ТЫ ХОРОШО РОЕШЬ, СТАРЫЙ КРОТ! 3 страница

предварительное камеральное трассирование варианта, изучить по имеющимся

источникам район работы, экипировать экспедицию. Выяснилось, что никто из

бывалых людей Новосибирска по Казыру не ходил, а карты, которые как-то

могут помочь в работе, сняты еще в 1909 году. Кошурников хорошо понимал

сложность задачи, он писал в пояснительной записке к смете:

"Немногочисленные экспедиции, которые проходили Центральные Саяны, всегда

сопровождались человеческими жертвами - в порогах при сплаве на плотах,

при переправах через реки, в горных обвалах и лавинах".

Удивительный был этот человек! Перед каждым новым трудным делом

Кошурников преображался. Забывалось, отодвигалось на задний план все - и

семейные неурядицы, и муки предыдущей работы, и постоянное тягостное

ощущение того, что живешь не так, как надо бы, делаешь не все, что можешь.

Одно оставалось, главное. И пусть тугие двери, пусть крутые лестницы! Как

раз за эти вот минуты, когда летит сердце и цветет душа, он и ценил

жизнь...

Так было и теперь - для него все перестало существовать, кроме

подготовки к экспедиции. Но трудности, с которыми он столкнулся сейчас,

были необычными.

Бывалые изыскатели и геологи помнят, что стоило в те годы снарядить

далекую экспедицию. Все шло на запад, где решались судьбы Родины. А здесь

был на строгом учете каждый килограмм крупы, каждая буханка хлеба. Недели

проходили в хлопотах, а изыскателям еще многого недоставало. Только в

конце лета в партию Козлова выехал Алексей Журавлев. Но он вынужден был

задержаться в Нижнеудинске. Оттуда Журавлев писал жене, тоже молодому

изыскателю: "Ох и надоело мне ходить по всем начальникам, маленьким и

большим! Из-за несчастных топоров бегаешь 2-3 дня, а если что-нибудь

поважнее, так и того больше. В общем, трудно сейчас оснащать экспедицию.

Очевидно, в конце августа - начале сентября отправляюсь в тайгу.

Договорился здесь, что тебя возьмут в партию N_1. Работы тут много".

Задержку вызвали особые строгости военного времени. Экспедиция должна

была работать вблизи государственной границы, и не могло быть речи о том,

чтобы получить разрешение на пользование рацией. Да и пропуск в

пограничный район оказалось достать не просто. 1 сентября Алеша сообщал в

Новосибирск: "Вчера наконец-то получил пропуск. Но, как назло, испортилось

небо - низкая облачность, дождит. В общем, нелетная погодка была. Сегодня,

правда, солнышко показалось. Если продержится так, завтра, возможно,

улетаю на прииск Покровский, а там к начальному пункту нашей работы - к

Верх-Гутарам".

Алеша вылетел в Саяны и вскоре был уже в Верх-Гутарах. А Кошурников все

сидел в Новосибирске. Не было обуви. Он писал другу: "Сколько еще просижу

здесь - неизвестно. Главное, что не могу поехать без сапог, на остальное

бы наплевал".

Сейчас, может быть, смешно, что такая важная экспедиция задерживалась

из-за пустяков. Но мы, наверное, подзабыли войну и не учитываем, что

победы на фронте давались дорогой ценой, что железный режим экономии

пронизывал тогда все закоулки сложного народного хозяйства, касался

каждого человека. Это было время, когда в столовые ходили со своими

ложками, в гости - со своим хлебом, когда иждивенец получал на день триста

граммов хлеба, да и тот был с примесью картошки, проса и еще каких-то

остьев, которые царапали горло. Сахар тогда был желтый, крупнозернистый, а

его месячная норма уничтожалась, бывало, за один присест, промтоварные

карточки не всегда отоваривались, и на толкучих базарчиках платили бешеные

деньги за коробку спичек, обмылок, стакан соли.

Нелегко доставалось тогда лесным бродягам - изыскателям и геологам. Не

секрет, что нередко приходилось им отправляться в тайгу в обуви на

деревянном ходу.

Перед отъездом Кошурников получил письмо от отца, который тоже уехал из

Новосибирска на восток, - неугомонный старик подрядился спроектировать

подъездные пути к какому-то эвакуированному заводу. "Сын! - писал он. - Я

узнал, что ты идешь в Саяны. Интереснейшее задание! Надеюсь, не

подкачаешь. Смотри, будь мужиком! Что я еще хотел тебе сказать? Да! В

Ачинске у дежурного по станции я оставил для тебя свой спальный мешок, по

пути заберешь. Хотя ему много лет, однако он еще крепкий, на теплом

собачьем меху. Больше нечем помочь, извини".

Оставив Костю Стофато заканчивать дела, Кошурников наконец выехал. В

Ачинске он отстал от поезда, чтобы взять отцовский подарок, а через день

был уже в Нижнеудинске. Здесь он продолжил дневник, который начал вести в

поезде.

"17 сентября.

Приехал в 6 часов утра. Сразу задержала милиция для выяснения личности

- шел по путям. В Нижнеудинской изыскательской партии полная

бесхозяйственность. Нужно будет наладить дело. Исключительно плохо с

питанием. Совершенно не использованы резервы местного снабжения. Имеется

рудоуправление (завтра зайду к ним), у них свое хозяйство, есть на Бирюсе

база. С ними никто из искателей не познакомился, в райкоме, в райисполкоме

никто не был - игнорируют местные власти и партийную организацию. Так

далеко не уедешь.

Был у секретаря райкома, у него застал председателя райисполкома; в

короткой беседе обрисовал цель и назначение нашей дороги. Очень

заинтересовались, обещали помогать. Получил для партии бумажку за подписью

председателя райисполкома к местным организациям об оказании помощи

рабсилой, транспортом, жильем и пр.

Проживу здесь дней пять-шесть, оживлю их работу, иначе нельзя. Они

технически неверно приступили к работе. Вместо рекогносцировочного

обследования железной дороги на Бирюсу занялись трассированием подхода к

Нижнеудинску. Если бы не приехал сюда, провал работы партии N_1 был бы

неизбежен.

Выяснил, что получение пропуска Стофато связано с большими трудностями,

нужно запрашивать Иркутск. Дал телеграмму оформить его в Новосибирске.

Вероятно, он приедет дней через шесть. Уеду без него - пусть догоняет.

Получил от Журавлева письмо из Верх-Гутар. За партию N_2 спокоен:

работу сделают. Хорошие, надежные люди. Нужно помочь им только своим

вниманием и присутствием. Дал телеграмму, что нахожусь в Нижнеудинске и

скоро еду к ним. Будут хорошо работать".

Но телеграмма не застала Алешу, он выехал к Володе Козлову в партию

N_2, которая работала на Салаирском хребте Агульских белков. Изыскатели

этой партии уже подходили трассой к перевалу. Им надо было выяснить

важнейший вопрос: как высоко лежит перевальное седло, можно ли бить сквозь

хребет тоннель.

"15 сентября.

Был в Госбанке, получил перевод на 5000 рублей. Очень приветливо

встретил меня управляющий. Большой патриот Нижнеудинска. По-детски наивно

упрашивает меня дать выход железной дороге именно на Нижнеудинск, а не на

Тайшет. В Верх-Гутары директору Саянского соболиного заповедника Громову

написал рекомендательное письмо с просьбой оказать мне содействие".

"25 сентября.

Больше недели просидел в Нижнеудинске. Настроение вообще скверное,

основная причина - волокита с пропуском Стофато. Из-за нее может сорваться

поездка по Казыру. Очень плохо, что время вдет и наступают холода. По

замерзающей реке не поеду - слишком большой риск. Написал об этом жене -

она-то будет рада..."

Послал он письмо и сыну Женьке. Парнишка ходил только в пятый класс, но

Кошурников уже разговаривал с ним как со взрослым: "Поздравляю с днем

рождения. Теперь ты уже, можно сказать, мужик. Я задержался в

Нижнеудинске. Завтра утром вылетаю самолетом на Покровский прииск. В

Саянах постараюсь купить тебе на зиму унты и Нинке тоже. Если задержусь,

то, возможно, вернусь назад. Будь умником. Отец".

Надежда Андреевна ответила: "Хорошо, если бы ты вернулся. Правда, ты

мечтал об изысканиях в Саянах, говорил, что раз в жизни такое выпадает. Но

я бы не беспокоилась, что ты там замерзнешь, и была бы только рада..."

Но будет ли рад он? И как это не поехать? Ведь экспедиция могла на год

раньше определить направление важнейшей сибирской магистрали! На Тайшет

пойдет дорога от Абакана или на Нижнеудинск? Последний вариант был очень

привлекательным - более короткая трасса долго шла вдоль Казыра, который

тысячелетия прокладывал себе путь в горах. Можно ли построить дорогу по

казырской долине и сколько она будет стоить? Как проложить железнодорожное

полотно через Тофаларию, по поднебесью? Есть ли там строительные

материалы, местная рабочая сила? Удастся ли пробить тоннель через

Салаирский хребет? Не будет ли он чрезмерно длинным? Осилят ли строители

сложный горный район у главного казырского порога Щеки? На эти вопросы

должны были ответить три инженера, пройдя Саяны насквозь.

Ожидая Стофато, Кошурников не терял времени даром. Он облетал на

самолете участок нижнеудинской партии, сделал аэросъемку и обработал ее

результаты. Но ждать было уже нельзя. Тревожили метеосводки, поступающие

из Саян. На перевалах уже лежал снег. Если зима спустится в долину Казыра

- поездка не состоится, ответственнейшее задание будет сорвано.

"26 сентября.

Вылетел из Нижнеудинска в 7 часов утра по местному времени. Затолкали

меня в брюхо самолета и закрыли крышку. Противно, едешь как в гробу.

Обидно, что ничего не видно. Хотелось посмотреть для общего знакомства, но

ничего не поделаешь.

Прилетел в Покровск с восходом солнца. Местность очень оригинальная.

Чувствуется большая высота. Растительность скудная, преимущественно

лиственница. Травяной покров жиденький, много мха, часто на поверхность

выступают камни.

19 сентября здесь выпал глубокий снег и в затененных местах не стаял до

сегодня. В тени днем температура держится ниже 0ь. На солнце жарко даже в

одной рубашке - характерно для высокогорной местности".

Кошурников нанял на прииске лошадей, уложил в мешки снаряжение. Кости

все не было. Может, он вообще спасовал? Жена у него как будто ждет второго

ребенка. Но ведь и у Кошурникова двое. Алеша тоже оставил маленького

сынишку и давно уже в горах...

Начальник экспедиции рассеянно бродил вокруг поселка меж тонких корявых

лиственниц, пинал сапогами камушки, с надеждой поглядывал на небо. К

вечеру тучи сгустились, закрыли гольцы. Пошел мелкий снег. Пропал еще один

день.

"28 сентября.

Был у директора прииска. Получил необходимые сведения об условиях

работы. Транспорт только зимой, нагрузка на лошадь 350 килограммов. Рейс

Нижнеудинск - Верх-Гутары 7-8 дней. На одну транспортную лошадь нужно

вести одну лошадь с фуражом, чтобы хватило на дорогу туда и обратно. Самая

хорошая дорога в декабре и до половины января, потом появляются наледи на

реке Бирюсе. Местной рабсилы нет. Нужно ориентироваться исключительно на

привозную.

В Покровске есть метеорологическая станция, существует с 1937 года.

Одновременно с ней открыты метеостанции в Алыгджере и Верх-Гутарах. Есть

метеостанция в Нерое. На Бирюсе гидроствор установлен в 1941 году. Ныне

створ пронивелирован, установлены два водпоста, по которым ведутся

регулярные наблюдения за температурой воды и горизонтом. Расходы не

определялись. Все данные по этим станциям нужно запросить и получить из

Иркутска.

Вчера весь день была пасмурная погода, шел мелкий снег. Внизу выпал и

стаял, на горах держится. Сегодня облачно, однако самолеты летают -

облачность высокая. Осадков нет".

Назавтра совсем прояснилось. Кошурников побрел к длинной поляне над

рекой, куда садились самолеты. Костя прилетел со вторым рейсом. Кошурников

видел, как он потер занемевшие плечи, повертел своим греческим носом по

сторонам. Заметив начальника, изменил выражение лица.

- О, Михалыч! Привет! Дали мне все же пропуск.

Кошурников в восторге схватил Костю за плечи. Ему стало стыдно, что он

мог подумать о Косте плохо. Спросил:

- Родила?

- Да нет еще. - Косте было очень приятно, что начальник поинтересовался

этим. - Куда мы направим свои стопы теперь?

- В Тофаларию, - кивнул Кошурников на гольцы.

- А что это такое?

- Вроде Тибета, только поменьше. Все государство - пятьсот душ. Живут,

как боги, под самым небом - оленей разводят, белку бьют...

- Журавлев там?

- Алешка еще дальше, на главном перевале. - Кошурников потянул цепочку

увесистых часов. - Пошли, Костя, времени у нас в обрез...

До Тофаларии было недалеко.

"2 октября.

Из Покровска выехали 29 сентября. Выехали поздно. Доехали до нижнего

брода через реку Мурхой и ночевали. Вдоль Мурхоя тропа ниже третьего брода

идет около 5 километров, после чего поворачивает влево на водораздел

Мурхой - Гутара. До подъема на водораздел тропа сухая, легко проходимая.

Начиная с водораздела и до Гутарских озер тропа топкая, почти на всем

протяжении настланы сланцы, которые местами разрушены и непригодны для

езды. Здесь объезжают стороной по топкому болоту. Лошади идут с трудом.

Тропа не разрублена, и с широким вьюком пройти по ней трудно. Пересекая

три частых водораздела, тропа подходит к Гутарским озерам. Эти озера

расположены в котловане на водоразделе Мурхой - Гутара и имеют сток в обе

долины. Между собой озера имеют сообщение. Дно каменистое, на отмелях

поросло лопушником. Рыба не водится. Говорят, что со дна выделяются

какие-то газы, и рыба дохнет. На озерах много уток.

Поселок тофов расположен на левом берегу реки, на широкой надпойменной

террасе. В поселке около двадцати пяти дворов. Дома хорошие, рубленные из

лиственницы. Русских печей нет".

Про Тофаларию Кошурникову рассказывали, будто там нечего делать милиции

и судье, так как преступлений испокон веков не бывало. Все племя состоит

из пятисот человек. До революции оно вымирало, а сейчас тофы не болеют, и

врач томится без клиентуры. Тофские семьи очень дружные, и разводов якобы

совсем не бывает. Дома в Тофаларии не запираются, и замков тут нет. О

честности тофов ходят в Саянах анекдоты. После революции племя очень

удивилось, что никто не требует с них ясак. Тофы сами тогда послали

пушнину в Москву, но она вернулась. Новая жизнь пришла в Саяны...

Здесь, в гофаларском поселке Верх-Гутары, Кошурников предполагал быстро

завершить подготовку к экспедиции, но не вышло. Он шел по поселку своей

стремительной походкой с ружьем и рюкзаком за плечами.

- Ружьишко-то придется сдать, товарищ! - остановил его какой-то

человек. - Прошу со мной.

- Полегче, полегче, - Кошурников поправил ремень своей бельгийки. - Кто

вы такой?

- Начальник охраны соболиного заповедника. По нашей территории с ружьем

нельзя.

- Так мы же в Казыр идем, миляга человек! Как можно туда без ружья?

Медведь наскочит, а то еще и кто пострашней. Время-то какое...

- Знаю. Однако я разрешения дата" не могу.

- А кто может? Мы же спешим.

- Громов, исполняющий обязанности директора. Но он в горы ушел и

оставил строгий приказ - никаких исключений. Пройдемте со мной.

"Я не получил разрешения на провоз ружья. Директор заповедника Громов

ушел в тайгу, так что повидать его не удастся. Даже острогу не разрешают

взять. Головотяпски-бюрократическое отношение работников заповедника к

экспедициям, работающим в этом районе..."

- Может, дать ему надо, Михалыч? - спросил утром Костя.

- А вот за это я до войны морду бил! - Кошурников с трудом взял себя в

руки. - Я сейчас доставлю сюда этого охранника...

Он развязал мешки, стал доставать оттуда припасы экспедиции.

Начальник охраны сначала отказывался идти к изыскателям. Но скоро

понял, что этот кряжистый решительный человек не шутит, грозясь утащить

его на себе. Пришлось согласиться.

Дорогой разговора не получилось.

- Без Громова я все равно ничего не смогу.

- Бюрократ ваш Громов! - отрезал Кошурников. - Зимой я снова здесь

буду, поговорю тогда с этим дуроломом, исполняющим обязанности.

- Так соболь же, валюта, - тянул начальник охраны. - С нас тоже

требуют. Соболь - это же...

- Нужны мне ваши соболя!

В избе, где остановились изыскатели, лежали на лавках сухари, соль,

крупа, спички, ножи, хлеб, дробь, порох и другие припасы.

Кошурников шепнул Косте, чтоб тот вышел и подпер дверь колом.

- Ищите! - потребовал Кошурников, когда они остались вдвоем.

- Чего искать? - не понял гость.

- Ищите, чем я могу соболя добыть! У нас же только "жакан" на медведя

да крупная дробь. Соболя в клочья разнесет. Отдайте ружье, иначе не выпущу

отсюда.

- С меня же Громов шкуру спустит, - грустно сказал пленник, опускаясь

на скамью. - Ну, видно, ваша взяла...

В тот же день возникло новое затруднение.

"3 октября.

С нашим продвижением дальше дело осложняется. Нет проводника, а без

него я на оленях ехать не берусь - не умею с ними управляться и за ними

ухаживать. Оленей дают, а вот проводника нет. Дело плохо.

Для поездки имеем весьма ограниченное снаряжение. Продовольствие:

сухарей 30 кг, хлеба 20 кг, крупы перловой 5 кг, масла 2 кг, сахару 4 кг,

соли 7,5 кг, табаку 1,3 кг, чаю 100 г, спичек 50 коробок, спирту 750 г,

омуля 2,3 кг, перцу 200 г, лаврового листа 3 пачки, луку 1,5 кг, мыла 0,5

кг и кусок туалетного, мяса соленого возьму на дорогу в колхозе 5 кг.

Имею ружье 12-го калибра, при нем патронташ заряженных патронов, 400 г

пороху и 2 кг дроби.

С одеждой благополучно. Нет палатки - не дали в Новосибирске. Спальные

мешки не беру сам - громоздко. Очень плохо с мешками. Из Новосибирска не

получил ни одного мешка. Не знаю, как буду вьючить. Имею 1 топор, 1 пилу

поперечную, 1 долото, 4 ножа, 1 кастрюлю (котелков и ведер в Новосибирске

не дали), 2 кружки, 2 ложки. Имею 4,5 кг манильского каната (40 метров).

Нет остроги и "козы", возможно, из-за этого придется немного поголодать,

так как на охоту я не особенно надеюсь".

С гор подул холодный ветер. Зима уже опалила своим дыханием древесную

листву, и осенние цветы вокруг поселка пожухли, не успев отцвести. До

позднего вечера Кошурников ходил по поселку. Мешков он насобирал

кое-каких, но успех дела зависел сейчас от проводника. Нет, не находилось

человека, который бы решился сопровождать экспедицию в ее долгом пути по

Казыру. Старые тофы отказывались.

- Казыр? Шайтан-река? Нет. Идут туда люди и пропадают.

- Но ведь государственное же задание! - доказывал Кошурников в

правлении колхоза. - Приказ Москвы.

- Старики прослышали, что железную дорогу сюда тянуть будут, - и в

кусты, - объяснил председатель колхоза. - Белку, говорят, распугают

инженеры, кедрачи погубят. Пошел бы я с вами...

- Так пойдемте! - обрадовался Кошурников. - До зимней охоты далеко еще.

Идет? Все, что мое, - ваше.

- В Казыре я не был, но среди оленей с детства. Не могу я идти по

другой причине. Предупредили меня - на фронт скоро. Так что не белок зимой

стрелять придется. Сами знаете, что сейчас под Сталинградом делается.

Однако помочь вам необходимо.

"4 октября.

Воскресенье. Пишу, чтобы не сбиться в счете дней. Вчера договорился с

проводником. Берется проводить Холлмоев Александр Иванович. Старик 57 лет.

В Казыре не бывал, но мне главное, чтобы ходил за оленями. Договорился с

ним на кабальных для меня условиях: 16 рублей в день, из которых половину

колхозу, а половину ему на руки; бесплатное питание во время пути туда и

обратно, доставка его с провожатым от Абакана до Нижнеудинска с посадкой

на самолет; кроме того - и главное, - обязан дать ему бесплатно в Абакане

полушубок и пимы. Дорого будет стоить мне этот Александр Иванович! Но

ничего не поделаешь, придется часть расхода отнести за счет мяса. Ехать

нужно, и с этим считаться не приходится.

Заключил с колхозом договор, в котором перечислены все эти пункты,

получилась довольно оригинальная бумага. Сегодня председатель колхоза

преподнес мне счет за оленей. Оценил по 900 рублей штуку, а когда пил мой

спирт, то обещал отдать по 700 рублей. Отпустил из кладовой колхоза 3 кг

масла топленого из оленьего молока по 28 рублей за килограмм. С виду масло

как масло, а на вкус мне не понравилось - какой-то специфический вкус,

вернее, запах. Зверь - он зверь и есть. Председатель колхоза дал мне

острогу. Имеет два недостатка: 1) трехзубка - годится преимущественно на

крупную рыбу и 2) сломана трубка.

Теперь почти всем обеспечен. Подобрали 9 оленей и упряжек к ним. Плохо

обстоит дело с сумами, имею только две пары, а набирается 5-6 вьюков.

Придется все везти в мешках, а это гиблое дело.

Я буквально остался без гроша в кармане. Призывали в армию председателя

колхоза, пришлось дать ему 1000 рублей, да на 1000 купил всякого барахла,

1000 взял Костя и 2000 истратил по дороге за проезд, аэросъемку, продукты

и пр.

Завтра выезжаем".

Кошурников спрятал дневник, придерживая стекло, поболтал керосин в

лампе, начал писать письма. "Здравствуй, друг, и до свиданья! Завтра в

путь. Уезжаю с чувством полного успеха. Надеюсь Казыр проскочить быстро.

Постараюсь сократить остановки..."

"НЕ МОГУ Я ПОГИБНУТЬ..."

Одно радует, что прежняя энергия меня

не покидает.

Н.Пржевальский

Отправляясь в путь, изыскатели не знали, есть ли вдоль Казыра

какая-нибудь дорога или хотя бы охотничья тропа, благополучно ли пройдут

по долине олени с грузом. Инженеры не могли точно сказать, за какое время,

преодолеют они расстояние до Абакана. Абакан, собственно, был лишь

конечной, а не главной целью. Добраться бы только до первого селения на

Нижнем Казыре! Ведь все сложные и неясные вопросы, связанные с изысканиями

и строительством будущей дороги, разрешались в безлюдной горно-таежной

местности между Верх-Гутарами и пограничной заставой. Крайний срок,

который установил Кошурников для выхода к жилью, истекал 20 октября. Он

сообщил в Новосибирск, чтобы до этого момента о нем не тревожились. В

распоряжении экспедиции оставалось полмесяца...

Поздно вечером накануне отъезда Кошурников узнал, что в поселке

появился еще один работник заповедника - единственный в Тофаларии человек,

который бывал на Казыре. Оказалось, что Колодезников только что вернулся

из тайги смертельно уставший, голодный и не мог держаться на ногах.

- Завтра, все завтра, - бормотал он сквозь сон, поматывая жесткой

бородой. - Бриться завтра, в баню завтра, дела завтра.

Кошурников тряхнул его за плечи, приподнял на руках.

- Спишь? Слушай, товарищ! Проснись! Нам же выезжать надо. Война же,

пойми...

- А? Что такое? - Колодезников с трудом приходил в себя. - Да отпусти

ты меня! Держишь как малого ребенка...

Кошурников коротко высказал свои сомнения.

- Издохнут! - услышал он категорический ответ. - Жрать в Казыре оленям

нечего. Мы с Громовым сплавлялись на плотах. Несколько порогов непроходимы

вообще, бросать плот придется. Заходите завтра утром, расскажу подробнее,

а сейчас не могу. Прости, товарищ...

Утром быстро приладили вьюки, и караван тронулся вдоль реки Гутары.

Широкая битая тропа постепенно поднималась в гору. Олени шли ходко. Только

в одном месте задержались, когда замыкающий олень, обходя камень, порвал

мешок. Посыпались по крутому косогору драгоценные сухари. Пришлось

собирать их, ползая между камней, зашивать гнилой, подопревший мешок,

снова вьючить оленя.

Кошурников всю дорогу с любопытством осматривал местность. Опытный глаз

подмечал мельчайшие детали. Радовало, что долиной Гутары было довольно

удобно тянуть дорогу.

"5 октября. Понедельник.

Наконец-то отправились по основному маршруту. Выехали в 12 часов дня по

местному времени и остановились на ночлег в 6 часов вечера. Проехали 23

км, по словам проводника Александра Ивановича да и по-моему тоже.

Нижняя терраса реки поросла ерником, заболочена, налицо все признаки

вечной мерзлоты. Чем ближе к Идену, тем беднее слой рыхлых отложений.

Сверху все покрыто лесным мхом. Лишь на небольших отдельных участках можно

встретить незначительные участки грунта, пригодного для земляного полотна.

Во всяком случае, здесь следует ориентироваться на продольную возку земли

при средней дальности до 1,2 км. Строительный камень есть на всем

протяжении. Песок встречается на первой террасе. Качество - чистый,

кварцевый, средне- и крупнозернистый. Строевой лес - лиственница - на всем

протяжении".

- Не разбегутся? - спросил вечером Кошурников проводника, когда тот

пустил оленей в листяг. - Без привязи-то, Александр Иванович, а?

- Оннахо, никуда не денутся, - ответил старик, не поворачивая от костра

своего темного и неподвижного лица. Слово "однако" он, как все сибиряки,

очень любил, но произносил его по-своему. - Мха тут мдого, оннахо...

- А спят они когда?

- Оннахо, никогда не снят. Это же не человек, - он кивнул на Костю

Стофато, который устал за день и сейчас спал у костра.

Молодому инженеру явно не понравился этот доисторический транспорт. Всю

дорогу Костя ерзал на олене, будто ему больно было сидеть, а один раз даже

свалился с него.

На рассвете пошел густой снег.

- Ладно ли? - сказал проводник, который почти всю ночь бесстрастно

курил у костра. - Не поедем, оннахо...

- Поедем. Верно, Костя?

Стофато ничего не ответил, пожал плечами.

Пока кипятили чай и вьючили оленей, выглянуло солнце, жаркое, как

всегда в горах, и быстро растопило снег. Приток Гутары - река Иден

стремительно сбегала с хребта. Везде тут был камень. Пенистые струи Идена

пришлифовались к своему каменистому ложу и стремительно скользили вниз, к

Гутаре.

Олени сейчас ступали осторожно, чтобы не поранить копыта об острые

камни. По склонам тоже лежали сыпучие курумники, то и дело караван

преодолевал неустойчивые и опасные каменные окаты. Как тут тянуть дорогу?

Конечно, если только Иден имеет такую долину, то ничего. А вдруг каменные

россыпи и вдоль Малой Кишты и вдоль Казыра?..

- Не шибко идет олень-то твой, - спокойно сказал проводник, и

Кошурников вздрогнул. - Скоро он, оннахо, ляжет.

- Почему? - спросил Кошурников, почуяв неладное.

- Тяжелый ты, начальник, оннахо, - сказал Холлмоев.

Олень и вправду вскоре лег. Его подняли, но он снова лег через сотню

метров.

- Не дойдет, - сказал проводник.

Тропа брала все круче. Кошурников шел пешком рядом с оленем и с

волнением разглядывал рисунок хребта на горизонте. Вот он, этот Салаир! В

Новосибирске начальник экспедиции пытался по темно-коричневым разводам

десятиверстки зрительно представить себе контуры хребта. И сейчас он с

удивлением и надеждой смотрел на горизонт - ему казалось, что он уже

когда-то видел эти горы, и эту низкую падь впереди, и это серое небо,

Срезанное полукружьем седла.

Где-то за седлом Идеи - Кишта караван поджидал Алеша Журавлев. Там же,

в дремучей тайге, работала группа изыскателей, среди которых был друг и

ученик начальника экспедиции Володя Козлов. Ребята, наверно, уже выяснили,

можно ли пройти перевал тоннелем, - за день до отъезда Кошурникова из

Новосибирска Козлов предупредил его по радио, что это окончательно станет

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: