла законы и разрешала ему использовать их, человек бы сказал: „Я предпочитаю взять на себя ответственность согласно этой схеме“.»

«Согласно древнему преданию, — продолжал Мэрриам, — человек был изгнан из Эдемского сада, чтобы он не смог узнать слишком многого; он был изгнан и теперь мог сам стать господином. У восточных ворот был положен пламенный меч, и ему было приказано работать, возделывать землю до тех пор, пока он не познает ценность своей силы. Теперь он учится пахать поля на нем, заостряя свою жизнь в соответствии с законом природы. Возможно, в отдаленные времена напишут книгу, в которой будет говориться о том, что человек наконец достиг того уровня, когда он вернулся в сад и у восточных ворот он схватит пылающий меч, — который олицетворяет контроль и понесет его, как факел, освещающий ему дорогу, к дереву жизни.» Схватить пылающий меч и идти, чтобы распоряжаться деревом жизни? Интересно, хватит ли в Эдеме места для Бога и такому главному обвинителю от научных сверхдостижений, как Мэрриаму.

Вернемся на Яву

В июне 1937 году фон Кенигсвальд вернулся на Яву с деньгами института Карнеги. Сразу же после приезда он нанял сотни местных жителей, и толпами посылал их искать окаменелости. Было найдено еще больше окаменелостей. Но большинство их было челюстями и фрагментами черепов, которые были из плохо идентифицированных мест на поверхности у Сангирана. Это делает трудным определить их точный возраст.

В то время, когда в Сангиране делали находки, фон Кенигсвальд оставался в Бандунге — в 200 милях оттуда. Хотя он иногда, приезжал к пластам с окаменелостями, после того, как ему сообщали об открытии. В конце 1837 года Атма, один из собирателей Кенигсвальда, прислал ему височную кость, которая, очевидно, принадлежала окаменелому черепу гоминида с толстыми стенками. Этот образец, как было сказано, был найден около берега реки под названием Кали-Тье-моро, в том месте, где она протекает через песчанник кабухской формации в Сангиране.

Фон Кенигсвальд поехал на ночном поезде в центральную Яву и прибыл на стоянку на следующее утро. «Мы мобилизовали максимальное число собирателей, говорил Кенигсвальд, — я привез с собой этот фрагмент, показал его всем и обещал 10 центов за каждый найденный кусок, принадлежащий черепу. Это были большие деньги, так как за принесенный зуб платили полцента или цент. Нам приходилось держать такой низкой цену потому, что нас вынуждали платить ни-личными за каждую находку. Когда яванец находил три зуба, он прекращал работать до тех пор, пока ему не заплатят за эти три зуба. В результате этого нас заставляли платить за чудовищную груду разбитых и ненужных останков зубов. Их отправляли в андунго, так как если бы их оставили в Сангиране, их бы снова предложили нам, чтобы платить за них снова и снова.»

Воодушевленная команда быстро извлекла желаемые фрагменты черепа. Фон Кенигсвальд потом будет собирать: «Там, на берегах маленькой речушки, почти высохшей в то время года, лежали фрагменты черепа, вымытые из песчаника и конгломерата, которые содержат в себе тринильскую фауну. С целой командой возбужденных туземцев мы еле взбирались на холм, собирая каждый фрагмент кости, которые мы находили. Я обещал 10 центов за каждый фрагмент человеческого черепа. Но я недооценивал способность своих коричневых собирателей делать „большой бизнес“. Результат был ужасающим. За моей спиной они ломали большие фрагменты на куски, чтобы увеличить свое вознаграждение. Мы собрали около 4 0 фрагментов, 30 из которых принадлежали черепу… Они образуют точный, почти целый череп питекантропа. Теперь мы наконец-то получили его!»

Откуда фон Кенигсвальд знал, что фрагменты, найденые на поверхности холма, действительно принадлежат, как он заявлял, к среднеплейстоценовой кабух-ской формации? Возможно, что местные собиратели нашли череп гле-то в другом месте, послав один кусок фон Кенингсвальду, а остальные разбросали по берегам Кали-Тьморо.

Фон Кенигсвальд составил череп из 30 собранных фрагментов, назвал его Pithecantropus-II и послал предварительно отчет Дюбуа. Этот череп был гораздо более полным, чем первый череп, найденный Дюбуа в Триниле. Фон Кенигсвальд всегда думал, что Дюбуа сделал реконструкцию черепа своего питекантропа со слишком низким профилем и полагал, что найденные фрагменты черепа питекантропа позволяют воссоздать более человекоподобный облик. Дюбуа, который к тому времени заключил, что его первоначальный питекантроп был простой ископаемой обезьяной, не согласился с реконструкцией Кенигсвальда и опубликовал обвинение, что тот сфабриковал фальшивку. Позднее он вернется к этому обвинению и скажет, что те ошибки, которые он заметил в реконструкции фон Кенигсвальда, возможно, были сделаны ненамеренно.

Но положение фон Кенигсвальда приобретало поддержку. В 1938 году Франц Вейденрейк, который руководил раскопками пекинского человека в Чжоукоудяне, писал в престижном журнале «Нэйчер», что новые находки фон Кенигсвальда определенно утвердили питекантропа предком человека, а не гиббона, как заявлял Дюбуа.

В 1941 году один из туземных собирателей в Сагиране послал фон Кениг-свальду в Бандунг фрагмент гиганской нижней челюсти. По словам фон Кенигсвальда, она обладала безошибочными чертами челюсти предка человека. Он назвал владельца это челюсти Meganthropus palaeojavanicus (великан древней Явы), потому что челюсть была в 2 раза больше обычной современной человеческой челюсти.

Тщательное изучение первоначальных отчетов не дает описание точного расположения, где эта челюсть была найдена, или кто открыл ее. Если фон Кенигсвальд делал сообщение о точных условиях обнаружения, то тогда это хорошо сохраненный секрет. Он обсуждает мегантропа, по крайней мере в трех докладах, однако ни в одном из них он не информирует читателя о деталях первоначального расположения окаменелостей. Все, что сказал, — это то, что оно было из путьянганской формации, но дальнейшая информация не приводится, следовательно, все, что мы в действительности знаем со всей определенностью — какой-то неизвестный собиратель послал размер челюсти Кенигсвальду. Возраст фрагмента со строгой научной точки зрения остается загадкой.

Мегантроп, по мнению Кенигсвальда, был гигантским отростком от главной линии человеческой эволюции. Фон Кенигсвальд нашел также несколько больших окаменелых зубов, похожих на человеческие, которые он приписывал к еще более огромному существу, которого он назвал гигантопитеком. Согласно Кенигсвальду, гигантопитек был большой и относительно современной обезьяной. Но Вейденрейк, осмотрев челюсти мегантропа и зубы гигантопитека, выдвинул другую теорию. Он предположил, что оба существа были непосредственными предками человека. Согласно Вейденрейку, человек разумный эволюционировал из гигантопитека через мегантропа и питекантропа. Каждый вид был меньше, чем предыдущий. Однако большинство современных специалистов считает, что гигантопитек был разновидностью обезьяны, жившей в среднем или раннем плейстоцене и не относившейся непосредственно к человеку. Челюсти мегантропа не считаются более похожими на челюсти яванского человека (человека прямоходящего), чем Кенигсвальд думал сначала. В 1973 году Т. Джакоб предположил, что окаменелости мегантропа можно классифицировать как австралопитека. Это весьма интригующе, так как согласно общепринятому мнению, австралопитеки никогда не покидали свою африканскую родину.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: