ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Нынешнее состояние теории международных отношенийПризнавая, что революционные изменения, связанные с окончанием холодной войны, произвели беспорядок в мире, И. Фергюсон и Р. Мансбах высказали мнение, что «сегодня, возможно, анархии меньше в мировой политике, чем в ее теориях» (Ferguson, Mansbach, 1991, р. 363). Многие теоретики, учитывая последние изменения международной системы, считают, что потенциал теоретического развития, предсказанный авторами «Политической науки: основных направлений», снизился еще больше, чем когда об этом писал в 80-х годах Холсти. Дж. Л. Гаддис вынес суровый приговор науке о МО, утверждая что, поскольку ни одна из крупных теорий о международных отношениях — поведенческая, структурная или эволюционная — не смогла предсказать окончание холодной войны, то эти теории были либо артефактами холодной войны (в таком случае они не универсальны), либо они просто неверны (Gaddis, 1992, р. 53). Утверждая, что предвидение будущего — главная цель всех основных теоретических подходов к анализу международных отношений, Гаддис относит эту неудачу на счет неуместных попыток теоре- тиков добиться «научной» легитимности. В своих поисках объективности и предсказуемости, которые И. Лапид называл «неоправданным преклонением перед естественными науками» (Lapid, 1989, р. 246), теоретики международных отношений, по мнению Гаддиса, используют традиционные методы физики и естественных наук, в то время как естествоиспытатели обращаются к новым теориям, способным учитывать неопределенность, непостоянство и непредсказуемость. Многие современные авторы разделяют скептицизм Гаддиса относительно возможности построения единой объективной и предсказательной науки о международных отношениях. Разногласия распространяются все шире; исследуя новые проблемы и новых акторов, многие авторы начинают сомневаться в эпистемологических основаниях данной научной дисциплины. Провозглашая начало «третьей волны дискуссий», бросающей вызов позитивистскому консенсусу начала 70-х годов, Лапид предвидел «крушение надежд эмпиризма и позитивизма» (Lapid, 1989: р. 236) 2. «Научные» претензии на «истину», «рациональность», «объективность» и «действительность» попадают под огонь обновленной критики, и это результат сдвига от стремления к механическим, причинно-следственным объяснениям к предпочтению исторически сложившихся объяснительных теорий3. Постпозитивисты, сталкиваясь с тем, что они называют миром многообразных реалий, пытаются произвести «деконструкцию» традиционной науки и изучаемых ею отношений, пересматривают ее фундаментальные посылки. Многим из них наука о МО представляется слишком увязанной с интересами безопасности Соединенных Штатов, чтобы дать сколько-нибудь значимое понимание международной политической жизни. Отрицая позитивистское мнение о возможности судить об объективном мире с позиций отдельного нейтрального наблюдателя, Дж. Джордж изображает реализм в виде политической практики, создающей и перестраивающей мир в собственном воображении (George, 1994). По мысли Р. Уокера, более удачные объяснения вряд ли появятся без серьезного переосмысления принципиальных теоретических и философских установок, под воздействием которых формировались традиционные теории международных отношений (Walker, 1993). Парные категории типа внутреннее-внешнее, тождество—различие и пространство—время, содержащиеся в принципе суверенитета, а также закрепление суверенитета территориальными границами не позволили дать такое определение мировой политике, которое вобрало бы в себя множественность локального и глобального пространства и конкретных обстоятельств, в которых протекает наша жизнь. Некоторые постпозитивисты приветствуют появление новых точек зрения и подходов в теории международных отношений. Давая, по выражению Лапида, «знаменательный» ответ, эти авторы ставят под сомнение утверждение, что сходство взглядов — необходимый признак зрелости науки, и изучают, можно ли совместить разнообразие точек зрения с научной рациональностью и объективностью. Лапид убежден, что не следует стремиться к открытию некоего универсального научного метода или к достижению объективно истинных знаний о мировой политике. Напротив, следует «поддерживать более 2 Лапид обозначил дискуссию о реализме и идеализме «первой волной», а вторую волну он связывал со спорами сторонников исторического и научного подходов в 50—60-х годах. 3 О сравнительном анализе этих теоретических направлений см.: Hollis, Smith, 1991. Р. Кеохейн признал эти два направления, называя их в своем президентском обращении к Ассоциации международных исследований рационалистским и рефлективным (Keohane, 1988). интеллектуальную атмосферу, в которой может существовать свобода дискуссий, критики и новаций» (Lapid, 1989, р. 250). Однако возможность конструктивной дискуссии многими оспаривается. Велико различие между теми, кто убежден, что позитивистский проект в социальных науках в целом не внушает доверия, и теми, кто считает, что методологический плюрализм тормозит процесс накопления научного знания. Рассмотрим ряд недавних попыток преодолеть это различие. Перспективы? Оптимизм 70-х годов по поводу построения большой теории МО оказался иллюзией. В каком же направлении тогда следует искать лучшее понимание нашего сложного мира? И. Фергюсон и Р. Мансбах, заявляя, что «сегодня многие научные школы в теории международных отношений соперничают, но лишь немногие действительно общаются между собой», полагали, что задача сегодняшнего дня — найти точки соприкосновения представителей основного течения с «инакомыслящими» авторами и сформировать исследовательскую проблематику без отказа от эмпирического анализа (Ferguson, Mansbach, 1919, р. 365). Они настоятельно призывали обществоведов осознать тот факт, что в их областях знаний истина в последней инстанции всегда останется непознанной. «В теории отражаются господствующие политические и социальные нормы конкретного времени и места, и исследование международных отношений неизбежно содержит в себе нормы научных сообществ, в рамках которых оно ведется» (Ibid., p. 366). Признавая субъективную сторону теории МО, эти ученые убеждены в том, что в ней есть место менее строгому эмпиризму, нежели допускалось позитивистами, причем такому, который в большей мере формировался под воздействием самосознания. Критикуя «научный» подход за скромность попыток добиться убедительности объяснений, они считали, что можно «расширить поиски понимания, рисуя картину более детально» и преодолевая отрицание историзма и этноцентризм традиционной теории (Ferguson, Mansbach, 1919, р. 369). Эмпиризм должен допускать возможность учета человеческих стремлений и основываться на понимании того, что людьми движут их сознание и ценности. Поскольку «внутренняя» и «международная» арены политической деятельности государств сложным образом взаимосвязаны, теория международных отношений должна приступить к преодолению ограниченности традиционной теории, рассматривавшей их в отрыве друг от друга. Если, как того требуют критики структурного подхода, в теорию надо привнести человеческий фактор, то начнется размывание грани между макро- и микроуровнями, между внутренней и внешней политикой, столь важной для неореализма. Для решения этой проблемы требуется пристальное изучение государства. Если акторами являются не государства, а люди, то «следует проникнуть вглубь за нормативно-правовой фасад, чтобы увидеть, кто или как на самом деле "ведет себя", и факторы, определяющие поведение» (Ferguson, Mansbach, 1919, р. 370). Если ставится цель лучшего понимания сложного мира, то необходимо стремиться к построению теорий, способных свободно переходить с одного уровня на другой, пересекая границы, необходимо учитывать многообразие акторов, участвующих ныне в международной политике. Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|