ГОСУДАРСТВА В ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОМ ВОДОВОРОТЕ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ МИРОЭКОНОМИКИ

Слова могут быть врагами понимания и анализа. Мы пытаемся в своей терминологии ухватить подвижную реальность. При этом мы склонны забывать, что реальность изменяется в тот самый момент, когда мы пытаемся ее ухватить, и в силу самого этого факта. И мы еще более склонны забывать, что и другие своими способами замораживают реальность, хотя подчас используют для этого те же слова. И все же мы не можем говорить не используя слов; на самом деле мы и думать без них не можем.

Где же, в таком случае, мы найдем via media, работающий компромисс, операциональное выражение диалектической методологии? Мне кажется, найти их наиболее вероятно, осознав временные долгосрочные крупномасштабные целостности, в рамках которых обретают свой смысл понятия. Эти целостности должны отвечать требованиям относительной пространственно-временной автономии и внутреннего единства. Они должны быть достаточно продолжительными и достаточно большими, чтобы мы могли избегнуть Сциллы понятийного номинализма, но при этом достаточно короткими и небольшими, чтобы мы могли избежать Харибды а-исторической, универсализирующей абстракции. Я бы назвал такие целостности «историческими системами» — термином, в котором ухвачены два их существенных качества. Это интегрированная, то есть состоящая из взаимосоотносящихся частей, целостность, и таким образом в определенном смысле системная и обладающая постигаемым способом функционирования целостность. Это система, имеющая историю, то есть она зародилась, исторически развивалась, пришла к своему концу (разрушению, распаду, преобразованию, Aufhebung).

Я сопоставляю это понятие «исторической системы» и противопоставляю его более привычному термину «общество» (или «общественная формация», что я считаю более или менее синонимичным). Конечно, можно использовать термин «общество» в том же самом смысле, что я использую понятие «историческая система», и тогда проблема состоит лишь в выборе формального символа. Но на самом деле стандартное использование слова «общество» предполагает применение его без разбора к современным государствам (и квазигосударствам), к древним империям, к предположительно независимым «племенам» и ко всем иным политическим (или куль- турным-но-стремящимся-стать-политическими) структурам. А это валит в кучу все предположения, которые еще требуется доказывать — что именно политическое измерение объединяет и определяет общественную деятельность.

Если бы границы, проведенные по любым возможным основаниям — интегрированные производственные процессы, способы обмена, политическая юрисдикция, культурное единство, экология, — были бы на самом деле всегда (или хотя бы обычно) синонимичны (или хотя бы перекрывались в большой степени), проблема была бы невелика. Но, как показывают эмпирические факты, если мы возьмем последние 10 тысяч лет человеческой истории, это совсем не так. Поэтому мы должны выбирать между альтернативными критериями определения нашей зоны социального действия, нашей единицы анализа. Можно брать это в философских терминах как априорное суждение, но если даже так, мои собственные склонности являются материалистическими. Но к этому можно подойти и эвристически: какой из критериев будет в наибольшей степени влиять на социальное действие, в том смысле, что изменение его параметров наиболее непосредственно и основательно повлияет на функционирование других частей целостности.

Я уверен, можно доказать, что именно интегрированные производственные процессы удовлетворяют этому эвристическому критерию, и я буду использовать его, чтобы обрисовать границы, очерчивающие конкретную «историческую систему». Под этим словом я подразумеваю эмпирическую совокупность таких производственных процессов, интегрированных в соответствии с определенной системой правил, и человеческие агенты которых взаимодействуют некоторым «органическим» образом, так что изменения в функциях любой из групп или изменения границ исторической системы должны следовать некоторым правилам, чтобы не поставить под угрозу выживание всей общности. Предположение, что историческая система является органической, не подразумевает, что это машина, действующая без перебоев и трения. Совсем наоборот: исторические системы исполнены противоречий и содержат в себе зародыши процессов, которые в конце концов разрушат систему. Но это как раз очень созвучно «органической» метафоре.

Это было затянувшееся предисловие к последовательному анализу роли государств в современном мире. Я думаю, что значительная часть наших коллективных дискуссий была заложницей слова «государство», которое мы применяли транс-исторически, без учета исторической специфики, подразумевая любую политическую структуру, обладающую некоторой системой власти (лидирующая личность, или группа, или группы со слоем кадров среднего звена, заставляющих выполнять волю этой господствующей единицы). Мы не просто исходим из предположения, что явление, называемое нами «государством» в ХХ в., принадлежит к вселенной того же дискурса, что и явление, называемое нами государством в, скажем, X в., но и, что еще более фантастично, мы часто предпринимаем попытки провести линии исторической преемственности между двумя такими «государствами» — носящими одно и то же имя либо находящимися в одном и том же географическом положении (по широте и долготе) — преемственности, обосновываемой тем, что ученые доказывают родство языков, на которых там говорили, или космологических представлений, которые там были приняты, или генетического фонда.

Капиталистический мир-экономика представляет собой одну из тех исторических систем, о которых я говорил. Он родился, с моей точки зрения, в Европе XVI столетия. Капиталистический мир-экономика — это система, основанная на стремлении накапливать капитал на политическом влиянии на уровень цен (на капитал, потребительские товары и на труд) и на устойчивой поляризации с течением времени классов и регионов (центр-периферия). В последующие столетия эта система развивалась и охватила всю Землю. Ныне она достигла такого положения, что в результате противоречий своего развития вступила в длительный кризис[177].

Развитие капиталистического мира-экономики включало в себя создание всех основных институтов современного мира: классов, этнических/национальных групп, домохозяйств — и «государств». Все эти структуры рождены капитализмом, а не предшествуют ему; все они — следствие, а не причина. Более того, все эти институты фактически создавали друг друга. Классы, этнические/национальные группы и домохозяйства определяются государством, через государство, в отношении к государству и, в свою очередь, создают государство, оформляют государство, преобразуют государство. Это структурированный Мальстрим непрерывного движения, параметры которого измеряются через повторяющиеся регулярности, в то время как конкретные сочетания событий всегда уникальны.

Каков смысл высказывания, что государство появилось? В рамках капиталистической мироэкономики государство — это институт, существование которого определяется его отношениями с другими «государствами». Его границы более или менее четко очерчены. Уровень его юридического суверенитета ранжируется от полного до нулевого. Его реальная власть контролировать потоки капитала, товаров и трудовых ресурсов через свои границы является большей или меньшей. Реальная способность центральных властей принуждать к выполнению своих решений группы, действующие в границах государства, может быть большей или меньшей.

Различные группы внутри, вне или поверх границ данного государства постоянно стремятся увеличить, сохранить или уменьшить «власть» государства во всех аспектах, упомянутых выше. Такие группы стремятся изменить соотношение сил, исходя из понимания, что эти изменения должны улучшать возможности определенной группы получать прямую или косвенную выгоду от действий на мировом рынке. Государство — наиболее подходящий институциональный посредник при установлении рыночных ограничений (квазимонополий в широком смысле этого слова) в пользу определенных групп.

Историческое развитие капиталистической мироэкономики таково, что «государства» начинались с относительно аморфных общностей и все в большей мере формировались как государства, действующие в межгосударственной системе. Их границы и формальные права становились все более четко определенными (что нашло свою кульминацию в современной структуре международного права и в Организации Объединенных Наций). Становились все более определенными также модальности и ограничения давления групповых интересов в государственных структурах (в смысле как правовых ограничений на осуществление давления, так и рациональной организации групп для преодоления этих ограничений). Тем не менее, несмотря на процесс «шлифования» этой институциональной системы, можно, пожалуй, смело сказать, что континуум сравнительной мощи более сильных и более слабых государств оставался на протяжении примерно 400 лет относительно неизменным. Это не значит, что «сильными» и «слабыми» оставались одни и те же государства. Скорее можно говорить, что в каждый момент времени существовала иерархия мощи таких государств. При этом не было момента, когда существовало бы государство, гегемония которого не оспаривалась бы (хотя относительная гегемония в определенные периоды существовала).

Такой взгляд на государство, его генезис и форму функционирования встречал многочисленные возражения. Представляется, что чаще всего встречаются и заслуживают обсуждения четыре из них.

Во-первых, высказывается довод, что слишком инструментален взгляд на государство, рассматриваемое как всего лишь орудие, сознательно используемое активными группами и не имеющее собственной жизни, внутреннего единства, не обладающее самостоятельной социальной опорой.

Мне кажется, что этот контраргумент основан на путанице в подходе к общественным институтам в целом. Однажды созданные, общественные институты (государство в том числе) обретают собственную жизнь в том смысле, что многие социальные группы используют их, поддерживают их, эксплуатируют их по разным (и часто противоречащим друг другу) мотивам. Более того, институты, достаточно крупные и структурированные для того, чтобы иметь постоянный штат, тем самым порождают группы людей — бюрократии этих институтов — которые получают прямую социально-экономическую выгоду от сохранения и процветания институтов как таковых, совершенно независимо от идеологических посылок при создании институтов и от интересов основных социальных сил, их поддерживающих.

Проблема, однако, не в том, кто имеет право голоса в постоянно идущем процессе принятия решений в государственной машине, а в том, чей голос имеет решающее или критическое значение и в чем состоят ключевые вопросы, за решение которых идет борьба в политике государства. Мы полагаем, что это следующие вопросы: (а) установление правил, регулирующих общественные отношения производства и существенно влияющие на распределение прибавочной стоимости, и (б) установление правил, регулирующих движение факторов производства — капитала, товаров и труда — внутри границ и через границы и тем самым оказывающих решающее влияние на рыночную структуру цен. Когда кто-то изменяет распределение прибавочной стоимости и рыночную структуру цен, он изменяет и относительную конкурентоспособность конкретных производителей и тем самым уровень их прибыльности.

Именно государства устанавливают такие правила, и именно государства в первую очередь вмешиваются в процессы, происходящие в других (более слабых) государствах, когда те пытаются установить более благоприятные для себя правила.

Второе возражение относительно нашего аналитического подхода состоит в том, что он игнорирует реальность традиций и преемственности, воплощенных в действенном групповом сознании. Такое сознание действительно существует, и оно очень сильно, но есть ли в нем преемственность? Думаю, что нет. Я уверен, что даже беглое рассмотрение эмпирических фактов подтвердит это. История различных форм национализма, который является одной из выдающихся проявлений такого сознания, показывает, что всюду, где возникают националистические движения, именно они формируют сознание, возрождают (а отчасти и изобретают) языки, придумывают имена и нарочито вводят в практику обычаи, которые должны отличать их группу от других. Все это делается именем исконности (здесь всегда так было!), часто, если не всегда, незаинтересованный наблюдатель вряд ли признает подобного рода интерпретации очевидных исторических фактов беспристрастными. Это верно по отношению не только к так называемым «новым» нациям XX в.[178], но в не меньшей мере и к «старым» нациям[179].

Очевидно, что делаемые в дальнейшем идеологические заявления об имени нации и о том, к чему оно обязывает, каковы связанные с ним «традиции» — непоследовательны и изменчивы. Каждая следующая версия привязана к политике своего времени. Сам факт столь широкого разброса этих версий свидетельствует, что заявления о непрерывной преемственности трудно воспринять иначе, чем позицию заинтересованных групп. Это слишком зыбкая основа для политического анализа функционирования государств.

Третье соображение против нашего анализа — говорят, что в нем игнорируется центральная и определяющая роль классовой борьбы. При этом подразумевается, что она протекает внутри некоторой зафиксированной структуры, именуемой обществом или общественной формацией, которая, в свою очередь, определяет структуры государства.

Однако если «классы» — это термин, используемый для групп, которые определяются своим отношением к способу производства, то мы должны рассматривать всю систему процессов производства, взятых в их целостности, как главный элемент конституирования классов. А такого рода процессы, разумеется, далеко выходят за границы отдельных государств, и даже подсистемы процессов производства чаще всего не совпадают с государственными границами. Следовательно, нет априорных оснований полагать, что классы в каком-либо объективном смысле предопределяются государственными границами.

Далее, будет справедливо указать, что классовое сознание исторически имеет тенденцию быть национальным по форме. Это связано с серьезными причинами, которые мы рассмотрим ниже. Но сам по себе этот факт не является доказательством, что верно восприятие классов как феномена, заключенного в государственные границы. Напротив, сам факт национальной формы сознания транснациональных классов становится одним из основных экспликандов современного мира.

Наконец, говорят, что наш анализ игнорирует факт, что самые богатые государства не являются сильнейшими, они скорее относительно слабы. Но это результат неверного понимания, в чем состоит сила государственной машины. Опять происходит подмена анализируемой действительности идеологией.

Некоторые государственные машины исповедуют линию сильного государства. Они стремятся ограничить оппозицию; они стремятся навязывать свои решения группам внутри страны; они воинственны по отношению к группам извне. Но важны успехи осуществления власти, а не издаваемый при этом шум. Оппозицию приходится подавлять только там, где она существует всерьез. Государства, заключающие в себе относительно более однородные слои (из-за неравномерности размещения классовых сил в мироэкономике), могут консенсусом достигать того же, чего другие хотели бы достичь (но часто не достигают) «железной рукой». Предприниматели, экономически сильные на рынке, не нуждаются в государственной поддержке для создания монопольных привилегий, хотя и могут нуждаться в помощи государства для противодействия созданию другими, в других государствах, монопольных привилегий, наносящих ущерб этим предпринимателям с сильными рыночными позициями.

Государства, доказываем мы, являются, таким образом, институтами, созданными, чтобы отражать потребности классовых сил, полем действия которых является мироэкономика. Они, однако, создаются не в пустоте, но в рамках межгосударственной системы. На самом деле последняя задает те рамки, которыми определяются государства. Именно тот факт, что государства капиталистической мироэкономики существуют в рамках межгосударственной системы, представляет собой differentia specifica современного государства, отличающее его от иных бюрократических политий. Эта межгосударственная система представляет собой систему ограничений, которые лимитируют возможности отдельных государственных машин, даже сильнейших среди них, принимать решения. Идеологией этой системы является равенство суверенитетов, но на самом деле государства не являются ни суверенными, ни равными. Государства в первую очередь навязывают друг другу — и не только сильные слабым, но и сильные сильным — ограничения на образ политических (а тем самым и военных) действий, и еще более впечатляющие ограничения на их возможности оказывать влияние на действие закона стоимости, лежащего в основе капитализма. Мы так привыкли наблюдать, что государства делают то, что представляет собой вызов другим государствам, что не осознаем, как мало на самом деле таких вещей. Мы так привыкли думать о межгосударственной системе как граничащей с анархией, что не в состоянии оценить, насколько она действует в соответствии с правилами. Конечно, «правила» все время нарушаются, но посмотрим на последствия этого — механизмы, вводимые в действие, дабы принудить государства-нарушители к изменению их политики. И вновь мы должны меньше смотреть на находящуюся на виду арену политических действий и больше на менее заметную арену экономических действий. История в миросистеме XX в. государств, где у власти стояли коммунистические партии, — потрясающее свидетельство эффективности такого рода давления.

Производственный процесс в капиталистической мироэкономике построен на центральном отношении или противоречии — капитала и труда. Непрерывное функционирование системы имеет своим результатом растущий круг лиц (или, скорее, домохозяйств), вынужденных участвовать так или иначе в процессе труда в качестве либо производителей, либо получателей прибавочной стоимости.

Государства сыграли важную роль в поляризации населения на тех, кто живет присвоением прибавочной стоимости (на буржуазию), и на тех, из кого прибавочную стоимость выжимают (на пролетариат). Государства влияют на это в силу хотя бы того простого факта, что создали правовые механизмы, не просто позволившие или даже облегчившие присвоение прибавочной стоимости, но и защищающие результаты такого присвоения установлением прав собственности. Они создали институты, обеспечивающие социализацию детей в соответствующие роли.

Как только классы стали объективно существовать во взаимном отношении, они стали стремиться к изменению (или сохранению) неравенства сил в социальном торге {bargaining) между собой. Чтобы добиться этого, они вынуждены были создавать соответствующие институты для влияния на принятие государственных решений, которые в основном оказались с течением времени институтами, созданными в границах государства, став, таким образом, дополнением к всемирным детерминантам государственных структур.

Это привело к глубокой двойственности в самовосприятии, а затем и в политическом поведении классов. И буржуазия, и пролетариат являются классами, возникшими в мироэкономике, и, говоря об объективной классовой позиции, мы обязательно имеем в виду классы именно этой мироэкономики. Буржуазия начала приобретать классовое сознание раньше, а пролетариат лишь после нее, при этом оба класса обнаружили как недостатки, так и достоинства в определении себя как всемирных классов.

Буржуазия, преследуя свой классовый интерес — максимизацию прибыли с целью накопления капитала, стремилась вовлечь в свою экономическую деятельность все, что считала подходящим, не ограничивая себя ни географически, ни политически. Так, например, в XVI-XVII вв. часто случалось, что голландские, английские или французские предприниматели «торговали с врагом» в военное время, даже оружием. И нередко, стремясь к оптимизации доходов, предприниматели меняли место жительства и подданство. Буржуазия тогда (и теперь) отражала это самовосприятие в тенденциях развития «всемирного» культурного стиля — в потреблении, в языке и т. д. Однако и тогда, и сейчас верно, что как бы буржуазия ни раздражалась по поводу ограничений, налагаемых по тем или иным причинам в тот или иной момент властями определенного государства, она нуждалась в использовании государственной машины, чтобы усиливать свои позиции на рынке по отношению к своим конкурентам и для защиты себя от трудящихся классов. А это означало, что многие фракции мировой буржуазии были заинтересованы в самоопределении как «национальная» буржуазия.

Тот же самый подход применим и к пролетариату. С одной стороны, по мере того как он обретал классовое сознание, он понимал, что первоочередной организационной задачей было объединение пролетариата в его борьбе. Когда «Коммунистический манифест» провозгласил: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — это не было случайностью. Было ясно, что именно факт деятельности буржуазии на арене мироэкономики, где она могла (и делала это в реальности) переносить производство туда, где ей выгоднее, означает, что и пролетарское единство, чтобы быть действительно эффективным, должно осуществляться на всемирном уровне. И мы знаем, что всемирное единство пролетариата на самом деле почти никогда действенным не было (это самым драматическим образом проявилось в крахе II Интернационала, когда тот не удержался на антинационалистических позициях во время Первой мировой войны). Это, однако, объясняется очень просто. Механизмы, которые проще и быстрее всего использовать, чтобы относительно улучшить положение некоторых сегментов трудящихся классов, — это государственная машина, и политические организации пролетариата почти повсеместно приняли формы, базирующиеся на государстве. Более того, эта тенденция усиливалась, а не ослабевала с каждым успехом, которых эти организации добивались в получении полной или частичной государственной власти.

Мы, таким образом, оказались перед интересной аномалией: и буржуазия, и пролетариат выражают свое сознание на уровне, не соответствующем их объективной экономической роли. Их интересы производны от функционирования мироэкономики, а они стремятся обеспечить свои интересы, воздействуя на национально обособленные государственные машины, обладающие на самом деле лишь ограниченной (но тем не менее реальной) властью влиять на функционирование этой мироэкономики.

Именно эта аномалия постоянно подталкивает буржуазию и пролетариат определять свои интересы в терминах статусных групп. Наиболее эффективная в современном мире статусная группа — это нация, поскольку именно нация притязает на контроль над определенной государственной структурой. В той мере, в которой нация не является государством, мы обнаруживаем потенциал для возникновения и расцвета националистических движений. Конечно, не в этом сущность того, чем является нация и что обычно питает националистическое движение. Совсем наоборот. Именно националистическое движение создает общность, именуемую нацией, или пытается ее создать. Во многих обстоятельствах, когда национализм не может служить классовым интересам, солидарность внутри статусной группы может кристаллизоваться вокруг замещающих полюсов: религии, расы, языка или иных конкретных культурных матриц.

Солидарность внутри статусных групп отодвигает аномалию национальной классовой организации или сознания из поля зрения и тем самым ослабляет напряжения, заложенные в противоречивые структуры. Но, разумеется, они могут также сбить с пути классовую борьбу. В той мере, в какой особое этническое сознание ведет к последствиям, которые ключевые группы находят нетерпимыми, мы видим возобновление открыто классовых организаций или, если они порождают слишком сильную социальную напряженность, появление по-новому определяемых (с иначе очерченными границами) статусных групп. То, что особые сегменты мировой буржуазии или мирового пролетариата могут дрейфовать от, скажем, пантюркизма к панисламизму, к базирующимся на классе или базирующимся на нации движениям в течение считанных десятилетий, отражает не непоследовательность борьбы, но трудности прокладывания курса, который мог бы разрешить противоречие: объективные классы мироэкономики/субъективные классы в рамках государства.

Наконец, атомы классов (и статусных групп), получающие доходы домохозяйства, не только формируются и постоянно переформируются постоянным экономическим давлением непрерывной динамики мироэкономики, но и регулярно и сознательно манипулируются государствами, стремящимися определять (или изменять) свои границы в терминах потребностей рынка труда, равно как и определять потоки и формы доходов, которые могут быть фактически распределены. Домохозяйства, в свою очередь, могут отстаивать свою собственную солидарность и приоритеты и сопротивляться давлению, менее эффективно пассивными средствами, более эффективно, когда появляется возможность для классовой и статусно-групповой солидарности, о чем мы только что упомянули.

Все эти институты вместе — государства, классы, этнические/национальные/статусные группы, домохозяйства — формируют институциональный водоворот, одновременно продукт и содержание моральной жизни капиталистической мироэкономики. Далекие от того, чтобы быть изначальными и предвечными сущностями, они являются зависимыми и взаимоопределяемыми экзистенциями. Далекие от того, чтобы быть сегрегированными и разделенными, они неразрывно переплетены сложным и противоречивым образом. Далекие от того, чтобы детерминировать друг друга, они в определенном смысле являются аватарами, воплощениями друг друга.

[1] Время, 17.09.1998.

[2] The Modern World-System, I: Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century (New York: Academic Press, 1974); The Modern World-System, II: Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy, 1600-1750 (New York: Academic Press, 1988); The Modern World-System, III: The Second Great Expansion of the Capitalist World-Economy 1730-1840"s (San Diego:

Academic Press, 1989).

[3] The Capitalist World-Economy (Cambridge: Cambridge Univ. Press; Paris: Ed. De la M.S.H., 1979).

Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIU вв. Т. III: Время мира. М.: Прогресс, 1992, с. 14 и сл., 48-49; Он же. Динамика капитализма. Смоленск: Полиграмма, 1993, с. 85 и сл.

[4] The Capitalist World-Economy (Cambridge: Cambridge Univ. Press; Paris: Ed. De la M.S.H., 1979).

Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIU вв. Т. III: Время мира. М.: Прогресс, 1992, с. 14 и сл., 48-49; Он же. Динамика капитализма. Смоленск: Полиграмма, 1993, с. 85 и сл.

[5] George Lukacs. The Marxism of Rosa Luxemburg. In: History and Class Consciousness (London, Merlin Press, 1968), p. 27.

[6] Robert A. Nisbet. Social Change and History (New York: Oxford University Press, 1969), p. 302-303. Сам я исключил бы из этой критики литературу по экономической истории.

[7] Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории. М.: Прогресс, 1977, с. 139-140.

[8] См.: Andre Gunder Frank. The Myth of Feudalism. In: Capitalism and Underdevelopment in Latin America (New York: Monthly Review Press, 1967), p.-221-242.

[9] См. обсуждение Фредерикам Лэйном (Frederic Lane) «платы за защиту», воспроизведенное в 3-й части книги: Venice and History (Baltimore: Johns Hopkins Press, 1966). Конкретно о проблеме дани см. р. 389-390, 416— 420.

[10] См.: The Economy as Instituted Process. In: Karl Polanyi, Conrad M. Arsenberg, Harry W. Pearson, eds. Trade and Market in the Early Empire (Glencoe: Free Press, 1957), p. 243-270.

[11] См. напр. мою книгу: The Modern World-System: Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century (New York: Academic Press, 1974).

[12] Филип Абраме (Philip Abrams) заключает подобное рассуждение следующим замечанием: «Академическое и интеллектуальное разведение истории и социологии, похоже, производит эффект отвлечения обеих дисциплин от серьезного обращения к самым важным проблемам, связанным с пониманием общественного перехода». См.: The Sense of the' Past and the Origins of Sociology, Past and Present, 55 (May 1972), 32.

[13] Frank A. The Myth of Feudalism, p. 3.

[14] Критика, теперь уже классическая, этих теорий, осуществленная Франком, опубликована под названием «Социология развития и слабораз-витость социологии» (Sociology of Development and Underdevelopmentof Sociology) в книге: Latin America: Underdevelopment of Revolution (New York: Monthly Review Press, 1969), p. 21-94.

[15] См.: Theotonio Dos Santos. LaNueva Dependencia (Buenos Aires: sediciones, 1968).

[16] Ernesto Laclau(/?). Feudalism and Capitalism in Latin America, New Left Review, 67 (May-June 1971), p. 37-38.

[17] Спор был начат книгой: Maurice Dobb. Studies in the Development of Capitalism (London, Routledge and Kegan Paul, 1946). Поль Суизи (Paul Sweezy) критиковал Добба в статье: Transition from Feudalism to Capitalism, Science and Society, 14: 2 (Spring 1950), p. 134-157; в том же номере был напечатан и ответ Добба. С этого момента в дискуссию вступили многие другие люди в разных частях мира. Я дал обзор и оценку этой дискуссии in extenso [в развернутом виде {лат.)] в гл. I книги The Modern World-System.

[18] От нас потребовалось бы очень долгое рассуждение, чтобы обосновать положение, что, подобно большинству великих мыслителей, Маркс имел две ипостаси, был пленником своего социального положения и одновременно гением, способным временами смотреть на вещи более широко и с лучшей точки зрения. Первый Маркс извлекал общие выводы из истории Великобритании. Второй же был вдохновителем критических концептуальных подходов к общественной реальности. У У. Ростоу (W. W. Rostow), между прочим, стремится опровергнуть первого Маркса, предлагая альтернативную генерализацию истории Великобритании. Он игнорирует второго и более важного Маркса. См.: The Stages of Economic Growth: A Non-Comunist Manifesto (Cambridge: University Press, 1960).

[19] Laclau. Feudalism and Capitalism, p. 25, 30.

[20] На самом деле «Государство и революция» была написана в августе-сентябре1917 г., а опубликована в мае 1918 г.

[21] Программа Коммунистической партии Советского Союза: Принята XXII съездом КПСС М.: Политиздат, 1972, с. 101.

[22] Бурлацкий Ф. М. Государство и коммунизм. М: Соцэкгиз, 1963, с. 122.

[23] Мао Цзэ-дун. К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа. М.: Правда, 1957, с. 34-35.

[24] Long live The Invincible Thought of Mao Tse-Tung! Брошюра без даты, выпущена между 1967 и 1969 гг., переведена в Current Background, 884 (18 июля 1969), р. 14.

[25] Такова позиция, высказанная Мао Цзэдуном в его речи, обращенной к рабочему совещанию Центрального Комитета в Пейтайхо в августе 1962 г., о чем говорится в брошюре Long live..., p. 20. Позиция Мао была затем изложена на X пленуме Центрального Комитета КПК восьмого созыва в сентябре 1962 г., этот пленум в вышеупомянутой брошюре описан как «великий поворотный пункт в неистовой борьбе между пролетарскими и буржуазными штабами в Китае» (ibid., p. 21).

[26] 22 Замечание, сделанное Мао на XX Пленуме, цит. по: Ibid, p. 20.

[27] Мао Tse-Tung. Talk on the Question of Democratic Centralism (30 января 1962 г.). In: Current Background, 891 (8 октября 1969 г.), р. 39.

[28] Communique of the 10ш Plenary Session of the 8th Central Committee of the Chinese Communist Party, Current Background, 691 (5 октября 1962 г.), р.З.

[29] Yuri Sdobnikov, ed. Socialism and Capitalism: Score and Prospects (Moscow: Progress Publications, 1971), p. 20. Книга была подготовлена сотрудниками Института мировой экономики и международных отношений, и главным автором был профессор В. Аболтин.

[30] Ibid., р. 21.

[31] Ш., р. 26.

[32] Ibid., p. 24.

[33] Ibid., p. 25.

[34] См.: Raymond Aron. Dix-huit lecons sur la societe industrielle (Paris: Ed. Gallimard, 1962).

[35] Именно эта дилемма стояла, как я думаю, перед Э. Дж. Хобсбаумом при объяснении его так называемого «кризиса семнадцатого века». См. его статьи из Past and Present, перепечатанные (с различными критическими откликами) в книге; Trevor Aston, ed. The Crisis of the Seventeenth Century (London: Routledge and Kegan Paul, 1965).

[36] Maurice Dobb. Capitalism Yesterday and Today (London: Lawrence and Wishart, 1958), p. 21.

[37] Ibid., p. 6-7.

[38] Ibid., p. 21.

[39] См. мою книгу: The Modern World-System, гл. 2.

[40] Мое краткое описание этого см.: Three Paths of National Development in the Sixteenth Century, Studies in Comparative International Development, 7: 2 (Summer 1972), p. 95-101, а также гл. 2 моей книги The Capitalist World-Economy (Cambridge: Univercity Press —Paris: Ed. de la Maison des Sciences de l'Homme, 1979).

[41] См.: Arghiri Emmanuel. Unequal Exchange (New York: Monthly Review Press, 1972).

[42] Charles Bettelheim. Theoretical Comments. In: Emmanuel. Unequal Exchange, p. 295.

[43] См.: J. Siemenski. Constitutional Conditions in the Fifteenth and Sixteenth Centuries. In: Cambridge History of Poland, vol. I; W. F. Reddaway et al., eds. From the Origins to Sobieski (to 1696) (Cambridge: Univercity Press, 1950), p. 416-440; Janusz Tazbir. The Commonwelth of the Gentry. In: Aleksander Gieysztor et al. History of Poland (Warszawa: PWN —Polish Scientific Publications, 1968), p. 169-271.

[44] См. более полный анализ в моей работе: Social Conflict in Post- Independence Black Africa: The Concepts of Race and Status-Group Reconsidered. In: Ernest Q. Campbell, ed. Racial Tensions and National Identity (Nashville: Vanderbilt Univercity Press, 1972), p. 207-226; а также мою работу: The Capitalist World-Economy, гл. 10.

[45] «Спектр» в этом предложении означает количество различных сфер деятельности, в которые вовлечены значительные группы населения. То есть типичные периферийные общества большей частью являются аграрными. Общество сердцевины обычно имеет сферы деятельности, распределенные между всеми тремя секторами по классификации Колина Кларка. Если перевести понятие спектра в его выражение в стиле жизни, моделях потребления, даже в распределении доходов, вполне возможно изобразить это соотношение в обратной форме. В типичном периферийном обществе различия между земледельцем на уровне выживания и городским специалистом очевидно намного больше, чем те различия, которые могут быть найдены в типичном государстве сердцевины.

[46] См. мою работу: The Two Modes of Ethnic Consciousness: Soviet Central Asia in Transition? In: Edward Allworth, ed. The Nationality Question in Soviet Central Asia (New York: Praeger,1973), p. 168-173; а также гл. 11 в книге: The Capitalist World-Economy.

[47] А. Аду Боахен цитирует инструкции Британского торгового ведомства от 1751г. губернатору Кейп Кастла (маленький британский форт и торговое поселение на территории нынешней Ганы) добиться того, чтобы местное население, фанте, перестало выращивать хлопок. Доводы приводились следующие: «Распространение культуры и промышленности среди негров противоречит хорошо известной политике нашей страны, неизвестно, к чему оно может привести и не приведет ли в дальнейшем к выращиванию табака, сахара и других товаров, которые сейчас мы вывозим из наших колоний; и тогда африканцы, живущие сейчас войной, станут плантаторами и их рабы будут заняты производством в Африке товаров, которые сейчас эти рабы производят в Америке». Цит. по: A. Adu Boahen. Topics in West Africa History (London: Longmans, Green and Co., 1966), p. 113.

[48] Robert Michels. The Origins of the Anti-Capitalist Mass Spirit. In: Man in Contemporary Society (New York: Columbia University Press, 1955), vol. 1, p. 740-765.

[49] См.: William W. Kaufman. British Policy and the Independence of Latin America, 1804-28 (New Haven: Yale University Press, 1951).

[50] См.: Catherine Coquery-Vidrovitch. De 1'imperialisme britannique a l'imrerialisme contemporiane —l'avatar colonial, L'Homme et la societe, 18 (октябрь-декабрь 1970), p. 61-90.

[51] От индийского «ученый брамин», употребляется в ироническом смысле «большой ученый».

[52] Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Т. I, кн. I—II. M.: Наука, 1992, с. 128.

[53] Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Т. II. М.; Л.: Соцэкгиз, 1931, с. 279-280.

[54] На русском языке издавалась под названием «Буржуа».

[55] Эта часть фразы опущена в русском переводе (прим. перев.)

[56] Зомбарт В. Буржуа. М.: Наука, 1994, с. 12.

[57] Там же, с. 274.

[58] Там же, с. 151.

[59] Там же, с. 104.

[60] «Говоря, что существующие отношения — отношения буржуазного производства — являются естественными, экономисты хотят этим сказать, что это именно те отношения, при которых производства богатства и развитие производительных сил совершается сообразно законам природы. Следовательно, сами эти отношения являются не зависящими от влияния времени естественными законами. Это — вечные законы, которые должны всегда управлять обществом. Таким образом, до сих пор была история, а теперь ее более нет. До сих пор была история, потому что были феодальные институты и потому что в этих феодальных институтах мы находим производственные отношения, совершенно отличные от производственных отношений буржуазного общества, выдаваемых экономистами за естественные и потому вечные». См.: Маркс К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2-е, т. 4, с. 142-143. [И. Валлерстайн ошибочно дает ссылку на работу «К критике политической экономии» (прим. перев.)]

[61] Маркс К. К критике политической экономии // Там же, т. 13, с. 7.

[62] Перераспределительная миросистема основана на таком способе производства, где прибавочный продукт взыскивается с сельскохозяйственных производителей, обычно в форме дани, чтобы поддерживать имперскую (или государственную) бюрократию при данном уровне потребления. Самир Амин использует название «даннический способ производства «фактически для того, что я называю «перераспределительная миросистема». Он говорит, что «так называемые «азиатский», «африканский» и феодальный способы производства [являются вариантами даннического способа производства], которые, по моему убеждению, составляют одно семейство, включающее центральный, совершенный вариант (Китай и Египет) и периферийные варианты, особенно западноевропейский феодальный тип и японский феодальный тип». См.: S. Amin. Le capitalisme et la rent fonciere. In: Samir Amin and Kosta Vergopoulos. La question paysanne et le capitalisme (Paris: Antbropos- IDEP, 1974), p. 13-14.

[63] D. North and R. P. Thomas. The Rise of the Western World (Cambridge: Univercity Press, 1973).

[64] «...причинный эмпиризм исходит из предположения, что большинство людей предпочитают большее количество благ меньшему и действуют соответственно. Экономический рост требует лишь, чтобы какая- то часть населения была склонна к стяжанию... если в обществе нет роста, значит, что не обеспечиваются побуждения к экономической инициативе» (North and Thomas. Op. cit., p. 1-2). Обратим внимание на использование пассивного залога: «не обеспечиваются». Невидимая рука, любимая Адамом Смитом, за работой. Первая фраза книги 78 гласит: «Богатство западного человека —новый и уникальный феномен».

[65] Ibid., p. 1.

[66] Ibid, p. 26

[67] См. обсуждение этой проблемы у: Т. S. Brenner. Agriculture and the Economic Development of Low Income Countries (The Hague, Mouton, 1971), p. 29-43. Анализ не носит окончательного характера, но содержит постановки вопросов, заслуживающие развития. Отсылка к росту населения как перводвигателю можно найти также у Эмиля Дюркгейма: О разделении общественного труда. М.: КАНОН, 1996, кн. II, гл. 2. Ключ к переходу от «механической солидарности» к «органической солидарности» лежал в «плотности населения», которая вела к «моральной плотности», которая в свою очередь вела к созданию «недоговорной основы договорных отношений».

[68] Я рассмотрел сходства обеих версий «теории развития», равно как и их отличия от «теории миросистемы» в работе: The Present State of the Debate of World Inequality (гл. 3). In: The Capitalist World-Economy (Cambridge: Cambridge University Press; Paris: Editions de la Maison des Sciences de l'Homme, 1979). Хорошим примером того, что я подразумеваю под марксистской «теорией развития», является статья: Bill Warren. Imperialism and Capitalist Industrialisation. In: New Left Review, 81 (September-October 1973.), p. 3-44.

[69] Один из наиболее проницательных веберианских аналитиков, Гюнтер Рот, специально жалуется на это: «Исследования Вебером мировых религий стремилось объяснить возникновение западного рационализма. Но то, что для него было частным историческим вопросом, стало с тех пор общим вопросом развития и «модернизации». Центр анализа сместился с уникального хода событий на условия, при которых культурное заимствование вкупе с мобилизацией местных усилий может привести к сходным результатам. Такое смещение часто приводило к переосмыслению — иногда утонченному, порой поверхностному — результатов Вебера». См.: Guenter Roth. Sociological Typology and Historical Explanation. In: Reinhard Bendix and Guenter Roth. Scholarship and Partisanship: Essays on Max Weber (Berkeley: University of California Press, 1971), p. 111.

[70] См. напр. формулировку П. Т. Бауэра: «Ни формальные модели роста, ни теории стадий роста не помогают объяснить или предсказать долгосрочное развитие целых обществ. Но это не препятствует делать частные обобщения о некоторых важнейших аспектах материального прогресса. Действительно, некоторые специальные обобщения на эти темы являются традиционными в литературе в большей мере, чем оформление целостных систем, хотя их и невозможно выразить в терминах конвенционального и формального анализа. Примерами могут служить отношение между развитием рыночной специализации и производительностью и важность для развития привычки «к порядку, бережливости и вниманию, которую воспитывает в купце занятие торговлей». (Внутренняя цитата из: Адам Смит. Богатство наций, кн. III, гл. 4). См.: Р. Т. Bauer. Dissent on Development (London: Weidenfeld &Nicolson, 1971), p. 296-2977).

В рецензии, написанной Бауэром и Чарльзом Уильсоном на «Стадии экономического роста» Уолта У. Ростоу в «Economica» (май 1962), они говорили: «Рынок, специализация и производительность, а также важность для развития могут, тем не менее, быть освещены в модели, обладающей объяснительной или предсказательной силой, если она успешно сосредоточивает внимание на вскрывающих различиях и особенно на реальных поворотных пунктах в ходе истории». Перепечатано в: Р. Т. Bauer. Economic Analysis and Policy in Underdeveloped Countries (Durham: Duke University Press, 1957), p. 489. Как сам Бауэр проводит сравнение развития в Британии и Западной Европе с третьим миром, см.: Ibid., p. 44-84.

[71] «То, что Средние века были неизменным экономическим плато, было преобладающим мнением историков. Вместе со своим теоретическим фундаментом — теорией стадий в истории — этот взгляд был отправлен на интеллектуальную свалку».

[72] См. сокрушительную критику вводящих в заблуждение качеств концепции «традиционализма» в: Abdallah Laroui. La crise des intellectuels arabes (Paris: Maspero, 1974), p. 45-54.

[73] Это явление было грамотно вскрыто в: Perry Anderson. Lineages of the Absolutist State (London: New Left Books, 1974), p. 397-412.

[74] J. Taylor. Neo-Marxism and Underdevelopment —A Sociological Phantasy, Journal of Contemporary Asia, 4: 1 1974, p. 18.

[75] Маркс К. Философия нищеты, с. 133.

[76] Там же, с. 135.

[77] К. Маркс — П. В. Анненкову, 28 декабря 1846 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2-е, т. 27, с. 404.

[78] S. Amir. Op. cit., p. 52.

[79] Маркс К. Введение. (Из экономических рукописей 1857-1858 годов) // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2-е, т. 12, с. 734.

[80] Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV-XVIII вв. Т. I: Структуры повседневности: Возможное и невозможное. М.: Прогресс, 1986, с. 597.

[81] Шумпетер И. Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика, 1995, с. 222.

[82] Сам Маркс подчеркивал политическую важность третьего уровня, среднего слоя: «Что он [Рикардо] забывает отметить, так это — постоянное увеличение средних классов, стоящих посредине между рабочими, с одной стороны, капиталистами и земельными собственниками, с другой, — средних классов, которые... ложатся тяжким бременем на рабочих... и увеличивают социальную устойчивость и силу верхних десяти тысяч». См.: Теория прибавочной стоимости // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2-е, т. 26, ч. И, с. 636.

[83] О том, как отличить полупериферию от центра и от периферии, см. мою статью: Dependence in an Interdependent World: The Limited Possibilities of transformation within the Capitalist World-Economy, African Studies Review, 17 (апрель 1974), p. 1-26, а также очерк «Три случая гегемонии в истории капиталистического мира-экономики» в настоящей книге

[84] Люсьен Гольдман (Lucien Goldman) определяет овеществление как «подмену качественного количественным, конкретного абстрактным», этот процесс, доказывает он, «тесно связан с производством на рынок, конкретно, с капиталистическим производством». См.: La Reification. In: Recherches dialectiques (Paris, Ed. Gallimard, 1959), p. 92.

[85] Я выразил детально свои взгляды на спор Маркс-Вебер и на те способы объяснения, в которых, как я полагаю, Вебер ошибался, парадоксальным образом превращаясь в «вульгарного марксиста», в работе: Social Conflict in Post-Independence Black Africa: The Concept of Race and Status Group Reconsidered. In: Ernest Q. Campbell, ed. Racial Tensions and National Identity (Nashville: Vanderbild University Press, 1972), p. 207- 227; а также в гл. 10 книги: Historical Capitalism (London: Verso, 1984).

[86] Термин «ложное сознание» относится главным образом к неспособности членов группы воспринять (и a fortiori [тем более {лат.)] принять), что они являются членами данного социального класса. Наиболее очевидное объяснение такого поведения — группа видит некоторые преимущества в таком «неверном восприятии». Если группа рядовых служащих отказывается признать растущую «пролетаризацию» рабочей силы в больших бюрократических структурах или же младшие представители знатных родов отказываются признавать, что действуют как сельскохозяйственные капиталисты, точно так же как нетитулованные «джентри», но настаивают, что являются особым «слоем» по сравнению с другими, выполняющими похожие в основе экономические функции, они демонстрируют «ложное сознание». Выгода, которую они надеются извлечь из этого, состоит в удержании привилегий, ассоциируемых с прежним статусом, который они боятся потерять, признав, что класс, к которому они (или их предки) некогда принадлежали, пришел в «упадок» в связи с эволюцией структуры капиталистического мира-экономики.

[87] В оригинале употреблено слово bargaining, которое обычно относится либо к коммерческим сделкам, либо к коллективным переговорам и заключению коллективных договоров. И. Валлерстайн использует именно последнее значение, но расширяет его.

[88] От понятия католического канонического права praebenda —доходы и имущество, связанные с занятием определенной должности и выполнением связанных с ней обязанностей.

[89] Max Weber. Economy and Society (3 vols., N. Y.: Bedminster Press, 1968), vol. 3, p. 1123.

[90] См. мою работу: Class Struggle in China? Monthly Review, 25; 4 (September 1974), p. 55-59.

[91] В неопубликованном докладе Майкл Хегтер доказывает, что Индустриализация не только не уменьшает значения этих факторов, но и ведет к «усилению разнообразия в культурном разделении труда». Он приходит к выводу, что «до тех пор, пока сохраняются существенные экономические различия между регионами и на международном уровне, есть основания ожидать, что будет по-прежнему существовать и культурное разделение труда». См.: Ethnicity and Industrialisation: On the Proliferation of the Cultural Division of Labor (ротапринт), р. 10.

[92] Хотя многие аналитики очень часто с готовностью признают очевидной функцию этих групп внутри национального государства, реже замечается, что создание и усиление государственных структур как таковых играет ту же стабилизирующую функцию для мировой системы. Франсиско Веффорт —один из авторов, видящих этот факт совершенно отчетливо. Критикуя авторов, увидевших «противоречие» между классовой борьбой на рынке и перспективой трансклассовой борьбы на основе признания угнетенного положения нации, Веффорт говорит: «Существовало ли, например, реальное противоречие между государством и рынком при почти полной интеграции Аргентины в мировой рынок XIX века? Не было ли само аргентинское государство, использующее свои атрибуты суверенитета, одним из факторов этой включенности? Чтобы чуть-чуть лучше понять этот пример — очевидно, что государство контролировалось олигархией, но кто придал Аргентине той эпохи национальное самосознание, как не та же олигархия? С моей точки зрения, существование национального государства (можно также назвать это автономией и политическим суверенитетом) не дает нам достаточных оснований полагать, что в стране, интегрированной в международную экономическую систему, возникло противоречие между нацией и рынком. Напротив, при определенных внутренних социальных и политических условиях (которые могут быть определены только средствами классового анализа) группы, осуществлявшие господство и власть, или те, кто давал содержание идее нации, могли использовать политическую автономию для развития экономической интеграции». См.: Notas sobre la «teoria de dependencia»: Teoria de clase о ideologia nacional? Revista Latinoamericana de Ciencia Politica, 1; 3 (декабрь 1970), p. 394. См. также полезное понятие «нация-класс», предложенное Амилкаром Кабралом: «Нам известно, что в ходе истории нашего народа возник феномен классов разного характера и стадий развития... [Но] когда началась борьба против колониального господства, она не была делом какого- то одного класса, хотя идея могла возникнуть в классе, который быстрее и раньше смог осознать факт колониального господства и необходимости бороться с ним. Но само восстание стало продуктом деятельности не класса как такового. Скорее, все общество участвует в нем. Эта нация-класс, которая может быть более или менее четко структурирована, является объектом господства не со стороны людей из колонизованной страны, но скорее со стороны господствующего класса колонизующей страны. Таков наш взгляд, и поэтому наша борьба основана в сущности не на классовой борьбе, а на борьбе, ведущейся нашей нацией-классом против португальского правящего класса «. Интервью, опубликованное в «Anticolonialismo», 2 (февраль 1972). [См. также: Кабрал А. Революция в Гвинее. М.: Наука, 1973, с. 42-43. (Прим. перев.)]

[93] Именно на эту опасность указывал Маркс в «Критике Готской программы». Один из пунктов программы призывал к «справедливому распределению трудового дохода». Маркс комментирует: «Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, а, напротив, с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества... Это равное право есть неравное право для неравного труда. Оно не признает никаких классовых различий, потому что каждый является только рабочим, как и все другие; но оно молчаливо признает неравную индивидуальную одаренность, а следовательно, и неравную работоспособность естественными привилегиями. Поэтому оно по своему содержанию есть право неравенства, как всякое право... Чтобы избежать всего этого, право, вместо того чтобы быть равным, должно бы быть неравным...». См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2-е, т. 19, с. 18-19.

[94] Я описал это в эмпирических деталях, относящихся к первому случаю, в книге: Immanuel Wallerstein. The modern world-system, vol. II. Mercantilism and the consolidation of the European world-economy. 1600- 1750 (New York and London. Academic Press, 1980), ch. 2. 107.

[95] См.: I. Wallerstein. North Atlanticism in decline, SAISReview, no. 4 (Summer 1982), p. 21-26.

[96] О дискуссии по этой проблеме см. «Conclusion» в книге: S. Amin, G. Arrighi, A. G. Frank and I. Wallerstein. Dynamics of global crisis (New York: Monthly Review Press, 1982).

[97] Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. М: Прогресс, 1986, с. 363, 370, 373, 3

[98] Я подробно обосновал различие между двумя использованиями термина «культура» в предыдущем докладе: Culture as the Ideological Battleground of the Modern World-System. In: Mike Featherstone, ed. Global Culture, Nationalism, Globalisation and Modernity (London, Newbury Park and Delhi: Sage, 1990), p. 31-56.

[99] См.: Isaak Iohsua. Leface cachee du Moyen Age (Paris: La Breche, 1988), p. 21.

[100] Sir W. Ivor Jennings. The Approach to Self-Gov eminent (Cambridge: At the University Press, 1956), p. 56.

[101] Литература по этому вопросу изобильна. См. обзоры в: Joseph L. Love. Theorizing Underdevelopment: Latin America and Romania, 1860-1950, Review 11, no. 4 (Fall 1988), p. 453-496; Bipan Chandra. Colonial India: British versus Indian Views of Development, Review 14, no. 1 (Winter 1991), p. 81-167.

[102] Я более подробно обсуждаю значение 1968 года в работе: 1968, Revolution in the World-System, Geopolitics and Geoculture: Essays in the Changing World-System (Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1991), p. 65-83. (См. в настоящем издании очерк «1968-й — революция в миросистеме».)

[103] Раздавить гадину (фр.).

[104] И все-таки она вертится (ни.)

[105] Более подробную аргументацию см. в моей статье: The French Revolution as a World-Historical Event. In: Unthinking Social Science: The Limits of Nineteenth-Century Paradigm (Cambridge: Polity Press, 1991), p. 7-22.

[106] Доказательства этому развернуты в: Liberalism and the Legitimation of Nation-States: An Historical Interpretation, Social Justice 19, no. 1 (Spring 1992), p. 22-33.

[107] Benjamin Disraeli. Earl of Beaconsfield, Sybil, or Two Nations (1845; переиздание London: John Lane, The Bodley Head, 1927).

[108] Ibid., p. 641.

[109] См. очерк «Концепция национального развития, 1917-1989» в настоящем сборнике.

[110] Более полный анализ всемирной революции 1968 г. см. в моем очерке «1968-й — революция в миросистеме» в настоящем сборнике.

[111] См. превосходное описание событий в: Jerry I. Avorn et al. Up Against the Ivy Wall: A History of the Columbia Crisis (New York: Atheneum, 1968).

[112] Эти проблемы рассмотрены в: G. Arrighi, T. К. Hopkins and I. Wallersteinn. 1989: The Continuation of 1968, Review 15, no. 2 (Spring 1992), p. 221- 242.

[113] См. дальнейшую аргументацию в очерке «Коллапс либерализма» в настоящем сборнике.

[114] См.: R. Kasaba and F. Tabak. The Restructuring of World Agriculture, 1873-1990. In: Food and Agricultural Systems in the World-Economy, ed. P. McMichae (Westport, CT: Greenwood Press, 1994), p. 79-93.

[115] О применениях всего этого для социального анализа см. специальный номер «The 'New Science' and the Historical Social Sciences», Review 15, no. 1 (Winter 1992).

[116] Обзор дискуссий в связи с принятием этого текста можно найти в: Marcel Gauchet. Rights of Man. In: Л Critical Dictionary of the French Revolution, ed. F. Furet and M. Ozouf (Cambridge: Harvard Univ. Press, Belknap Press, 1989), p. 818-828. Текст оригинала см.: J. Tulard et al. Histoire et dictionnair cle la Revolution frahcaise, 1789-1799 (Paris: Robert Laffont, 1987), p. 770-771. Английский перевод напечатан (но без Преамбулы) в: I. Brownlie, ed. Basic Documents on Human Rights (Oxford: Clarendon Press, 1971), p. 8-10.

[117] Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН 217 A (III)

[118] Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН 1514 (XV). О развитии «норм о деколонизации» в миросистеме после 1945 г. см. короткие комментарии: G. Goertz and P. F. Diehl. Towards a Theory of International Norms, Journal of Conflict Resolution 26, no. 4 (Dec. 1992), p. 648-651.

[119] Статья «Droit des gens» в: J. Tulard et al. Op. cit., p. 770.

[120] Я уже излагал аргументацию по этому поводу и не буду ее здесь повторять. О нормальности политических изменений см.: The French Revolution as a World-Historical Event. In: Unthinking Social Science (Cambridge: Polity Press, 1991), p. 7-22. О суверенитете народа см.: Liberalism and the Legitimation of Nation-States: An Historical Interpretation, Social Justice 19, no. 1 (Spring 1992), p. 22-33. 206

[121] The Modern World-System, vol. 3, The Second Era of Great Expantion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840s (San Diego: Academic Press, 1989), p. 52.

[122] См.: Arthur Schlesinger, Jr. The Vital Center: The Politics of Freedom (Boston: Houghton Mifflin, 1949).

[123] Эти две темы я также развивал более подробно в нескольких работах. См. в особенности «Three Ideologies or One? The Pseudobattle of Modernity». Здесь я коротко резюмировал эти работы, чтобы далее обсудить тему данного очерка — роль идей прав человека и прав народов в политическом развитии современного мира.

[124] Литература по этой теме насчитывает многие тома. В качестве образца см.: Raphael Samuel, ed. Patriotism: The Making and Unmaking of British National Identity, 3 vols. (London: Routledge, 1989); Euger Weber. Peasants into Frenchmen: The Modernization of Rural France, 1870-1914 (Stanford, CA: Stanford Univ.Press, 1976); Seymour Martin Lipset. The First New Nation: The United States in Historical and Comparative Perspective (New York: Basic Books, 1963).

[125] William McNeil. Introductory Historical Commentary. In: The Fall of Great Powers: Peace, Stability and Legitimacy, ed. Geir Lundestad (Oslo: Scandinavian Univ.Press, 1994), p. 6-7.

[126] Edward Said. Orientalism (New York: Pantheon, 1978), p. 207, 254.

[127] См.: The Congress of the Peoples of the East, перевод и комментарии Бриана Пирса (London: New Park Publishers, 1977).

[128] Более детально эти проблемы рассмотрены в очерке «1968-й —революция в миросистеме» в настоящем сборнике.

[129] Wallerstein. Unthinking Social Science (Cambridge: Polity Press, 1991), P. 104-124, Sec. II. 223

[130] Mead, Margaret, ed. Cultural Patterns and Technical Change (Paris: UNESCO 1953), p. 5. Стоит походя заметить, что были созданы редакционная группа из 7 человек и Наблюдательный Комитет из 18 человек (отчасти они совпадали), насколько я могу судить, исключительно из американцев. Иллюстрация состояния социальной науки в 1953 г.

[131] Индивид — человек как вид Homo sapiens, в данном случае все представители человечества являются носителями культуры; индивидуум — отдельный представитель человечества (личность — соц.-псих.), вобравший в себя отдельные, специфические для его среды элементы общечеловеческой культуры. К сожалению, данные понятия часто путают (отв. ред.).

[132] См. очерк «Национальное и универсальное: возможна ли всемирная культура?»в настоящем сборнике.

[133] Edward Hallett Carr. The Soviet Impact on the Western World (New York, Macmillan, 1947), p. 105.

[134] Isaak Deutscher. Russia, What Next? (New York, Oxford University Press, 1953), p. V.

[135] Ibid, p. 221.

[136] См. мою работу «1968, Revolution in the World-System: Theses and Queries», готовится к публикации в Theory and Society (в настоящем издании очерк «1968-й —революция в миросистеме»).

[137] Paris, Seu'il, 1983: Кончились завтра, которые воспевали (фр.).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: