ПЕСНЯ ПОСЛЕДНЕЙ ВСТРЕЧИ

Так беспомощно грудь холодела,

Но шаги мои были легки.

Я на правую руку надела

Перчатку с левой руки.

Показалось, что много ступеней,

А я знала – их только три!

Между кленов шопот осенний

Попросил: «Со мною умри!

Я обманут моей унылой,

Переменчивой, злой судьбой».

Я ответила: «Милый, милый!

И я тоже. Умру с тобой…»

Это песня последней встречи.

Я взглянула на темный дом.

Только в спальне горели свечи

Равнодушно-желтым огнем.

29 сентября 1911, Царское Село

МУЗЕ

Муза-сестра заглянула в лицо,

Взгляд ее ясен и ярок.

И отняла золотое кольцо,

Первый весенний подарок.

Муза! ты видишь, как счастливы все —

Девушки, женщины, вдовы…

Лучше погибну на колесе,

Только не эти оковы.

Знаю: гадая, и мне обрывать

Нежный цветок маргаритку.

Должен на этой земле испытать

Каждый любовную пытку.

Жгу до зари на окошке свечу

И ни о ком не тоскую,

Но не хочу, не хочу, не хочу

Знать, как целуют другую.

Завтра мне скажут, смеясь, зеркала:

«Взор твой не ясен, не ярок…»

Тихо отвечу: «Она отняла

Божий подарок».

10 ноября 1911, Царское Село

* * *

Муж хлестал меня узорчатым,

Вдвое сложенным ремнем.

Для тебя в окошке створчатом

Я всю ночь сижу с огнем.

Рассветает. И над кузницей

Подымается дымок.

Ах, со мной, печальной узницей,

Ты опять побыть не мог.

Для тебя я долю хмурую,

Долю-муку приняла.

Или любишь белокурую,

Или рыжая мила?

Как мне скрыть вас, стоны звонкие!

В сердце темный, душный хмель,

А лучи ложатся тонкие

На несмятую постель.

Осень 1911

ОТРЫВОК

…И кто-то, во мраке дерев незримый.

Зашуршал опавшей листвой

И крикнул: «Что сделал с тобой любимый,

Что сделал любимый твой!

Словно тронуты черной, густою тушью

Тяжелые веки твои.

Он предал тебя тоске и удушью

Отравительницы любви.

Ты давно перестала считать уколы —

Грудь мертва под острой иглой.

И напрасно стараешься быть веселой —

Легче в гроб тебе лечь живой!…»

Я сказала обидчику: «Хитрый, черный,

Верно, нет у тебя стыда.

Он тихий, он нежный, он мне покорный,

Влюбленный в меня навсегда!»

26 декабря 1911

* * *

Безвольно пощады просят

Глаза. Что мне делать с ними,

Когда при мне произносят

Короткое, звонкое имя?

Иду по тропинке в поле

Вдоль серых сложенных бревен.

Здесь легкий ветер на воле

По-весеннему свеж, неровен.

И томное сердце слышит

Тайную весть о дальнем.

Я знаю: он жив, он дышит,

Он смеет быть не печальным.

1912, Царское Село

* * *

Слаб голос мой, но воля не слабеет,

Мне даже легче стало без любви.

Высоко небо, горный ветер веет,

И непорочны помыслы мои.

Ушла к другим бессонница-сиделка,

Я не томлюсь над серою золой,

И башенных часов кривая стрелка

Смертельной мне не кажется стрелой.

Как прошлое над сердцем власть теряет!

Освобожденье близко. Всё прощу,

Следя, как луч взбегает и сбегает

По влажному весеннему плющу.

Весна 1913, Царское Село

* * *

Здесь всё то же, то же, что и прежде,

Здесь напрасным кажется мечтать.

В доме у дороги непроезжей

Надо рано ставни запирать.

Тихий дом мой пуст и неприветлив,

Он на лес глядит одним окном.

В нем кого-то вынули из петли

И бранили мертвого потом.

Был он грустен или тайно-весел,

Только смерть – большое торжество.

На истертом красном плюше кресел

Изредка мелькает тень его.

И часы с кукушкой ночи рады,

Все слышней их четкий разговор.

В щелочку смотрю я: конокрады

Зажигают под холмом костер.

И, пророча близкое ненастье,

Низко, низко стелется дымок.

Мне не страшно. Я ношу на счастье

Темно-синий шелковый шнурок.

Май 1912, Флоренция

* * *

Помолись о нищей, о потерянной,

О моей живой душе,

Ты в своих путях всегда уверенный,

Свет узревший в шалаше.

И тебе, печально-благодарная,

Я за это расскажу потом,

Как меня томила ночь угарная,

Как дышало утро льдом.

В этой жизни я немного видела,

Только пела и ждала.

Знаю: брата я не ненавидела

И сестры не предала.

Отчего же Бог меня наказывал

Каждый день и каждый час?

Или это ангел мне указывал

Свет, невидимый для нас?

Май 1912, Флоренция

* * *

Я научилась просто, мудро жить,

Смотреть на небо и молиться Богу,

И долго перед вечером бродить,

Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи

И никнет гроздь рябины желто-красной,

Слагаю я веселые стихи

О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь

Пушистый кот, мурлыкает умильней,

И яркий загорается огонь

На башенке озерной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь

Крик аиста, слетевшего на крышу.

И если в дверь мою ты постучишь,

Мне кажется, я даже не услышу.

Май 1912, Флоренция

ВЕНЕЦИЯ

Золотая голубятня у воды,

Ласковой и млеюще-зеленой;

Заметает ветерок соленый

Черных лодок узкие следы.

Столько нежных, странных лиц в толпе.

В каждой лавке яркие игрушки:

С книгой лев на вышитой подушке,

С книгой лев на мраморном столбе.

Как на древнем, выцветшем холсте,

Стынет небо тускло-голубое…

Но не тесно в этой тесноте

И не душно в сырости и зное.

Август 1912, Слепнево

* * *

Н. Гумилеву

В ремешках пенал и книги были,

Возвращалась я домой из школы.

Эти липы, верно, не забыли

Нашей встречи, мальчик мой веселый?

Только, ставши лебедем надменным,

Изменился серый лебеденок.

А на жизнь мою лучом нетленным

Грусть легла, и голос мой незвонок.

Октябрь 1912, Царское Село

* * *

Загорелись иглы венчика

Вкруг безоблачного лба.

Ах! улыбчивого птенчика

Подарила мне судьба.

Зима 1912

* * *

Протертый коврик под иконой,

В прохладной комнате темно,

И густо плющ темно-зеленый

Завил широкое окно.

От роз струится запах сладкий,

Трещит лампадка, чуть горя.

Пестро расписаны укладки

Рукой любовной кустаря.

И у окна белеют пяльцы…

Твой профиль тонок и жесток.

Ты зацелованные пальцы

Брезгливо прячешь под платок.

А сердцу стало страшно биться,

Такая в нем теперь тоска…

И в косах спутанных таится

Чуть слышный запах табака.

14 ноября 1912

* * *

Дал Ты мне молодость трудную.

Столько печали в пути.

Как же мне душу скудную

Богатой Тебе принести?

Долгую песню, льстивая,

О славе поет судьба.

Господи! я нерадивая,

Твоя скупая раба.

Ни розою, ни былинкою

Не буду в садах Отца.

Я дрожу над каждой соринкою,

Над каждым словом глупца.

19 декабря 1912, Вечер

* * *

М. Лозинскому

Он длится без конца – янтарный, тяжкий день!

Как невозможна грусть, как тщетно ожиданье!

И снова голосом серебряным олень

В зверинце говорит о северном сиянье.

И я поверила, что есть прохладный снег

И синяя купель для тех, кто нищ и болен,

И санок маленьких такой неверный бег

Под звоны древние далеких колоколен.

1912

* * *

Ты письмо мое, милый, не комкай,

До конца его, друг, прочти.

Надоело мне быть незнакомкой,

Быть чужой на твоем пути.

Не гляди так, не хмурься гневно.

Я любимая, я твоя.

Не пастушка, не королевна

И уже не монашенка я —

В этом сером, будничном платье,

На стоптанных каблуках…

Но, как прежде, жгуче объятье,

Тот же страх в огромных глазах.

Ты письмо мое, милый, не комкай,

Не плачь о заветной лжи,

Ты его в твоей бедной котомке

На самое дно положи.

1912, Царское Село

* * *

Потускнел на небе синий лак,

И слышнее песня окарины.

Это только дудочка из глины,

Не на что ей жаловаться так.

Кто ей рассказал мои грехи,

И зачем она меня прощает?…

Или этот голос повторяет

Мне твои последние стихи?

1912

* * *

Все мы бражники здесь, блудницы,

Как невесело вместе нам!

На стенах цветы и птицы

Томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку,

Так странен дымок над ней.

Я надела узкую юбку,

Чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки:

Что там, изморозь или гроза?

На глаза осторожной кошки

Похожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует!

Не смертного ль часа жду?

А та, что сейчас танцует,

Непременно будет в аду.

19 декабря 1912, В вагоне

* * *

Столько просьб у любимой всегда!

У разлюбленной просьб не бывает.

Как я рада, что нынче вода

Под бесцветным ледком замирает.

И я стану – Христос помоги!

На покров этот, светлый и ломкий.

А ты письма мои береги,

Чтобы нас рассудили потомки,

Чтоб отчетливей и ясней

Ты был виден им, мудрый и смелый.

В биографии славной твоей

Разве можно оставить пробелы?

Слишком сладко земное питье,

Слишком плотны любовные сети.

Пусть когда-нибудь имя мое

Прочитают в учебнике дети,

И, печальную повесть узнав,

Пусть они улыбнутся лукаво…

Мне любви и покоя не дав,

Подари меня горькою славой.

1912 (?)

СМЯТЕНИЕ

Было душно от жгучего света,

А взгляды его – как лучи.

Я только вздрогнула: этот

Может меня приручить.

Наклонился – он что-то скажет…

От лица отхлынула кровь.

Пусть камнем надгробным ляжет

На жизни моей любовь.

1913

Не любишь, не хочешь смотреть?

О, как ты красив, проклятый!

И я не могу взлететь,

А с детства была крылатой.

Мне очи застит туман,

Сливаются вещи и лица,

И только красный тюльпан,

Тюльпан у тебя в петлице.

1913

Как велит простая учтивость,

Подошел ко мне, улыбнулся,

Полуласково, полулениво

Поцелуем руки коснулся —

И загадочных, древних ликов

На меня поглядели очи…

Десять лет замираний и криков,

Все мои бессонные ночи

Я вложила в тихое слово

И сказала его – напрасно.

Отошел ты, и стало снова

На душе и пусто и ясно.

1913

* * *

Вижу выцветший флаг над таможней

И над городом желтую муть.

Вот уж сердце мое осторожней

Замирает, и больно вздохнуть.

Стать бы снова приморской девчонкой,

Туфли на босу ногу надеть,

И закладывать косы коронкой,

И взволнованным голосом петь.

Все глядеть бы на смуглые главы

Херсонесского храма с крыльца

И не знать, что от счастья и славы

Безнадежно дряхлеют сердца.

Осень 1913

ВЕЧЕРОМ

Звенела музыка в саду

Таким невыразимым горем.

Свежо и остро пахли морем

На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: «Я верный друг!»

И моего коснулся платья.

Как не похожи на объятья

Прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,

Так на наездниц смотрят стройных…

Лишь смех в глазах его спокойных

Под легким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса

Поют за стелющимся дымом:

«Благослови же небеса —

Ты первый раз одна с любимым».

Март 1913

ПРОГУЛКА

Перо задело о верх экипажа.

Я поглядела в глаза его.

Томилось сердце, не зная даже

Причины горя своего.

Безветрен вечер и грустью скован

Под сводом облачных небес,

И словно тушью нарисован

В альбоме старом Булонский лес.

Бензина запах и сирени,

Насторожившийся покой…

Он снова тронул мои колени

Почти не дрогнувшей рукой.

Май 1913

* * *

Покорно мне воображенье

В изображеньи серых глаз.

В моем тверском уединеньи

Я горько вспоминаю Вас.

Прекрасных рук счастливый пленник

На левом берегу Невы,

Мой знаменитый современник,

Случилось, как хотели Вы,

Вы, приказавший мне: довольно,

Поди, убей свою любовь!

И вот я таю, я безвольна,

Но все сильней скучает кровь.

И если я умру, то кто же

Мои стихи напишет Вам,

Кто стать звенящими поможет

Еще не сказанным словам?

Июль 1913, Слепнево

* * *

Здравствуй! Легкий шелест слышишь

Справа от стола?

Этих строчек не допишешь —

Я к тебе пришла.

Неужели ты обидишь

Так, как в прошлый раз, Говоришь,

что рук не видишь,

Рук моих и глаз.

У тебя светло и просто.

Не гони меня туда,

Где под душным сводом моста

Стынет грязная вода.

Октябрь 1913, Царское Село

* * *

Знаю, знаю – снова лыжи

Сухо заскрипят.

В синем небе месяц рыжий,

Луг так сладостно покат.

Во дворце горят окошки,

Тишиной удалены.

Ни тропинки, ни дорожки,

Только проруби темны.

Ива, дерево русалок,

Не мешай мне на пути!

В снежных ветках черных галок,

Черных галок приюти.

Октябрь 1913, Царское Село

НОЯБРЯ 1913 ГОДА

Солнце комнату наполнило

Пылью желтой и сквозной.

Я проснулась и припомнила:

Милый, нынче праздник твой.

Оттого и оснеженная

Даль за окнами тепла,

Оттого и я, бессонная,

Как причастница спала.

* * *

Со дня Купальницы-Аграфены

Малиновый платок хранит.

Молчит, а ликует, как царь Давид,

В морозной келье белы стены,

И с ним никто не говорит.

Приду и стану на порог,

Скажу: «Отдай мне мой платок!»

Осень 1913, Царское Село

* * *

У меня есть улыбка одна:

Так, движенье чуть видное губ,

Для тебя я ее берегу

Ведь она мне любовью дана.

Все равно, что ты наглый и злой,

Все равно, что ты любишь других.

Предо мной золотой аналой,

И со мной сероглазый жених.

1913

* * *

Высокие своды костела

Синей, чем небесная твердь…

Прости меня, мальчик веселый,

Что я принесла тебе смерть. —

За розы с площадки круглой,

За глупые письма твои,

За то, что, дерзкий и смуглый,

Мутно бледнел от любви.

Я думала: ты нарочно

Как взрослые хочешь быть.

Я думала: томно-порочных

Нельзя, как невест, любить.

Но всё оказалось напрасно.

Когда пришли холода,

Следил ты уже бесстрастно

За мной везде и всегда,

Как будто копил приметы

Моей нелюбви. Прости!

Зачем ты принял обеты

Страдальческого пути?

И смерть к тебе руки простерла…

Скажи, что было потом?

Я не знала, как хрупко горло

Под синим воротником.

Прости меня, мальчик веселый,

Совёнок замученный мой!

Сегодня мне из костела

Так трудно уйти домой.

Ноябрь 1913, Царское Село

* * *

Не будем пить из одного стакана

Ни воду мы, ни сладкое вино,

Не поцелуемся мы утром рано,

А ввечеру не поглядим в окно.

Ты дышишь солнцем, я дышу луною,

Но живы мы любовию одною

Со мной всегда мой верный, нежный друг,

С тобой твоя веселая подруга.

Но мне понятен серых глаз испуг,

И ты виновник моего недуга.

Коротких мы не учащаем встреч.

Так наш покой нам суждено беречь.

Лишь голос твой поет в моих стихах,

В твоих стихах мое дыханье веет.

О, есть костер, которого не смеет

Коснуться ни забвение, ни страх.

И если б знал ты, как сейчас мне любы

Твои сухие, розовые губы!

Осень 1913

* * *

Ты знаешь, я томлюсь в неволе,

О смерти Господа моля.

Но все мне памятна до боли

Тверская скудная земля.

Журавль у ветхого колодца,

Над ним, как кипень, облака,

В полях скрипучие воротца,

И запах хлеба, и тоска.

И те неяркие просторы,

Где даже голос ветра слаб,

И осуждающие взоры

Спокойных загорелых баб.

Осень 1913, Слепнево

* * *

В. С. Срезневской

Вместо мудрости – опытность, пресное,

Неутоляющее питье.

А юност ьбыла – как молитва воскресная…

Мне ли забыть ее?

Столько дорог пустынных исхожено

С тем, кто мне не был мил,

Столько поклонов в церквах положено

За того, кто меня любил…

Стала забывчивей всех забывчивых,

Тихо плывут года.

Губ нецелованных, глаз неулыбчивых

Мне не вернуть никогда.

Осень 1913, Царское Село

ДЕКАБРЯ 1913 ГОДА

Самые темные дни в году

Светлыми стать должны.

Я для сравнения слов не найду —

Так твои губы нежны.

Только глаза подымать не смей,

Жизнь мою храня.

Первых фиалок они светлей,

А смертельные для меня.

Вот поняла, что не надо слов,

Оснеженные ветки легки…

Сети уже разостлал птицелов

На берегу реки.

Царское Село

* * *

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем, и она тиха.

Ты напрасно бережно кутаешь

Мне плечи и грудь в меха.

И напрасно слова покорные

Говоришь о первой любви.

Как я знаю эти упорные

Несытые взгляды твои!

Декабрь 1913, Царское Село

* * *

Я с тобой не стану пить вино,

Оттого что ты мальчишка озорной,

Знаю я – у вас заведено

С кем попало целоваться под луной.

А у нас – ишь да гладь,

Божья благодать.

А у нас – светлых глаз

Нет приказу подымать.

Декабрь 1914

* * *

Твой белый дом и тихий сад оставлю.

Да будет жизнь пустынна и светла.

Тебя, тебя в моих стихах прославлю,

Как женщина прославить не могла.

И ты подругу помнишь дорогую

В тобою созданном для глаз ее раю,

А я товаром редкостным торгую

Твою любовь и нежность продаю.

Зима 1913, Царское Село

* * *

О, это был прохладный день

В чудесном городе Петровом!

Лежал закат костром багровым,

И медленно густела тень.

Пусть он не хочет глаз моих,

Пророческих и неизменных.

Всю жизнь ловить он будет стих,

Молитву губ моих надменных.

Зима 1913, Царское Село

* * *

Проводила друга до передней.

Постояла в золотой пыли.

С колоколенки соседней

Звуки важные текли.

Брошена! Придуманное слово

Разве я цветок или письмо?

А глаза глядят уже сурово

В потемневшее трюмо.

1913

* * *

Цветов и неживых вещей

Приятен запах в этом доме.

У грядок груды овощей

Лежат, пестры, на черноземе.

Еще струится холодок,

Но с парников снята рогожа.

Там есть прудок, такой прудок,

Где тина на парчу похожа.

А мальчик мне сказал, боясь,

Совсем взволнованно и тихо,

Что там живет большой карась

И с ним большая карасиха.

1913

* * *

Каждый день по-новому тревожен.

Все сильнее запах спелой ржи.

Если ты к ногам моим положен,

Ласковый, лежи.

Иволги кричат в широких кленах,

Их ничем до ночи не унять.

Любо мне от глаз твоих зеленых

Ос веселых отгонять.

На дороге бубенец зазвякал

Памятен нам этот легкий звук.

Я спою тебе, чтоб ты не плакал,

Песенку о вечере разлук.

1913

СТИХИ О ПЕТЕРБУРГЕ

Вновь Исакий в облаченьи

Из литого серебра.

Стынет в грозном нетерпеньи

Конь Великого Петра.

Ветер душный и суровый

С черных труб сметает гарь…

Ах! своей столицей новой

Недоволен государь.

Сердце бьется ровно, мерно,

Что мне долгие года!

Ведь под аркой на Галерной

Наши тени навсегда.

Сквозь опущенные веки

Вижу, вижу, ты со мной,

И в руке твоей навеки

Нераскрытый веер мой.

Оттого, что стали рядом

Мы в блаженный миг чудес,

В миг, когда над Летним садом

Месяц розовый воскрес, —

Мне не надо ожиданий

У постылого окна

И томительных свиданий.

Вся любовь утолена.

Ты свободен, я свободна,

Завтра лучше, чем вчера, —

Над Невою темноводной,

Под улыбкою холодной

Императора Петра.

1913

* * *

О тебе вспоминаю я редко

И твоей не пленяюсь судьбой,

Но с души не стирается метка

Незначительной встречи с тобой.

Красный дом твой нарочно миную,

Красный дом твой над мутной рекой,

Но я знаю, что горько волную

Твой пронизанный солнцем покой.

Пусть не ты над моими устами

Наклонялся, моля о любви,

Пусть не ты золотыми стихами

Обессмертил томленья мои-

Я над будущим тайно колдую,

Если вечер совсем голубой,

И предчувствую встречу вторую,

Неизбежную встречу с тобой.

1913

* * *

На шее мелких четок ряд,

В широкой муфте руки прячу,

Глаза рассеянно глядят

И больше никогда не плачут.

И кажется лицо бледней

От лиловеющего шелка,

Почти доходит до бровей

Моя незавитая челка.

И непохожа на полет

Походка медленная эта,

Как будто под ногами плот,

А не квадратики паркета.

А бледный рот слегка разжат,

Неровно трудное дыханье,

И на груди моей дрожат

Цветы небывшего свиданья.

1913

ГОСТЬ

Все как раньше: в окна столовой

Бьется мелкий метельный снег,

И сама я не стала новой,

А ко мне приходил человек.

Я опросила: «Чего ты хочешь?»

Он сказал: «Быть с тобой в аду».

Я смеялась: «Ах, напророчишь

Нам обоим, пожалуй, беду».

Но, поднявши руку сухую,

Он слегка потрогал цветы:

«Расскажи, как тебя целуют,

Расскажи, как целуешь ты».

И глаза, глядевшие тускло,

Не сводил с моего кольца.

Ни один не двинулся мускул

Просветленно-злого лица.

О, я знаю: его отрада —

Напряженно и страстно знать,

Что ему ничего не надо,

Что мне не в чем ему отказать.

1 января 1914

* * *

Александру Блоку

Я пришла к поэту в гости.

Ровно полдень. Воскресенье.

Тихо в комнате просторной,

А за окнами мороз

И малиновое солнце

Над лохматым сизым дымом…

Как хозяин молчаливый

Ясно смотрит на меня!

У него глаза такие,

Что запомнить каждый должен;

Мне же лучше, осторожной,

В них и вовсе не глядеть.

Но запомнится беседа,

Дымный полдень, воскресенье

В доме сером и высоком

У морских ворот Невы.

Январь 1914

* * *

Углем наметил на левом боку

Место, куда стрелять,

Чтоб выпустить птицу – мою тоску

В пустынную ночь опять.

Милый! не дрогнет твоя рука.

И мне недолго терпеть.

Вылетит птица – моя тоска,

Сядет на ветку и станет петь.

Чтоб тот, кто спокоен в своем дому,

Раскрывши окно, сказал:

«Голос знакомый, а слов не пойму»

И опустил глаза.

31 января 1914, Петербург

* * *

После ветра и мороза было

Любо мне погреться у огня.

Там за сердцем я не уследила,

И его украли у меня.

Новогодний праздник длится пышно,

Влажны стебли новогодних роз,

А в груди моей уже не слышно

Трепетания стрекоз.

Ах! не трудно угадать мне вора,

Я его узнала по глазам.

Только страшно так, что скоро, скоро

Он вернет свою добычу сам.

Январь 1914

* * *

В последний раз мы встретились тогда

На набережной, где всегда встречались.

Была в Неве высокая вода,

И наводненья в городе боялись.

Он говорил о лете и о том,

Что быть поэтом женщине – нелепость.

Как я запомнила высокий царский дом

И Петропавловскую крепость! —

Затем что воздух был совсем не наш,

А как подарок Божий – так чудесен.

И в этот час была мне отдана

Последняя из всех безумных песен.

Январь 1914

* * *

Как ты можешь смотреть на Неву,

Как ты смеешь всходить на мосты?…

Я недаром печальной слыву

С той поры, как привиделся ты.

Черных ангелов крылья остры,

Скоро будет последний суд,

И малиновые костры,

Словно розы, в снегу цветут.

1914, Петербург

* * *

Чернеет дорога приморского сада,

Желты и свежи фонари.

Я очень спокойная. Только не надо

Со мною о нем говорить.

Ты милый и верный, мы будем друзьями…

Гулять, целоваться, стареть…

И легкие месяцы будут над нами,

Как снежные звезды, лететь.

Март 1914, Петербург

* * *

Мне не надо счастья малого,

Мужа к милой провожу

И довольного, усталого

Спать ребенка уложу.

Снова мне в прохладной горнице

Богородицу молить…

Трудно, трудно жить затворницей,

Да трудней веселой быть.

Только б сон приснился пламенный,

Как войду в нагорный храм,

Пятиглавый, белый, каменный

По запомненным тропам.

Май 1914, Петербург

* * *

Не в лесу мы, довольно аукать,

Я насмешек таких не люблю…

Что же ты не приходишь баюкать

Уязвленную совесть мою?

У тебя заботы другие,

У тебя другая жена…

И глядит мне в глаза сухие

Петербургская весна.

Трудным кашлем, вечерним жаром

Наградит по заслугам, убьет.

На Неве под млеющим паром

Начинается ледоход.

Весна 1914, Петербург

ПОБЕГ

О. А. Кузьминой-Караваевой

«Нам бы только до взморья добраться,

Дорогая моя!» – «Молчи…»

И по лестнице стали спускаться,

Задыхаясь, искали ключи.

Мимо зданий, где мы когда-то

Танцевали, пили вино,

Мимо белых колонн Сената,

Туда, где темно, темно.

«Что ты делаешь, ты безумный!» —

«Нет, я только тебя люблю!

Этот ветер – широкий и шумный,

Будет весело кораблю!»

Горло тесно ужасом сжато,

Нас в потемках принял челнок…

Крепкий запах морского каната

Задрожавшие ноздри обжег.

«Скажи, ты знаешь наверно:

Я не сплю? Так бывает во сне…»

Только весла плескались мерно

По тяжелой невской волне.

А черное небо светало,

Нас окликнул кто-то с моста,

Я руками обеими сжала

На груди цепочку креста.

Обессиленную, на руках ты,

Словно девочку, внес меня,

Чтоб на палубе белой яхты

Встретить свет нетленного дня.

Июнь 1914, Слепнево

* * *

Лучше б мне частушки задорно выкликать,

А тебе на хриплой гармонике играть!

И уйдя, обнявшись, на ночь за овсы,

Потерять бы ленту из тугой косы.

Лучше б мне ребеночка твоего качать,

А тебе полтинник в сутки выручать,

И ходить на кладбище в поминальный день

Да смотреть на белую Божию сирень.

Июль 1914, Дарница

* * *

Древний город словно вымер,

Странен мой приезд.

Над рекой своей Владимир

Поднял черный крест.

Липы шумные и вязы

По садам темны,

Звезд иглистые алмазы

К Богу взнесены.

Путь мой жертвенный и славный

Здесь окончу я,

И со мной лишь ты, мне равный,

Да любовь моя.

Июль 1914, Слепнево

* * *

Целый год ты со мной неразлучен,

А как прежде и весел и юн!

Неужели же ты не измучен

Смутной песней затравленных струн,

Тех, что прежде, тугие, звенели,

А теперь только стонут слегка,

И моя их терзает без цели

Восковая, сухая рука…

Верно, мало для счастия надо

Тем, кто нежен и любит светло,

Что ни ревность, ни гнев, ни досада

Молодое не тронут чело.

Тихий, тихий, и ласки не просит,

Только долго глядит на меня.

И с улыбкой блаженной выносит

Страшный бред моего забытья.

Июнь 1914, Слепнево

ИЮЛЬ 1914

I

Пахнет гарью. Четыре недели

Торф сухой по болотам горит.

Даже птицы сегодня не пели

И осина уже не дрожит.

Стало солнце немилостью Божьей,

Дождик с Пасхи полей не кропил.

Приходил одноногий прохожий

И один на дворе говорил:

«Сроки страшные близятся. Скоро

Станет тесно от свежих могил.

Ждите глада, и труса, и мора,

И затменья небесных светил.

Только нашей земли не разделит

На потеху себе супостат:

Богородица белый расстелет

Над скорбями великими плат».

II

Можжевельника запах сладкий

От горящих лесов летит.

Над ребятами стонут солдатки,

Вдовий плач по деревне звенит.

Не напрасно молебны служились,

О дожде тосковала земля:

Красной влагой тепло окропились

Затоптанные поля.

Низко, низко небо пустое,

И голос молящего тих:

«Ранят тело твое пресвятое,

Мечут жребий о ризах твоих».

20 июля 1914, Слепнево

БЕЛЫЙ ДОМ

Морозное солнце. С парада

Идут и идут войска.

Я полдню январскому рада,

И тревога моя легка.

Здесь помню каждую ветку

И каждый силуэт.

Сквозь инея белую сетку

Малиновый каплет свет.

Здесь дом был почти что белый,

Стеклянное крыльцо.

Столько раз рукой помертвелой

Я держала звонок-кольцо.

Столько раз… Играйте, солдаты,

А я мой дом отыщу,

Узнаю по крыше покатой,

По вечному плющу.

Но кто его отодвинул,

В чужие унес города

Или из памяти вынул

Навсегда дорогу туда…

Волынки вдали замирают,

Снег летит, как вишневый цвет…

И, видно, никто не знает,

Что белого дома нет.

Июль 1914, Слепнево

* * *

Бесшумно ходили по дому,

Не ждали уже ничего.

Меня привели к больному,

И я не узнала его.

Он сказал: «Теперь слава Богу,

И еще задумчивей стал,

Давно мне пора в дорогу,

Я только тебя поджидал.

Так меня ты в бреду тревожишь,

Все слова твои берегу.

Скажи: ты простить не можешь?»

И я сказала: «Могу».

Казалось, стены сияли

От пола до потолка.

На шелковом одеяле

Сухая лежала рука.

А закинутый профиль хищный

Стал так страшно тяжел и груб,

И было дыханья не слышно

У искусанных темных губ.

Но вдруг последняя сила

В синих глазах ожила:

«Хорошо, что ты отпустила,

Не всегда ты доброй была».

И стало лицо моложе,

Я опять узнала его

И сказала: «Господи Боже,

Прими раба Твоего».

Июль 1914, Слепнево

* * *

Был блаженной моей колыбелью

Темный город у грозной реки

И торжественной брачной постелью,

Над которой держали венки

Молодые твои серафимы,

Город, горькой любовью любимый.

Солеёю молений моих

Был ты, строгий, спокойный, туманный.

Там впервые предстал мне жених,

Указавши мой путь осиянный,

И печальная Муза моя,

Как слепую, водила меня.

Июль 1914, Слепнево

* * *

Пустых небес прозрачное стекло,

Большой тюрьмы белесое строенье

И хода крестного торжественное пенье

Над Волховом, синеющим светло.

Сентябрьский вихрь, листы с березы свеяв,

Кричит и мечется среди ветвей,

А город помнит о судьбе своей:

Здесь Марфа правила и правил Аракчеев.

Осень 1914, Царское Село

УТЕШЕНИЕ

Там Михаил Архистратиг

Его зачислил в рать свою.

Н. Гумилев

Вестей от него не получишь больше,

Не услышишь ты про него.

В объятой пожарами, скорбной Польше

Не найдешь могилы его.

Пусть дух твой станет тих и покоен,

Уже не будет потерь:

Он Божьего воинства новый воин,

О нем не грусти теперь.

И плакать грешно, и грешно томиться

В милом, родном дому.

Подумай, ты можешь теперь молиться

Заступнику своему.

Сентябрь 1914, Царское Село

* * *

Был он ревнивым, тревожным и нежным,

Как Божие солнце, меня любил,

А чтобы она не запела о прежнем,

Он белую птицу мою убил.

Промолвил, войдя на закате в светлицу:

«Люби меня, смейся, пиши стихи!»

И я закопала веселую птицу

За круглым колодцем у старой ольхи.

Ему обещала, что плакать не буду,

Но каменным сделалось сердце мое,

И кажется мне, что всегда и повсюду

Услышу я сладостный голос ее.

Осень 1914

* * *

Вечерний звон у стен монастыря,

Как некий благовест самой природы…

И бледный лик в померкнувшие воды

Склоняет сизокрылая заря.

Над дальним лугом белые челны

Нездешние сопровождают тени…

Час горьких дум, о, час разуверений

При свете возникающей луны!

[1914]

* * *

Под крышей промерзшей пустого жилья

Я мертвенных дней не считаю,

Читаю посланья Апостолов я,

Слова Псалмопевца читаю.

Но звезды синеют, но иней пушист,

И каждая встреча чудесней, —

А в Библии красный кленовый лист

Заложен на Песне Песней.

Январь 1915, Царское Село

* * *

Я улыбаться перестала,

Морозный ветер губы студит,

Одной надеждой меньше стало,

Одною песней больше будет.

И эту песню я невольно

Отдам на смех и поруганье,

Затем что нестерпимо больно

Душе любовное молчанье.

17 марта 1915, Царское Село

* * *

Из памяти твоей я выну этот день,

Чтоб спрашивал твой взор беспомощно-туманный:

Где видел я персидскую сирень,

И ласточек, и домик деревянный?

О, как ты часто будешь вспоминать

Внезапную тоску неназванных желаний

И в городах задумчивых искать

Ту улицу, которой нет на плане!

При виде каждого случайного письма,

При звуке голоса за приоткрытой дверью

Ты будешь думать: «Вот она сама

Пришла на помощь моему неверью».

4 апреля 1915, Петербург

* * *

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так, что сделался каждый день

Поминальным днем, —

Начали песни слагать

О великой щедрости Божьей

Да о нашем бывшем богатстве.

12 апреля 1915, Троицкий мост

* * *

Н.В.Н.

Есть в близости людей заветная черта,

Ее не перейти влюбленности и страсти,

Пусть в жуткой тишине сливаются уста

И сердце рвется от любви на части.

И дружба здесь бессильна, и года

Высокого и огненного счастья,

Когда душа свободна и чужда

Медлительной истоме сладострастья.

Стремящиеся к ней безумны, а ее

Достигшие – поражены тоскою…

Теперь ты понял, отчего мое

Не бьется сердце под твоей рукою.

2 мая 1915, Петербург

* * *

Выбрала сама я долю

Другу сердца моего:

Отпустила я на волю

В Благовещенье его.

Да вернулся голубь сизый,

Бьется крыльями в стекло.

Как от блеска дивной ризы

Стало в горнице светло.

4 мая 1915, Петербург

МОЛИТВА

Дай мне горькие годы недуга,

Задыханья, бессонницу, жар,

Отыми и ребенка, и друга,

И таинственный песенный дар —

Так молюсь за Твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей.

1915. Духов день, Петербург. Троицкий мост

* * *

Перед весной бывают дни такие:

Под плотным снегом отдыхает луг,

Шумят деревья весело-сухие,

И теплый ветер нежен и упруг.

И легкости своей дивится тело,

И дома своего не узнаешь,

А песню ту, что прежде надоела,

Как новую, с волнением поешь.

Лето 1915, Слепнево

* * *

Широк и желт вечерний свет,

Нежна апрельская прохлада.

Ты опоздал на много лет,

Но все-таки тебе я рада.

Сюда ко мне поближе сядь,

Гляди веселыми глазами:

Вот эта синяя тетрадь

С моими детскими стихами.

Прости, что я жила скорбя

И солнцу радовалась мало.

Прости, прости, что за тебя

Я слишком многих принимала.

Июль 1915, Слепнево

* * *

Будем вместе, милый, вместе,

Знают все, что мы родные,

А лукавые насмешки,

Как бубенчик отдаленный,

И обидеть нас не могут,

И не могут огорчить.

Где венчались мы – не помним,

Но сверкала эта церковь

Тем неистовым сияньем,

Что лишь ангелы умеют

В белых крыльях приносить.

А теперь пора такая,

Страшный год и страшный город.

Как же можно разлучиться

Мне с тобой, тебе со мной?

1915

* * *

Нам свежесть слов и чувства простоту

Терять не то ль, что живописцу – зренье,

Или актеру – голос и движенье,

А женщине прекрасной – красоту?

Но не пытайся для себя хранить

Тебе дарованное небесами:

Осуждены – и это знаем сами

Мы расточать, а не копить.

Иди один и исцеляй слепых,

Чтобы узнать в тяжелый час сомненья

Учеников злорадное глумленье

И равнодушие толпы.

23 июня 1915, Слепнево

* * *

Ведь где-то есть простая жизнь и свет,

Прозрачный, теплый и веселый…

Там с девушкой через забор сосед

Под вечер говорит, и слышат только пчелы

Нежнейшую из всех бесед.

А мы живем торжественно и трудно

И чтим обряды наших горьких встреч,

Когда с налету ветер безрассудный

Чуть начатую обрывает речь.

Но ни на что не променяем пышный

Гранитный город славы и беды,

Широких рек сияющие льды,

Бессолнечные, мрачные сады

И голос Музы еле слышный.

23 июня 1915, Слепнево

* * *

Нет, царевич, я не та,

Кем меня ты видеть хочешь,

И давно мои уста

Не целуют, а пророчат.

Не подумай, что в бреду

И замучена тоскою

Громко кличу я беду:

Ремесло мое такое.

А умею научить,

Чтоб нежданное случилось,

Как навеки приручить

Ту, что мельком полюбилась.

Славы хочешь? – у меня

Попроси тогда совета,

Только это-западня,

Где ни радости, ни света.

Ну, теперь иди домой

Да забудь про нашу встречу,

А за грех твой, милый мой,

Я пред Господом отвечу.

7 июля 1915, Слепнево

* * *

Столько раз я проклинала

Это небо, эту землю,

Этой мельницы замшелой

Тяжко машущие руки!

А во флигеле покойник,

Прям и сед, лежит на лавке,

Как тому назад три года.

Так же мыши книги точат,

Так же влево пламя клонит

Стеариновая свечка.

И поет, поет постылый

Бубенец нижегородский

Незатейливую песню

О моем веселье горьком.

А раскрашенные ярко

Прямо стали георгины

Вдоль серебряной дорожки,

Где улитки и полынь.

Так случилось: заточенье

Стало родиной второю,

А о первой я не смею

И в молитве вспоминать.

Июль 1915, Слепнево

* * *

Я не знаю, ты жив или умер,

На земле тебя можно искать

Или только в вечерней думе

По усопшем светло горевать.

Все тебе: и молитва дневная,

И бессонницы млеющий жар,

И стихов моих белая стая,

И очей моих синий пожар.

Мне никто сокровенней не был,

Так меня никто не томил,

Даже тот, кто на муку предал,

Даже тот, кто ласкал и забыл.

Июль 1915, Слепнево

* * *

Господь немилостив к жнецам и садоводам.

Звеня, косые падают дожди

И, прежде небо отражавшим, водам

Пестрят широкие плащи.

В подводном царстве и луга, и нивы,

А струи вольные поют, поют,

На взбухших ветках лопаются сливы,

И травы легшие гниют.

И сквозь густую водяную сетку

Я вижу милое твое лицо,

Притихший парк, китайскую беседку

И дома круглое крыльцо.

Осень 1915, Царское Село

* * *

Всё мне видится Павловск холмистый,

Круглый луг, неживая вода,

Самый томный и самый тенистый,

Ведь его не забыть никогда.

Как в ворота чугунные въедешь,

Тронет тело блаженная дрожь,

Не живешь, а ликуешь и бредишь

Иль совсем по-иному живешь.

Поздней осенью свежий и колкий

Бродит ветер, безлюдию рад.

В белом инее черные елки

На подтаявшем снеге стоят.

И, исполненный жгучего бреда,

Милый голос как песня звучит,

И на медном плече Кифареда

Красногрудая птичка сидит.

Осень 1915, Царское Село

* * *

Муза ушла по дороге

Осенней, узкой, крутой,

И были смуглые ноги

Обрызганы крупной росой.

Я долго ее просила

Зимы со мной подождать,

Но сказала: «Ведь здесь могила,

Как ты можешь еще дышать?»

Я голубку ей дать хотела,

Ту, что всех в голубятне белей,

Но птица сама полетела

За стройной гостьей моей.

Я, глядя ей вслед, молчала,

Я любила ее одну,

А в небе заря стояла,

Как ворота в ее страну.

15 декабря 1915, Царское Село

* * *

Тот август, как желтое пламя,

Пробившееся сквозь дым,

Тот август поднялся над нами,

Как огненный серафим.

И в город печали и гнева

Из тихой Корельской земли

Мы двое – воин и дева

Студеным утром вошли.

Что сталось с нашей столицей,

Кто солнце на землю низвел?

Казался летящей птицей

На штандарте черный орел.

На дикий лагерь похожий

Стал город пышных смотров,

Слепило глаза прохожим

Сверканье пик и штыков.

И серые пушки гремели

На Троицком гулком мосту,

А липы еще зеленели

В таинственном Летнем саду.

И брат мне сказал: «Настали

Для меня великие дни.

Теперь ты наши печали

И радость одна храни».

Как будто ключи оставил

Хозяйке усадьбы своей,

А ветер восточный славил

Ковыли приволжских степей.

1915

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Далеко в лесу огромном,

Возле синих рек,

Жил с детьми в избушке темной

Бедный дровосек.

Младший сын был ростом с пальчик, —

Как тебя унять,

Спи, мой тихий, спи, мой мальчик,

Я дурная мать.

Долетают редко вести

К нашему крыльцу,

Подарили белый крестик

Твоему отцу.

Было горе, будет горе,

Горю нет конца,

Да хранит святой Егорий

Твоего отца.

1915, Царское Село

* * *

Ты мне не обещан ни жизнью, ни Богом,

Ни даже предчувствием тайным моим.

Зачем же в ночи перед темным порогом

Ты медлишь, как будто счастьем томим?

Не выйду, не крикну: «О, будь единым,

До смертного часа будь со мной!»

Я только голосом лебединым

Говорю с неправедною луной.

1915

* * *

Словно ангел, возмутивший воду,

Ты взглянул тогда в мое лицо,

Возвратил и силу и свободу,

А на память чуда взял кольцо.

Мой румянец жаркий и недужный

Стерла богомольная печаль.

Памятным мне будет месяц вьюжный,

Северный встревоженный февраль.

Февраль 1916, Царское Село

* * *

Я знаю, ты моя награда

За годы боли и труда,

За то, что я земным отрадам

Не предавалась никогда,

За то, что я не говорила

Возлюбленному: «Ты любим»,

За то, что всем я все простила,

Ты будешь Ангелом моим.

28 апреля 1916, Царское Село

* * *

Эта встреча никем не воспета,

И без песен печаль улеглась.

Наступило прохладное лето,

Словно новая жизнь началась.

Сводом каменным кажется небо,

Уязвленное желтым огнем,

И нужнее насущного хлеба

Мне единое слово о нем.

Ты, росой окропляющий травы,

Вестью душу мою оживи,

Не для страсти, не для забавы,

Для великой земной любви.

17 мая 1916, Слепнево

* * *

Небо мелкий дождик сеет

На зацветшую сирень.

За окном крылами веет

Белый, белый Духов день.

Нынче другу возвратиться

Из-за моря – крайний срок.

Все мне дальний берег снится,

Камни, башни и песок.

На одну из этих башен

Я взойду, встречая свет…

Да в стране болот и пашен

И в помине башен нет.

Только сяду на пороге,

Там еще густая тень.

Помоги моей тревоге,

Белый, белый Духов день!

Весна 1916, Слепнево

* * *

Как люблю, как любила глядеть я

На закованные берега,

На балконы, куда столетья

Не ступала ничья нога.

И воистину ты – столица

Для безумных и светлых нас;

Но когда над Невою длится

Тот особенный, чистый час

И проносится ветер майский

Мимо всех надводных колонн,

Ты – как грешник, видящий райский

Перед смертью сладчайший сон…

1916

* * *

Б. А.

Как белый камень в глубине колодца,

Лежит во мне одно воспоминанье.

Я не могу и не хочу бороться:

Оно-веселье и оно-страданье.

Мне кажется, что тот, кто близко взглянет

В мои глаза, его увидит сразу.

Печальней и задумчивее станет

Внимающего скорбному рассказу.

Я ведаю, что боги превращали

Людей в предметы, не убив сознанья,

Чтоб вечно жили дивные печали.

Ты превращен в мое воспоминанье.

5 июля 1916, Слепнево

* * *

А! Это снова ты. Не отроком влюбленным,

Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным

Ты в этот дом вошел и на меня глядишь.

Страшна моей душе предгрозовая тишь.

Ты спрашиваешь, что я сделала с тобою,

Врученным мне навек любовью и судьбою.

Я предала тебя. И это повторять

О, если бы ты мог когда-нибудь устать!

Так мертвый говорит, убийцы сон тревожа,

Так Ангел смерти ждет у рокового ложа.

Прости меня теперь. Учил прощать Господь.

В недуге горестном моя томится плоть,

А вольный дух уже почиет безмятежно.

Я помню только сад, сквозной, осенний, нежный,

И крики журавлей, и черные поля…

О, как была с тобой мне сладостна земля!

11 июля 1916, Слепнево

ПАМЯТИ 19 ИЮЛЯ 1914

Мы на сто лет состарились, и это

Тогда случилось в час один:

Короткое уже кончалось лето,

Дымилось тело вспаханных равнин.

Вдруг запестрела тихая дорога,

Плач полетел, серебряно звеня…

Закрыв лицо, я умоляла Бога

До первой битвы умертвить меня.

Из памяти, как груз отныне лишний,

Исчезли тени песен и страстей.

Ей – опустевшей – приказал Всевышний

Стать страшной книгой грозовых вестей.

18 июля 1916, Слепнево

* * *

Когда в мрачнейшей из столиц

Рукою твердой, но усталой,

На чистой белизне страниц

Я отречение писала,

И ветер в круглое окно

Вливался влажною струею,

Казалось, небо сожжено

Червонно-дымною зарею.

Я не взглянула на Неву,

На озаренные граниты,

И мне казалось – наяву

Тебя увижу, незабытый…

Но неожиданная ночь

Покрыла город предосенний.

Чтоб бегству моему помочь,

Расплылись пепельные тени.

Я только крест с собой взяла,

Тобою данный в день измены, —

Чтоб степь полынная цвела,

А ветры пели, как сирены.

И вот, он на пустой стене

Хранит меня от горьких бредней,

И ничего не страшно мне

Припомнить, – даже день последний.

Август 1916, Песочная бухта

* * *

Почернел, искривился бревенчатый мост,

И стоят лопухи в человеческий рост,

И крапивы дремучей поют леса,

Что по ним не пройдет, не блеснет коса.

Вечерами над озером слышен вздох,

И по стенам расползся корявый мох.

Я встречала там

Двадцать первый год.

Сладок был устам

Черный душный мед.

Сучья рвали мне

Платья белый шелк,

На кривой сосне

Соловей не молк.

На условный крик

Выйдет из норы,

Словно леший дик,

А нежней сестры.

На гору бегом,

Через речку вплавь,

Да зато потом

Не скажу: оставь.

1917

* * *

Всё отнято: и сила, и любовь.

В немилый город брошенное тело

Не радо солнцу. Чувствую, что кровь

Во мне уже совсем похолодела.

Веселой Музы нрав не узнаю:

Она глядит и слова не проронит,

А голову в веночке темном клонит,

Изнеможенная, на грудь мою.

И только совесть с каждым днем страшней

Беснуется: великой хочет дани.

Закрыв лицо, я отвечала ей…

Но больше нет ни слез, ни оправданий.

24 октября 1916, Севастополь

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: