ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Послевоенные перемены
В годы борьбы с фашизмом левые партии проявили себя как наиболее последовательные участники сопротивления, они мобилизовали массы рабочих на бой, набирали огромный политический вес. Их влияние ощущалось даже за пределами их привычной социальной базы. Они приобрели безусловный моральный авторитет для общества в целом. Это относится как к социал-демократам, так, в еще большей степени, к коммунистам. Не случайно после войны во Франции коммунистов называли «партией расстрелянных». Это партия, которая понесла самые большие потери в годы сопротивления. Но в итоге она выросла, окрепла. Принадлежать к левым стало престижно, романтично. Это значило приобщиться к подвигу. Во Франции и Италии коммунисты возглавили Сопротивление, лучшие кадры, боевые кадры пришли именно отсюда. В Англии коммунисты были слабы, но левые социалисты сыграли огромную роль в организации победы. Во время войны было сформировано коалиционное правительство, которое возглавлял консерватор Черчилль. Это было правительство очень специфическое. Программа социальной реформы, выдвинутая лейбористами, начала выполняться задолго до их официального прихода к власти в 1945 году. Уже с 1942 года коалиционное правительство фактически реализует лейбористскую программу. Консервативный премьер ничего не может сделать без поддержки рабочего класса, чтобы вести войну и победить, буржуазия нуждается в народной поддержке. Правительство пытается показать народу, что демократия способна обеспечить социальный прогресс. Именно поэтому войну против нацистской Германии начинают вести уже не только армия и правительство, а народ. Британия никогда не переживала настоящей республиканской революции. В XVII веке короткий период республики почти не оставил следов в политической культуре. До 1940-х годов британское общество оставалось иерархичным, сохраняло феодальные традиции, которые успешно перенимала и поддерживала победившая буржуазия. Правили джентльмены, которые выходили из закрытых школ Итона и Харроу, потом заканчивали Кембридж, Оксфорд. Они были с детства подготовлены к тому, чтобы управлять страной. А «неджентльмены» знали свое место. Они сознавали свои права, могли ими пользоваться, но не управлять страной. Наверху, безусловно, должны были оставаться джентльмены. Вне зависимости от того, кто к какой партии принадлежал, элита охраняла свои привилегии. По мере того как старая аристократия разбавлялась выходцами из буржуазных семей, складывалась своеобразная система подготовки кадров, которая призвана была из потомков «неджентльменов», имеющих деньги, сделать «настоящих джентльменов». Представители аристократии могли быть по своим взглядам довольно радикальны - как те представители «оксфордской четверки», которые в годы войны стали по идейным соображениям работать на Советский Союз: они пользовались своим влиянием и статусом, чтобы получить секретную информацию и передать в Москву. Джентльмены могли презирать капитализм. Но все равно сохранялась дистанция между традиционной элитой и всеми остальными. И именно против этого порядка были направлены реформы, начавшиеся в 1945 году. С одной стороны, началась радикальная экономическая реформа. Капиталистический порядок сохранился, но была проведена широкомасштабная национализация. Победив в 1945 году на выборах, лейбористы передали в государственную собственность угольную промышленность, оборонные предприятия, транспорт. Армия дружно голосовала за лейбористов, а зачастую и за коммунистов. Компартия была очень слаба, но все равно коммунисты получили изрядное количество голосов среди солдат. Бойцы действующей армии не всегда могли голосовать, еще продолжалась война с Японией. Если бы проголосовали все, кто находился на фронтах, коммунисты могли бы стать влиятельной партией. Реформа 1945 года создала государственный сектор, сформировала основу для смешанной экономики, для более демократического распределения и для более демократического управления ресурсами. Одновременно разворачивались реформы образования и здравоохранения. Под влиянием советского опыта была введена система общедоступного образования, возникла служба здравоохранения, которая обеспечила фактически для всех рабочих семей доступ к бесплатным медицинским услугам. Результатом реформ стало появление новых университетов, открытых для выходцев из рабочих семей. Достижения послевоенных лет были признаны всеми, после поражения лейбористов на выборах 1951 года их политику в области образования продолжили консерваторы. В стране сложился новый консенсус, сделавший реформы необратимыми. Продолжением этой политики была постройка «кирпичных университетов». Эти учебные заведения сильно отличались от Оксфорда и Кембриджа с их средневековыми колледжами. Это были новые университеты, не имеющие больших исторических традиций, возможно, не имеющие элитного состава преподавателей, но способные дать хорошее общедоступное высшее образование для миллионов выходцев из рабочих семей. Это был своего рода переворот. Иерархия власти - это еще и иерархия знания. Когда мы имеем общество, где массы лишены образования, то низы не могут эффективно претендовать на власть. Для управления нужен определенный уровень информированности. Крестьян, копающихся в земле, нельзя сразу превратить в политиков, дипломатов, военачальников. Кадры власти дает образованное сословие, городские жители. Там, где нет образованного слоя, способного претендовать на власть, не получается революции, в лучшем случае выходит бунт (как у нас принято добавлять, «бессмысленный и беспощадный»). А старая система все равно воспроизводится, начинает работать по-старому. Элементы этого были и в России 1917 года, хотя революция в крестьянской стране стала возможна благодаря существованию квалифицированной части рабочего класса и радикальной интеллигенции. Власть незыблема, пока она защищена от претензий низов информационным разрывом. Потому массовое распространение образования является одним из условий реального народовластия. Образование может стать дестабилизирующим фактором, ведь, получив знания, любой из нас начинает понимать, что те, кто нами правит, в лучшем случае не умнее нас. А может быть, и глупее. Разумеется, власть опирается не только на насилие и принуждение. Господство одних людей над другими закреплено в иерархии знаний. С древнейших времен преимущество господствующего класса закреплялось неравным доступом к образованию. Британский джентльмен времен королевы Виктории с детства готовился управлять страной. А массы могли только подчиняться, ибо не имели образования, необходимого уровня компетентности. Власть должна была принадлежать элитам, которые были не только порождены сложившимся общественным разделением труда, но и были заинтересованы в его незыблемости. Потому либерализм конца XIX - начала XX века был сугубо элитарен. Политическая дискуссия не предполагала участия некомпетентных народных масс. Неудивительно, что реформистская левая, пришедшая к власти в большинстве стран Запада в ходе и после Второй мировой войны, не решаясь нанести капитализму главный удар - по системе производственных отношений, одновременно радикально изменила систему распространения и распределения знаний. Огромное число выходцев из низов получили образование. Информационный разрыв между верхами и низами резко сократился. Образовательная революция, развернувшаяся в конце 1945 года в Британии, лишь дает нам более яркий пример того, что происходило по всей Западной Европе и отчасти в Америке. К началу 1960-х годов на сцену вышло уже новое поколение - невоевавшее, но пожинавшее плоды победы. Дети и младшие братья тех, кто вернулся с войны в 1945 году. Разумеется, дело не только в успехах левых. Происходила модернизация западного капитализма. Именно эта потребность в модернизации заставляла правящие классы с легкостью идти на уступки требованиям реформистских рабочих партий.
Кейнсианство
В соответствии с теориями Дж.М. Кейнса государство, брало на себя заботу об ускорении и стабилизации экономического развития. Капитализм вступил в фазу экспансии. Долгосрочная экспансия требовала на этом этапе в сочетании с технологической модернизацией и резкого увеличения численности квалифицированных кадров. А кадры надо обучать, готовить, надо их воспроизводить, надо поддерживать их культуру, обеспечивать им определенный образ жизни. Мы наблюдаем резкий рост средних слоев. Потребность в массовом образовании была экономически обоснованной. Иными словами, здесь было счастливое сочетание социальной политики, ценностных ориентации левых и объективного запроса экономики, в данном случае капиталистической. Образование - система инерционная. Чтобы пополнить кадрами новые предприятия с передовыми технологиями, нужно увеличивать число студентов, создавать новые кафедры. Но никто не знает точно, сколько инженеров понадобится через десять лет. Сколько потребуется управленцев. И насколько нужно увеличить численность университетского персонала, чтобы удовлетворить спрос общества. В конечном итоге мы, скорее всего, получаем перепроизводство специалистов. Что было бы не особенно серьезной проблемой само по себе, если бы не накладывалось на другие общественные противоречия. Людям в молодом возрасте свойственна, как правило, завышенная самооценка. Это нормально. Как, в конце концов, мы можем понять, завышена наша самооценка или нет?! Только по жизни. Завышенная самооценка молодого человека - это своего рода заявка на будущую жизнь. Заявка, которую предстоит обосновать, доказать. В середине 1960-х на рынке труда появляется целая масса молодых людей, которые получили образование, но обнаруживают, что в основных своих чертах капиталистическое общество осталось неизменным. Социалистическая по своей сути система общедоступного образования оказалась в противоречии с нормами капиталистического рынка, торжествовавшими в других сферах жизни. Больше всего людей нужно, чтобы пополнить нижние этажи системы. Но именно здесь все ее противоречия и проблемы ощущаются в наибольшей мере. А молодые «солдаты» уже видят себя будущими маршалами. К середине 1960-х годов капитализм столкнулся с перепроизводством интеллектуалов. А сам интеллектуал перестал быть представителем элиты. Образованными стали все. Интеллектуалов много, а их общественный статус снижается. Бурный рост послевоенных лет к 1960-м годам замедляется. А инерционная система образования продолжает выбрасывать все новых и новых специалистов на рынок труда, а экономика уже столько не может их переварить. Тем временем обнаруживается разница между старыми элитами и выпускниками новых университетов. Какие бы передовые идеи ни распространялись в «кирпичных университетах», все равно в Оксфорде учат лучше. Джентльмены остаются джентльменами. Пока рынок рос, пока был спрос на новые интеллектуальные кадры, это не имело значения. Все получали работу. Но к началу 1960-х годов ситуация меняется. Левые к тому времени власть утратили. Они сделали свою работу по демократической модернизации капитализма - быстро и эффективно. Но именно поэтому старые правящие классы поспешно стараются теперь от них избавиться. В начале 1950-х годов левых отстраняют от власти в Англии, Италии и Франции. В Германии оккупационные власти при передаче полномочий местным политикам сделали все, чтобы ослабить коммунистов и не дать социал-демократам шанса стать правящей партией. Начинается «холодная война». Нигде не демонтируются реформы, проведенные в годы правления левых, но сами левые как политическая сила теряют позиции. В США начинается «маккартизм», «охота за ведьмами». Его цель - вытеснить левых из структур власти и управления, где они обосновались во времена Рузвельта. В Европе левых отодвинули в оппозицию электоральным путем, в Америке путем интриг и репрессий. Широкая и аморфная коалиция левого центра, возникшая при Рузвельте, уходит в прошлое. Левых вычищают из идеологического аппарата. Потому сенатор Маккарти так интересуется Голливудом. «Фабрика грез» - это еще и мощнейшая пропагандистская система. Это то же «министерство правды». Поэтому люди, даже чуть-чуть заподозренные в нелояльности, типа Чарли Чаплина, который никогда не был красным, изгоняются. Чаплину приходится вообще уехать из Америки. Власть более не заинтересована в раскручивании маховика социальной трансформации, она заинтересована в том, чтобы остановить перемены на определенной точке. Вот тут-то и появляется первое поколение новых недовольных. Их называли в Англии «сердитые молодые люди». Это были выпускники «кирпичных университетов».
Потребление и бунт
Представьте себе рабочего 1945-го или даже 1952 года в Западной Европе. Люди жили тогда еще очень бедно, они не имели доступа к условиям комфорта, которые были уже вполне доступны для средних слоев, не говоря уже о буржуазии. Но с середины 50-х - начала 60-х годов большинство общества стало средним классом, люди получили доступ к жизненным благам буржуазной цивилизации. Появились машины, более или менее приличные квартиры, появилась горячая вода, холодильники, газовые плиты, бытовые приборы. Сложилось «общество потребления». Для предыдущего поколения появление в доме холодильника было, конечно, очень большим событием. Но выросло новое поколение, которое считало, что поклоняться холодильнику абсолютно неинтересно. Изменились ценностные ориентации, возник разрыв между поколениями. Молодежь начала бунтовать. Она стала считать себя не осчастливленной, как их старшие братья, а обиженной. Хотя прошло не много времени, всего лишь 10-15 лет. Обида выразилась в массовой радикализации молодого поколения, студенческой революции и формировании целой системы норм поведения, которые были осознанно построены как вызов старым элитам. Отсюда весь набор шокирующих действий, типичный для «новых левых» 1960-х годов. Начиная от появления «Битлов» и рок-музыки, заканчивая резким укорачиванием юбок. Начинается сексуальная революция. Это было не просто раскрепощение молодых, но и вызов обществу. Вы хотите, чтобы мы были приличными, а мы будем неприличными! Мы не хотим быть похожими на наших родителей! Протест имеет сразу два адреса. С одной стороны, против буржуазии. Но с другой стороны, это и протест против своих родителей. Тем самым людям из рабочей среды, которые кажутся скучно-покорными, принявшими свою роль в буржуазной системе, усвоившими навязываемые капитализмом ценности. Дети пролетариев уверены, что их родители обменяли первородство революции на чечевичную похлебку потребления. «Новые левые» выступают и против буржуа, и против «старых левых». Идет вьетнамская война. Вместе с мини-юбкой, с песнями «Битлов» приходит участие в антивоенных движениях, в разного рода радикальных организациях. Приходит и дискуссия о марксизме. Молодые люди выучились в университетах, усвоили терминологию, общие идеи. Они научились понимать язык Маркса. Им было приятно на этом языке говорить, потому что это отличало их как от необразованных родителей (которые, возможно, считали себя марксистами, но прочитать «Капитал» были не в состоянии), так и от буржуазии, от старой элиты с ее обрыдлыми либеральными ценностями. Вместе с разочарованием в старых элитах и традиционной миссии рабочего класса приходит разочарование в старых левых партиях. Кто такие старые левые? Это социал-демократы и коммунисты. Организованное рабочее движение - это профсоюз, это партийная бюрократия. Это скучно. Здесь нет движения, нет импульса, нет игры, это машина. Да, «старые левые» сделали свое дело, сделали, может быть, очень хорошо, спасибо им, они дали нам холодильники. Да, они сражались с фашизмом. Но что они могут нам предложить сегодня? Какие идеи, какие ценности? Тем временем социал-демократы и даже коммунисты начинают работать как партии по воспроизводству собственных кадров. Они обеспечивают, зачастую очень эффективно, местное самоуправление. Но опять же занимаются совершенно скучными вещами: помойками, муниципальным транспортом, детскими садами. То ли дело революция! Коммунисты теперь уже не партия революции, даже не партия реформ, потому что реформы уже завершены. Это партия повседневной мелкой работы на местах. А что могут эти партии предложить своим сторонникам на интеллектуальном уровне? Коммунисты продолжают читать учебник, переведенный в издательстве «Прогресс» на все языки, включая целый ряд африканских, но у них нет ответов на текущие вопросы. Социал-демократы… ну с ними еще скучнее. Это просто управленцы, которые не могут никаких больших идей предложить. Кто-то из австрийских молодых социал-демократов, обращаясь к своим старшим товарищам, говорил: «Wir Brauchen eine Vision!» Ему ответили: «Wer Visionen hat soll zum Artzt gehen!» По-немецки видение и видение - одно слово. Молодой человек говорил о видении будущего, а его послали к доктору, чтобы он излечился от видений.
Отчуждение
Великой борьбы, как у старшего поколения, сражавшегося с фашизмом, молодому поколению история не предоставила. Старшие считают, что это огромное счастье - не надо воевать, нет концлагерей, голода. Но молодым нужна динамика, нужен подвиг. Новое поколение само для себя создает фронт борьбы. Где они находят источник вдохновения? Во-первых, возникает представление о западном обществе как тотально коррумпированном, подчиненном логике потребления и лишь отчасти - логике производства, причем производства жестко организованного, лишающего человека возможности самореализации. Что такое внедренный Генри Фордом конвейер? Те, кто видел «Новые времена» Чарли Чаплина, прекрасно помнят, как Чарли стоит у конвейера и все время делает одну и ту же операцию, пока не начинает сходить с ума. Конвейерная лента, заставляющая людей непрестанно повторять одну и ту же простейшую и монотонную операцию, - это воплощенное отчуждение личности. Человек больше не принадлежит себе, он выступает как придаток к машине. Он отчужден на производстве, он подчинен внешней власти в государстве, он подавлен бюрократией, он зависим от технологии. Иными словами, не человек создает технологию под себя, а технология заставляет подстраиваться, адаптироваться к себе человека. Отчужденная личность компенсирует свои стрессы потреблением. В тот момент, когда он стоит у прилавка магазина, ему кажется, что он свободен. Он врывается в супермаркет с карманами, набитыми деньгами, и начинает сгребать все, что может, с полок. Деньги дают свободу! - объясняют ему идеологи. Но и в этот заветный момент он на самом деле несвободен, потому что им манипулирует реклама, потому что он может взять с полок лишь то, что туда положили, и купить только то, на что у него хватит денег. Соответственно, управляет тот, кто закладывает эти все параметры. Сколько можно потребить? Как? Когда? Все это решаем не мы. Позднее Маркузе назвал такую полностью управляемую личность «одномерным человеком». Здесь прямая параллель между Маркузе и ранним Марксом, и Маркузе не случайно опирается на Парижские экономическо-философские рукописи 1844 года, где Маркс пишет про отчуждение пролетариата. Рабочий - это отчужденная личность, он не принадлежит себе, не только его труд, но и в значительной степени его личность принадлежит не ему. Вместе с отчуждением труда происходит отчуждение личности, поскольку труд - это одна из возможностей выражения личности. Теряя контроль над трудом, он теряет контроль над собой. Но Маркс подчеркивал, что речь идет именно о положении пролетария на производстве. Для Маркса пролетарий не является потребителем, он прежде всего производитель. Это соответствует ситуации капитализма XIX века. Тогда потребляли средние классы, мелкая буржуазия. А рабочий класс жил на нищенскую зарплату и на рынке всерьез не выступал в качестве потребителя товаров. Поэтому Маркс подчеркивал, с одной стороны, что воспроизводство рабочей силы происходит на минимальном уровне потребностей, что унижает человека. А с другой стороны, Маркс пишет, что пролетарию остаются только самые примитивные, животные наслаждения - еда, секс. Сексуальность, с точки зрения Маркса, - это нечто биологическое. Здесь «франкфуртцы» были иного мнения, потому что они все-таки ученики Фрейда. Они прекрасно понимают, что человеческая сексуальность не так биологична, как животная. Для них сфера сексуальности отнюдь не ограничивается биологическими факторами. Это более сложный процесс. Но с другой стороны, именно потому, что сфера сексуальности не является, по их мнению, сферой биологической, они здесь тоже обнаруживают проявление отчуждения, проявление несвободы. Они гораздо более высокого мнения о сексуальности как форме проявления человеческой личности, но если Маркс не видит здесь репрессивного начала, то они видят.
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|