УЖАСНАЯ КОМАНДА БАРКАСА

Но люди с острова, увидя, что я действительно брошен на произвол

судьбы, сжалились надо мной. Меня медленно относило к востоку в сторону

острова, и скоро я с облегчением увидел, что баркас повернул и направился

ко мне. Баркас был тяжело нагружен, и когда он подошел ближе, то я увидел

седого широкоплечего товарища Монтгомери, сидевшего на корме среди собак и

ящиков с багажом. Этот человек молча, не двигаясь, смотрел на меня. Не

менее пристально разглядывал меня и черномазый урод, расположившийся около

клетки с пумой на носу. Кроме них, в баркасе было еще три странных,

звероподобных существа, на которых злобно рычали собаки. Монтгомери,

сидевший на руле, подчалил к ялику и, привстав с места, поймал и прикрепил

к своей корме обрывок каната, чтобы отвести меня на буксире: на баркасе

места не было.

Я успел уже оправиться от своего нервного припадка и довольно бодро

ответил на его оклик. Я сказал, что шлюпка почти затоплена, и он подал мне

деревянный ковш. Когда буксир натянулся, я упал от толчка, но встал и

начал усердно вычерпывать воду.

Лишь покончив с этим делом (шлюпка только зачерпнула воду бортом, но

была невредима), я снова взглянул на людей, сидевших в баркасе.

Седой человек все так же пристально и, как мне показалось, с некоторым

замешательством смотрел на меня. Когда наши взгляды встречались, он

опускал глаза и глядел на собаку, сидевшую у него между коленями. Это был

великолепно сложенный человек, с красивым лбом и довольно крупными чертами

лица, но веки у него были дряблые, старческие, а складка у рта придавала

лицу выражение дерзкой решительности. Он разговаривал с Монтгомери так

тихо, что я не мог разобрать слов. Я стал рассматривать остальных трех,

сидевших в баркасе.

Это была на редкость странная команда. Я видел только их лица; но в них

было что-то неуловимое, чего я не мог постичь, и это вызывало во мне

странное отвращение. Я пристально всматривался в них, и странное чувство

не проходило, хотя я и не мог понять его причины. Они показались мне

темнокожими, но их руки и ноги были обмотаны какой-то грязной белой тканью

до самых кончиков пальцев. Я никогда еще не видел, чтобы мужчины так

кутались, только женщины на Востоке носят такую одежду. На головах их были

тюрбаны, из-под которых виднелись их таинственные лица - выпяченные нижние

челюсти и сверкающие глаза. Волосы их, черные и гладкие, были похожи на

лошадиные гривы, и, сидя, они казались значительно выше всех людей, каких

мне доводилось видеть. Седой старик, который, как я заметил, был добрых

шести футов роста, теперь, сидя, был на голову ниже каждого из этих троих.

Впоследствии я убедился, что в действительности все они были не выше меня,

но туловища у них были ненормально длинные, а ноги короткие и странно

искривленные. Во всяком случае, они представляли собой необычайно

безобразное зрелище, а над их головами, под передним парусом, выглядывало

смуглое лицо того урода, чьи глаза светились в темноте.

Когда взгляды наши встретились, он отвернулся, но не прекратил украдкой

поглядывать в мою сторону. Чтобы не быть навязчивым, я перестал их

рассматривать и повернулся к острову, к которому мы приближались.

Остров был низкий, покрытый пышной растительностью, среди которой

больше всего было пальм незнакомого мне вида. В одном месте белая струя

дыма поднималась необычайно высоко и затем расплывалась в воздухе белыми,

как пух, хлопьями. Мы очутились в большой бухте, ограниченной с обеих

сторон невысокими мысами. Берег был усыпан темным сероватым песком и в

глубине поднимался футов на шестьдесят или семьдесят над уровнем моря, на

нем кое-где виднелись деревья и кустарники. Посреди, склона была странная,

пестрая каменная ограда, сложенная, как я увидел позже, частью из кораллов

и частью из вулканической пемзы. Две тростниковые крыши виднелись над

оградой.

На берегу, ожидая нас, стоял человек. Издали мне показалось, что еще

несколько других странных существ поспешно скрылись в кустарнике, но,

когда мы приблизились, я уже больше не видел их. Человек, ожидавший нас,

был среднего роста, с черным, как у негра, лицом. Его широкий рот был

очень тонок, руки необычайно худые, а искривленные дугой ноги имели узкие

и длинные ступни. Он стоял на берегу, вытянув шею, ожидая нашего

приближения. Одет он был так же, как Монтгомери и седой старик, в синюю

блузу и панталоны.

Когда мы подошли к самому берегу, он принялся бегать взад и вперед,

делая крайне нелепые телодвижения. По команде Монтгомери все четверо в

баркасе вскочили на ноги и как-то удивительно неуклюже принялись спускать

паруса. Монтгомери ввел баркас в маленький искусственный залив. Странный

человек кинулся к нам. Собственно говоря, заливчик был простой канавой, но

достаточно большой, чтобы баркас мог войти туда во время прилива.

Почувствовав, что нос баркаса врезался в песок, я оттолкнулся от его

кормы деревянным ковшом и, отвязав буксир, причалил к берегу. Трое

закутанных людей неуклюже вылезли из баркаса и тотчас же принялись

разгружать багаж с помощью человека, ожидавшего нас на берегу. Особенно

удивила меня их походка: нельзя сказать, что они были неповоротливы, но

казались какими-то искореженными, словно состояли из кое-как скрепленных

кусков. Собаки продолжали рычать и рваться с цепей, после того как они

вместе с седым стариком сошли на берег.

Эти трое, переговариваясь, издавали какие-то странные, гортанные звуки,

а человек, встретивший нас на берегу, взволнованно обратился к ним на

каком-то, как показалось мне, иностранном языке, и они принялись за тюки,

сложенные на корме. Я уже где-то слышал точно такой же голос, но где, не

мог припомнить. Старик удерживал шесть бесновавшихся собак, перекрывая их

лай громкими распоряжениями. Монтгомери тоже сошел на берег, и все

занялись багажом. Я был слишком слаб, чтобы после голодовки, на жарком

солнце, которое пекло мою непокрытую голову, предложить им свою помощь.

Наконец старик, видимо, вспомнил о моем присутствии и подошел ко мне.

- Судя по вашему виду, вы не завтракали, - сказал он.

Его маленькие черные глазки блестели из-под бровей.

- Прошу у вас прощения. Теперь вы наш гость, хотя и непрошеный, и мы

должны позаботиться о вас. - Он взглянул мне прямо в лицо. - Монтгомери

сказал мне, что вы образованный человек, мистер Прендик. Он сказал, что вы

немного занимались наукой. Нельзя ли узнать, чем именно?

Я рассказал, что учился в Ройал-колледже и занимался биологическими

исследованиями под руководством Хаксли. Услышав это, он слегка приподнял

брови.

- Это несколько меняет дело, мистер Прендик, - сказал он с легким

оттенком уважения в голосе. - Как ни странно, но мы тоже биологи. Это

своего рода биологическая станция.

Он посмотрел на людей, которые на катках двигали клетку с пумой к

ограде.

- Да, мы с Монтгомери биологи, - сказал он. - Неизвестно, когда вы

сможете нас покинуть, - добавил он минуту спустя. - Наш остров лежит

далеко от навигационных путей. Суда появляются здесь не чаще раза в год.

Вдруг он оставил меня, прошел мимо тащивших пуму людей, поднялся вверх

по откосу и исчез за изгородью. Еще двое вместе с Монтгомери грузили багаж

на низенькую тележку. Лама находилась на баркасе вместе с кроличьими

клетками; собаки были по-прежнему привязаны к скамьям. Нагрузив на тележку

не меньше тонны, все трое повезли ее наверх, вслед за клеткой с пумой.

Потом Монтгомери оставил их и, вернувшись, протянул мне руку.

- Что касается меня, то я рад, - сказал он. - Капитан настоящий осел.

Вам пришлось бы хлебнуть с ним горя.

- Вы еще раз спасли меня, - сказал я.

- Ну, смотря как на это взглянуть! Уверяю вас, остров покажется вам

чертовски скучной дырой! На вашем месте я был бы осторожен... Он... -

Монтгомери замялся и не сказал того, что едва не сорвалось у него с языка.

- Не будете ли вы так добры помочь мне выгрузить клетки с кроликами?

С кроликами он поступил самым удивительным образом. После того как я,

войдя в воду, помог ему перенести клетку на берег, он открыл дверцу и,

наклонив ее, вывернул всех зверьков прямо на землю. Кролики грудой

барахтались на земле. Он хлопнул в ладоши, и они скачками бросились

врассыпную; их было штук пятнадцать или двадцать.

- Плодитесь и размножайтесь, друзья, - проговорил Монтгомери. -

Населяйте остров. У нас тут был недостаток в мясе.

Пока я наблюдал за разбегавшимися кроликами, вернулся старик с бутылкой

коньяку и несколькими сухарями.

- Вот, подкрепитесь, Прендик, - сказал он уже гораздо дружелюбнее.

Не заставляя себя долго просить, я принялся за сухари, а он помог

Монтгомери выпустить на волю еще десятка два кроликов. Но три оставшихся

кроличьих клетки и клетку с ламой отнесли наверх, к дому. К коньяку я не

притронулся, так как никогда не пил спиртного.

ЗАПЕРТАЯ ДВЕРЬ

Надеюсь, читатель поймет, что на первых порах все окружающее казалось

мне до того необычайным и я пережил такие неожиданные приключения, что не

мог понять, в чем же здесь самое странное. Я последовал за клеткой с

ламой, но меня нагнал Монтгомери и попросил не входить за ограду. Тут я

заметил, что пума в клетке и груда багажа также остались за оградой.

Обернувшись, я увидел, что баркас, уже окончательно разгруженный,

вытащен на берег и старик идет к нам.

- А теперь нам предстоит решить, как поступить с этим незваным гостем,

- обратился он к Монтгомери. - Что с ним делать?

- У него есть некоторые научные познания, - отозвался тот.

- Мне не терпится поскорее приняться за дело, поработать над этим новым

материалом, - сказал старик, кивнув головой в сторону ограды. Глаза его

заблестели.

- Охотно верю, - угрюмо буркнул Монтгомери.

- Мы не можем пустить его туда, а строить для него хижину нет времени.

Вместе с тем никак нельзя посвящать его в наше дело.

- Готов вам повиноваться, - сказал я. У меня не было ни малейшего

представления о том, что означало "пустить туда".

- Я тоже думал об этом, - сказал Монтгомери. - Но у меня есть комната с

наружной дверью...

- Значит, решено, - быстро прервал его старик, пристально глядя на

Монтгомери, и мы все трое подошли к ограде.

- Мне очень жаль, что приходится окружать дело такой тайной, мистер

Прендик, но не забывайте, что вы здесь незваный гость. Наше маленькое

предприятие имеет свой секрет, нечто вроде комнаты Синей Бороды. В

сущности, тут нет ничего страшного для человека с крепкими нервами. Но

пока мы еще не пригляделись к вам...

- Понятно, - сказал я, - глупо было бы мне обижаться на недоверие.

На его мрачном лице появилась бледная улыбка - он принадлежал к тому

суровому типу людей, которые улыбаются одними углами рта, - и он

поклонился в знак признательности. Мы прошли мимо главных ворот. Они были

тяжелые, деревянные, окованные железом и запертые на замок. Перед ними

были свалены груды багажа с баркаса. В углу ограды оказалась небольшая

дверь, которой я раньше не заметил. Старик вынул из кармана своей

засаленной синей блузы связку ключей, отпер дверь и вошел. Меня удивило,

что даже во время его присутствия на острове все здесь так надежно

заперто.

Я последовал за ним и очутился в небольшой комнате, просто, но уютно

обставленной. Внутренняя дверь была приоткрыта и выходила на мощеный двор.

Эту дверь Монтгомери тотчас же запер. В дальнем углу комнаты висел гамак;

маленькое незастекленное окно, забранное железной решеткой, выходило прямо

на море.

Старик сказал, что здесь я буду жить и не должен переступать порога

внутренней двери, которую он "на всякий случай" запер. Он указал на

удобный шезлонг у окна и на множество старых книг, главным образом

сочинений по хирургии и изданий классиков на греческом и латинском языках

(эти языки я понимал с трудом), стоявших на полке около гамака. Вышел он

через наружную дверь, словно не желая больше отворять внутреннюю.

- Обыкновенно мы здесь обедаем, - сказал Монтгомери и вдруг, как будто

почувствовав неожиданное сомнение, быстро последовал за ушедшим. - Моро! -

окликнул он его.

Сначала я не обратил на эту фамилию никакого внимания. Но, просматривая

книги, стоявшие на полке, я невольно стал припоминать: где же раньше я ее

слышал?

Я сел у окна, вынул оставшиеся сухари и с аппетитом принялся жевать их.

Моро?

Взглянув в окно, я увидел одного из удивительных людей в белом,

тащившего ящик с багажом. Вскоре он скрылся из виду. Затем я услышал, как

позади меня щелкнул замок. Немного погодя сквозь запертую дверь донеслись

шум и возня, поднятые собаками, которых привели с берега. Они не лаяли, а

только как-то странно рычали и фыркали. Я слышал быстрый топот их лап и

успокаивающий голос Монтгомери.

Таинственность, которой окружили себя эти двое людей, произвела на меня

очень сильное впечатление, и я задумался над этим, как и над удивительно

знакомой мне фамилией Моро. Но человеческая память так капризна, что я

никак не мог припомнить, с чем связана эта известная фамилия. Постепенно я

начал думать о непостижимой странности обезображенного и закутанного в

белое человека на берегу. Я никогда не видел такой походки, таких странных

телодвижений, как у него, когда он тащил ящик. Я вспомнил, что ни один из

этих людей не заговорил со мной, хотя я и видел, что все они по временам

посматривали на меня как-то странно, украдкой, а совсем не тем открытым

взглядом, какой бывает у настоящих дикарей. Я никак не мог понять, на

каком языке они говорили. Все они казались удивительно молчаливыми, а

когда говорили, голоса их звучали резко и неприятно. Что же с ними такое?

Тут я вспомнил глаза уродливого слуги Монтгомери.

Он вошел как раз в ту минуту, когда я подумал о нем. Теперь он был одет

в белое и нес небольшой поднос с кофе и вареными овощами. Я чуть не

отскочил, когда он, любезно кланяясь, поставил передо мной на стол поднос.

Изумление сковало меня. Под черными мелкими прядями его волос я увидел

ухо. Оно внезапно очутилось прямо перед моими глазами. Ухо было

остроконечное и покрытое тонкой бурой шерстью!

- Ваш завтрак, сэр, - сказал он.

Я уставился ему прямо в лицо, чувствуя, что не в силах ответить. Он

повернулся и пошел к двери, странно косясь на меня через плечо.

Я проводил его взглядом, и в это же самое время из подсознания в памяти

у меня всплыли слова: "Заказы Моро... Или указы?.."

А, вот что! Память перенесла меня на десять лет назад. "Ужасы Моро".

Мгновение эта фраза смутно вертелась у меня в голове, но тотчас она

предстала передо мной, напечатанная красными буквами на небольшой

коричневатой обложке брошюры, которую невозможно было читать без дрожи. Я

ясно припомнил все подробности: эта давно забытая брошюра с поразительной

яркостью воскресла в памяти. В то время я был еще юношей, а Моро уже

перевалило за пятьдесят. Это был выдающийся ученый-физиолог, хорошо

известный в научных кругах богатством своего воображения и резкой прямотой

взглядов. Был ли это тот самый Моро? Он описал несколько поразительных

случаев переливания крови и, кроме того, был известен своими выдающимися

трудами о ненормальностях развития организма. Но вдруг его блестящая

карьера прервалась. Ему пришлось покинуть Англию. Какой-то журналист

пробрался в его лабораторию под видом лаборанта с намерением опубликовать

сенсационные разоблачения. Благодаря поразительной случайности, если

только это действительно была случайность, его гнусная брошюрка приобрела

громкую известность. Как раз в день ее появления из лаборатории Моро

убежала собака с ободранной шкурой, вся искалеченная.

Это было скверное время, и один известный издатель, двоюродный брат

мнимого лаборанта Моро, обратился к общественному мнению. Уже не в первый

раз общественное мнение восставало против методов экспериментального

исследования. Доктор Моро был изгнан из страны. Может быть, он и

заслуживал этого, но безразличие других исследователей, отречение от него

большинства его собратьев-ученых были все же постыдны. Правда, судя по

сообщению журналиста, некоторые из его опытов были бессмысленно жестоки.

Быть может, ему удалось бы примириться с обществом, прекратив свои

исследования, но он не пошел на это, как сделало бы на его месте

большинство людей, испытавших однажды невыразимое счастье заниматься

наукой. Он не имел семьи, и ему надо было заботиться только о себе...

Я чувствовал уверенность, что это тот самый Моро. Все указывало на это.

И вдруг мне стало ясно, для чего предназначались пума и другие животные,

доставленные вместе с остальным багажом за ограду позади дома. Странный,

слабый, смутно знакомый запах, который я до сих пор ощущал только

подсознательно, вдруг стал осознанный: это был антисептический запах

операционной. Я услыхал за стенкой рычание пумы и визг одной из собак,

которую как будто били.

Собственно говоря, для всякого образованного человека в вивисекции нет

ничего настолько ужасного, чтобы обставлять ее такой тайной. Но в

результате какого-то странного скачка мысли остроконечные уши и светящиеся

глаза слуги Монтгомери снова ярко представились мне. Я смотрел на зеленую

морскую даль, расстилавшуюся перед моими глазами, на волны, пенившиеся под

напором свежего ветерка, и странные воспоминания последних дней одно за

другим мелькали в моей голове.

Что же все это значит? Эта глухая ограда на пустынном острове, этот

известный вивисектор, эти искалеченные и обезображенные люди?..

КРИК ПУМЫ

Около часу дня мои размышления были прерваны приходом Монтгомери. Его

странный слуга следовал за ним, неся на подносе хлеб, какие-то овощи и

другую еду, а также бутылку виски, кувшин воды, три стакана и три ножа. Я

искоса посмотрел на это удивительное существо и увидел, что оно тоже

наблюдает за мной своими странными, бегающими глазами. Монтгомери объявил,

что будет завтракать вместе со мной, а Моро слишком занят, чтобы

присоединиться к нам.

- Моро? - сказал я. - Мне знакома эта фамилия.

- Черт побери! - воскликнул он. - И что я за осел, зачем я вам это

сказал! Мог бы раньше подумать. Ну, да все равно, это послужит вам намеком

на разъяснение наших тайн. Не хотите ли виски?

- Нет, спасибо, я не пью.

- Хотел бы я быть на вашем месте! Но бесполезно жалеть о невозможном.

Это проклятое виски и привело меня сюда. Оно и одна туманная ночь. И я

счел еще за счастье, когда Моро предложил взять меня с собой. Странное

дело...

- Монтгомери, - прервал я его, как только закрылась наружная дверь, -

отчего у вашего слуги остроконечные уши?

- Черт побери! - выругался он с набитым ртом и с минуту изумленно

смотрел на меня. - Остроконечные уши?

- Да, остроконечные, - повторил я возможно спокойнее, но со стесненным

дыханием, - и поросшие шерстью.

Он преспокойно принялся смешивать виски с водой.

- Мне всегда казалось, что уши его не видны из-под волос.

- Я увидел их, когда он нагнулся, чтобы поставить на стол кофе. И глаза

у него светятся в темноте.

Монтгомери уже пришел в себя от неожиданности.

- Я и сам замечал, - спокойно сказал он, слегка шепелявя, - что у него

с ушами действительно что-то неладно, у него такая странная манера

тщательно прикрывать их волосами. Как же они выглядели?

Я был уверен, что он просто притворяется, но не мог уличить его во лжи.

- Они остроконечные, - повторил я, - маленькие и покрытые шерстью,

несомненно, покрытые шерстью. Да и весь он самое странное существо, какое

я когда-либо видел.

Резкий, хриплый, звериный крик, полный страдания, донесся до нас из-за

ограды. По его ярости и силе можно было догадаться, что это кричит пума. Я

заметил, как Монтгомери вздрогнул.

- Да? - сказал он вопросительно.

- Откуда вы его взяли?

- Он из... Сан-Франциско. Действительно, он безобразен. Какой-то

полупомешанный. Не могу хорошенько припомнить, откуда он. Но я привык к

нему. Мы оба привыкли друг к другу. Чем же он так поразил вас?

- Он весь как бы противоестественный, - сказал я. - В нем есть что-то

особенное... Не примите меня за сумасшедшего, но близость его возбуждает

во мне дрожь омерзения, как прикосновение чего-то нечистого. В нем, право,

есть что-то дьявольское.

Слушая меня, Монтгомери перестал есть.

- Ерунда, - сказал он. - Я этого не замечал.

Он снова принялся за еду.

- Мне это и в голову не приходило, - проговорил он, прожевывая кусок. -

По-видимому, матросы на шхуне чувствовали то же самое... И травили же они

беднягу!.. Вы сами видели, как капитан...

Снова раздался крик пумы, на этот раз еще более страдальческий.

Монтгомери выругался. Я уже почти решился спросить у него о людях,

виденных мною на берегу. Но тут бедное животное начало испускать один за

другим резкие, пронзительные крики.

- А ваши люди на берегу, - все же спросил я его, - к какой расе они

принадлежат?

- Недурные молодцы, правда? - рассеянно ответил он, хмуря брови при

каждом новом крике животного.

Я замолчал. Снова раздался крик, еще отчаяннее прежних. Он посмотрел на

меня своими мрачными серыми глазами, подлил себе еще виски, попытался

завязать разговор об алкоголе и стал уверять, что им он спас мне жизнь.

Казалось, ему хотелось подчеркнуть, что я обязан ему жизнью. Я отвечал

рассеянно. Завтрак наш скоро кончился. Урод с остроконечными ушами убрал

со стола, и Монтгомери снова оставил меня одного. Завтракая со мной, он

все время был в состоянии плохо скрываемого раздражения от криков

подвергнутой вивисекции пумы. Он жаловался, что нервы у него шалят, и в

этом не приходилось сомневаться.

Я чувствовал, что эти крики необычайно раздражают и меня. В течение дня

они становились все громче. Их было мучительно слышать, и в конце концов я

потерял душевное равновесие. Я отбросил перевод Горация, который пробовал

читать, и принялся, сжимая кулаки и кусая губы, шагать по комнате.

Потом я стал затыкать себе уши пальцами.

Но крики становились все нестерпимее. Наконец в них зазвучало такое

предельное страдание, что я почувствовал себя не в силах оставаться в

комнате. Я вышел на воздух, в дремотный жар полуденного солнца, и, пройдя

мимо главных ворот, по-прежнему запертых, повернул за угол ограды.

На воздухе крики звучали еще громче. Казалось, будто в них

сосредоточилось все страдание мира. Все же, думается мне (а я с тех пор не

раз думал об этом), знай я, что в соседней комнате кто-нибудь страдает

точно так же, но молча, я отнесся бы к этому гораздо спокойнее. Но когда

страдание обретает голос и заставляет трепетать наши нервы, тогда душу

переполняет жалость. Несмотря на яркое солнце и зеленые веера колеблемых

морским ветром пальм, весь мир казался мне мрачным хаосом, полным черных и

кровавых призраков, до тех пор, пока я не отошел далеко от дома с каменной

оградой.

ВСТРЕЧА В ЛЕСУ

Я пробирался через кустарник, покрывавший холм за домом, почти не

разбирая дороги. Миновав густую купу прямоствольных деревьев, я очутился

на противоположном склоне холма, у подножия которого по узкой долине бежал

ручей. Я остановился и прислушался. То ли за дальностью расстояния, то ли

из-за густоты леса, но ужасные звуки больше не долетали до меня. Вокруг

было тихо. Но вот из кустов выскочил кролик и бросился со всех ног вниз по

склону холма. Постояв немного, я уселся в тени на опушке.

Место было красивое. Ручейка совсем не было видно за пышной

растительностью, покрывавшей его берега, и только в одном месте

треугольником блестела гладь воды. На другом его берегу в синеватой дымке

виднелась густая чаща деревьев и ползучих растений, а над ними сияло ясное

голубое небо. Тут и там были разбросаны белые и малиновые пятна каких-то

цветов. Некоторое время взгляд мой блуждал вокруг, но затем мысли мои

снова вернулись к странностям слуги Монтгомери. Однако было слишком жарко

для напряженных размышлений, и скоро я впал в какое-то расслабленное

состояние, нечто среднее между сном и бодрствованием.

Не знаю, сколько прошло времени, как вдруг меня разбудил легкий шорох

на другой стороне ручья. Сначала я увидел только колеблющиеся верхушки

папоротников и тростников. Потом на берегу показалось какое-то существо,

но что это было, я не мог сразу рассмотреть. Оно нагнуло голову и

принялось пить. Тут только я увидел, что это человек, но человек, ходящий

на четвереньках, как животное!

Он был в голубоватой одежде, волосы у него были черные, а тело и лицо -

медно-красного цвета. По-видимому, необычайное безобразие было общей

чертой всех обитателей этого острова. Я слышал, как он шумно лакал воду.

Я наклонился вперед, чтобы получше его рассмотреть. Кусочек лавы,

задетый моей рукой, покатился вниз по откосу. Человек с виноватым видом

поднял голову, и глаза наши встретились. Он тотчас вскочил на ноги и

некоторое время стоял на месте, вытирая рот неуклюжей рукой и глядя на

меня. Ноги у него были почти в два раза короче его туловища. Так, в

смущении разглядывая друг друга, мы оставались, может быть, с минуту.

Затем, покосившись на меня, он исчез в кустах справа, и шелест листьев

постепенно затих вдали. Еще долго после того, как он скрылся, я продолжал

сидеть, глядя ему вслед. Сонливость мою как рукой сняло.

Я вздрогнул от шума, раздавшегося позади меня, и, быстро обернувшись,

увидел белый хвост кролика, мелькнувший на вершине холма. Я вскочил на

ноги.

Появление страшного полузвериного существа доказывало, что лес,

пустынный с виду, обитаем. Я с беспокойством осмотрелся вокруг, жалея, что

у меня не было оружия. Тут мне пришла в голову мысль, что виденный мной

человек был в синей одежде, а не нагой, как подобает настоящему дикарю, и

я стал убеждать себя, что, по всей вероятности, он был мирный и свирепость

его была только кажущейся.

Но все же его появление очень меня встревожило. Я пошел влево по склону

холма, глядя по сторонам меж прямых древесных стволов. Почему этот человек

ходил на четвереньках и лакал воду прямо из ручья? Тут я снова услыхал

звериный вой и, полагая, что это кричит пума, повернулся и пошел в

противоположном направлении. Дорога привела меня к ручью, перейдя который,

я продолжал пробиваться сквозь кустарник.

Ярко-красное пятно на земле привлекло к себе мое внимание, и, подойдя

ближе, я увидел, что это был необычайного вида гриб, очень причудливый и

сморщенный, похожий на листовидный лишайник. При первом же прикосновении

он расплылся в водянистую слизь. Дальше под тенью роскошных папоротников я

увидел неприятную картину: труп кролика, весь облепленный золотистыми

мухами, еще теплый, с оторванной головой. Я остановился, пораженный видом

крови. На острове погиб насильственной смертью один из его обитателей!

На трупе не было никаких других следов. Казалось, кролик был внезапно

схвачен и убит. Глядя на его мягкое, пушистое тельце, я невольно задал

себе вопрос: как это могло случиться? Ощущение смутного страха, вызванное

нечеловеческим лицом существа, пившего из ручья, стало теперь

определеннее. Я почувствовал, как опасно для меня оставаться здесь, среди

этих непонятных людей. Весь лес сразу словно преобразился. Каждый темный

уголок казался засадой, каждый шорох - опасностью. Мне казалось, что

какие-то незримые существа подстерегают меня всюду.

Я решил, что пора возвращаться. Быстро повернувшись, я стремительно,

почти исступленно кинулся сквозь кустарник, мечтая как можно скорей

выбраться на открытое место.

Я остановился перед большой поляной. Собственно говоря, это была своего

рода просека. Молодые деревца уже начинали завоевывать свободное

пространство, а за ними снова сплошной стеной стояли стволы, переплетенные

лианами, покрытые грибами и разноцветными лишайниками. Передо мной, на

полусгнившем стволе упавшего дерева, еще не замечая моего приближения,

сидели, поджав ноги, три странных человеческих существа. Очевидно, одна

женщина и двое мужчин. Они были совершенно нагие, если не считать куска

красной материи на бедрах. Кожа у них была розоватая, какой я еще не видел

ни у одного дикаря. Их толстые лица были лишены подбородка, лоб выдавался

вперед, а головы покрывали редкие щетинистые волосы. Никогда еще я не

встречал таких звероподобных существ.

Они разговаривали между собой, или, вернее, один из них говорил,

обращаясь к двум другим, но все трое были так увлечены, что никто не

услышал моих шагов. Они трясли головами и раскачивались из стороны в

сторону. Слова звучали так быстро и невнятно, что хотя я хорошо слышал их,

но ничего не мог понять. Казалось, говоривший нес какую-то невероятную

околесицу. Скоро звук его голоса стал протяжней, и, размахивая руками, он

вскочил на ноги.

Остальные двое тоже встали и, размахивая руками, принялись вторить ему,

раскачиваясь в такт пению. Я заметил, что у них ненормально короткие ноги

и тонкие неуклюжие ступни. Все трое теперь медленно кружились, притопывая

и размахивая руками; в их ритмической скороговорке можно было разобрать

мотив с повторяющимся припевом вроде "алула" или "балула". Глаза их

заблестели, уродливые лица озарились странной радостью. Слюна текла из

безгубых ртов.

И тут, наблюдая их смешные и непостижимые движения, я ясно понял, что,

собственно, так неприятно поражало меня и рождало во мне противоречивое

впечатление чего-то необычного и вместе с тем странно знакомого. Эти три

существа, поглощенные своим таинственным обрядом, имели человеческий

образ, и он крайне странно сочетался со знакомым звериным обликом.

Несмотря на свою человеческую внешность, на набедренные повязки и на все

их грубое человекоподобие, каждый из них был отмечен печатью чего-то

животного, в их движениях, во взгляде, во всем облике сквозило сходство со

свиньями.

Я стоял, пораженный, и самые ужасные вопросы вихрем завертелись у меня

в голове. Странные создания одно за другим начали подпрыгивать высоко в

воздух, визжа и хрюкая. Одно из них поскользнулось и встало на

четвереньки, лишь на миг, прежде чем снова подняться на ноги. Но и в столь

коротком проблеске животного инстинкта я увидел всю его сущность.

Я бесшумно повернулся и, весь цепенея от ужаса при мысли, что треск

сучка или шелест листьев может выдать меня, бросился обратно в кустарник.

Прошло много времени, прежде чем я осмелел и пошел с меньшими

предосторожностями. " В эту минуту единственной моей мыслью было уйти

подальше от безобразных существ, и я не заметил, как вышел на еле заметную

тропинку, которая вилась среди деревьев. И вдруг, пересекая небольшую

поляну, я вздрогнул, увидев между стволами чьи-то ноги, которые бесшумно

двигались параллельно мне на расстоянии около тридцати ярдов. Голова и

туловище были скрыты густой листвой. Я сразу остановился, надеясь, что

неизвестное существо не заметит меня. Но в то же мгновение остановились и

ноги. Я был так встревожен, что с величайшим трудом поборол в себе

неодолимое желание бежать очертя голову.

Вглядевшись в зеленую путаницу ветвей, я различил голову и туловище

того самого существа, которое пило из ручья. Оно взглянуло на меня, и

глаза его сверкнули из полумрака зеленоватым огоньком, который погас, как

только оно отвернулось. С минуту оно стояло неподвижно, а потом снова

бесшумно пустилось бежать сквозь заросли кустов и деревьев. Вскоре оно

исчезло среди каких-то растений. Я больше не видел его, но чувствовал, что

оно остановилось и следит за мной.

Что же это было такое - человек или животное? Чего хотело оно от меня?

Я был совершенно безоружен, даже палки у меня не было. Бежать не имело

смысла. Во всяком случае, это существо не осмеливалось напасть на меня.

Стиснув зубы, я пошел прямо на него. Я старался не выказывать страха, от

которого у меня по спине бегали мурашки. Пробравшись сквозь цветущие белые

кусты, я увидел его шагах в двадцати от себя, - он нерешительно

посматривал через плечо. Я подошел еще на несколько шагов, упорно глядя

ему в глаза.

- Кто ты? - спросил я.

Он тоже старался не опускать глаз.

- Нет, - вдруг сказал он и прыжками скрылся в кустарнике. Потом,

остановившись, снова стал смотреть на меня. Его глаза сверкали среди

густых ветвей.

Душа моя ушла в пятки, но я чувствовал, что единственное мое спасение в

смелости, и я продолжал идти прямо на него. Он обернулся еще раз и исчез в

чаще. Мне почудилось, что его глаза снова сверкнули, и это было все.

Только теперь я сообразил, что уже поздно и мне опасно оставаться в

лесу. Солнце только что зашло, быстрые тропические сумерки уже серели на

востоке, и первая ночная бабочка бесшумно порхала над моей головой. Чтобы

не остаться на ночь в лесу, среди неведомых опасностей, я должен был

спешить назад.

Мысль о возвращении в эту обитель страдания была очень неприятна, но

еще неприятней было бы остаться в темноте, полной всяких неожиданностей. Я

снова взглянул в синеватые сумерки, поглотившие это странное существо, и

повернул назад, вниз по склону, к ручью, двигаясь, как я полагал, в ту же

сторону, откуда пришел.

Я быстро шагал вперед, ошеломленный всем происшедшим, и вскоре очутился

на открытом месте, лишь кое-где поросшем деревьями. Прозрачная ясность

неба, наступающая после заката солнца, уже сменялась темнотой. Небо

темнело с каждой минутой, и звезды загорались одна за другой. Просветы меж

деревьями, прогалины в лесной чаще, казавшиеся в ярком свете дня

голубоватыми, становились теперь черными и таинственными.

Я шел вперед. Все кругом померкло. Черные верхушки деревьев

вырисовывались на светлом фоне неба, а внизу все сливалось в бесформенную

массу. Вскоре деревья поредели, а кустарник стал еще гуще. Потом он

сменился унылым пространством, покрытым белым песком, а дальше стеной

встала новая чаща.

Меня все время тревожил слабый шорох, раздававшийся справа. Сначала я

решил, что это мне только чудится, так как стоило мне остановиться - и

тотчас же наступала полнейшая тишина, нарушаемая лишь шелестом вечернего

ветерка. Но как только я продолжал путь, моим шагам вторили еще чьи-то

шаги.

Я удалился от чащи, держась поближе к открытым местам, и делал время от

времени неожиданные повороты, чтобы захватить врасплох своего

преследователя, если только он существовал. Я не видел ничего

подозрительного, и все же ощущение чьего-то присутствия становилось все

сильней. Я ускорил шаги, добрался до невысокого холма, перевалил через

него и круто повернул в обратную сторону, не спуская, однако, глаз с

холма. Холм ясно вырисовывался на темневшем фоне неба.

Вскоре на этом фоне мелькнула какая-то бесформенная тень и сразу

исчезла. Теперь я был уверен, что темнокожее существо снова крадется за

мной. И к тому же я сделал еще одно печальное открытие: не было сомнения,

что я заблудился.

Некоторое время я продолжал идти вперед, совершенно упавший духом,

преследуемый своим тайным врагом. Кто бы он ни был, но у него не хватало

смелости напасть на меня, а может быть, он просто выжидал благоприятного

случая. Я упорно избегал леса. По временам я останавливался, прислушивался

и вскоре почти убедил себя, что мой преследователь отстал или же вообще

существовал только в моем расстроенном воображении. Тут я услышал шум

моря. Я пошел быстро, почти побежал, и сразу же услышал, как позади меня

кто-то споткнулся.

Мгновенно повернувшись, я пристально оглядел темневшие позади деревья.

Одна черная тень, казалось, сливалась с другой. Я прислушался, весь

цепенея от страха, но услышал только, как кровь стучит у меня в висках.

Решив, что нервы мои расстроены и слух обманывает меня, я снова решительно

направился к морю.

Через несколько минут деревья поредели, и я вышел на голый низкий мыс,

омываемый темной водой. Ночь была тихая и ясная, свет звезд отражался на

гладкой поверхности моря. В некотором отдалении, на неровно выступающей

гряде камней, вода слабо светилась. На западе зодиакальный свет сливался с

желтоватым светом вечерней звезды. Берег тянулся далеко на восток, а с

запада его скрывал мыс. Я сообразил, что дом Моро где-то западнее.

Позади меня треснул сучок и послышался шорох. Я обернулся и стал

глядеть на темную стену деревьев. Видеть я ничего не мог или, вернее,

видел слишком много. Каждая тень имела какую-то своеобразную форму,

казалась настороженным живым существом; я постоял так с минуту, а потом,

все время оглядываясь на деревья, пошел к западу, чтобы пересечь мыс. Как

только я двинулся с места, одна из теней зашевелилась и последовала за

мной.

Сердце мое быстро забилось. Вскоре на западе показалась большая бухта,

и я снова остановился. Бесшумная тень тоже остановилась в десятке шагов от

меня. Маленькая светящаяся точка виднелась в дальнем конце бухты, весь

серый песчаный берег был слабо освещен звездным светом. Огонек горел

примерно в двух милях от меня. Чтобы снова выйти на берег, я должен был

пересечь лес, полный жутких теней, и спуститься по поросшему кустарником

склону.

Теперь я мог яснее разглядеть своего преследователя. Это не был зверь,

так как он стоял на двух ногах. Я раскрыл рот, чтобы заговорить, но

судорога свела мне горло. Сделав над собой усилие, я крикнул:

- Кто там?

Ответа не было. Я сделал шаг вперед. Он не двигался и только как будто

насторожился. Я споткнулся о камень.

Это навело меня на удачную мысль. Не спуская глаз с темной фигуры, я

нагнулся и поднял большой валун. Увидя мое движение, темная фигура быстро

шарахнулась в сторону, как это делают собаки, и скрылась в темноте. Я

вспомнил, как в школе мы отбивались от больших собак, обернул камень

носовым платком, а платок обвязал вокруг кисти. В темноте послышался

шорох, как будто мой преследователь отступал. Моя решимость сразу пропала.

При виде убегающего противника я задрожал, кожа моя покрылась испариной.

Прошло некоторое время, прежде чем я собрался с духом и, пройдя через

полосу деревьев и кустов, спустился вниз, к берегу, по другую сторону

мыса. Я бежал бегом и, выйдя из чащи на берег, тотчас же услыхал, что за

мной следом кто-то с треском продирается сквозь кусты.

Совсем потеряв голову от страха, я пустился бежать по берегу. Позади

раздался быстрый глухой топот. Я испустил дикий крик и побежал быстрей.

Какие-то темные существа раза в три-четыре крупней кролика, вспугнутые

мной, скачками промчались мимо меня в кусты. Никогда в жизни не забуду я

этой ужасной погони. Я бежал у самой воды и по временам слышал шлепанье по

воде настигавшего меня преследователя. Далеко, безнадежно далеко горел

желтый огонек. Вокруг было темно и тихо. Лишь плеск воды слышался все

ближе и ближе. За последнее время я сильно ослабел и теперь дышал со

свистом, а в боку у меня так кололо, как будто туда вонзили нож. Я видел,

что преследователь настигнет меня гораздо раньше, чем я успею добежать до

ограды. В отчаянии, задыхаясь, я резко обернулся и, как только он

приблизился ко мне, изо всех сил, ударил его. При этом камень вылетел из

платка, как из пращи.

Когда я повернулся, мой преследователь, бежавший на четвереньках,

вскочил, и камень угодил ему прямо в левый висок. Послышался громкий удар,

человек-зверь пошатнулся, оттолкнул меня и упал на песок, лицом прямо в

воду. Там он остался лежать неподвижно.

Я не мог заставить себя приблизиться к этой черной массе. Там я и

оставил его, около плещущей воды, под тихим светом мерцающих звезд, и,

далеко обойдя это место, продолжал путь к желтому огоньку. С чувством

глубокого облегчения я вскоре услыхал жалобный вой пумы, тот самый вой,

который заставил меня уйти бродить по таинственному острову. И, несмотря

на всю свою слабость, я собрал последние силы и пустился бежать на свет.

Мне показалось, что чей-то голос зовет меня во мраке.

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ КРИК

Приблизившись к дому, я увидел, что свет идет из открытой двери моей

комнаты, и тотчас же где-то рядом, в темноте, послышался оклик Монтгомери:

- Прендик!

Я продолжал бежать. Оклик послышался снова. Я отозвался слабым голосом:

- Эй! - и в следующее мгновение, шатаясь, очутился возле него.

- Где вы были? - спросил он, отстраняя меня рукой так что свет,

падавший из двери, бил мне прямо в лицо. - Мы оба были так заняты, что

вспомнили о вас только полчаса назад.

Он ввел меня в комнату и усадил в шезлонг. Ослепленный светом, я ничего

не видел.

- Мы никак не думали, что вы пойдете бродить по острову, не предупредив

нас, - сказал он. - Я беспокоился. Но... что такое?.. - Последние силы

оставили меня, голова моя упала на грудь. Он заставил меня выпить коньяку,

вероятно, не без торжества.

- Ради бога, заприте дверь! - сказал я.

- Вероятно, вы встретились с какой-нибудь из наших

достопримечательностей? - спросил он.

Заперев дверь, он снова повернулся ко мне. Он не задавал мне больше

вопросов, но влил мне в рот еще коньяку с водой и заставил меня поесть. Я

был в изнеможении. Он пробормотал, что забыл предупредить меня, и только

тогда расспросил, когда я ушел из дому и что видел. Я коротко, отрывочными

фразами отвечал ему.

- Скажите мае, что все это значат? - спросил я, едва владея собой.

- Ничего особенного, - ответил он. - Но, я думаю, с вас достаточно на

сегодня.

Вдруг раздался раздирающий душу крик пумы. Монтгомери тихо выругался.

- Провалиться мне, если это место не такое же скверное, как Гауэр-стрит

со своими котами.

- Монтгомери, что это за существо преследовало меня? - спросил я. - Был

ли это зверь или человек?

- Если вы сейчас же не ляжете спать, - сказал он вместо ответа, - то к

утру совсем сойдете с ума.

Я встал и подошел к нему вплотную.

- Что это было за существо? - повторил я.

Он посмотрел мне прямо в глаза и скривил рот. Взгляд его, минуту назад

такой оживленный, вдруг потускнел.

- Судя по вашему рассказу, - сказал он, - это, вероятно, был призрак.

Меня охватило внезапное раздражение, которое, однако, исчезло так же

быстро, как и возникло.

Я снова опустился в шезлонг и сжал голову руками. Пума опять принялась

выть.

Монтгомери подошел ко мне сзади и положил мне руку на плечо.

- Послушайте, Прендик, - сказал он. - У меня не было ни малейшего

желания брать вас на этот остров. Но все это не так страшно, как вам

кажется, дружище. Просто нервы у вас совсем сдали. Послушайтесь меня и

примите снотворное. Это... будет продолжаться еще несколько часов. Вы

непременно должны заснуть, иначе я ни за что не ручаюсь.

Я не отвечал. Понурившись, я закрыл лицо руками. Он ушел и вскоре

вернулся с маленькой склянкой, наполненной какой-то темной жидкостью. Он

дал мне ее выпить. Я беспрекословно проглотил жидкость, и он помог мне

лечь в гамак.

Когда я проснулся, было уже совсем светло. Некоторое время я лежал,

уставившись в потолок. Я обнаружил, что балки сделаны из корабельных

шпангоутов. Повернув голову, я увидел, что на столе стоит завтрак. Я

почувствовал голод и хотел было вылезти из гамака, но гамак предупредил

мое намерение, перевернулся и вывалил меня на пол. Я упал на четвереньки и

с трудом встал на ноги.

Потом я уселся за стол. Голова была тяжелая, в памяти мелькали смутные

воспоминания о вчерашнем. Утренний ветерок задувал в незастекленное окно,

и, завтракая, я испытывал приятное физическое удовлетворение. Вдруг

внутренняя дверь, которая вела во двор, открылась. Я обернулся и увидел

Монтгомери.

- Все в порядке? - спросил он. - Я страшно занят.

Он тотчас же захлопнул дверь, но немного погодя я заметил, что он забыл

ее запереть.

Мне невольно припомнилось вчерашнее выражение его лица, а вместе с ним

и все происшедшее. Вспоминая пережитые ужасы, я услышал крик. Теперь это

уже не был крик пумы.

Не донеся куска до рта, я прислушался. Вокруг царила тишина,

прерываемая лишь шепотом утреннего ветерка. Я подумал, что это мне только

послышалось.

Просидев так довольно долго, я снова принялся за еду, все еще

прислушиваясь. Через некоторое время донесся новый звук, тихий и слабый. Я

так и замер на месте. Этот звук потряс меня сильнее, чем все вопли,

слышанные мною здесь. На этот раз я не мог ошибиться, я не сомневался в

том, что означали эти слабые, дрожащие звуки: это были стоны, прерываемые

рыданиями я мучительными вздохами. Это стонало уже не животное. Это были

стоны терзаемого человеческого существа.

Поняв это, я вскочил на ноги и в три прыжка очутился у противоположной

стены, схватился за ручку внутренней двери и широко распахнул ее.

- Прендик, стойте! - крикнул внезапно появившийся передо мной

Монтгомери.

Залаяла и зарычала испуганная собака. В тазике, стоявшем у порога, была

кровь, темная, с ярко-красными пятнами, и я почувствовал своеобразный

запах карболки. Сквозь открытую дверь в неясной полутьме я увидел нечто

привязанное к какому-то станку, все изрезанное, окровавленное и

забинтованное. А потом все это заслонила седая и страшная голова старого

Моро.

В одно мгновение он схватил меня за плечо своей окровавленной рукой и

легко, как ребенка, швырнул обратно в комнату. Я растянулся на полу, дверь

захлопнулась и скрыла от меня его гневное лицо. Я услышал, как ключ

повернулся в замке, а затем раздался укоризненный возглас Монтгомери.

- Мог испортить дело всей моей жизни, - услышал я голос Моро.

- Он не понимает, в чем дело, - сказал Монтгомери и добавил еще что-то,

чего я не расслышал.

- Но у меня пока нет времени, - произнес Моро.

Остальное я опять не разобрал. Я встал на ноги и стоял, весь дрожа,

полный самых страшных подозрений. "Возможен ли такой ужас, как вивисекция

человека?" - подумал я. Эта мысль сверкнула, как молния. И в моем

затуманенном страхом мозгу возникло сознание страшной опасности.

ОХОТА ЗА ЧЕЛОВЕКОМ

У меня мелькнула безрассудная надежда на спасение, когда я подумал, что

наружная дверь моей комнаты еще открыта. Я теперь не сомневался, я был

совершенно уверен, что Моро подвергал вивисекции людей. С той самой

минуты, как я услышал его фамилию, я старался связать странную

звероподобность островитян с его омерзительными делами. Теперь, как мне

казалось, я все понял. Мне припомнился его труд по переливанию крови.

Существа, виденные мною, были жертвами каких-то чудовищных опытов!

Эти негодяи хотели успокоить меня, одурачить своим доверием, чтобы

потом схватить и подвергнуть участи ужаснее самой смерти - пыткам, а затем

самой гнусной и унизительной участи, какую только возможно себе

представить, - присоединить меня к своему нелепому стаду. Я оглянулся в

поисках какого-нибудь оружия. Но ничего подходящего не было. Тогда, как бы

по наитию свыше, я перевернул шезлонг и, наступив на него ногой, оторвал

ножку. Вместе с деревом оторвался и гвоздь, который сделал несколько

грознее эту жалкую палицу. Я услышал приближающиеся шаги, резко распахнул

дверь и увидел совсем рядом Монтгомери. Он собирался запереть наружную

дверь.

Я занес свое оружие, намереваясь ударить его прямо в лицо, но он

отскочил. Поколебавшись, я повернулся и бросился за угол дома.

- Прендик, стойте! - услышал я его удивленное восклицание. - Не будьте

ослом.

"Еще минута, - подумал я, - и он бы запер меня, как кролика, чтобы

подвергнуть вивисекции". Он показался из-за угла, и я снова услышал его

оклик:

- Прендик!

Он бежал за мной, не переставая кричать что-то мне вслед.

На этот раз я наудачу пустился к северо-востоку, перпендикулярно

вчерашнему направлению. Стремглав мчась по берегу, я оглянулся назад и

увидел, что с Монтгомери был и его слуга. Я взбежал на склон и повернул к

востоку вдоль долины, с обеих сторон поросшей тростником. Я пробежал так

около мили, выбиваясь из сил и слыша, как в груди у меня колотится сердце.

Но, убедившись, что ни Монтгомери, ни его слуга более не преследуют меня,

и изнемогая от усталости, круто повернул назад, туда, где, по моему

предположению, был берег, а потом кинулся на землю в тени тростников.

Я долго лежал там, не смея шевельнуться и боясь даже подумать о

дальнейших действиях. Дикий остров неподвижно расстилался под знойными

лучами солнца, и я слышал лишь тонкое пение слетавшихся ко мне комаров.

Рядом раздавался однообразный, усыпляющий плеск воды - это шумел прибой.

Около часу спустя где-то далеко на севере я услышал голос Монтгомери,

звавшего меня. Это побудило меня подумать о том, как быть дальше. На

острове, размышлял я, живут только эти два вивисектора и их принявшие

звериный облик жертвы; Некоторых они могут, без сомнения, натравить на

меня, если им это понадобится. Моро и Монтгомери оба вооружены

револьверами, я же, не считая этого жалкого куска дерева с небольшим

гвоздем на конце, совершенно безоружен.

Я лежал до тех пор, пока меня не начали мучить голод и жажда. Тогда я

по-настоящему осознал всю безвыходность своего положения. Я понятия не

имел, как раздобыть пищу: я был слишком несведущ в ботанике, чтобы

отыскать какие-нибудь съедобные коренья или плоды. Мне не из чего было

сделать западню, чтобы поймать какого-нибудь из немногочисленных кроликов,

бегавших по острову. Чем больше я обдумывал свое положение, тем яснее

становилось мне, что выхода нет. Наконец, охваченный отчаянием, я подумал

о тех звероподобных людях, которых видел в лесу. Вспоминая их, я старался

найти хоть проблеск надежды. Я поочередно перебирал каждого в памяти,

соображая, не может ли хоть кто-нибудь из них оказать мне помощь.

Вдруг послышался собачий лай, предупреждавший о новой опасности. Не

долго думая, иначе меня сразу же схватили бы, я поднял палку с гвоздем и

стремглав кинулся на шум прибоя. Помню колючие кусты, шипы которых

вонзались в меня, как иглы; я вырвался весь окровавленный, в лохмотьях и

выбежал прямо к маленькой бухте на севере острова. Не колеблясь, я вошел в

воду и, перейдя вброд бухту, очутился по колена в неглубокой речке.

Выбравшись наконец на западный берег и чувствуя, как колотится у меня в

груди сердце, я заполз в густые папоротники, ожидая конца. Я услышал, как

собака - она была только одна - залаяла около колючих кустов. Больше я

ничего не слышал и решил, что ушел от погони.

Проходили минуты, но ничто не нарушало больше тишину. После часа

спокойствия мужество стало возвращаться ко мне.

Теперь я уже не испытывал ни страха, ни отчаяния. Я как бы переступил

пределы того и другого. Я понимал, что погиб безвозвратно, и эта

уверенность делала меня способным на все. Мне даже хотелось встретиться с

Моро лицом к лицу. Речка, которую я перешел вброд, напомнила мне, что если

дело дойдет до крайности, то у меня всегда останется спасение от пыток:

они не смогут помешать мне утопиться. Я уже готов был решиться на это, но

какое-то непонятное желание увидеть все до конца, какой-то странный

интерес наблюдателя удержал меня. Я расправил усталые и израненные

колючками члены и огляделся. Вдруг неожиданно из зеленых зарослей

высунулось черное лицо и уставилось на меня.

Я узнал обезьяноподобное существо, которое встречало на берегу баркас.

Оно висело теперь на склоненном стволе пальмы. Я схватил палку и встал,

пристально глядя на него. Он принялся что-то бормотать.

- Ты, ты, ты, - вот и все, что я мог сначала разобрать. Внезапно он

соскочил с дерева и, раздвинув папоротники, стал с любопытством смотреть

на меня.

Я не чувствовал к этому существу того отвращения, которое испытывал при

встречах с остальными людьми-животными.

- Ты, - сказал он, - из лодки.

Все-таки это был человек: как и слуга Монтгомери, он умел говорить.

- Да, - сказал я. - Я приплыл в лодке с корабля.

- О! - сказал он, и его блестящие бегающие глаза стали ощупывать меня,

мои руки, палку, которую я держал, ноги, лохмотья одежды, порезы и

царапины, нанесенные колючками. Он был, казалось, чем-то удивлен. Глаза

его снова устремились на мои руки. Он вытянул свою руку и стал медленно

считать пальцы.

- Один, два, три, четыре, пять - да?

Я не понял, что он хотел этим сказать. Впоследствии я узнал, что у

большинства этих звероподобных людей были уродливые руки, которым

недоставало иногда целых трех пальцев. Думая, что это своего рода

приветствие, я проделал то же самое. Он радостно оскалил зубы. Затем его

беспокойные глаза снова забегали. Он сделал быстрое движение и исчез.

Папоротники, где он стоял, с шелестом сомкнулись.

Я вышел вслед за ним из зарослей и, к своему удивлению, увидел, что он

раскачивается на одной тонкой руке, уцепившись за петлистую лиану, которая

спускалась с дерева. Он висел ко мне спиной.

- Эй! - сказал я.

Он быстро спрыгнул и повернулся ко мне.

- Послушай, - сказал я. - Где бы мне достать поесть?

- Поесть? - повторил он. - Мы должны есть, как люди. - Он снова

посмотрел на свои зеленые качели. - В хижинах.

- Но где же хижины?

- О!

- Я здесь в первый раз.

Он повернулся и быстро пошел прочь. Все движения его были удивительно

проворны.

- Иди за мной, - сказал он.

Я пошел, чтобы узнать все до конца.

Я догадывался, что хижины - это какие-нибудь первобытные жилища, где он

обитает вместе с другими. Быть может, они окажутся миролюбивыми, быть

может, я сумею с ними договориться. Я еще и не подозревал, насколько они

были лишены тех человеческих качеств, которыми я их наделил.

Мой обезьяноподобный спутник семенил рядом со мной; руки его висели,

челюсть сильно выдавалась вперед. Мне было любопытно узнать, насколько в

нем сохранились воспоминания о прошлом.

- Давно ты на этом острове? - спросил я его.

- Давно? - переспросил он.

И при этом поднял три пальца. По-видимому, он был почти идиот. Я

попытался выяснить, что он хотел сказать, но, очевидно, ему это надоело.

После нескольких вопросов он вдруг бросил меня и полез за каким-то плодом

на дерево. Потом сорвал целую пригоршню колючих орехов и принялся их

грызть. Я обрадовался: это была хоть какая-то еда. Я попробовал задать ему

еще несколько вопросов, но он тараторил в ответ что-то невпопад. Лишь

немногие его слова имели смысл, остальное же было похоже на болтовню

попугая. Я был так поглощен всем этим, что почти не замечал дороги. Скоро

мы очутились среди каких-то деревьев, черных и обугленных, а потом вышли

на голое место, покрытое желтовато-белой корой. По земле стлался дым,

щипавший мне нос и глаза своими едкими клубами. Справа за голой,

каменистой возвышенностью виднелась гладкая поверхность моря. Извивающаяся

тропинка вдруг свернула вниз, в узкую лощину между двумя бесформенными

грудами шлака. Мы спустились туда.

Лощина казалась особенно темной после ослепительного солнечного света,

игравшего на усыпанной кусками серы желтой поверхности. Склоны становились

все круче и сближались между собой. Красные и зеленые пятна запрыгали у

меня перед глазами. Вдруг мой проводник остановился.

- Дом, - сказал он, и я очутился перед пещерой, которая сначала

показалась мне совершенно темной.

Я услышал странные звуки и, чтобы лучше видеть, стал левой рукой

протирать глаза. До меня доносился какой-то неприятный запах, какой бывает

в плохо вычищенных обезьяньих клетках. Дальше, за расступившимися скалами,

виднелся пологий, одетый зеленью и залитый солнцем склон, и свет узкими

пучками проникал с обеих сторон в темную глубину пещеры.

ГЛАШАТАИ ЗАКОНА

Что-то холодное коснулось моей руки. Я вздрогнул и увидел совсем рядом

розоватое существо, очень похожее на ребенка с ободранной кожей. У него

были мягкие, но отталкивающие черты ленивца, низкий лоб, медленные

движения. Когда глаза мои привыкли к темноте, я стал яснее видеть

окружающее. Маленькое ленивцеподобное существо пристально разглядывало

меня. Проводник мой куда-то скрылся.

Пещера оказалась узким ущельем между высокими стенами лавы, трещиной в

ее застывшем извилистом потоке. Густые заросли папоротников и пальм

образовали темные, хорошо укрытые логовища. Извилистое наклонное ущелье

имело в ширину не более трех шагов и было загромождено кучами гниющих

плодов и всяких других отбросов, распространявших удушливое зловоние.

Маленькое розовое существо, похожее на ленивца, все еще смотрело на

меня, когда у отверстия ближайшего логовища появился мой обезьяноподобный

проводник и поманил меня. В тот же миг какое-то неповоротливое чудовище

выползло из другого логовища и застыло бесформенным силуэтом на фоне яркой

зелени, глядя на меня во все глаза. Я колебался и готов был бежать назад

той же дорогой, что привела меня сюда, но потом решился идти до конца и,

взяв за середину свою палку с гвоздем, заполз вслед за своим проводником в

вонючую, тесную берлогу.

Она была полукруглая, наподобие половинки дупла, и около каменной

стены, замыкавшей ее изнутри, лежала груда кокосовых орехов и всевозможных

плодов. Несколько грубых посудин из камня и дерева стояли на полу, а одна

- на кое-как сколоченной скамье. Огня не было. В самом темном углу пещеры

сидело бесформенное существо, проворчавшее что-то, когда я вошел.

Обезьяно-человек стоял на едва освещенном пороге этого жилища и протягивал

мне расколотый кокосовый орех, а я тем временем заполз в угол и сел на

землю. Я взял орех и принялся есть насколько мог спокойно, несмотря на

сильное волнение и почти невыносимую духоту пещеры. Розовое существо

стояло теперь у входа в берлогу, и еще кто-то с темным лицом и блестящими

глазами пристально смотрел на меня через его плечо.

- Эй, - произнесла таинственная тварь, сидевшая напротив меня.

- Это человек! Это человек! - затараторил мой проводник. - Человек.

Человек, живой человек, как и я.

- Заткнись, - ворчливо произнес голос из темноты.

Я ел кокосовый орех в напряженном молчании. Изо всех сил всматривался я

в темноту, но не мог больше ничего различить.

- Это человек, - повторил голос. - Он пришел жить с нами?

Голос был хриплый, с каким-то особенным, поразившим меня присвистом. Но

произношение его было удивительно правильно.

Обезьяно-человек выжидательно поглядел на меня.

Я понял его немой вопрос.

- Он пришел с вами жить, - утвердительно сказал я.

- Это человек. Он должен узнать Закон.

Теперь я стал различать какую-то темную груду в углу, какие-то смутные

очертания сгорбленной фигуры. В берлоге стало совсем темно, потому что у

входа появились еще две головы. Рука моя крепче сжала палку. Сидевший в

темном углу сказал громче:

- Говори слова.

Я не понял.

- Не ходить на четвереньках - это Закон, - проговорил он нараспев.

Я растерялся.

- Говори слова, - сказал, повторив эту фразу, обезьяночеловек, и

стоявшие у входа в пещеру эхом вторили ему каким-то угрожающим тоном.

Я понял, что должен повторить эту дикую фразу. И тут началось настоящее

безумие. Голос в темноте затянул какую-то дикую литанию, а я и все

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: