II. Беседа с классом

В сборнике «Пушкин и его современники» Ю. Н. Тынянов отвергает обычное и общее для предшествующего литературоведения понимание литературной борьбы 20-х годов как борьбы романтизма и классицизма. По его мнению, «подходя с готовыми критериями «классицизма» и «романтизма» к явлениям тогдашней русской литературы, мы прилагаем к многообразным и сложным явлениям неопределенный ключ и в результате возникает растерянность, жажда свести многообразное явление хоть к каким-нибудь, хоть к кажущимся простоте и единству».

Ю. Н. Тынянов был решительным противником литературных псевдо терминов — противоречивых, расплывчатых, а нередко и пустых. Вслед за своим героем В. К. Кюхельбекером он пришел к выводу, что важнее, чем деление писателей 20-х годов ХIХ в. на классиков и романтиков, — противопоставление карамзинистов («германо-россов и русских французов») «славянам», архаистам. Архаисты, по словам Кюхельбекера, имели своих классиков (Шишков и Шихматов) и романтиков (Катенин, Грибоедов, Шаховской и Кюхельбекер). Если старшую группу архаистов (Шишкова, Шихматова, членов «Беседы») можно причислить к реакционерам, то младшее поколение архаистов в себя включало радикалов и революционеров. Но и ту и другую группу сближали некоторые черты их литературной теории и отрицательное отношение к поэтике и стилистике карамзинизма и его ответвлений или разветвлений (к принципам «приятности», «эстетизма», «фигурности», «перифрастичности стиля» и т. п.).

Архаисты стояли за высокий слог с его архаизмами, за народность речи, за народную поэзию как базу развития национальной художественной литературы и за новые жанры.

Между архаистами и карамзинистами обнаруживались резкие различия и в понимании путей развития литературы, и в отношении к разным поэтическим жанрам. Ю. Н. Тынянов замечает: «Низкий» и «высокий» стиль и жанры — органически связанные между собою явления; «средний» же враждебен им обоим. Здесь связь между обеими тенденциями архаистов — к снижению и возвышению (одновременно) литературного языка». Особенно интересны и новы наблюдения Тынянова над стилями Катенина, Грибоедова и Кюхельбекера с их индивидуальными своеобразиями. Так, по мнению Тынянова, «окольный метрический путь, избранный Катениным, широкой струей вливается в русскую поэзию в лирике Некрасова. Метрические пути, обходившие Пушкина и его эпигонов, естественно конвергировали, совпадали с путями, обходившими культуру пушкинского стиха в ее позднейших преломлениях. Вместе с тем «простонародный натурализм» Катенина, особенно сказавшийся в его лексике, ведет и к общему сходству Катенина с Некрасовым. Так в разные эпохи один тип лексики находится в соотношении с одним типом метрики. О «влиянии» здесь говорить, по-видимому, не приходится, но приходится говорить о некотором единстве, которого сами писатели могли и не сознавать. Это явление «совпадения», но вовсе не случайного, а вызванного глубокой аналогией исторических причин, явление, которое удобнее всего назвать «литературной конвергенцией». Ю. Н. Тынянов приводил некоторые аналогии, сближения катенинского стиля с некрасовским. Тут же Тынянов заявляет, что Пушкин отбирал в поэзии Катенина именно «преднекрасовское», а в теории — основу этого «преднекрасовского».

Вершинный пункт деятельности младоархаистов — первая половина 20-х годов. Во второй половине этого десятилетия литературная конъюнктура изменяется. Происходит фактическое уничтожение ядра младоархаистического движения: в 1822 г. выслан из столицы Катенин, 1825 г. — год гражданской смерти Кюхельбекера, 1829 г. — год смерти Грибоедова.

Пушкин в борьбе младших архаистов с младшими карамзинистами занимает не всегда и не по всем вопросам одно и то же место. Его позиция — очень сложная. До 1818 г. Пушкин может быть назван правоверным арзамасцем-карамзинистом. 1818 г. — год решительного перелома и наибольшего сближения его с младшими архаистами. К этому времени карамзинистская языковая культура оказывается накануне кризиса. Происходит распад «Арзамаса» — этой своеобразной формы карамзинистского литературного общества. Это — годы работы Пушкина над «Русланом и Людмилой», поисков большой эпической формы. По мнению Тынянова, здесь на поэтический язык Пушкина, на его простонародность и «грубость» оказала влияние практика Катенина, просторечие его жанра «русской баллады» — «Ольги». Полемика вокруг «Руслана и Людмилы» как бы повторила полемику вокруг «Ольги» Катенина. Конечно, в этом утверждении есть сильное преувеличение. Поэтический стиль «Руслана и Людмилы» гораздо сложнее, синтетичнее, но какая-то доля истины в этой гипотезе Тынянова есть — Пушкин вышел за пределы карамзинской традиции. Недаром Кюхельбекер в 1843 г. писал в своем дневнике о «Руслане и Людмиле»: «Содержание, разумеется, вздор, создание ничтожно, глубины никакой. Один слог составляет достоинство Руслана, зато слог истинно чудесный». Однако от Катенина Пушкин мог взять лишь общую тенденцию к демократизации слога. В связи с изменением своих поэтических позиций Пушкин остро ставит вопрос о необходимости решительного пересмотра взглядов на романтическую и классическую поэзию применительно к русской национальной литературе и связывает вопрос о романтизме с вопросом о новых жанрах (прежде всего «романтической поэмы» и «романтической трагедии») и о смещении старых жанров новыми формами.

В течение 20-х годов борьба Пушкина с литературной культурой карамзинизма усиливается и углубляется. Характерно письмо П. А. Плетневу о «Борисе Годунове»: «Какого вам Бориса и на какие лекции? В моем Борисе бранятся по-матерну на всех языках. Это трагедия не для прекрасного полу».

Пушкин глубоко вникает в разные формы и жанры просторечия, он увлекается «прелестью нагой простоты» как одной из основ нового национально русского стиля.

В работе Тынянова «Архаисты и Пушкин» рассматриваются вопросы отражения жизни и творчества Кюхельбекера в сочинениях Пушкина. Кюхельбекер, как и Катенин, был новатором, с самого начала он не пошел за господствующими литературными течениями, В продолжение всей своей литературной деятельности Кюхельбекер пытается прививать «новые формы»; каждое свое произведение он окружает теоретическим и историко-литературным аппаратом. На Кюхельбекера имел громадное влияние Грибоедов. В 1820—1821 гг. Кюхельбекер открыто примыкает к «дружине» Шишкова, увлекаясь красотами библии и библейскими образами. Литературным знаменем Кюхельбекера становится Державин. Он — сторонник высокой лирики, особенно жанра оды. Кюхельбекер свои пародические характеристики элегического стиля конкретизирует указаниями на Жуковского. Он резко критикует язык карамзинистов, «небольшой, благопристойный, приторный, искусственно тощий, приспособленный для немногих язык». Он стоит за самобытность русской национальной поэзии. Для Кюхельбекера «романтизм» — синоним «народности».

Пушкин был глубоко задет этими словами Кюхельбекера, тем более что сознание необходимости перелома в лирике у него назревало еще раньше. Борясь за свободу выбора тем против «высокого искусства», Пушкин отчетливо сознает важность вопроса о сравнительной ценности жанров, но колеблется в его решении.

Добавим, что роль Пушкина в этом движении была очень сложной, конструктивной и во многих отношениях основной. Включение и в этот процесс и в процесс развития русской художественной литературы деятельности защитников книжно-славянских языковых традиций и тонкая оценка их значения — все это составляет большую и важную заслугу Тынянова в русской историко-литературной науке.