КАК ГОТОВИЛИ ВТОРУЮ МИРОВУЮ.

В сентябре 1931 г. японские войска начали вторжение в Маньчжурию. Правительство Чжан Сюэляна свергли, провозгласив марионеточную империю Маньчжоу-го. Комиссия Лиги Наций под председательством лорда Литтона, произведя расследование, пришла к выводу, что акция являлась ничем не спровоцированной агрессией [166]. Тем не менее реакция мирового сообщества была нулевой. Никто не разорвал с Японией дипломатических и деловых отношений. Западные державы ничтоже сумняшеся признавали новое северокитайское “государство”. И если в начале 1920-х США сделали все, чтобы вытурить японцев из той же Маньчжурии и с советского Дальнего Востока – потому что они были конкурентами, закупоривали дорогу к российским концесиям, то в 1930-х ни о каком нажиме на Токио даже речи не было. Мало того, Америка поставляла Японии военные товары, стратегическое сырье, главное – нефть, без которой остановились бы японские корабли, военные автомобили, танки, самолеты… Ситуация стала другой, Советский Союз стал другим. У китайцев в 1929 г. не получилось, так, глядишь, японцы с русскими сцепятся, как в 1904 г.

Впоследствии это назовут “политикой дальневосточного Мюнхена”, но она началась гораздо раньше Мюнхена. А пока в Западной Европе разыгрывались еще другие игры. Она стала первым полигоном для внедрения теорий “пацифизма”. Либеральная пропаганда вспоминала об огромных жертвах и затратах Первой мировой, о высшей ценности человеческой жизни, откуда следовало, что никакие цели не оправдывают морей пролитой крови, никакие репарации и территориальные приращения не окупают издержек. Значит, войн не должно быть вообще, конфликты надо решать только мирным путем. Что угодно, только не война. И пацифизм менял психологию людей. Падал престиж армии. Военная служба начинала восприниматься, как нечто постыдное, лишнее, отрывающее от более важных занятий. Зачем она, если надо обходиться без войн любой ценой? Любой. Пацифизм очень хорошо согласовывался с идеями эгоизма и гедонизма. Главное – самому жить и наслаждаться жизнью. А честь, национальные интересы, отечество, получались, может быть, и нужными, но “абстрактными” понятиями…

Ну а Гитлер в это же время задумывал фактически повторение старого плана Шлиффена – сперва сокрушить Запад, а потом ударить на Восток. Только, в отличие от Шлиффена, его план основывался не на сомнительных расчетах о сроках мобилизации и пропускной способности железных дорог, а на более надежных средствах, дипломатических. Этот сценарий предусматривался с самого начала, еще до прихода к власти. В беседах с Раушнингом Гитлер признавался: “Что до меня, то я, очевидно, не стану уклоняться от союза с Россией. Этот союз – главный козырь, который я приберегу до конца игры. Возможно, это будет самая решающая игра в моей жизни. Но нельзя начинать ее преждевременно, и ни в коем случае нельзя позволять всяким писакам болтать на эту тему. Однако если я достигну своих целей на Западе – я круто изменю свой курс и нападу на Россию. Никто не сможет удержать меня от этого. Что за святая простота – полагать, что мы будем двигаться все прямо и прямо, никуда не сворачивая!” [146]

Конечно, Гитлер не знал, какая роль отводилась ему в планах заокеанских теневых сил. Он действовал по своим замыслам. Но с планами американское “закулисы” эти замыслы очень хорошо совпадали. Сперва нацелить немцев на Запад, потом на Восток…

Однако для фюрера начинать подготовку к войне против западных держав было и впрямь преждевременно. Сперва Германии требовалось добиться отмены ограничений Версаля, создать и вооружить большую армию. Сделать это можно было только при попустительстве Запада – следовательно, требовалось налаживать “дружбу” с ним и демонстрировать вражду к СССР. Уже 2 марта 1933 г. фюрер открыто заявил: “Я ставлю себе срок в шесть-восемь лет, чтобы совершенно уничтожить марксизм. Тогда армия будет способна вести активную внешнюю политику, и цель экспансии немецкого народа будет достигнута вооруженной рукой. Этой целью будет, вероятно, Восток”.

Геринг, Розенберг, Гугенберг, Шахт завели в Англии секретные переговоры о том, что из-за голода в СССР начнутся восстания, междоусобицы, и надо быть готовыми воспользоваться моментом. Об этих переговорах 4 июля 1933 г. советская военная разведка доложила Ворошилову: “Особый проект предусматривает раздел русского рынка. По мнению германских кругов, следует ожидать скорого изменения политического положения в России и, соответственно этому, желательно заблаговременно разделить эту громадную область сбыта”. Развернулась антисоветская истерия в германской прессе. Подогрел ее Лейпцигский процесс над “поджигателями рейхстага”. Нет, он требовался нацистам вовсе не для того, чтобы опорочить и добить германскую компартию – ее уже добили. Просто перед лицом Запада лишний раз демонстрировали свое отношение к “руке Коминтерна” и “русской угрозе”.

И прежнее партнерство СССР и Германии оборвалось. Военно-техническое сотрудничество сворачивалось, совместные учебные и испытательные базы были ликвидированы. Впрочем, торговля продолжалась. По прежним контрактам Крупп и прочие германские промышленники поставляли России необходимые ей технологии, оборудование, товары, в том числе и военные. Да и как было не поставлять, если Москва платила валютой и золотом, которые требовались для вооружения Третьего рейха? В Германию шла и львиная доля советского экспорта зерна, без чего немцам, едва начавшим выползать из кризиса, обойтись было бы трудно.

Но внешнеполитические ориентиры СССР изменились. Наркому иностранных дел Литвинову была открыта “зеленая улица” на наведение мостов с англичанами и французами, и он рьяно взялся за дело. Уже с осени 1933 г. в Москве стали появляться французские делегации. В 1934 г. Советский Союз вступил в Лигу Наций. С французами начались переговоры о создании системы коллективной безопасности в Европе. Хотя при подобной политике по сути получалось, что Россию втягивают в назревающую войну так же, как втянули в прошлую.

Мало того, перед Первой мировой ее вовлекали в “солидный” союз с великими державами. А теперь французы обсуждали с Литвиновым проект “Восточного пакта” СССР с Польшей, Эстонией, Латвией, Финляндией, при содействии Парижа были заключены пакты о ненападении с Польшей и Румынией [115]. Нетрудно понять, что такой пакт мог стать лишь “красной тряпкой” для немцев, не давая Москве никакого реального выигрыша. Сами же западные державы от участия в коллективной безопасности уклонялись. И явно двурушничали, поощряя политику Гитлера.

В 1933 г. Германия демонстративно вышла из Лиги Наций, создала министерство авиации – пока еще гражданской, но уже можно было начать разработки для воссоздания военной. В 1934 г. при поддержке тех же англичан и французов, не только СССР, но и Гитлер заключил пакт о ненападении с Польшей. Таким образом немцев подталкивали к альянсу с поляками, и ясное дело, против кого. А идея даже и рыхлого “Восточного пакта” повисала в воздухе.

В июне 1934 г. Гитлер упрочил свою власть, в “ночь длинных ножей” уничтожил руководство штурмовиков, которые стали играть в партии роль оппозиции, требовали углубления “национальной революции”. Да и вообще вносили “революционный” разброд, лихорадили страну погромами, манифестациями, пьяными бесчинствами. На призывы угомониться и указания фюрера, что “революция” завершена, оппозиция не реагировала. Что ж, тогда командиров штурмовиков, более тысячи человек, попросту перебили. А заодно, до кучи, истребили и прочих неугодных политических деятелей.

Никого на Западе это не шокировало, не возмутило. Напротив, фюрера расхваливали. Британская газета “Дейли Мейл” в 1934 г. писала: “Выдающаяся личность нашего времени – Адольф Гитлер... стоит в ряду тех великих вождей человечества, которые редко появляются в истории”. Видный американский политик С.Уоллес в книге “Время для решения” провозглашал: “Экономические круги в каждой отдельной западноевропейской стране и Новом свете приветствуют гитлеризм” [139]. Нацистам прощалось все! Гестапо, казни, пытки, концлагеря. В Берлине было аккредитовано множество иностранных журналистов, но информация об этих преступлениях в мировую прессу почти не попадала. Западные политики без колебаний и брезгливости пожимали руки представителям гитлеровского режима, приглашали на международные встречи, заключали соглашения.

По условиям Версаля Саарская область Германии с угольными копями на 15 лет была передана под управление Лиги Наций. Но срок международного контроля истек, нацисты провели плебисцит, и 1 марта 1935 г. Саар – “залог”, удерживаемый победителями, воссоединился с Германией. И тут же Гитлер отбросил прочие версальские условия. 10 марта в Германии было провозглашено создание военно-воздушного флота, 16 марта подписан закон о всеобщей воинской обязанности – вместо 100-тысячного профессионального рейхсвера вводился обязательный призыв в армию. Пока это была лишь серия “пробных шаров”, при энергичном противодействии Запада не поздно было пойти на попятную. Однако ни малейшего противодействия они не вызывали.

Кроме того, у германо-французских границ предусматривалось сохранение демилитаризованной Рейнской зоны. 7 марта 1936 г. Гитлер ввел в нее войска. Это также было “пробным шаром”. Силенок у Германии было еще очень мало, в операции она смогла выставить всего 30-35 тыс. солдат без танков, без самолетов. Поэтому командирам частей строго-настрого указывалось: если французы двинут на них хоть одну роту, боя ни в коем случае не предпринимать и отходить обратно на исходные рубежи [203]. Но французы и англичане пальцем о палец не ударили. А Лига Наций лишь спустя 13 дней после ввода войск приступила к голосованию – нарушила ли Германия границы Рейнской зоны? После долгих дебатов все же приняла резолюцию о нарушении статьи 34 Версальского договора и Локарнского соглашения. Но резолюцию, только констатирующую факт, даже без формального осуждения…

Уже функционировали Бухенвальд и Равенсбрюк, но и это никого не отталкивало. В 1936 г. в Германии прошли Олимпийские игры – и ни одна страна не отказалась в них участвовать (в отличие, скажем, от игр 1980 г. в Москве). А французская делегация, выйдя на арену стадиона, изобразила перед трибунами “немецкое”, т.е. нацистское приветствие. Публика ответила ревом восторга. А в 1937 г. Франция пригласила Германию принять участие во Всемирной выставке. Нацистское руководство приняли в Париже весьма радушно, никто не устраивал ему обструкций, не выражал отвращения.

Уж казалось бы, сколько грязи вылили иностранцы на Николая II и Россию по обвинениям в “антисемитизме”. Но нацистам и антисемитизм в вину не ставился! В 1935 г. были приняты расовые Нюрнбергские законы, ограничившие для евреев право поступления на государственную службу, право на ряд профессий, на занятия той или иной деятельностью. Кое-кого из евреев стали арестовывать, и они, в первую очередь интеллигенция, начали уезжать из Германии. Но когда истории о преследованиях евреев появились было в печати, берлинские банкиры Оскар Вассерман и Ганс Привин телеграфировали на нью-йоркскую биржу, умоляя коллег сделать все возможное, чтобы “прекратить распространение вредных и абсолютно безосновательных слухов” – об этом сообщает американский историк О.Блэк в своем исследовании “Передаточное соглашение”, вышедшем в Нью-Йорке в 1984 г.

И распространение “безосновательных солухов” очень даже эффективно пресекли. Сотрудничества ничто не омрачило. Британские и американские банкиры по-прежнему не отказывали Германии в кредитах. Компания “Стандарт ойл” начала строить в Гамбурге нефтеперегонный завод, позволяющий производить в год 15 тыс. тонн авиационного бензина, передала для “ИГ Фарбениндустри” особые свинцовые присадки, необходимые для производства авиатоплива. Концерн “Дженерал Моторс” входил в единый картельный организм с фирмой “Оппель”, вложил 30 млн долл в предприятия “ИГ Фарбениндустри”. Морган финансировал строительство и расширение авиационных заводов. При этом все германские филиалы американских фирм исправно отчисляли положенную часть прибыли в “Фонд немецкой экономики имени Адольфа Гитлера” – средства из которого шли на вооружение [10]. И значительно позже, во время Нюрнбергского процесса, в разговоре с тюремным психиатром Джильбертом Ялмар Шахт будет смеяться: “Если вы, американцы, хотите предъявить обвинение промышленникам, которые помогали вооружить Германию, то вы должны предъявить обвинение самим себе” [139].

Развивать гитлеровскую индустрию помогали и англичане. Причем бизнесмены США проворачивали свои дела, не привлекая особого внимания, а английская дипломатия открыто поддерживала Гитлера на международной арене – как противовес “коммунистической опасности”. Ну а Франция в своей политике совершенно запуталась. С одной стороны, вооружение Германии было для нее прямой угрозой. Но, с другой, французов пугали полным “кошмаром”: а что если Германия станет коммунистической и вступит с союз с коммунистической Россией? А Гитлер от этого кошмара, вроде бы, избавил. Наконец, Франция цеплялась за стратегический союз с Англией, а Лондон навязывал ей свои решения.

Более чем “странную” политику Запада не могли не оценить в Москве. Лишний раз это показал визит в Москву британского лорда-хранителя печати Идена в 1935 г.. При встрече в Кремле Сталин поставил вопрос прямо, как он оценивает международное положение, “если сравнить с 1913 г. – как оно сейчас, лучше или хуже?” Иден заявил, что лучше – дескать, он возлагает надежды на Лигу Наций, на пацифистское движение. Сталин отрезал: “Я думаю, что положение сейчас хуже, чем в 1913 г…” Потому что тогда был один очаг военной опасности – Германия, а сейчас два – Германия и Япония.

Иден повторил обычное на Западе объяснение: “Гитлер заявлял, что он очень озабочен могуществом вашей Красной Армии и угрозой нападения на него с востока”. Но генеральный секретарь парировал – а знает ли Иден, что германское правительство “согласилось поставлять нам такие продукты, о которых как-то даже неловко открыто говорить – вооружение, химию и т.д.” Англичанин предпочел сделать вид, что не знает: “Это поразительно! Такое поведение не свидетельствует об искренности Гитлера, когда он говорит другим о военной угрозе со стороны СССР”. Дальше гость попытался перевести разговор на отвлеченные темы – стал восхищаться русскими просторами, по сравнению с которыми Англия – “совсем маленький остров”. Но советский лидер ткнул Идена носом в хорошо известные ему факты: “Вот если бы этот маленький остров сказал Германии: не дам тебе ни денег, ни сырья, ни металла – мир в Европе был бы обеспечен”. Иден счел за лучшее промолчать [161]…

А 2 мая 1935 г. был заключен советско-французский договор о взаимопомощи в случае агрессии в Европе. Но составлен он был лишь в общих фразах, чисто декларативно и никакими военными обязательствами не подкреплялся. 13 - 15 мая Россию посетил министр иностранных дел Франции Лаваль. Но и он уклонился от ответа, когда Сталин заговорил о военном соглашении. А сам договор был ратифицирован Францией лишь 28 февраля 1936 г. Такая медлительность никак не свидетельствовала о желании эффективного сотрудничества. Причем французские политики этого и не скрывали, они даже после ратификации выражали сомнения в целесообразности договора [27].

Советское правительство не без оснований стало подозревать, что Россию просто- напросто подставляют. И начало предпринимать ответные меры – зондировать почву о возможности договориться с немцами. Контакты осуществлялись через полпреда СССР в Германии К.К. Юренева, через торгпреда в Германии и Швеции Д.В. Канделаки [13]. Но для Гитлера улучшение отношений с Москвой пока было “противопоказано”. Ему все еще требовалось выпячивать и подчеркивать сугубо антисоветскую направленность.

По-своему готовились к грядущим событиям банкиры “финансового интернационала”. Например, американский магнат Феликс Варбург, не прерывая своей помощи по организации еврейских поселений в Палестине и в Крыму, стал проявлять интерес к Германии. Выдвинул проект создать там синдикат американских банков – объединив их с компаниями Макса Варурга и “Хандельсгезельшафт”. Феликс Варбург полагал, что “американское лицо” учреждения защитит его “от нападок и травли со стороны правительства Гитлера”, привлечет многих еврейских и немецких клиентов. Словом, виделась такая же выгода, как от деятельности филиалов американского “Нэшнл сити банка” в России в 1917 г., когда состоятельные люди несли в иностранное учреждение свои сбережения (и далеко не все смогли потом получить вклады назад – кто погиб, кто остался на советской территории). А усилия нового синдиката Варбург предполагал сконцентрировать на деятельности в России.

Но проект не реализовался. Для американской “закулисы” было нежелательным столь открытое присутствие в Германии – которой вскоре суждено будет стать агрессором и “врагом человечества”, в том числе и США. Кроме того, в данный момент требовалось не откачивать средства из Германии, а наоборот, вливать их. И Ялмар Шахт, чтобы добыть деньги на военную программу, использовал “аризацию” еврейской собственности. Конфисковывали дома, магазины у тех, кто потянулся за границу. Был введен и выкуп за право выезда евреев – если хочешь эмигрировать, плати круглую сумму. Или пусть платят зарубежные родственники, благотворители. И платили, казна рейха заработала на этом несколько миллиардов марок [139]. Кстати, попутно решалась еще одна проблема. Многих беженцев, “выкупленных” из Германии сионистами-“благотворителями”, направляли в Палестину, куда ранее евреи ехали очень неохотно. А теперь – куда деваться?

Впрочем, германских банкиров, невзирая на происхождение, это до поры до времени не касалось. Их компании действовали весьма успешно, получали свои доли сверхприбылей от бурного наращивания промышленности и производства вооружений. Но ведь через несколько лет ситуация должна было измениться. И мировая “бесовщина” знала, что она переменится.

Чтобы увидеть это, достаточно сопоставить два факта. Гитлер, придя к власти, окончательно упрочил свое положение летом 1934 г. Раздавил оппозицию штурмовиков, а престарелый президент Гинденбург уже на ладан дышал, готовился отойти к своим прусским предкам. И 1 августа 1934 г. Гитлер издал закон о совмещении функций рейхсканцлера и президента. Стал единовластным хозяином Третьего рейха. Отныне он мог действовать так, как считает нужным. Как вы думаете, случайно ли в это самое время, 1 августа 1934 г., в Швейцарии был принят беспрецедентный закон о тайне банковских вкладов? Согласно которому эта тайна не может быть раскрыта никому, даже по решению суда, даже для следователей и правительственных чиновников. Отныне никто и никогда не мог узнать, какие средства потекут через швейцарские банки в соседнюю Германию. А потом потекут из Германии…

31. ГРЕНАДА - ГРЕНАДА…

Мировая Великая Депрессия больно ударила по русским эмигрантам. Их в первую очередь увольняли при сокращениях, на них не распространялись меры социальной защиты. И многим стало вовсе не до политики – приходилось бороться за выживание. С другой стороны, СССР укреплялся, надежды на падение большевиков гасли. Поэтому антисоветские организации разочаровывались в борьбе, распадались. Разброд усугубляли продолжающиеся операции советских спецслужб по обезглавливанию эмиграции. В 1930 г. в Париже похитили и убили председателя РОВС Кутепова, в 1937 г. та же судьба постигла его преемника Миллера, а разведчик Павел Судоплатов, внедренный к украинским националистам, вручил коробку конфет с бомбой одному из лидеров самостийников Коновальцу.

Дополнительные расколы в эмиграции вызвали победа нацистов в Германии и японская оккупация Маньчжурии. Из Германии потекли кто куда меньшевики, эсеры, кадеты и прочие “левые”, среди которых было много евреев. В условиях приближения войны русские изгнанники стали делиться на “оборонцев” и “пораженцев”. Большинство, как Деникин, Милюков, Керенский, считало, что нельзя сотрудничать с врагами России, какой бы она ни была. То есть, в случае войны надо поддерживать Советский Союз. “Пораженцы” – Семенов, фон Лампе, Туркул, Абрамов и др. видели в немцах и японцах союзников, которые помогут свергнуть советскую власть. Однозначную позицию поддержки нацистов заняли всевозможные сепаратисты – украинские, кавказские, мусульманские, часть казачьих. Стали возникать и русские фашистские организации, в Германии – Светозарова (Пильхау), в Маньчжурии – Родзаевского.

Однако нацисты к сотрудничеству были не склонны, русских фашистов разогнали. И для прочих эмигрантов любую самодеятельность пресекали, все организации, даже дружественные к Германии, были распущены, а вместо них в Берлине учредили официальное Управление делами русской эмиграции. Японцы действовали не менее круто. В Маньчжурии всех эмигрантов (как и китайцев) обложили очень высокими налогами. А все эмигрантские организации отдали под начало атамана А.Г. Семенова – которого, в свою очередь, курировал разведотдел штаба Квантунской армии. Ну а “Всероссийской Фашистской партией” Родзаевского заинтересовались не японские политики или командование, а мафия. Начала оказывать материальную помощь, а за это использовать русскую молодежь в своих целях.

Но если старые эмигрантские течения угасали или перерождались, то возникали новые. В 1930 г. на собрании русских молодежных организаций в Белграде было провозглашено создание Национального Союза Русской Молодежи (позже Народно-Трудовой Союз российских солидаристов – НТС). Он демонстративно отмежевался от прежних группировок, не признавал их авторитетов, принимал только молодых. Своей целью НТС ставил “национальную революцию”, которая свергнет большевизм. А после этого, как утверждалось, в России должен будет возникнуть “народно-трудовой строй”. Но не демократия, а сильное авторитарное правительство, которое действовало бы в интересах народа.

С 1932 г. группы активистов НТС одна за другой начали направляться в СССР. При сотрудничестве с иностранными спецслужбами НТС выдвигал ряд принципиальных условий – сохранение своей “политической независимости”, отказ поставлять информацию разведывательного характера. Но выполнялось ли это на практике – большой вопрос. Да и кто определял, какую информацию считать “разведывательного характера”, а какую нет? Впрочем, в любом случае использование НТС представляло интерес для польской, румынской, японской разведок. Энтузиасты-мальчишки становились “подопытными кроликами”, чтобы испытывать на них “окна” на границе, разные способы ее перехода. Пройдут или попадутся, можно ли пускать своих агентов?

Большинство погибало. Литература НТС пестрит десятками фамилий жертв [122]. Они были уверены, что гибнут за Россию – не давая труда задуматься, а нужно ли это России? Или кому-то другому? Лишь единицы, как Г.Околович, благополучно возвращались – они становились инструкторами, готовили следующие группы мальчишек. А те активисты, которые просочились в Советский Союз, теряли связь с зарубежьем. Но их задача была другой: они начинали “вторую жизнь” по поддельным документам, должны были внедрять в советском народе свои идеи, создавать зародыши будущих организаций. В общем стать “семенами”, из которых постепенно будет произрастать грядущая антисоветская революция.

Но в 1930-х эти “семена” и их заграничные “сеятели” еще не доставляли советскому руководству и спецслужбам особых забот. Куда больше вреда наносили троцкисты. Сам Лев Давидович, надо сказать, оказался не способен организовать сколь-нибудь весомую антисталинскую партию. Он оставался, как и в начале своей карьеры, всего лишь талантливым журналистом и литератором. Написал мемуары “Моя жизнь”, еще ряд книг. Политики и военачальники, особенно битые, в воспоминаниях вообще любят приврать. Но для эмигрантских работ Троцкого характерна ложь совсем уж безоглядная, напропалую, порой даже без заботы о правдоподобии. Впрочем, это тоже один из литературных и политических приемов, которым Троцкий пользовался и раньше – не доказывая своей правоты, не опровергая противников, просто выливать на них побольше грязи.

Кроме того, Троцкий начал издавать “Бюллетень оппозиции”. Хотя тем самым подставлял под удары многих сторонников в СССР. В своем высокомерии он даже не задумывался о чужих судьбах, называл соратников, и ОГПУ-НКВД оставалось только брать их под белы ручки. Однако вполне может быть, что и это делалось преднамеренно. Пусть арестовывают, глядишь, и невиновных зацепят, что вызовет ответную реакцию, озлобление – и активизацию оппозиции. В статьях Троцкого любые действия сталинского правительства объявлялись “ересью” с точки зрения марксизма, катастрофическими ошибками. Опять же, ни на какую логику внимания не обращалось. Если в СССР Лев Давидович выступал сторонником сворачивания нэпа, жесткого наступления на крестьянство, быстрой индустриализации и коллективизации, то теперь все эти шаги объявлялись неверными и преступными.

Москва до поры до времени относилась к нападкам относительно терпимо. В 1932 г. Троцкого только лишили советского гражданства. Его книги, написанные до изгнания, все еще стояли на полках библиотек. Его родственников, оставшихся в СССР, еще не сажали, а дочь от первого брака Зинаиду выслали к отцу. Однако она не сошлась характерами с женой Льва Давидовича, Натальей Седовой. Последовали скандалы, Зинаида уехала в Германию, где в депрессии покончила с собой.

Но на самом деле Троцкий был лишь “знаменем” движения, которое создавалось от его имени. Одним из подлинных организаторов стал его сын, Лев Седов. Через него осуществлялись все связи с внутренней оппозицией в СССР. Американец Мартин Аберн (Абрамович), автор приведенной в прошлых главах шифровки в Алма-Ату, где он передавал Троцкому указания неких закулисных сил, стал ведать в троцкистском движении финансами. И точно так же, как до революции, у Льва Давидовича всегда откуда-то находились деньги. Хватало и на жизнь, и на издание трудов и газет, и на формирование троцкистских структур в разных странах.

Главной питательной средой для них стало международное коммунистическое движение. Оно ведь и создавалось под эгидой Троцкого, Радека, Бухарина, и в нем хватало соответствующих кадров. Переманивались те, кто был недоволен изменениями в политике Коминтерна – теперь Москва финансировала иностранных коммунистов не так щедро, как раньше. А за это требовала безоговорочного выполнения своих указаний. К троцкистам примыкали и те коммунисты, анархисты, социалисты, кто грезил “мировой революцией”. И в зарубежных компартиях пошел раскол.

В 1933 г. Троцкий покидает Турцию. Почему? Очевидно, из-за перемены обстановки в Европе. Отныне требовалось быть поближе к центрам мировой политики, и Лев Давидович поселяется во Франции. Устраивается опять со всеми удобствами, на вилле в Барбизоне. Но проживать приходится инкогнито, изменив внешность. Потому что советские спецслужбы начали уделять ему очень пристальное внимание. Да и белые эмигранты были вовсе не прочь свести с ним счеты. Но надолго обосноваться во Франции Троцкому не удалось. Париж как раз в это время взял курс на сближение с СССР, чему присутствие Льва Давидовича никак не способствовало. Скандальных политических убийств на своей территории французы тоже не хотели. И Троцкого “попросили”, в 1935 г. ему пришлось переехать в Норвегию.

Но его сторонники успешно действовали и без своего лидера. Вели работу по созданию IV (так называемого “марксистского”) интернационала. А заодно установили плодотворные контакты с германским абвером. Это в общем-то было вполне естественно. Гитлер в своих планах отводил важную роль использованию “пятых колонн”. Как свидетельствует Раушнинг, “он и его генералы опирались на опыт взаимоотношений Людендорфа с Россией. Они изучали опыт германского генерального штаба, накопленный при засылке Ленина и Троцкого в Россию, и на основе этого выработали собственную систему и доктрину – стратегию экспансии” [146]. Предполагалось, что “в любой стране существуют силы, недовольные своим правительством”, и надо их раскачать, активизировать. А в нужный момент они нанесут удар изнутри, подрывая способность к сопротивлению.

Ну а Троцкий еще в октябре 1933 г. заявил об отказе от мирного пути политической борьбы со Сталиным. В документах IV интернационала указывалось: “Для устранения правящей клики не осталось никаких конституционных путей. Заставить бюрократов передать власть в руки пролетарского авангарда можно только силой”. “Толчок к революционному движению советских рабочих дадут, вероятно, внешние события”. Обратите внимание на время отказа от “мирного пути”. Октябрь 1933 г. С одной стороны, Советскому Союзу удалось преодолеть кризисы и выползти из катастроф первой пятилетки. С другой – теперь у власти в Германии был Гитлер. И понятно, какие “внешние события” могли дать толчок “революционному движению”.

Зарубежные троцкисты имели связи с советской оппозицией. И в последующих судебных делах зафиксирован разговор Радека и Бухарина в 1934 г. Радек сообщал, что устанавливаются сонтакты с Гитлером, и главная надежда совершить переворот возлагается “на поражение СССР в войне с Германией и Японией”. Предполагается “Германии отдать Украину, а Японии – Дальний Восток”, а “виновников поражения”, т.е. сталинское правительство, можно будет предать суду, вот и осуществится перехват власти. Как видим, нацисты и троцкисты предсталвляли друг для друга взаимный интерес.

Кстати, “дружба” с абвером облегчалась еще и тем, что адмирал Канарис наверняка… хорошо знал Троцкого. Потому что в Первую мировую войну он позглавлял германскую военную разведку в США. Нельзя даже исключать, что они когда-нибудь виделись лично. Допустим, у Людвига Лоре, секретаря Немецкой федерации социалистической партии Америки – и резидента германской разведки в Нью-Йорке. Лев Давидович нередко бывал у него. Правда, Лоре работал и на Германию, и на резидентуру Вайсмана. Но ведь и Канарис еще в те годы, в Америке, установил плодотворные контакты с англичанами! Впрочем, никаких свидетельств, что эти два деятеля встречались нет, а домысливать мы не будем. Но в любом случае германские спецслужбы в США отслеживали видных русских революционеров, и Канарис должен был многое знать про Троцкого.

Ну а в 1930-х структуры IV интернационала сыграли важную роль и в германских международных интригах, и в интригах “мировой закулисы”. Крупнейшей провокацией, которую удалось осуществить с помощью троцкистов, стало втягивание Советского Союза в совершенно ненужную ему войну в Испании. Когда там произошел мятеж Франко, Сталин сперва отнесся к испанским делам довольно осторожно. СССР наряду с Англией и Францией занял позицию невмешательства. Но франкистам принялись вовсю помогать Германия и Италия. А для войны на стороне республиканцев хлынули десятки тысяч интернационалистов из разных стран. Активнейшее участие в этом приняли троцкисты. Они вербовали и направляли в Испанию отряды своих сторонников, провозглашали события на Пиренеях началом “мировой революции”, фактически взяли под контроль Каталонию, где верховодила Всемирная объединенная рабочая партия (ВОРП) – испанская секция IV интернационала [27].

А западная “левая” пресса, социалистическая, коммунистическая, демократическая, дружно подняла ажиотаж вокруг Испании, объявляя ее “передовым бастионом” борьбы с фашизмом. Вот и получалось, что эту самую борьбу на “передовом бастионе” ведут троцкисты, а Советский Союз ее “предает”. Возникла опасность, что международное коммунистическое движение выйдет из-под контроля Москвы, переметнется на сторону IV интернационала. И Сталина этими аргументами склонили взять республиканцев под покровительство.

В Испанию было направлено свыше 3 тыс. военных специалистов, транспорты повезли советские танки и самолеты. Правда, на этот раз помощь вовсе не была “благотворительной”. Сейчас Иосиф Виссарионович вел себя как рачительный хозяин, СССР получал за свою технику оплату золотом, и по очень неплохим ценам [27]. Генерального секретаря озаботило и то обстоятельство, чтобы советское вмешательство не выглядело “экспортом революции”. В декабре 1936 г., когда начала оказываться помощь, Сталин, Молотов и Ворошилов направили премьер-министру Испании Л. Кабалерро письмо с требованием “предпринять все меры, чтобы враги Испании не смогли изобразить ее коммунистической республикой” [161].

Но на Пиренейском полуострове заварилась каша чрезвычайно крутая и сложная. Троцкисты изображали только себя “настоящими” революционерами, блокировались с анархистами, анархо-синдикалистами и прочими ультра-левыми. Как только республиканское правительство получило поддержку Москвы, его объявили “просоветским”. Решения этого правительства и центрального командования саботировались. Отряды подобных “революционеров” и впрямь геройствовали в боях, но результаты их подвигов перечеркивались отсутствием дисциплины. В 1937 г. троцкисты учинили мятеж в Барселоне – генерал П.А. Судоплатов приводит доказательства, что он был спланирован совместно с абвером. Советским военным и испанским правительственным силам пришлось действовать по сути на два фронта. 14 апреля 1937 г. президиум Коминтерна принял заявление, что “политика всех коммунистов должна быть направлена на полное и окончательное поражение троцкизма в Испании как непреложное условие победы над фашизмом”.

На Пиренеи были направлены не только военные, но и представители советских спецслужб. После событий в Барселоне у них были развязаны руки, они смогли разгромить ВОРП и арестовать ее руководителей. Но большинство троцкистских функционеров уцелело, и последовали другие провокации. Испанских ультра-революционеров и примкнувший к ним сброд нетрудно было нацелить на “экспроприации”, т.е. грабежи, расстрелы “буржуев”, на погромы католических храмов, казни священников. Такие акции внесли раскол в ряды республиканцев. От них отшатнулись “умеренные” из буржуазии, интеллигенции, офицерства. Отшатнулось и верующее крестьянство. И в итоге, это обеспечило победу Франко.

Но у испанской войны были и другие итоги. В Советском Союзе она привела к новому всплеску “интернационализма”. Ее популяризировали в печати, пионеры оделись в пилотки-“испанки”. Молодежь декламировала и распевала стихи Светлова (Шенкмана): “Он хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…” Мальчишки мечтали сбежать в Испанию, драться за дело “пролетариев всех стран”. Работяги, колхозники, красноармейцы вполне искренне, по-русски, воспринимали необходимость помогать “братьям по классу”. И народ отравлялся “интернационализмом”.

Во внешней политике “Гренада-Гренада” обошлась еще дороже. Немцы и итальянцы направляли в Испанию куда больше войск и техники, чем Советский Союз. Но Англия и Франция на это закрывали глаза. Зато вмешательством СССР сразу “озаботились”. И, несмотря на усилия Сталина, чтобы советская помощь не выглядела попыткой коммунистической экспансии, мировая пресса подняла шумиху, изобразив вмешательство Москвы именно в таком ключе. В результате сама идея коллективной безопасности разрушалась, вместо угрозы нацизма на первый план выносилась угроза, исходящая от СССР. А Германия и Италия выступали борцами против “советской угрозы”!

Гитлер на этом играл ох как успешно. Например, заключил в 1936 г. Антикоминтерновский пакт с Японией. Секретные приложения к пакту, добытые через Зорге, показывали, что его направленность против СССР была чисто декларативной. На тот момент обе державы не готовы были предпринимать какие-либо действия против нашей страны. Но уж больно хорошее название было – “антикоминтерновский”! И в Испании Гитлер и Муссолини тоже воевали “антикоминтерновски”, причем бескорыстно, по-рыцарски, не требуя за это ничего. На самом же деле никаким бескорыстием, конечно, не пахло. Только выгоды исчислялись не в денежном эквиваленте. Фюрер и дуче получили возможность испытывать свою военную технику, обучать и обкатывать войска, чтобы приобретали боевой опыт – а “обстрелянный” солдат или офицер стоит десятка “необстрелянных”. А что особенно важно, Германия подтверждала ореол защитницы Европы от коммунизма! И уже ни у какой “общественности” не могло возникнуть вопросов, для чего немцы клепают танки и самолеты. Поэтому испанская война сыграла огромную роль в последующих событиях. Без нее был бы невозможен Мюнхен…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: