ТОР 5 статей:
Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия
Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века
Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка
Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы
КАТЕГОРИИ:
- Археология
- Архитектура
- Астрономия
- Аудит
- Биология
- Ботаника
- Бухгалтерский учёт
- Войное дело
- Генетика
- География
- Геология
- Дизайн
- Искусство
- История
- Кино
- Кулинария
- Культура
- Литература
- Математика
- Медицина
- Металлургия
- Мифология
- Музыка
- Психология
- Религия
- Спорт
- Строительство
- Техника
- Транспорт
- Туризм
- Усадьба
- Физика
- Фотография
- Химия
- Экология
- Электричество
- Электроника
- Энергетика
Список белья, отданного в стирку
1. Мы замкнулись в себе и стали бояться людей и авторитетных лиц.
2. Мы стали искателями одобрения, утратив при этом способность быть собой.
3. Нас пугают разгневанные люди и любые критические замечания в наш адрес.
4. Мы либо стали алкоголиками, либо вступили в брак с алкоголиком, либо и то и другое, либо нашли другую зависимую личность, например трудоголика, чтобы удовлетворить нашу болезненную потребность в покинутости.
5. Мы проживаем жизнь с позиции жертвы и эта слабость влечет нас в наши любовные и дружеские связи.
6. У нас чрезмерно развито чувство ответственности, нам проще заботиться о других, чем о себе; это позволяет нам не замечать наши собственные недостатки и пр.
7. Мы испытываем чувство вины, когда защищаем себя, а не уступаем другим.
8. Мы стали зависимы от эмоционального возбуждения.
9. Мы путаем любовь с жалостью и склонны «любить» людей, которых можем «жалеть» и «спасать».
10. Мы глубоко запрятали чувства из нашего травмирующего детства и утратили способность чувствовать или выражать чувства, потому что это причиняет слишком сильную боль (отрицание).
11. Мы сурово осуждаем себя, у нас не развито чувство собственного достоинства.
12. Мы зависимые личности — мы панически боимся быть брошенными и делаем все, чтобы удержать отношения, лишь бы не испытывать болезненное чувство покинутости, доставшееся нам от жизни с нездоровыми людьми, которые никогда не были нам эмоционально доступны.
13. Алкоголизм – семейная болезнь; мы стали со-алкоголиками и приняли все признаки этой болезни, даже если не употребляли спиртное.
14. Со-алкоголики реагируют на действия других, а не действуют активно сами.
ШАГОВ ТОНИ А.
1. Мы признали свое бессилие перед последствиями жизни в алкогольной среде, которые сделали нашу жизнь неуправляемой.
2. Мы поверили, что Сила, более могущественная чем мы, может принести нам ясность.
3. Мы приняли решение практиковать любовь к себе и верить в нашу Высшую Силу, как мы ее понимаем.
4. Мы произвели тщательный и лишенный обвинений анализ наших родителей, потому что, в сущности, мы стали ими.
5. Мы признали перед нашей Высшей Силой, перед самим собой и другим человеком истинную природу нашей детской покинутости.
6. Мы были полностью готовы начать процесс исцеления с помощью нашей Высшей Силы.
7. Мы смиренно просили нашу Высшую силу помочь нам с процессом нашего исцеления.
8. Мы обрели желание открыть себя к принятию безусловной любви нашей Высшей Силы.
9. Мы обрели желание принять нашу собственную безусловную любовь, понимая, что наша Высшая Сила любит нас безусловно.
10. Мы продолжали делать самоанализ, любить и одобрять себя.
11. Мы стремились путём молитвы и медитации улучшить наш сознательный контакт с нашей Высшей Силой, молясь только о знании её воли для нас и силе для её исполнения.
12. Мы обрели духовное пробуждение в результате выполнения этих шагов, и продолжаем любить себя и практиковать эти принципы во всех наших делах.
Примечание:
* отличаются от официально одобренных
ИСТОРИЯ ТОНИ А.
Я родился 4 ноября 1927 г. и вырос в Нью-Йорке. Моя мать была христианкой, а отец евреем, и я был воспитан в духе епископальной церкви. Мои родители были алкоголиками.
Отец был успешным биржевым брокером на Уолл-стрит, так что мы были хорошо обеспечены материально. Однако эмоционально наша семья была бедной. С самого начала мою жизнь затронуло безумие алкогольной семьи.
Однажды вечером, когда мне был один год, родители отправились на званый обед. У прислуги был выходной, и меня оставили на попечение девятнадцатилетнего дяди — алкоголика, которому отец пытался помочь в трудный период жизни. Вернувшись в ночи, мои родители обнаружили тело дяди в моей спальне, с пистолетом и бутылкой спиртного под боком. Он выстрелил себе в голову в алкогольном безумии, и моя кроватка была забрызгана кровью и мозгами. С этого времени громкие звуки всегда вселяли в меня ужас.
Вскоре после самоубийства дяди, родители развелись. «Потому что она пьёт» — сказал мой отец. Сам он отправился на Гавайи, а мама одиноко проводила жизнь на подпольных вечеринках и пьянках времён «сухого закона» в мире богатых криминальных авторитетов.
Однажды вечером она отправилась на вечеринку в Savoy Plaza и не вернулась домой. Её нашли мёртвой. Жемчужное ожерелье было плотно обвито вокруг шеи. Ей было 26 лет. Была ли она убита, или просто упала в обморок после ночной пьянки и случайно удушилась, никто никогда не расследовал.
Мамина смерть оказала разрушительное воздействие на мою жизнь. Мне было около двух лет, но я до сих пор помню, как лежал в своей кроватке и плакал: «Я хочу к маме. Я хочу к маме», удивляясь, что такого плохого я натворил, что она ко мне не вернётся. Мой желудок болел в течение нескольких дней. По сей день я страдаю от сильнейших болей в животе, когда переживаю печаль, потерю или покинутость.
Не прошло и года, как мой отец женился второй раз, и мою мачеху вскоре опутал развивающийся алкоголизм отца. Когда отец пил, он порой свирепел. В моей памяти живо воспоминание о его жестокой реакции на типичный случай из детства.
Однажды отец пришёл вечером домой и обнаружил, что я не смог поднять сиденье унитаза, когда мне нужно было помочиться, и случайно обрызгал его. Он как ураган ворвался в мою спальню, где няня читала мне сказку на ночь. Няня пронзительно закричала, чтобы остановить отца, когда он схватил меня за руку и потащил в уборную. В ярости он водил моим лицом по ободу унитаза — точно так же он дрессировал собаку, когда она шкодила. Меня буквально трясло после этого наказания. Когда на следующее утро я пришёл в его комнату, чтобы извиниться, оказалось, что отец не помнит о случившемся.
Я подумал, что сделал нечто такое ужасное, что и обсуждать нельзя. Я был слишком мал, чтобы осознавать, что в моём доме наказание всегда несоразмерно проступку. Я чувствовал себя так, будто отец покинул меня. Я больше не мог доверить ему заботу о себе. Я почувствовал боль, вину и глубокое одиночество. Пережив такое, я стал бояться отца и всех властных людей.
Отец никогда больше не наказывал меня физически после этого происшествия, за исключением нескольких пощёчин, когда он был недоволен моим поведением. К счастью это длилось не долго. Чтобы избежать отцовского гнева, я стал образцовым сыном, всегда послушным и предупредительным.
Моя мачеха была очень сложной женщиной со своими проблемами. Она боролась с зависимостью от алкоголя, снотворных и таблеток для похудения в течение многих лет. В целом она была расположена и участлива ко мне, но иногда я получал очень противоречивые послания.
Как и отец, она оскорбляла меня, жёстко критикуя. При случае могла и ударить. В приступе ярости она устремляла на меня гневный взгляд и заставляла смотреть ей прямо в глаза. Я до сих пор неловко себя чувствую в окружении агрессивных женщин и с трудом противостою им.
Каждое воскресенье, в течение многих лет, отец брал меня с собой навещать бабушку в её апартаменты в отеле Waldorf Astoria. После чего мы должны были обедать, а я был слишком расстроенным, чтобы есть. Эти визиты были пыткой и приводили меня в смятение. Бабушка всю беседу критиковала и ругала моего отца, крича, что он никчёмный сын и непрерывно перечисляла его недостатки. Я испытывал вину и стыд за всё это, когда она обращала своё внимание на меня. В конце концов, я был сыном своего отца. Если он не был достойным, то каким же был я?
Когда мне было десять лет, бабушка впала в депрессию и покончила с собой, заплыв в открытое море. Я почувствовал большое облегчение, узнав о её смерти, главном образом потому, что теперь я был избавлен от воскресных визитов.
Вскоре после этого я начал испытывать вину за это чувство освобождения от посещений бабушки. У какого почтительного внука были бы такие ненормальные эгоистичные мысли? Я не испытывал грусти или чувства потери, только облегчение, сопровождаемое виной.
В 1939 г., когда Гитлер истреблял евреев в Германии, я нашёл в своей парте записку, изменившую мою жизнь. В записке говорилось: «Тони грязный еврей». Я почувствовал стыд, замешательство и страх. Всё, что я смог сделать, это уставиться в свою парту. Ошеломлённый и потрясённый, я показал записку отцу, который ответил, что я только наполовину еврей. Я был шокирован ответом, который означал, что я лишь «наполовину грязный».
Вскоре после этого случая отца стал сильно беспокоить антисемитизм в нашей стране, и он решил сменить фамилию. Я предложил имя своего любимого учителя химии, и оно стало нашей новой законной фамилией.
В следующем году меня отправили в школу-интернат в штат Вирджиния, где никто не знал о смене фамилии. Мой лучший друг также стал посещать эту школу. Мой отец заплатил за его обучение, чтобы мне было не так одиноко. К этому времени, однако, сокрытие тайны о происхождении семьи стало образом жизни. Очевидно, что я был непринимаем как еврей-полукровка. Я был научен отрицать своё семейное наследие, по крайне мере его половину.
В школе-интернате я был избавлен от гнетущей атмосферы семейного алкоголизма, но её сменило беспокойство о том, что самый близкий друг может открыть мою самую страшную тайну. Дошло до того, что я перестал спать ночами, и школьная медсестра стала давать мне снотворное. Это было удивительно! У меня было вещество, которое быстро помогало преодолеть беспокойство и волнение. Теперь я вижу, что этот способ изменения эмоционального состояния был началом моей зависимости.
Проблема антисемитизма сильно повлияла на меня. Я стал слишком чувствителен к тому, что другие люди думают обо мне. Я старался угодить всем, но не доверял никому. Хуже всего то, что я сам не принимал себя. Я ощущал себя неправильным и недостойным, что со мной что-то не так.
Меня отправили в школу-интернат, чтобы спрятать и поначалу это сделало меня несчастным. Но через два года меня перевели в другую школу. Там я стал первым номером теннисной команды, руководил классной газетой и стал редактором альбома выпускного класса — прилагал все усилия, чтобы быть принятым.
После окончания школы я поступил в университет в Вирджинии, где присоединился к христианской общине. Помня запрет отца: «Если ты когда-нибудь откроешь, что ты наполовину еврей, я отрекусь от тебя», я сказал всем, что я стопроцентный христианин, что было условием членства. Я был связан ужасным обязательством, и оно вынуждало меня жить в обмане. Снова мой отец покинул меня. Я чувствовал себя потерянным и одиноким в своей лжи.
В университете я играл в теннис, бильярд и азартные игры. Я не прикасался к спиртному — мы с отцом заключили соглашение, согласно которому я получал крупную сумму денег, если буду воздерживаться от алкоголя до 21 года. В качестве замены я выбрал игру, в основном покер, а также игру в кости.
Когда я учился в школе интернате и колледже, мой отец начал вести себя странным образом. Его всё сильнее сжимали тиски алкоголизма. Его поведение становилось всё более необычным и моя мачеха стала помещать его в психиатрические клиники. Вскоре она устала и перепоручила это дело мне. Помню, что оставляя отца в разных клиниках, я всегда чувствовал себя виноватым, потому что оставлял его там в одиночестве и таким несчастным. Даже если он сам просил приводить его туда, он всё равно говорил: «Как ты можешь оставлять меня в таком месте?» Мне становилось грустно, что мой отец был в таком отчаянном положении и что ему необходимо оставаться в таких местах. Это были тягостные сцены. У меня было достаточно материальных благ, но так мало стабильности в воспитании моими родителями. Все это так сбивало с толку и пугало.
Все эти события заставили меня чувствовать себя не таким как все и обособленным от других. Я всегда боялся, что кто-то узнает о смене фамилии. Скрытность и одобрение стали главными темами в моих отношениях с людьми. За всем этим было много ненависти к себе и очень мало принятия самого себя.
Окончив колледж, я вернулся в Нью-Йорк и стал биржевым маклером, пойдя по стопам отца. Однако, основное отличие было в том, каким способом я подавал себя. Так долго я скрывал своё еврейское происхождение и ненавидел своё прошлое. Теперь я стал громко заявлять о своих еврейско-христианских корнях. На самом деле я так брал людей за горло, проверяя их реакцию. Таким образом, если кто-то становился моим другом, он знал, что во мне есть еврейская кровь и принимал меня таким. Я был очень чувствителен к этому вопросу, и он глубоко исказил образ моих мыслей и действий. Я подвергал людей тяжёлым испытаниям, чтобы убедиться, что они настоящие друзья.
С женщинами я научился быть непревзойдённым угодником, манипулятором и ловеласом. Моей целью было избежать ужаса, который я испытывал, когда они показывали свой гнев, или чувства вины, если я бросал их. «Делай их счастливыми, удовлетворёнными, своди с ума и они никуда не денутся».
Опыт, вынесенный из детства, сделал мои первые дни в ВДА очень болезненными. Когда кто-то выражал гнев, мне хотелось бежать. В конце концов, истории физического, сексуального, вербального насилия обратили меня к моим собственным чувствам стыда, страха и вины. Я обнаружил, что из-за пережитого мной, когда я был ребёнком, я стал основанной на страхе личностью, именуемой Тони А.
КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ
В 1977 году в Нью-Йорке в небольшой группе молодых людей, подростков старшего возраста, стало расти разочарование опытом работы в Ал-Анон и Алатин. Эти группы просто не удовлетворяли их потребностей как детей алкоголиков. Разочаровавшись, они решили создать свою собственную специальную группу самопомощи. Это был первый шаг к тому, что однажды станет всемирной организацией, называемой Взрослые Дети Алкоголиков или ВДА.
Все эти молодые люди выросли в семьях алкоголиков. Рассказывая свои истории друг другу, они обнаружили, что им было очень трудно поддерживать контакт или идентифицировать себя со взрослыми членами Ал-Анон, большинство которых были супругами алкоголиков. Этим молодым людям старшие члены Ал-Анон казались кем-то из членов их семей, с которыми они боролись ежедневно — со-алкоголиком или созависимым родителем, впитавшим в себя многие черты самого алкоголика.
Эти молодые люди признали, что у них было много нездоровых способов выживания и рассудили, что их потребности в выздоровлении лучшим образом может удовлетворить специальная группа, в которой не будут преобладать родительские фигуры. Все они согласились с тем, что такое отделение просто необходимо для их успешного выздоровления.
Для своего первого собрания они подыскали небольшой конференц-зал в штаб квартире Фонда Brinkley Smithers, неподалеку от госпиталя Рузвельта в Нью-Йорке. Несмотря на то, что группа рассматривала другой аспект проблемы семейного алкоголизма и пути выздоровления, все считали, что некоторые формы взаимодействия с национальными организациями самопомощи будут полезны. Таким образом, чтобы привлечь новых членов, они зарегистрировали при Ал-Аноне группу «Надежда для Взрослых Детей Алкоголиков».
Вскоре после начала работы группы, один из её участников, Синди, услышала, как я делился наболевшим на собрании Ал-Анон. В своем выступлении я упоминал о том, что вырос в семье, где оба родителя были алкоголиками. В основном, на чём я сфокусировал внимание — это разрушительные установки и поведение, которым я был научен в своей алкогольной семье. В конце собрания, несмотря на то, что я был почти на 30 лет старше самого старшего члена группы, Синди пригласила меня выступить на новой группе ВДА.
Несколько дней спустя я посетил собрание и поделился своей историей. Я говорил прежде всего том, как это было для меня — расти в безумной семье, где алкоголизм был королём. Я рассказывал о том, как по-моему мнению я развил многие свои неподобающие и пагубные модели поведения, чтобы защитить себя, когда я был ребёнком. За последние годы я довольно тщательно изучил некоторые проявления безумия моей алкогольной семьи, и я был красноречив в своих убеждениях в том, что большинство сегодняшних проблем брали начало в семейном хаосе детских лет моей жизни. Я смог подробно описать некоторые разрушительные черты моей личности, управлявшие моей жизнью на протяжении стольких лет.
Когда же другие члены этой молодой группы начали делиться своим болезненным опытом и семейными тайнами, я почувствовал себя как дома. Совершенно новое измерение выздоровления открылось для меня и я незамедлительно присоединился к ним.
Когда я вспоминаю тот ранний период, мне кажется, что я был в очень уязвимом положении. Хотя эти молодые люди с готовностью принимали меня как взрослого ребенка алкоголика, некоторые из них, чьи отцы были алкоголиками, опасливо относились ко мне из-за моих собственных проблем с алкоголем. Поскольку мои боль и страдания были неподдельными, как и у них, большинство приняли меня. Тем не менее я чувствовал их неуверенность и с скрепя сердце видел, что для некоторых я представлял собой авторитарного родителя.
Начало
В самые первые дни ВДА мы столкнулись со следующими вопросами:
· Мы вовсе не были уверены в том, чего именно мы хотим достигнуть и как к этому прийти.
· Мы были малочисленны; самая первая группа сформировалась, имея только пять или шесть участников.
· Нашей основной целью было получение хоть какого-то облегчения от текущих эмоциональных проблем, которые, как мы чувствовали, были в значительной степени связаны с воспитанием в алкогольных семьях.
· Членам группы было очень трудно доверять и контактировать с авторитетными фигурами или теми, кого мы воспринимали как профессионалов или экспертов в области человеческого поведения. На каком-то глубоком уровне мы знали, что сами должны быть ответственны за наш собственный рост и выздоровление.
· Все мы были убеждены в том, что нам нужна специализированная и защищённая площадка, где бы мы могли безопасно делиться и проживать наши часто подавляемые чувства гнева, жалости к себе, страха и горя.
· Формат наших собраний в значительной степени заимствован из подхода к процессу выздоровления других программ самопомощи, таких как Анонимные Алкоголики и Ал-Анон. Многие первые члены ВДА ранее принимали участие в этих программах.
Формат тех далеких встреч был довольно экспериментальным. Обычно участнику группы предлагалось поделиться своей историей о том, как он воспитывался алкоголиком. Было так много обиды и боли в тех ранних рассказах, что все переживали, плакали и чувствовали сильное беспокойство. В итоге мы проголосовали за то, чтобы не иметь лидера, подробно описывающего свою семейную историю, но обсуждать произошедшее за неделю в контексте проблем, волнующих большинство участников собрания.
Как мы ни пытались ограничивать и направлять группу, боль и гнев неизбежно возникали.
Еще не очень понимая, что происходит, мы начали открываться. К сожалению, мы не знали, что делать со всеми этими очень болезненными чувствами, что в конце каждого собрания большинству из нас требовалось приложить определенные усилия, чтобы успокоиться. В течение собрания мы получали опыт безопасной, понимающей атмосферы. В течение одного или двух часов мы были в состоянии говорить открыто о некоторых общих проблемах, высвободить завалы гнева и застарелого переживания предательства и получить любовь, принимая поддержку от других участников. Было трудно вернуться к нормальному уровню взаимодействия.
Посещаемость сильно пострадала от этой чрезмерности сильных чувств. Многие нашли подобный обмен слишком интенсивным и навязчивым, а некоторые чувствовали угрозу для себя в дальнейшем присутствии. Мы начали путаться в наших поисках направления и цели.
В течение нескольких месяцев группа уменьшилась до трёх человек, и мы были настолько обескуражены, что хотели уже сдаться. Но я попросил, чтобы мы дали группе ещё один шанс. Я предложил, чтобы мы собирались по крайней мере еще неделю, в течение которой я приложил бы усилия, чтобы привлечь людей, которые, как я знал, выросли в семьях алкоголиков. Без энтузиазма группа согласилась провести ещё одно собрание. Определённо у меня была миссия. Я не был уверен в том, что я пытался делать. Предполагаю, что мои инстинкты говорили мне о том, что собрания ВДА помогают, хотя я в то время не был в состоянии описать, насколько помогают.
В течение следующей недели я посетил много собраний А.А. в разных частях города. Я говорил о создании группы ВДА и приглашал выздоравливающих алкоголиков, выросших в семьях алкоголиков, принять участие в следующей встрече. На следующий день, в семь часов вечера в понедельник, около семнадцати членов А.А. появились вместе с двумя «старичками» и со мной. Мои усилия окупились в последний момент: группа заработала.
В течение следующего месяца группа продолжала расширяться и расти. Наши новые участники создали структуру и приглашали других членов А.А. познакомиться с этой необычной новой группой, которая главным образом была сосредоточена на чувствах, и где людей поддерживали в их рассказах о страданиях жизни в алкогольной семье, о том, как рано обретённые способы поведения и выживания блокируют их рост сегодня.
Проблема/Решение
К началу весны 1978 года в католической церкви св. Жана Батиста на Лексингтон авеню в Нью-Йорке сформировалась вторая группа ВДА. Я был её организатором и ведущим собраний. Посещаемость быстро достигла 35-45 человек, большинство которых были выходцами из рядов таких программ выздоровления, как АА, Ал-Анон, Анонимные Обжоры (АО).
Несмотря на весь этот рост, мы всё ещё испытывали трудности. Наш формат и структура были довольно определёнными, но мы мучились от того, что цель была неясна и решение слабо сформулировано. Хотя мы и рассматривали 12 Шагов АА и Ал-Анон как основной ориентир, мы всё ещё импровизировали. Содержание наших встреч было сосредоточено на болезненных чувствах, часто взрывном выражении гнева и декламации семейной мыльной оперы, которая разрушила наше детство. У нас не было литературы для руководства и просвещения, кроме общих брошюр и книг АА и Ал-Анон. У нас не было никакой письменной информации, посвященной конкретно нашим проблемам. Кроме того, терапевтическое сообщество ещё не определило и не исследовало то, что теперь называют синдромом ВДА.
Неопределенность направления и цели привела нас к первому кризису. Однажды в среду вечером в начале весны некоторые из членов группы прижали меня к стенке и стали горько сетовать, что у собраний нет озвученного логического обоснования или руководства. Их обеспокоенность была оправдана. Инстинктивно я знал, что конкретное руководство и определённость очень ценят люди, выросшие во взрывоопасной и непредсказуемо жестокой семейной атмосфере. Я также знал, что как группа мы не хотели сливаться с АА или Ал-Анон. Фактически наша вторая группа предпочла не присоединяться к какой-либо организации. Мы стремились к чему-то совсем другому, и теперь меня просили ясно сформулировать именно то, вокруг чего мы все объединились, и как эта программа могла бы работать на нас.
The Laundry List
Было очевидно, что пришло время описать масштаб нашей проблемы и некоторые возможные решения. До этого момента наша специальная программа была предварительной и временной. Но теперь, казалось, пришло время письменно зафиксировать то, что я и мы все думали об этом. В ту ночь я несколько часов провел в размышлениях о природе проблем ВДА и о том, как лучше решить их. Я знал, что это выше моих возможностей, но все же я решил попробовать.
На следующее утро, приехав в офис, я немедленно начал записывать то, что я воспринимал как основные проблемы и модели поведения, общие для нас. К моему удивлению я обнаружил, что перечислил около 14 пунктов. Я чувствовал внутреннее руководство и направление, пока писал. Это было необычное чувство.
После завершения списка я занялся описанием решения. Для этого ключевого элемента я скопировал главным образом некоторые лозунги и общие руководящие принципы АА и Ал-Анон. Я предположил, что частое посещение собраний, фокусировка на себе, проживание чувств и их выражение и работа по шагам АА были основными инструментами, которые мы могли использовать в выздоровлении.
Я не внёс ничего особенно радикального и прогрессивного. Почти все, что я написал, казалось довольно простым. Это не звучало слишком терапевтически и не было проповедью. Это было облачённое в простую форму определение того, кто мы такие и что бы могли сделать с этим, чтобы «жить дальше более гармонично и здравомысленно». Затем я пересказал Проблему/Решение нашему секретарю Крис Ф. Она сделала некоторые ценные правки в Решении и напечатала его.
Я представил этот документ группе на следующем же собрании. Когда я зачитал 14 пунктов, описывающих нашу проблему, один из членов группы, Барри, воскликнул: «О, дружище, это же мой список для прачечной!» Таким образом, члены группы быстро окрестили его the Laundry List. Этот Laundry List и Решение, которое также называется Проблема/Решение, стали первым официальным документом, где объяснялось, кто мы такие и чего мы надеялись достичь. Я зачитывал эти тексты на каждом следующем собрании. Они, казалось, помогали новичкам идентифицировать их проблемы взрослых детей и работу группы, а также Список предоставлял нам темы для обсуждения. (Первоначальный Laundry List см. выше).
Нашу вторую группу посетили два члена национального штаба Ал-Анон. Они неохотно сообщили нам, что мы не можем квалифицироваться или быть признаны собранием Ал-Анон, если мы зачитываем the Laundry List или иную литературу, не одобренную их общей конференцией. Так как наша вторая группа действовала автономно и не имела большого желания сохранить принадлежность, мы решили остаться независимым и не присоединяться.
Изменение и рост
В течение следующих 18 месяцев мы продолжали расти. Несмотря на большую текучку участников, мы основали третью и четвёртую группу. В это время мы периодически начинали то, что могло стать долгосрочным диалогом с Ал-Анон, рассматривая некоторые формы присоединения. Много наших участников также посещали собрания Ал-Анон и выразили заинтересованность в той или иной форме национального представительства. В то время наши собрания всё чаще посещали психотерапевты и другие специалисты в области психологического здоровья, которые проявляли большой интерес к нашей новой программе выздоровления. Поскольку наши собрания, как правило, были открыты для общественности, нас также посещали представители прессы, духовенства и других 12-тишаговых программ.
Мы никогда не рассматривали себя как пионеров нового движения. Мы считали себя членами 12-тишаговой программы самопомощи, которая была сосредоточена на интересах и потребностях людей, воспитанных в семьях с алкогольной дисфункцией. В 1978 и 1979 годах группы стали возникать и в других районах Нью-Йорка и Нью-Джерси, Чикаго и Флориды. К нам приезжали гости из других городов, посещали несколько собраний, брали некоторое количество Laundry Lists и возвращались в свой родной город с готовностью повторить представленный нами формат выздоровления.
Вскоре профессиональное сообщество начало писать и издавать книги и брошюры о синдроме взрослого ребёнка алкоголика. Наши усилия, кажется, совпадали с распространявшейся в это время «теорией семейных систем». Вся эта новая информация предоставляла нам столь необходимое понимание сути проблемы, проливающее свет на особый характер нашей болезни.
Распространение информации о группах самопомощи ВДА сделала квантовый скачок вперед благодаря самоотверженным усилиям одного из наших постоянных участников из группы в храме св. Жана Батиста, Джека Э., имеющего 20-летний стаж выздоровления в другой 12-тишаговой программе. Джек переехал в Лос-Анджелес и в истинно миссионерском стиле открыл первую группу ВДА на Западном побережье. Менее чем за год возникло еще много групп на всём протяжении Южной Калифорнии. С этим успехом ВДА стало национальной программой самопомощи.
На личном уровне программа помогла мне безмерно. Но я начал бояться, что роль лидера чересчур раздула моё эго. Я попросил мою Высшую Силу руководства в том, что я должен делать. Вскоре после этого я отошёл в сторону как председатель группы и занял гораздо более удобное место в последнем ряду конференц-зала.
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: