ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Сдать «Майского Жука» Эрику. 6 страницаВ голове крутятся слова Финна, и несмотря на их справедливость, я лучше знаю Лолу. Она может быть неопытной, когда речь заходит об отношениях, но если чего-то хочет, она знает, как это заполучить. Ее не нужно спасать. Если я сейчас войду туда и попытаюсь ей помочь наладить наши отношения, то так всегда и буду гадать: вернулась ли она ко мне по собственной инициативе? Я должен поверить, что она станет бороться за нас, и что я не ошибся в ней. Поверить, что пусть я и хочу быть всегда с ней, она во мне не будет настолько нуждаться. Отойдя от двери, я направляюсь к лифту, слыша, как с каждым шагом ее голос становится все тише. Лола
Я так давно не ночевала в своей детской постели, что, проснувшись, мне понадобилось какое-то время сообразить, где я нахожусь. Помогла стеклянная ручка на дверце шкафа. Каждую дверь в этом доме украшает такая большая хрустальная ручка. Маме приспичило купить их во время одной из папиных передислокаций, и она провела целые выходные, исступленно заменяя оригинальные латунные на эти. Они тяжелые, и, отражая свет, испускают лучи по всей поверхности двери. Это одна из причин, почему я всегда любила этот старый дом: все здесь кажется таким прочным, даже когда души жильцов вот-вот развалятся на части при малейшем порыве ветра. В дверь тихо стучат. – Лорелей? – Да, пап. Он делает паузу, потом поворачивает ручку и просовывает голову. – Не слышал, как ты вчера приехала. – Я приехала проведать тебя, но ты уже вовсю пилил те огромные поленья. Не удивительно, что ты меня не слышал. Со смехом он входит в комнату, и я замечаю у него в руке две кружки кофе. – Уж и не помню, когда ты в последний раз тут спала. – Я тоже, – я сажусь и убираю волосы с лица. Глянув на часы, вижу, что сейчас только шесть утра. Папа жаворонок еще со времен службы в морской пехоте и считает, что это он еще дал мне поспать. – Тебе не обязательно было приезжать. Забрав у него свой кофе, я говорю: – Мне захотелось. Тебе давно никто так сильно не нравился, как Эллен. Я хочу видеть тебя счастливым. Папа скептически смотрит на меня. – Ты терпеть ее не могла. – Ладно, может, она мне не нравилась, но, может, помимо прочего я хотела увидеться с тобой, бестолочь. – Я в норме, – ухмыляется он. – А тебе, наверное, просто захотелось сменить обстановку. Глубоко вдохнув горячий аромат, я чувствую, как он помогает мне проснуться. – Наверное. Папа садится на край кровати у моих ног и попивает кофе, уставившись в стену. Я чувствую надвигающийся разговор: сейчас он начнет рассказывать об Эллен или же расспросит о работе и обо мне самой. Мне неспокойно – не уверена, что хочу здесь находиться, но и домой тоже не хочу. Если честно, именно так я и ощущаю происходящее со мной: мне действительно необходима созданная мной карьера, но хотелось бы, чтобы она была попроще, не такой значительной и более управляемой. Еще я хочу Оливера, но чтобы не настолько сильно нуждаться в нем. Мне необходимо свободно дышать, без ощущения затянутой веревки вокруг грудной клетки. Но в моей жизни сейчас все раскручивается на полную катушку. И больше всего я хочу исправить, что натворила. Хотя это кажется неодолимым. Папа переводит взгляд на мою раскрытую и наспех собранную сумку в углу. – Знаешь, мы с тобой говорим, но не разговариваем по-настоящему, – начинает он. Его голос еле слышен и немного резковат, – так всегда бывает, когда нас захлестывают эмоции. Никто из нас обоих не знает, как начать. Это все равно что в первый раз сажать ребенка на велосипед. Он смотрит на педали и на тебя, не зная толком, что теперь делать. Мы с папой примерно так же говорим о чувствах. – Мы общаемся почти каждый день, – напоминаю я ему. – Я знаю, чем ты занята, но очень мало о том, что у тебя на душе. Сделав глоток кофе, я испускаю стон. – Я думала, мы будем обсуждать вас с Эллен. Он пропускает мой ответ мимо ушей. – Ты все это время была по уши в работе, – говорит он, повернувшись посмотреть на меня. – Я серьезно. Хочу поговорить с тобой. Ты в раздрае. Папа в курсе всех моих удачных и не очень решений, знает всю мою жизнь, и поэтому я всегда думала, он знает о моих чувствах – просто потому, что знает меня. Но в целом он прав: это не частая тема для обсуждений. Точнее, исключительно редкая. Мы отпускаем саркастические шуточки, веселим друг друга, но разбираем эмоции. Трудно понять, хорошо это или плохо, но у меня выходит ровно то же самое с Оливером. – Приходи на кухню, давай позавтракаем. И поговорим. Я оглядываюсь вокруг, чтобы посмотреть, где вчера разбросала свои вещи, прежде чем рухнуть в постель. – Вообще-то, если у тебя все хорошо, я бы поехала домой. У меня куча работы, – я закрываю глаза и сглатываю подступающую к горлу панику. – Нет, – отвечает папа, и кажется, я с детства не слышала, чтобы он говорил со мной таким резким тоном. От чего мне тут же требуется глоток свежего воздуха и физическая дистанция. Поставив кружку на столик, я вылезаю из кровати. – На кухне, – говорит он. – Через десять минут.
*** – Ребенок, ты ужасно выглядишь. – Ты уже говорил, – я обхожу его, чтобы сварить еще кофе. – Просто очень занята с книгой. Что случилось с Эллен? Он слегка сутулится, когда отвечает: – Судя по всему, начала видеться с каким-то парнем с работы. – Насколько вольно мне трактовать термин «видеться»? – прислонившись спиной в стойке и повернувшись лицом к нему, спрашиваю я. – Я сказал так из уважения к нежным чувствам моей дочери. А если точнее, то она трахнулась с ним в баре. Я морщусь. – Она сама тебе сказала? Он смеется и растягивает это короткое слово с легкой дрожью в голосе: – Не-а. Я застукал ее с ним, когда зашел к ней после ее смены. Хотел сделать сюрприз. Он стояла, перегнувшись через барную стойку, с его языком в глотке. И они не выглядели только что познакомившимися. – Хочешь, я ей врежу? Снова засмеявшись, он качает головой. – Я хочу, чтобы ты сделала свою фирменную яичницу и рассказала о чем-нибудь хорошем. Повернувшись к холодильнику, я достаю картонную упаковку яиц и пачку масла. – Мне нечего рассказать. – Нечего? – удивленно посмеивается он. – А как же Оливер? Я пожимаю плечами, радуясь, что стою к нему спиной, и достаю хлеб. – У нас примерно то же самое, что и у тебя с Эллен. – Оливер тебе изменил? – хрипло восклицает он. – Нет, – тут же отвечаю я, желая его защитить. – Ничего такого, это не… Долго рассказывать. – На случай если ты не заметила, у меня теперь нет девушки. Так что времени у меня предостаточно, – он наблюдает, как я достаю из пакета два ломтя хлеба и ломаю на мелкие кусочки серединку для Яичной Корзинки – любимого завтрака папы. Когда я ее готовлю, он всегда наблюдает за мной с удивленным выражением на лице, будто это какой-то завораживающий ритуал. Это, конечно, потрясающе, но весь секрет в том, чтобы яйца и хлеб готовить вместе. Иногда я поражаюсь, как он только выживает в одиночку. – Что произошло? – настойчиво спрашивает он. – Тем вечером вы тут с трудом отходили друг от друга. А сегодня ты приехала одна и спала в своей комнате впервые за долгие годы. Расскажи. Оставив яйца и хлеб на столе, я достаю сковородку. – Я не хочу говорить об Оливере, – говорю я, чувствуя, что меня застали врасплох внезапно появившиеся слезы. Понимаю, что папа видит, как я их смахиваю, поэтому бормочу: – Прости, я на взводе. Я испортила все, что только возможно. Фильм, будущую серию книг. Отношения с Оливером. Все. – Это не похоже на тебя, особенно что касается Оливера. Я смеюсь и включаю конфорку. – Не похоже? Вспомни, когда Оливер впервые пришел сюда. Ты смотрел на него как на вымирающий вид. – Это просто было необычно, – оправдывается он. – Ты еще никогда не приводила домой парня. – Я паниковала насчет работы и сказала ему, что мне нужно немного пространства, перерыв. Ну а он отправился ужинать с кем-то еще, – потирая глаза, говорю я. – Он злится, и думаю, поэтому-то и пошел, – я кладу кусочек масла на сковородку и наблюдаю, как он тает. – Я сожалею о том, что сделала, но теперь не знаю, как это исправить. – Но ты ведь буквально… – он делает паузу и качает головой. – Честно говоря, я из-за этого больше расстроен, нежели из-за произошедшего с Эллен. Ко мне приходит облегчение. Где-то в глубине моего сознания запечатлелся образ папы в тот момент, когда его оставила мама, и я боялась, что он снова станет таким, если Эллен уйдет. Слава богу, что он уже другой. – Так, давай с самого начала, – говорит он. – Что у тебя с работой? – Я пропустила срок сдачи книги. Не говоря уже о трех интервью, что я проспала. Папины брови, кажется, взлетели к потолку. – В жизни не запарывала дедлайны, но я настолько отвлеклась, что запоздала со сдачей книги, будучи не в состоянии сосредоточиться… – я обжариваю на сливочном масле кусочки хлеба, переворачивая, чтобы они схватились со всех сторон. – Но – ты только не расстраивайся, – предостерегающе поднимает руки папа, – потому что я просто пытаюсь понять – какое это имеет отношение к Оливеру? Из-за дискомфорта, что я обсуждаю это с отцом, в животе все сжимается, но у меня уже нет сил сопротивляться. – В последнее время, сев за работу, я ловлю себя на том, что кручу в голове, что он сказал или сделал. И настолько забылась, что решила, будто у меня есть еще неделя, чтобы закончить «Майского Жука». – Но ты все же успела ведь, нет? – Я задержала книгу на три недели. Думаю, я свалила вину на произошедшее с Оливером, вместо… даже не знаю… Папа ждет несколько секунд, что закончу, а потом мягко продолжает: – Вместо того чтобы признать, что ты была совершенно и оправданно потрясенной? – в этом ключе причина моего безумия не такая уж и не понятная. – Лола, детка, твоя жизнь перевернулась с ног на голову еще до отношений с Оливером. Я разбиваю в сковородку два яйца, убавляя огонь, чтобы они не пережарились. Он так легко меня понимает, – от этого снова на глазах наворачиваются слезы. – Я знаю. – За последние несколько месяцев ты провела в самолетах больше часов, чем мой сосед-пилот. – Знаю. – Ты помнишь, когда впервые начала рисовать? – спрашивает он. Немного подумав и вытерев слезы, я отвечаю: – Нет. – Потому что тебе кажется, что так было всегда. Поначалу были просто каракули на каждом листке бумаги и выигранные конкурсы раскрасок в супермаркетах. Но после ухода мамы все изменилось. Вместо того чтобы развлекаться рисованием, оно стало твоим единственным занятием. Каким-то наваждением. Меня часто мучала бессонница, и, проходя мимо твоей комнаты посреди ночи, я заставал тебя сидящей, сгорбившись, за столом и рисующей. Это было твоим способом спрятаться от невзгод. В те времена я не всегда был приятным в общении, и ты отображала на бумаге все свои мысли и чувства. Я молча жду, когда он продолжит, наблюдая, как готовятся яйца. Желтки поблескивают канареечно-желтым, а кусочки хлеба схватываются белками. Я практически вижу поднимающийся жар от сковороды, он деформирует воздух над ней. – Тебе необходим Рэйзор. Необходим твой мир, где ты все контролируешь, где невозможно сказать лишнего или что-то испортить, потому что все там создано тобой. Герои там говорят то, что не можешь сказать ты. И им не важно, сделаешь ли ты что-то не так. Рэйзор от тебя не уйдет. Он твоя семья, – папа делает паузу и потом продолжает: – Уверен, это пугает: хотеть кого-то так же сильно, как ты – Оливера. Я смотрю на него ничего не выражающим взглядом. – Пап. Он возвращает мне такой же взгляд, но его чуть мягче и более понимающий. Мудрый. – Я не сомневаюсь, что все это подавляет и пугает. Так же уверен, что страшит необходимость поделить свое внимание между этими двумя объектами любви. Ты не хочешь потерять ни один из них. И ни один не хочешь бросить. При том, что Рэйзора ты знаешь дольше. Оглянувшись на сковородку, я аккуратно переворачиваю хлеб и яйца. – Ты сделала глупость, а Оливер, вместо того чтобы оставаться сильным и непоколебимым, как скала – таким, к какому ты и привыкла – отошел в сторонку и дал тебе то, о чем ты просила. А на свидание пошел, чтобы убедить тебя в своей точке зрения. Не оборачиваясь, я чувствую, как он наклоняется вперед, локтями опираясь на стойку. – Я верно оценил ситуацию? Я поправляю яичницу краешком лопатки, не глядя на его, уверена, самодовольную улыбку до ушей. Мне неприятно, что этот разговор еще раз прошелся по ранам, оставшимся после ссоры с Оливером в баре. – Да. Папа встает и идет к шкафу взять тарелки. – Но, по крайней мере, он сделал, о чем ты его просила, так что тебе нечему удивляться. У меня вырывается недоверчивый смешок. – Намекаешь, что я намеренно саботировала отношения с Оливером? Папа качает головой. – Я всего лишь говорю, что ты не простой человек. У тебя есть провальный опыт в отношениях, и не зависимо от твоего решения, будто он распространится на последующие, это не так. Я всегда беспокоился, что у тебя что-то вроде синдрома покинутости [возникает у брошенных кем-то из родителей детей, одно из следствий – трудно эмоционально вкладываться в отношения – прим. перев.], и отчасти я прав, – я смотрю на него, разинув рот и мысленно сочиняя отповедь века, но он продолжает: – Но мне кажется, на самом деле ты боишься не оказаться брошенной, Лола. А боишься, что это тебе придется отказаться от того, кого любишь. Внутри мне что-то с грохотом рассыпается. – Папа… – И поэтому отказываешься заранее. Или же, исходя из того, что хорошо тебя знаю, ты в принципе не позволяешь отношениям становиться глубже. Я изо всех сил стараюсь проглотить огромный комок в горле, раскладывая лопаткой наш завтрак по тарелкам, что он держит в руках. Мельком глянув на него, я уже не могу отвернуться. – Ты не твоя мама, детка, – шепотом говорит он. Горло стискивает еще сильней. – Я знаю. – Нет, – он кладет одну руку мне на щеку. И поворачивает мою голову, чтобы я снова посмотрела на него. – Услышь меня сейчас. Ты не она. Я киваю – торопливо и молча – смаргивая слезы. – Выясни, как сбалансировать отношения с Оливером с карьерой, о которой ты мечтала всю жизнь, – говорит папа. – Потому что иначе останешься ни с чем, если решишь, что должна выбирать.
*** Выйдя из лифта, на другом конце коридора я вижу Лондон. Она в шортах и топе, из-под которого видны завязки ее бикини. Закрыв дверь и выпрямившись, она оборачивается и замечает меня. – Привет, бродяга. Пыталась до тебя дозвониться, но ты не отвечала. – Извини, – говорю я. – Я была у Грега. Они кивает и кидает ключи в свою маленькую сумочку. – Я так и подумала. В ванной нет твоей зубной щетки, но при этом ты была не у Оливера. Кивнув, я поправляю ремешок сумки на плече. – Эллен его бросила, и я поехала посмотреть, как он. Выражение ее лица прекрасно отражает мое двойственное к этому отношение. Она знает, что я была не большая фанатка Эллен. – Он в порядке? – В порядке, – покусывая губу, я пытаюсь не выглядеть спятившей или ревнующей, или какой-нибудь еще, когда спрашиваю: – А как ты узнала, что я не с Оливером? Ямочки Лондон – милейшие на свете, а ее улыбка такая успокаивающая, что мне тут же хочется ее обнять. – О, я столкнулась с ним в «Царской Гончей». Оливер был без меня у Фреда? Мое сердце падает. – Ого. – Я приходила пообщаться с Фредом насчет работы, – говорит Лондон. – А когда выходила из его кабинета, увидела сидящего за стойкой Оливера. Избегая встречаться с ней взглядом, я ищу в сумке свои ключи. – Он был… с Финном, Анселем или с кем-то еще? Понимающе улыбаясь, Лондон прислоняется спиной к стене и скрещивает руки на груди. – Не-а. Просто сидел один, мрачный и вызывающий жалость и умиление. Мы поболтали пару минут, потом я сказала, что тебя до завтра не будет, и он спросил, не против ли я устроить дружеские посиделки. – А-а, – мысль об Оливере, нуждающемся в компании, заставляет меня грустить. Я очень благодарна Лондон, что она оказалась рядом с ним – с ее легким чувством юмора и умением отвлечь от переживаний. Лондон неуязвима ко всякого рода драмам. Ее волосы собраны в небрежный пучок, и когда она кивает, слегка покачиваются выбившиеся из него пряди. – Думаю, ему просто была нужна компания, и он не хотел пить в одиночку. Что было очень кстати, ведь все мы знаем, что у меня не бывает планов по вечерам, – она смеется, а потом кивком показывает в сторону нашей квартиры. – Кстати, он по-прежнему здесь. Мне становится жарко, а взглядом я готова в двери проделать дырку. – Он что? – Парню не много было надо. Два пива, три эпизода «Ходячих мертвецов», и он готов. И сих пор не проснулся, – он показывает большим пальцем себе через плечо. – Он на диване. Я смотрю на ключи в своей руке. В моих планах было ему позвонить или прогуляться до его магазина, но перед этим я хотела немного подумать. – Спасибо, что составила ему компанию. – Да не вопрос. Он такой забавный. Если ты не вернешь его себе, и если я не дам себе зарок не поддаваться мужскому вниманию вплоть до менопаузы… – хихикая и делая шаг в сторону лестницы, говорит она. – В общем, я пошла. – На пляж? – Через сорок пять минут будет прилив. Но я вернусь к ужину. Присоединишься? Я киваю и, развернувшись, смотрю ей вслед. – Ага, у меня тонна работы, и я сегодня буду дома. Лондон спускается по лестнице, а я жду, когда она уйдет, после чего поворачиваюсь к двери и вставляю ключ в замок. Внутри тихо, а поскольку еще рано, то занавески закрыты, и от этого прохладно и темно. Закрываю за собой дверь так осторожно, как только могу, и выжидаю, пока глаза привыкают к полумраку. С дивана доносится тихое ритмичное посапывание. Я ставлю сумку на пол и иду на кухню выпить стакан воды, а может, лучше стопку водки, не знаю. Мусорное ведро заполнено пустыми пивными бутылками, и у меня знакомо теплеет в животе. Подвыпивший Оливер – до чего же он очаровательный: бесконечные глуповатые улыбки и сверкающие счастьем голубые глаза. Мне так грустно, что я пропустила это. Но потом я вспоминаю, как он тут оказался – ему было одиноко – и все приятное тепло тут же испаряется, заменившись на те еле уловимые ощущения, что преследовали меня дни напролет. Я беру стакан, наливаю воду и выпиваю ее в несколько обжигающе-ледяных глотков. Даже странно, насколько все привычно. Оливер снова на диване, одна нога свисает, другая подогнута под явно неудобным углом. Он лежит на спине, одну руку закинув за голову, а другую положив на грудь. Голубая футболка перекошена и закручена вокруг тела, от чего обнажился живот и тазовые кости. На столике лежат очки и телефон, а на полу валяется плед. После ночи на диване у него обязательно будет все болеть, но я не могу определиться, что сделать: разбудить его или продолжать пялиться. Второе, конечно, куда лучше, тем более что за все эти дни без него мои глаза изголодались по этому виду. Я соскучилась по его рукам, таким сильным и жадным. По животу, гладкой коже и мягким волоскам. По длинным ногам, бедрам и… – Лола? – произносит он, и я подпрыгиваю, быстро переводя взгляд на его лицо. – Привет. Он приглаживает волосы и оглядывается по сторонам. – Привет. Прости… я заснул здесь. Даже не слышал, как ты вошла. – Я ниндзя, – отвечаю я, и он устало мне улыбается. – Ты же знаешь, что можешь оставаться, когда захочешь. Это предложение тяжело повисает в тишине, чем дольше мы молчим, тем больше означая что-то иное. Он потирает лицо и надевает очки. Еще никогда я не чувствовала себя настолько неловко рядом с Оливером. Это больно. Где-то под ребрами что-то ноет и распирает. – Лондон нашла меня у Фреда, – объясняет он, наклонившись поднять с пола плед. – Она спросила, не нужна ли мне компания – просто компания, чтобы было с кем выпить и все такое – и даже настояла, так что… – Все нормально, – перебиваю его я, сдерживая улыбку. Это ощущение, словно запущенная по моим сосудам теплая вода: облегчение, что он чувствует необходимость объяснить, почему он пошел домой с другой женщиной, пусть даже она моя соседка. – Я застала ее на выходе, когда она собиралась на пляж. Она рассказала мне про вчера. Он медленно кивает. – Ты не ночевала дома. Ой. Неужели он забыл?.. – Я была у Грега. Оливер морщится и хлопает себя пол лбу. – Блин, точно. Облегчение в его голосе – бесценно. – Они с Эллен расстались. Он поднимает на меня взгляд. – И как он? Я киваю. – Кажется, хорошо. Думаю, она просто оказалась парочкой доступных фальшивых сисек. Он смеется, почесывая голову с большей осторожностью спрашивает: – А ты? Господи, хороший вопрос. – И да, и нет. Тянется молчание, и мне становится интересно, а что, если это его способ подтолкнуть меня к разговору. – Я вчера сказала Остину, что в книге есть важные нюансы, которые нельзя менять, и романтические отношения между ними – один из них. Оливер подается вперед, опираясь локтями на бедра. – И как он к этому отнесся? – Не очень хорошо. Сказал, что мы это еще обсудим, но я не собираюсь менять свое мнение. Я буду участвовать только на таких условиях. Он кивает. – Это хорошо. Я тобой горжусь. Это стоит усилий, ведь ты права. – Еще я много думала. О нас. Молчание ощущается ужасающей бездной, но я жду, потому что мне нужно знать, готов ли он снова говорить об этом. – Ну хорошо, – наконец отвечает он. – О чем именно ты думала? – Прости меня, я так сожалею о том вечере, – говорю я. – Я испугалась. Сощурившись, он наклоняет голову в сторону и изучающе всматривается в меня. Он усталый и небритый, и все эти дни были нелегкими и для него тоже. – Ты не должна просить прощения за то, что испугалась, Лола. Я мотаю головой. – Я жутко накосячила. Оливер встает, берет свою куртку с подлокотника кресла и надевает ее. Обувается и берет свой телефон. – Ты трудилась всю свою жизнь для этого, мне понятно, что ты так защищаешь свое любимое дело. И мне так же понятно, что ты не хочешь дать развалиться всему, что создала. Он подходит ко мне и останавливается так близко, что мне приходится поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. – Стало больно, – тихо продолжает он, – когда ты подумала, что тебе будет легко меня бросить. И что тебе, казалось, так легко было принять это решение, прямо там, сходу. На глаза наворачиваются обжигающие слезы. – Не легко. Это было кошмарно. Он кивает. – А потом и я накосячил, – не отводя взгляд, говорит он. – Мне тошно, что я пошел с кем-то еще, даже если и не собирался до нее дотрагиваться. Мое сердце разрывается на мелкие кусочки. – Я хочу повернуть вспять, – шепотом отвечаю я, стараясь не разреветься в полную силу. – Не думаю, что у нас это получится, – говорит он, рассеянно наблюдая за собственными пальцами, играющими с прядью моих волос. Мои слезы жгут горло, а в груди больно. – И не думаю, что даже стоит пытаться. – Оливер, не надо, – я поднимаю руки вытереть слезы, но он перехватывает их и сплетает наши пальцы. – Нет, – мягко настаивает он. – Я про то, что в следующий раз мы начнем с чего-то большего, – он проводит пальцами по моей ладони, нежно массируя. – Думаю, нас следующий шаг будет с того места, где ты будешь делиться всем со мной сама, вместо того чтобы я вытаскивал это из тебя. Я сглатываю, после чего сглатываю снова, пытаясь переварить, что он мне сказал, и понять, не послышалось ли мне. – Ты говоришь, что мы можем попробовать еще раз? – спрашиваю я, а он поднимает голову, и взгляд блестящих голубых глаз ищуще скользит по всему моему лицу. – Ты все еще хочешь быть со мной? У него на губах появляется крохотная улыбка. – Я никогда и не переставал. Мне просто было нужно, чтобы ты разобралась со своей головой. У меня получается фыркающий смешок сквозь слезы, а накатившее облегчение заставляет чувствовать себя неуверенной и на грани истерики. Я быстро несколько раз киваю, вытираю лицо от слез, пытаясь взять себя в руки прямо тут, в его присутствии. – Нет-нет, – тихо останавливает меня он. – Я не об этом. Не хочу, чтобы ты скрывала свои эмоции. Я говорю о том, чтобы ты приняла, что я тот самый парень, кто хочет их видеть. И слышать о них. Икнув, я хрипло отвечаю: – Сейчас я чувствую облегчение. Огромное, бескрайнее облегчение. Покусывая губу, он наблюдает за своим большим пальцем, поглаживающим меня по щеке. – Знаешь, Лола, я был серьезен, когда говорил, что мне не нужно, чтобы это было легко или идеально. Но мне необходимо знать… – он делает паузу и немного хмурится. – Мне просто нужно услышать, что ты не сделаешь это снова. Я на самом деле был сокрушен. – Нет, – даже сама мысль об этом разбивает мне сердце. Я протягиваю вперед свободную руку и кладу ему на грудь. Ладонью чувствую сильное и уверенное биение его сердца. – Я бы и не смогла. Пространство вокруг нас заполняет тишина, и я знаю, нам много чего нужно сказать друг другу, но мы этого не делаем. А еще я знаю, что у нас все будет хорошо, потому что эта тишина не удушающая. Мы просто снова Оливер+Лола, не торопясь, собирающиеся с мыслями. – Как дела с «Жуком»? – спрашивает он и рукой, которой не держит мою, заправляет мне волосы за ухо. Шмыгнув носом, я оглядываюсь через плечо. – Сделала где-то три четверти. – Довольна, что получается? Поморщившись немного, я отвечаю: – Пока нет. Но буду. – Уже неплохо, – Оливер сжимает мою руку и отпускает. – Ты можешь написать мне, когда только захочешь, или позвонить, если понадобится поговорить. Я быстро моргаю, не желая, чтобы он уже уходил. – Где ты будешь? Ты можешь остаться здесь, если хо… – Я буду дома или в магазине, – мягко отвечает он. – А я? Я и сама не знаю, что имею в виду. А может, и знаю, но без понятия, каков будет его ответ. Как бы много у меня не было работы, я нуждаюсь в нем. И чувствую, что он тоже это понимает, когда с улыбкой наклоняется вперед. – А ты будешь звонить мне каждый день. И отвечать на мои смс-ки, – он еле касается моих губ своими и тут же отстраняется, когда я подаюсь вперед. – Если тебе нужно будет пообедать, я все принесу. Если понадобится что-нибудь еще, – изучающе глядя на меня, говорит он, – просто позвони мне. – А если что-нибудь понадобится тебе… – говорю я, чувствуя шквал бушующих эмоций в своей груди. Оливер улыбается. – Хорошо. Иди в свою писательскую пещеру, – большими пальцами он аккуратно убирает влагу под моими глазами. – Это у нас не пауза, просто тебе нужно сосредоточиться и закончить. Справляться с этим будет частью нашей жизни. Иногда ты будешь со мной каждую ночь, – внимательно оглядывая мое лицо, говорит он. – А иногда мне придется делить тебя с твоими делами целую неделю или две. Теперь ему приходится вытирать мои новые слезы. Со смешком поцеловав меня в кончик носа, он говорит мне: – Давай-ка иди работай, Сладкая Лола. Ты задолжала мне несколько ночей. Лола
Я ненавижу каждое написанное слово, каждое панно. В папке на рабочем столе с надписью «Дерьмо» файлов с иллюстрациями раза в четыре больше, чем в папке «Оставить», но меня это не удивляет. Произошедшее со мной в эти дни с предельной ясностью показало, что иногда всем нам нужно все сделать не так, чтобы потом получилась возможность разобраться, а как же правильно. Я не виделась с Оливером сначала день, потом два, а потом прошла целая неделя, и я мучительно по нему скучаю. Но мы разговариваем каждый вечер, и он видел каждый штрих и каждое слово книги – и удачные, и плохие, и просто отвратительные – потому что я их ему пересылаю, чувствуя необходимость взгляда со стороны. А его взгляд и мнение, словно целительное лекарство от моей паники. Оценка этого мужчины беспристрастна, и он умеет оставить в сторону свое желание меня успокоить и понять, что сейчас мне жизненно необходима честная критика. На панно изображена девушка, сложив ладони чашей, ожидающая дождь. А он стоит рядом и заслоняет ее от иссушающего жара солнца.
*** – Чем занята? – спрашивает он. Сейчас приятный теплый вечер четверга, мой новый крайний срок через два дня, а Оливер, придя домой после ужина с Харлоу и Финном, позвонил узнать, как у меня дела. Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|